От чистого истока

Через пару недель с Хаширамой все еще было весело. Особенно, когда они наконец подрались. По крайней мере, это было началом вечера. Хаширама слишком хорошо сложен для специалиста по цветочкам и восточным мудростям, вообще-то Мадара был уверен, он занимался — и долго — чем-то из разряда самбо и дзюдо, может быть, бокса… может быть, всего сразу. — Человек-оркестр, — фыркнул он, тщетно пытаясь вырваться из захвата. Такое с ним первый раз. Борец ММА в полусреднем весе, он повидал дерьма, но Хаширама был совершенно необъяснимый феномен. Веселая гибкая личность снаружи и совершенно непоколебимая гора стальных мышц, когда доходило до физического противостояния. Какого черта. Мадара яростно дернулся в последний раз — его точно вышвырнут на хрен со спортивной стипендии, если хоть кто-то узнает, что ему надрал зад любитель гербариев и Киёси Мики, который совершенно необыкновенно — будто Мадаре было не плевать — соединил Хайдеггера и Августина, а потом каким-то образом слил все это в марксизм — не более, чем игра в бисер, но Хаширама здесь мог спорить до криков и грозных ударов ладонью по столу. — Сдавайся, Мадара, — уговаривал его Хаширама, склоняясь к самому уху. И Мадара был на грани какого-нибудь подлого приемчика, вроде укуса за палец или плевка в глаз — их учили, в полевых условиях все средства хороши, но он еще помнил, что находился не в пустошах Йемена, а всего лишь на полу университетской квартиры… прижатый щекой к жёсткому ковру. Волосы совсем растрепались, а взгляд из-под них был дикий и отливал нездешним осенним багрянцем. Хаширама тоже вспотел, смуглая кожа сияла карамельным блеском. Мадара поморщился, словно сладкого попкорна объелся. — Кто ты, блядь, такой, Хаширама? Хаширама задумался, но захват не ослабил. — Тот, кто хочет мира, — ответил он. — Теоретически и практически. Мадара смотрел на него. Теоретически — через философию, практически — через какие-то новые сорта зерна, над которыми он корпел часами, и которые должны были снизить голод в нескольких странах. По всей видимости. — К сожалению, многие понимают только язык силы, — добавил Хаширама беззаботно. — Я совсем не возражаю. Они почти не расставались последние две недели. То висели на телефоне, то ходили в Лавитес-павильон поглядеть на Гарвард Кримсон, азартно и долго мучили настольный хоккей в местном баре. Дни стали немного — Мадара был готов признать — менее монотонными. Хаширама даже вытащил его на митинг против строительства трассы в прибрежной зоне. Не то чтобы Мадара хотел быть увиденным в подобном месте, но отказать было сложно. В конце концов ему даже понравилось. И вовсе не потому, что все закончилось дракой, на которой он смог втащить чересчур агрессивному полицейскому, и ему за это ничего не было. — А кто ты, Мадара? — спросил Хаширама, наклоняясь так, что Мадара чувствовал его дыхание. Он был много кто и одновременно никто. Гений, одиночка, агрессор — временами? — со стойким синдромом тошноты от политических новостей и людей в целом. В детстве его школу захватили члены террористической организации, и с тех пор у него немного поехала крыша. Впрочем, сложно было винить в этом того, кто потерял трех братьев и родителей за один час. На своих глазах. — Тот, кто надерет тебе задницу, — ответил Мадара и, воспользовавшись передышкой, ударил по держащей ладони. Вывернулся из захвата и расслабленно упал на ковер. Хаширама плюхнулся рядом, радостно смотря куда-то в потолок. Карие глаза были мягкими и внимательными, как и всегда. Мадара решил быть прямолинейным: — Ты гей? Хаширама, казалось, немного растерялся от такого вопроса. Задумался. Между бровями легла неглубокая морщинка. — Если честно, не знаю, — ответил он. — Там, где я раньше жил, такого рода отношения не были в порядке вещей. Никто из нас даже не задумывался, что