От чистого истока

— Он что, на наркотиках? Это было первое, что спросил Тобирама, когда им с Изуной было позволено созерцать Мадару с того самого вечера. Раньше они всегда гостили в Верхнем Вест-Сайде, когда приезжали в Нью-Йорк, но ссора Хаширамы и Мадары заставила их провести пару дней в «Ловелл», хотя Изуна терпеть не мог американских гостиниц. После того, как он устроил сцену из-за золотых рам в «Плаза», Мадара опасался его где-либо заселять и, откровенно говоря, ожидал неприятностей. Но Изуна держался нормально. Даже ничего не сказал. В отличие от Тобирамы. — Что ты с ним сделал? — продолжил он, смотря на брата. Хаширама сиял. — Проходите! Изуна-сан, можно не разуваться, — тараторил он, не сводя взгляда с Мадары. Тот вздохнул. Сейчас начнется. Изуна поджал губы. Молча снял обувь, смотря, как полагается, наружу, к двери, обувь поставил в том же направлении и по-прежнему молча прошествовал в гостиную с видом оскорбленного императорского достоинства: какая-то деревенщина смеет не уважать традиции. Тобирама не разулся, но не потому, что не уважал традиции, просто они с Изуной снова пособачились в машине. Они продолжили переругиваться всю дорогу до диванов. Хаширама специально подождал немного, вышел из холла последним, чтобы погладить Мадару по пояснице. Разумеется, он получил свое — тычок под ребра и дикую ухмылку. Постарался залезть ладонями под балахон, но Мадара сопротивлялся, усмехаясь ему в лицо, и дергал за каштановый шелк прядей. — Я будто на школьной вписке, — вздохнул Тобирама, ожидая, когда хозяева квартиры отлипнут друг от друга. — У вас двоих кризис среднего возраста или это массовый пубертат? Хаширама наконец соизволил отстраниться, улыбаясь, поплелся на кухню за кофе, все оборачивался, словно боялся, что получит пинок. Мадара, ухмыляясь, смотрел ему вслед. — Нии-сан, — позвал Изуна. Нии-сан наконец отвел от Хаширамы блестящий взгляд и сел в свое кресло. На кухне загремела кофе-машина. — Когда вы возвращаетесь в Токио? — спросил Мадара, откидываясь на спинку. Растрепанные волосы немного лезли в глаза. Тобирама закатил глаза — они едва порог переступили, а чокнутый вояка уже выпроваживал их, чтобы наброситься на его несчастного невинного брата! — Если с тобой все хорошо, я не стану сдавать билеты на сегодняшний вечер, — Изуна закинул ногу на ногу, наблюдая за братом. Пожалуй, все было хорошо. По крайней мере в комнате не было следов борьбы — Тобирама в этом немного разбирался. С кухни доносились мурлыкающие звуки что-то напевающего Хаширамы и звон посуды. Мадара скучающе упирался костяшками пальцев в скулу, пытаясь вспомнить, на хрена эти двое (в частности, Тобирама — Изуне-то он был всегда только рад) вообще приперлись. Тобирама был с привычным выражением, словно ему под нос сунули что-то отвратительное, но сидел молча — спасибо большое. У Мадары не было настроения с ним общаться. В глубине души он все еще (какой позор) опасался, что Тобирама снова активирует стервозную разлучницу из мыльной оперы, чтобы все испортить. Потом сто миллионов серий ждать, пока недоразумение разрешится и влюбленные соединятся чистыми душами где-нибудь в светлом деревенском домике — боже, Мадара ненавидел эти залипательные сериалы, которые Хаширама вечно включал, когда готовил еду. Он, блядь, хотел найти работу, а не валяться на кухне, наблюдая за какими-то кокетливыми врачами или приблудными цыганами, иногда он сам удивлялся, как низко он пал. Видимо, его взгляд отражал ту опасливую неприязнь, которую он на самом деле чувствовал, потому что Тобирама тоже уставился на него — с не меньшим отторжением. Изуна развернул газету — естественно, он не читал новости ни в каких других местах. — Ну вот, кофе, — объявил Хаширама, гремя подносом. Расставил кружки и уселся на подлокотник кресла Мадары, хотя места на диване было полно. Его волосы в лицо лезли. Ну и ладно. Мадара в целом решил забить. Смотрел в кофейную гущу и думал — а что теперь? Хаширама предлагал съездить куда-нибудь отдохнуть, арендовать домик в горах и притвориться, что они на секретной миссии шиноби. Звучало как-то по-дебильному, но Мадара не мог