От чистого истока

Процесс мышления Хаширамы был равносилен загадке жизни. Мадара никогда не мог понять, какие события оставляли след на его душе, а какие пролетали легко, словно облака на южном небе. Хаширама был улыбчивым и разговорчивым, но очень скрытным. Одни звезды осеннего небосклона знали, что было в его голове, когда он молча с полуулыбкой созерцал снегопад. Лучший из лучших. Достойный соперник. Первый и единственный друг. — Ты ведь не думаешь… — Мадара посмотрел на Хашираму, приподняв брови. — Что я позволю тебе быть сверху после всего, что я вспомнил? Хаширама, после душа снова одетый не в свой халат, задумался. Отвел взгляд куда-то в сторону и вверх. Покусал ноготь большого пальца. — Ну… — протянул он, опуская палец. — Вообще-то я думаю, что да, Мадара. Ты мне позволишь. Его задумчивый взгляд перетек обратно на лицо Мадары. Он увидел в нем легкие искры подавляемого веселья — еще до того, как Хаширама открыл рот: — Как, впрочем, и всегда… — Хаширама! — зарычал Мадара, кидаясь на него и стараясь повалить с кровати на пол. Как же он любил дразниться. Он увернулся, примирительно улыбаясь и выставляя вперед руки. — Не понимаю, Дара, почему это вдруг стало беспокоить тебя? Его ничего не беспокоило. Скорее, раздражало. Первый в метании камешков. Первый в драке. Первый в деревне. Хаширама оказался настолько хорош, что даже гребаный Мадара Учиха, раскидавший в одиночку весь жалкий альянс шиноби, позволил ему себя трахнуть — какой-то дурацкий имбалансный феномен. Так нечестно. — Ну же, снимай свою одежду, — уговаривал Хаширама, стаскивая с его плеча домашнюю юкату. Мадара фыркнул. Просто из вредности откинулся на спинку кровати и скрестил руки на груди. Стал богом шиноби и теперь возомнил о себе невесть что — он ему не девица, чтобы скидывать белье по первому требованию! Вот же самоуверенная сволочь. Хаширама не сдался. Плавно наклонился ниже, упавшие влажные пряди щекотали Мадаре грудь. — И кто у нас здесь? — спросил Хаширама низким не своим голосом, скользя ладонью под его юкату, чтобы обхватить колено. — Шиноби вражеского клана в качестве вознаграждения за мои труды и совсем без чакры… Он бы еще в доктора переоделся. В принципе иногда (лишь иногда) Мадара не был против потрахаться в лесу на походном футоне, как могло бы быть в старые-добрые, но сейчас прозвучало… кринжово. — Блядь, прошу, заткнись, — закатил глаза Мадара. Хаширама отстранился. На его лице застыло какое-то сочувствующе-насмешливое выражение. — Нет, Дара, — вздохнул он. — Просить ты будешь совсем по-другому. И, прежде чем Мадара успел среагировать, рывком перевернул его на живот и рухнул следом, придавливая к матрацу. Все дыхание из груди на хрен выбило — сколько в нем было, килограмм пятьсот? Твердая ладонь уже была в его волосах, придавливала голову к подушке. Пальцы массировали затылок — приятно — пока Хаширама свободной рукой стягивал его одежду. Положил горячие руки на спину и пересчитал позвонки — немного больно, но до одури расслабляюще, Мадара зашипел сквозь зубы. Ему размяли напряженную шею и каменные мышцы поясницы — не нежничая, совсем, как он любил. Из-за глубокой, приятно тянущей боли, он становился чувствительным. Смуглые ладони продолжали давить, сухо проминая бледную кожу, изрисованную линиями старых шрамов. Конечно же, чертов Хаширама был хорош в этом. Как и во всем остальном. Мадара с удовольствием зажмурился, когда теплая ладонь Хаширамы легла на живот и опустилась ниже, обхватывая его и лаская. Секс ощущался совсем по-другому с тех пор, как он узнал, что Хаширама тоже помнил. Ясно осознавал, с кем занимался любовью, кого придавливал к кровати, чтобы потереться вставшим членом. Мадара был готов поклясться, что чувствовал слияние их чакры, когда Хаширама был внутри — как калека эфирно чувствует давно отсутствующую у него конечность. Так опьяняюще весело — какого хрена он не сделал так, пока был жив? Ничем не хуже хорошего мордобоя. Он услышал, как падает на пол тюбик смазки, несколько золотых капель блестели на паркете — какой же Хаширама гребаный грязнуля. Он уже открыл рот, чтобы возмутиться, но дыхание снова выбило из груди. Немного раскрыв его пальцами, Хаширама протискивался в него, коротко вздыхая и блаженно прикрывая глаза. Опять он сзади — Мадара раздраженно покосился на руку, что хватала его за лицо, и укусил за палец. Хаширама не обратил внимания, словно укус был комариным. Сдвинул ладонь и просунул пальцы в рот, заставляя зализывать укус. Отплевавшись от него, Мадара мрачно посмотрел через плечо. — Пристраиваешься сзади, потому что меня это бесит? — с вызовом спросил он, стараясь сделать как можно более скучающее лицо. Вряд ли ядовитый румянец и рваное дыхание позволили, но ему было плевать. Можно было бы не пихать без подготовки, было тесно и сложно — казалось, именно так он этого и хотел. Наклонился к Мадаре, щекоча губами ушную раковину. — Конечно, нет, просто приятно, что ты позволяешь мне то, что никогда не дашь никому другому. Честно говоря, Хаширама преувеличивал его лояльность. Никому другому он бы и близко не дал к себе подойти, не то что