можно было бы… но знаешь, когда живешь при других обстоятельствах… мир другой, и твой угол зрения тоже меняется. Думаешь, почему бы не попробовать? Мадара поцеловал его. Забрался сверху и поцеловал. Хаширама сперва просто смотрел на него — мягко и незнакомо — но затем коснулся пальцами волос и ответил. Снова повалил Мадару на ковер. Ласково обхватил лицо ладонями и поцеловал, тепло прижимался своим телом. От его силы сердце беспокойно билось в груди — волнительно. К свету тянутся даже создания самой глубокой ночи. Хаширама расстегнул ему рубашку, внимательно смотрел на свои смуглые ладони, касающиеся чужой груди, живота. Для него все тоже было ново, но он ничего не отрицал. Мадара потянул вниз молнию на ширинке, забрался рукой внутрь и коснулся члена, ласкал, как делал себе. Кожей почувствовал легкий вздох на щеке. — Приятно, когда ты так делаешь, — сказал Хаширама хрипло и укусил его в шею. Отстранился резко, как пластырь оторвал, и стал расшнуровывать чужие ботинки. Мадара наблюдал за ним — черный взгляд стал расплывчатым, матовым — горячая темнота. — Пойдем в кровать, — предложил Хаширама, вывернув пуговицу на его брюках из петли. Мадара поднялся на ноги и скользнул в коридор. Паркет холодил босые ноги, взгляд Хаширамы в его спину нервировал, но чуть необычнее, чем всегда. Добравшись до постели, Хаширама сел на шуршащее покрывало, стянул через голову джемпер, разделся до белья и посмотрел на Мадару, протянул руки, обхватывая за пояс и усаживая на себя. Поцеловал, снова изучая теплыми ладонями — тер соски, щекотал твердый живот. Наконец тоже забрался пальцами под белье и обхватил немного грубо. Мадара подавился вздохом. Лучше бы Хаширама сделал это в бою — заломил ему руку и взял так, как положено победителю. Собственно, почти так и было с той разницей, что Хаширама захотел его не на жестком полу, а позволил дойти до кровати. Одним движением развернул за плечо и уложил на живот, прижался всем телом сзади, подмял под себя, кусая спину и изучая сильными пальцами ребра. Притирался бедрами сзади. Мадара почти ничего не видел из-за волос, неподъемной гривой свалившихся сверху на голову. Руки Хаширамы побывали уже везде — он отказывался признавать, что это было стыдно. Отступать бессмысленно. Хаширама продрался пальцами сквозь его волосы, нащупал лицо и чуть приоткрытый рот, провел пальцами и сунул внутрь. Так себе смазка, Мадара был не слишком удовлетворен подобным самообслуживанием, но пальцы облизал. Свободной рукой Хаширама стаскивал с него белье. Задумчиво хмурился — Мадара спиной чувствовал. Наконец вытащил пальцы из его рта и, обхватив его спереди, стал ощупывать между ног. Найдя, что искал, втиснулся сразу двумя пальцами. Должно быть, шипение из-под копны его волос был странным, он сильнее толкнулся в ласкающую ладонь. Хаширама долго и тщательно убирал волосы с его шеи. Когда закончил, наклонился к уху, прижался влажными губами почти вплотную. — Нравится грубо? — участливо спросил хрипловатым голосом. И снова двинул пальцами, раскрывая его. Слетевший с его губ звук был неразборчивым. Мадара царапал одеяло короткими ногтями, старался привыкнуть к пальцам внутри себя. Хаширама все не отстранялся. — Хочу держать тебя за волосы, когда буду в тебе, — поделился он, сильнее сжимая ладонь вокруг члена. Белые бедра дернулись. — У тебя презервативы хотя бы есть? — подал голос Мадара, приподнимаясь на локтях. Хаширама склонил голову набок, медленно проталкивая третий палец. Черт. — А без них мне нельзя? — Ты, блядь, как из социальной рекламы, — фыркнул Мадара. — Опрятный аспирант философского факультета, но у него… к-х-а, блядь! Он рухнул лбом на покрывало, чувствуя, как тело покрывается потом. Хаширама снова двинул пальцами — все еще было больно, остро, как ему и нравилось, но в то же время… определенно, это было