отрицать, что его заводили и радовали такие спектакли. — … как врач, я считаю, ему нужен курс антидепрессантов. Это ненормальные перепады настроения. Что его точно не заводило и не радовало — так это рожа Тобирамы, который снова пытался все сломать. Это он отобрал у него то последнее, что оставалось… — Мадара, — мягко произнес Хаширама, положив горячую ладонь на его руку. Как почувствовал. Впрочем, он всегда так умел. — Как ветеринар, я считаю, тебя следует усыпить, — предложил Изуна, перелистывая газету. — Беспричинная агрессия может быть признаком бешенства. — Ты никакой не ветеринар, — ответил Тобирама, возвращая кружку на блюдце. — Я ходил на курсы. Но, как у юриста, у меня тоже есть для тебя предложение — официальная претензия за непрофессиональное поведение на рабочем месте. Ты вылетишь с работы. — Что он натворил? — обеспокоено спросил Хаширама, но Изуна почему-то не ответил. Мадару все это несколько… беспокоило. В плохом смысле. У них никогда не будет той же связи. Тобирама не сбегал бы от семьи ради встреч с Учихой. Изуна не простил бы смерть Мадары ради чужой мечты. Любопытство, адреналин — Мадара не знал, какого хрена этих двоих вообще связывало и с чего они решили, что никто ничего не замечает, но не верил, будто все это надолго. В конце концов как главе клана Изуне рано или поздно придется жениться на ком-нибудь вроде Хьюга или Узумаки. Но если он тоже решит вырваться из длинных рук их полоумного семейства, Мадара был готов оказать поддержку. Хаширама скользнул теплыми пальцами в его широкий рукав, погладил кожу как будто машинально. Когда Мадара посмотрел на него, Хаширама улыбнулся. Невозможно было быть таким — светлым, уверенным и переменчивым, как апрельский ветер. До восхищенных полувздохов талантливым во всем, чего касались его сильные руки, на что падал его мудрый и радостный взгляд. Тому чуду, коим было появление на свет Хаширамы, нужно было молиться в храмах, упав ниц… но Мадара, упав ниц, предпочитал делать другие вещи. Так… когда эти двое собирались уходить? — Вызывай такси, я собираюсь принять душ перед самолетом, — сказал Изуна, откладывая газету. К легкому удивлению Мадары, младший Сенджу действительно достал свой телефон. То ли претензии испугался, то ли не мог переварить Мадару с его перепадами настроения. Он пожалел, что не кинул ему какой-нибудь сюрприз в чашку, чтобы дорога до Токио не была слишком скучной. Это было бы мелко. — Спасибо, что пришли! — сказал Хаширама, немного суетливо провожая их до двери. — Хорошо вам долететь до Токио, Тобирама, напиши мне. Может быть, я не сразу отвечу, но… — Не сразу ответишь? — мрачно переспросил Тобирама, обуваясь. — Какого хрена ты собираешься делать? Дописывай гребаную статью, ты же с таким трудом договорился о публикации. — Да-да, — отозвался Хаширама миролюбиво, но Мадара этого не стерпел: — Жалкие самоучки должны просить истинного гения делиться своими мыслями, а не он бегать за ними. Хаширама вздохнул. — Боюсь, академическая комиссия работает не совсем так, Мадара, но мне очень приятны твои слова про мой талант. — Они объективны, — Мадара скрестил руки на груди. — Где опять чертова Лолита? — прорычал Тобирама, оглядываясь в поисках пропавшего Изуны. — Выметайся из ванной, я не собираюсь оплачивать еще и время ожидания. — Как он назвал моего брата?.. Хаширама нервно улыбнулся. — Тобирама, пожалуйста. Я думаю, это уже слишком. — Я не виноват, что он так выглядит, — Тобирама проводил медленно выплывающего из ванны Изуну испепеляющим взглядом, открыл наконец дверь и вышел в общий коридор. — Пока, аники!.. Дверь захлопнулась. Наконец-то. Мадару уже начало потряхивать от гостеприимства. Хаширама устало выдохнул. — Ты как? — спросил он. — Нормально, — резковато отозвался Мадара. В сущности, он не соврал, он просто… почти забыл, как это — чувствовать себя нормально. Или даже хорошо. Когда-то он мог. И сбегал от отца и брата ради этого чувства. Почему Хаширама помнил только хорошее, но не помнил плохого? — Хаширама, — позвал он. Бог шиноби немного напрягся. Поджал чуть-чуть губы — всегда так делал, когда нервничал. — Да, Мадара? — Он