трахнуть себя в какой бы ни было позе. Это просто смешно. Львы не спариваются с планктоном. Что ни говори, постоянство было его сильной чертой — один половой партнер на две не слишком короткие жизни. — К тому же… Он сделал глубокое движение бедрами, и Мадара подавился вздохом. Вцепился в скрипнувшую простынь и попробовал не сжимать член Хаширамы так сильно. — Не сочти за грубость, но, по-моему, тебе нравится, когда с тобой делают некомфортные вещи. — Пошел т-ты. — Ты слизывал кровь со своей руки, Мадара, и просил еще раз вдарить тебе по лицу как следует. Ты называл все это танцами, но если честно, больше походило на БДСМ-сессию. Надеюсь, ты принимаешь конструктивную критику?.. Он застонал, хватаясь пальцами за изголовье громко ударяющейся в стену кровати, — в такт движениям смуглых бедер внутрь его тела. Он до сих пор был чувствительным до холодной дрожи во всем его напряженном теле, не мог привыкнуть к Хашираме. — Отвали, — хрипло ответил он. — Мне было весело. Хаширама вздохнул. Погладил его по бедрам. Перевернулся с ним вместе на спину, помогая забраться сверху. Да — так гораздо лучше. Мадара ухмыльнулся, покачивая бедрами, приподнимаясь и снова пропуская Хашираму в себя, как ему было приятно. — Немного обидно, любовь моя, что я занимаюсь с тобой сексом уже восемь лет, а ты все еще так небыстро привыкаешь ко мне, — заметил Хаширама задумчиво. Затуманенным взглядом наблюдал, как Мадара двигался на нем. — Расслабься и дай мне быть в тебе полностью. Видимо, в детстве его не учили не совать пальцы в розетку, потому что то, что он делал сейчас, было куда хуже… но примерно сопоставимо с точки зрения последствий. Господи, Мадара ведь серьезно как-то вгрызся в него зубами, чтобы оторвать кусок. Он правда решил выбесить его, находясь в столь уязвимом положении? Какой-то части Мадары было просто смешно с того, как Хаширама нес первое, что приходило в голову. У другой его части — той, что пониже пояса — были другие чувства на этот счет. — Хаширама, — проговорил он, двигаясь быстрее и резче — немного больно, и все, как он любил. Быть может, ему поэтому было так хорошо с Хаширамой — он безупречно его знал. Не только физически. Мадара отвечал взаимностью. Помнил вкус его плоти и чакры, о которые разбивался каждый раз, как волна об утес — с грохотом стихийной силы, но тщетно, знал его острый запах — удивительно, совсем не изменился — шелковистую текстуру волос и грубую — ладоней. Мелкие привычки. Не процесс мысли, но ее результат — Хаширама был тем, кто хотел мира. И Мадара хотел мира вместе с ним. Хаширама обхватил его, сделал навстречу несколько сильных движений бедрами и устало откинул голову на подушку. Дрожь сотрясала его тело еще несколько минут, Мадара чувствовал это под своими ладонями. Влажные волосы лезли в лицо. Он был весь мокрый, запачкавшийся — отвратное чувство, и плевать, что Хаширама там бубнил, будто ему нравится чувствовать себя некомфортно. Он устало слез и рухнул рядом на подушку. Смотрел в потолок, пока дыхание не успокоилось. По телу растеклась какая-то истома — спокойствие. Безопасность. Приятная усталость, но не как после выигранной битвы. — Хаширама? — позвал он, все так же смотря в потолок. — М? Хаширама посмотрел на него. Мягкий каштановый взгляд — как прикосновение света, приятное чувство, которое напоминало ему о реке, где все началось. — Спасибо. Он все еще смотрел в потолок. Хаширама приподнялся на локте, чтобы заглянуть ему в лицо. Ладонью зачесал назад влажные длинные пряди у лица. — За что ты говоришь спасибо, Мадара? Мадара нахмурился, почесал плечом щеку немного недовольно. Но чувствовал — так нужно. — Что подошел, когда… все заканчивалось. — Мадара… — выдохнул Хаширама, будто от тяжелой раны. Но когда Мадара умирал после войны шиноби, валялся на земле, как рваный и жалкий мешок из-под картошки, никому уже не интересный, не способный подняться, он думал, что все так и закончится. В одиночестве и унижении перед придурками, которые были скорее половые тряпки, чем ниндзя. Один из них даже собирался его добить. Все же ему было приятно, что Хаширама кое-как подошел к нему сказать несколько добрых слов, прежде чем темнота забрала его. Смерть стала немного легче. Это все еще была честь — рядом с ним, пусть и не от его руки. — Для меня ты навсегда тот добрый мальчишка с берега реки, — сказал Хаширама. — Так будет всегда, Мадара. Я обещаю.

***

К тридцати двум годам Мадара был исключительно доволен своей жизнью. У него был хороший дом, любящая семья и безупречный — бог шиноби, кстати — партнер. Все было предсказуемо и спокойно. Можно сказать — прекрасно. Когда однажды Мадара вспомнил, что его прошлая жизнь была отнюдь не такой же прекрасной, — это не стало для него хорошим событием. Но не стало и плохим. Ведь благодаря ему Мадара смог оценить то, что раньше полагал естественным: свою свободу. Заглянув за не предназначенную людям грань, Мадара вспомнил много страшных и тяжелых вещей, которые сделал и которые делали с ним, но вспомнил и нечто действительно важное — например, от какого чистого истока брала начало их с Хаширамой судьба.