приятно. — Так как? — настаивал Хаширама. Его тяжелое дыхание щекотало загривок. — Мне можно заняться с тобой сексом без презерватива? Что ж, это было в стиле Мадары. На уроках секс-просвета каждую неделю толдычили, что давать без презерватива — хреновая мысль, но Мадара имел привычку слушать, что ему говорили, чтобы сделать ровно наоборот. В конце концов он поехал учиться в Америку, когда все родственники считали каждого американца потенциальным врагом, а их культуру — пожирающей корни мироздания (Мадара подозревал, кто-то из дедов искренне верил, что мир стоит на черепахе). — Да, — вяло кинул он через плечо и прижался щекой к одеялу в ожидании. Он услышал, что Хаширама открывал какую-то банку — серьезно, смазку он купить не забыл. Презервативы были каким-то вопросом принципа? Не то чтобы он надеялся получить ответ на этот вопрос. Как и предупредил, Хаширама взял его за волосы, чтобы запрокинуть голову. Хватка пальцев была просто стальной… горячее тело прижало его к постели, не пошевелиться. Было больно — природа не обделила Хашираму своими дарами. Но в тоже время Мадаре нравилось, как он прикасался к нему свободной рукой — ласкал соски, смыкал пальцы на члене, чтобы возбуждение не ушло. Было в этом что-то слегка унизительное — что он все еще был возбужден, даже когда с трудом привыкал к безграничной, казалось, твердости где-то глубоко внутри себя. Хаширама стал двигаться — медленно, но Мадара все равно зашипел, попробовал отстранить бедра, но Хаширама не отпустил, он должен был почувствовать его. Давясь воздухом, он царапал одеяло, ездил по нему от сильных движений смуглых бедер. Коленом Хаширама раздвинул ему ноги шире и вошел наконец на полную длину, проникал так, как ему было приятно. Мадару бросило в дрожь, едва успел заткнуть себе пальцами рот, чтобы не стонать — в представлении Мадары это было дешево. Хаширама явно получал удовольствие от процесса. Сбивался на резкий и сильный темп, так что изголовье билось о стену, а после замедлялся — падал на спину Мадары, тянул на себя за волосы и дышал в висок. Говорил, как ему там хорошо, тепло — очень приятно, Мадара. Казалось, это длилось часами. То быстрые, болезненные движения, едва подводящие к краю, то медленные нежности и степенные, глубокие удары смуглых бедер. Мадара хотел прикоснуться к себе, но Хаширама мягко и настойчиво отодвинул его ладонь. — Я пока не все, — сказал он на ухо. Какой-то гребаный монстр, Мадара мог бы сказать, что не остался разочарован, к концу действа у него дрожали ноги, а внутри все стало таким чувствительным, что каждое движение Хаширамы в нем вызывало короткий полувздох. Постель громко скрипела под его измученным телом, придавленным сверху напряженным, как на спарринге, Хаширамой. Он довел его сам — когда посчитал нужным, когда Мадара уже ощутил внутри его сперму (разумеется, не в него было невозможно) — скользкой горячей ладонью в несколько грубых движений. Постельное белье было немного жаль, на первый взгляд казалось недешевым. Мадара медленно сполз на пол, проводя ладонью по волосам. Все спутаны до колтунов. Хаширама плюхнулся рядом, откидываясь головой на кровать. Тяжело дышал и машинально гладил себя по поджарому животу. Выглядел удовлетворенным. Наконец обратил на него свое божественное внимание. — Как ты, Мадара? — Так, словно ты в меня кончил, — мрачно ответил Мадара, все еще сомневающийся, что сможет нормально встать на ноги. В конце концов он самостоятельно доковылял до душа, наплевав на то, что пол придется отмывать — не его проблемы и не его жилье. Хаширама светился, как начищенный чайник, тоже мне, нашел повод для гордости. Тискал еще несколько часов: перебирал волосы, развязывал банный халат, чтобы облапать. Словом, в покое не оставлял, но Мадара сразу пресек поползновения на второй раз — может, завтра утром?..