может причинить ему вред. Хаширама молчал. Они так и стояли в опустевшей прихожей. — Твой брат — плохой человек, Хаширама. — Прошу, хватит. — Я не закончил, — возразил Мадара, скользнув по нему взглядом. — Изуна тоже… сложный. Он может выглядеть милым подростком, но он высокомерный и жестокий человек, Хаширама, и он будет биться насмерть, не размениваясь на средства за то, что ему нужно. — Истинный юрист, — вздохнул Хаширама. — Послушай. Я понимаю, что это выглядит как пример из книжки по токсичным отношениям… — Какие, блядь, токсичные отношения, Хаширама? Тобирама убил его. Люди не трахаются после такого. Лицо Хаширамы немного побледнело, и он опустил взгляд. — Это совсем другое, — зарычал Мадара. — Тобирама убил моего брата, потому что хотел его убить. «А ты не хотел убивать меня. Я знаю». — Боже, Мадара, — Хаширама грустно улыбнулся. — Я думаю, ты слишком добрый. — Помолчи, Хаширама. Они совершенно на нас не похожи. Изуна не любит твоего брата. — О… Мадара… Мадара постарался не обращать внимания на то, какие выводы можно было сделать на его счет из последней фразы. Ладно, все, это было дно. Мадара почувствовал себя малолетним придурком, который едва не проболтался Хашираме о своем шарингане, когда они детьми играли где-то в окрестностях реки. Той самой, что хранила память об их тайных встречах. Не важно, была любовь физической или нет, он любил Хашираму. Иначе не пробудил бы свои глаза из-за расставания с ним, не остановил бы его ладонь, когда Хаширама хотел покончить с собой ради мечты о мире. Не корпел бы над свитками ночами и не занимался бы политикой деревни, которая после смерти Изуны ему на хрен не всралась. Да, это была любовь. К несчастью для Хаширамы и всего мира, это была любовь Учихи. Мадара не слишком хотел возвращаться к этому. — Они даже знакомы почти не были, с какого хрена они трахаются? Хаширама вздохнул. Запер наконец-то дверь и подошел немного ближе. Мадара осознал, что все это подозрительно напоминало лепет какого-то размазни, но вернуть слова назад и просто заткнуться он уже не мог. — Мы не знаем, как сложилась бы судьба, Мадара. Сейчас они живут иной жизнью, и она вовсе не обязана повторять прошлую. Ты прав, у них не было нашей связи тогда и нет теперь, но Изуна и Тобирама не должны быть нами, правда? Я понимаю, Изуна… — он немного запнулся, подбирая слова. — Ты видишь, что он чувствует не так, как ты, но это не значит… — Это значит, Хаширама. Мы все еще Учиха и в чувстве любви нет полумер. Он не собирался прикасаться к сопливой лексике трогательных мелодрам, все получилось само собой. Хаширама вздохнул. — Просто позволь им самим разобраться, ладно? Я даю слово, что Тобирама не убьет твоего брата. И вообще никак серьезно не навредит ему. Мадара мрачно смотрел на него, но Хаширама не отводил взгляд. Наконец Мадара не выдержал (все то же дерьмо, что и всегда). Ладно. Он верил его слову. Оно было надежнее, чем китайская стена, прочнее камня и непобедимее времени. В конце концов Хаширама ни разу его не обманывал. Это не означало, что Мадара не собирался присматривать за ними. После всего, что Тобирама ему сделал, это был худший кандидат на роль любовника его младшего брата. — Чем это пахнет? — спросил Мадара, уловивший легкий запах выпеченного хлеба. — О-о! — воскликнул Хаширама и бросился бежать куда-то. Не применяя слишком много дедуктивных способностей, Мадара нашел его на кухне — он что-то бормотал себе под нос, извлекая из духовки свое творение. Наконец скинул перчатки и радостно упер руки в бока. — Ну вот и все. Морковный кекс. Мадара вздохнул. Иногда у него все еще случались легкие приступы сюра. Оставив морковный кекс в покое, Хаширама подошел ближе, потянул его за рукав, чтобы поцеловать в шею и накрутить на палец пряди жестких волос. — Наши братья, кстати, уже ушли из нашей квартиры. Хочу, чтобы и из твоих мыслей тоже. Он ласково прислонился лбом к его лбу, опустил ладони и ловко развязал завязки домашних штанов. — Как думаешь… — спросил Хаширама, лаская бледный живот; в каштановом взгляде было полным-полно темных смешинок. — У меня получится тебе в этом помочь?