Одна любовь на двоих или обреченные ненавидеть

— Какая же ты все-таки непутевая… Даже умереть как полагается не можешь. Ну, кто так харакири делает? — ворчал знахарь, неприкаянно слоняясь по комнате. Падали в тишину его шелестящие шаги. Звенели склянки, которые он беспрестанной переставлял своими скрюченными сухонькими пальцами где-то в районе ее головы. Норико постепенно возвращалась к реальности из той мутной склеры, в которую так же медленно и упоенно провалилась, чиркнув по запястьям кунаем на могиле Изуны. Спонтанный, необдуманный шаг, навеянный эмоциональным вакуумом и пустотой, день за днём порабощавшей ее душу. Изуна… Она обещала ему беречь господина, заботиться о нем. Но, Будда свидетель, какая же это пытка! Они так похожи и, вместе с тем абсолютно разные. Каждый божий день видя его, наблюдая за ним, Норико изнемогала от лютой, пронзительной боли. И в конечном счете, ей опостылела это схватка с обстоятельствами, с самой собой. Ей опостылела жизнь. Без Изуны. Сдавленный вздох прорвался через легкие. Она приоткрыла налившиеся свинцом веки. Но ничего не увидела. Пространство плыло в густом чёрном сумраке. Тогда Норико потянулась к лицу, желая избавиться от темной пелены. Однако не смогла оторвать руки от простыни. Впрочем и боли не почувствовала. Лишь досаждающий зуд.  — Женщинам положено резать горло, а не кромсать вены. Дурында. Только господина расстроила… — И сердце… — невнятно добавила Норико. — Что? По футонам зашлёпали босые ноги. Старик, никогда не одевал носков. В глазах начало проясняться. Однако склонившаяся над ней седая голова по-прежнему казалась сумрачной тенью. Норико вобрала в легкие воздух. Ей было тяжко шевелить губами. Они, как и конечности, отказывались подчиняться. — Если досконально придерживаться правил, полагается одновременно проводить удар в сердце… Знахарь, кряхтя, поднёс к ее лицу лампу, приподнял веки, заглянув в зрачки. — Ну, тебе видней, — пробухтел он, унося источник света с собой. Окружающее пространство потемнело. Снова загремели склянки. Зажурчала вода. По комнате поплыл терпкий аромат трав. — Я в этим тонкостях не разбираюсь. Вернувшись, он бесцеремонно просунул ей под голову свои холодные пальцы, оторвав ее от подушки, и велел: — Пей! Противовоспалительный сбор — по запаху определила Норико. Чудодейственное средство, способное в два счета поставить на ноги. Подобным старик потчевал Изуну в своё время. Эти мысли ворвались в сознание спонтанно, на последнем глотке. Она поперхнулась и закашляла. Отвар хлынул изо рта по подбородку. — Ну, ну! — знахарь бесцеремонно промокнул его тряпкой, приговаривая: — Не торопись. Теперь уже некуда. — Я не чувствую конечностей, — отдышавшись, сипло посетовала Норико. — Радуйся, что вообще дышишь. Мне пришлось заново сшивать сухожилия. Тебе крупно повезёт, если когда-нибудь снова сможешь взять в руки катану. — Чему тут радоваться? — всхлипнула Норико. Единственное, чем она могла шевелить — это голова и шея. — Я хотела умереть. Медленно. Мучительно и больно, как умирал он… Зачем ты спас меня? — Я не имею к этому отношения. Это все господин. Норико опустила веки, ощутив когтистую лапу отчаяния на своей глотке. Он снова спас ее? На сей раз от самой себя. Ее персональный ангел-хранитель. Ей и по гроб жизни с ним не рассчитаться. — Где он? — бросила она. По щеке скатилась слеза. Она даже смахнуть ее не могла. Гремели треклятые склянки. Знахарь возился у стола. Хоть какая-то отрада. — У себя отдыхает. Он провёл здесь всю ночь. Заслужил. Норико сжала зубы. Могла бы закусить губу — сделала бы. — А свадьба? — Отплясала уж давно. Но господин на праздник не успел. Норико инстинктивно ощутила на себе его укоризненный взгляд и вздохнула. Право же, от неё одни неприятности… Хаширама пропустил Мито вперёд предварительно распахнув перед ней дверь и они друг за другом растворились в поднявшемся гомоне. Тобирама же задержался на крыльце. Сердце в его груди молотило как проклятое и он впервые был не способен его угомонить. Оперевшись ладонями о перила, он устремил растерянный взор во двор, утопающий в зыбком свете фонарей. В спину били голоса, взрывы смеха и оваций. Его же сковал сумбур немыслимых ощущений, природу которых он не желал принимать и, тем более, понимать. Мито Узумаки теперь жена брата. Что за дикие вещи с ним происходят? Что за абсурдные желания посещают? Хруст каменной крошки на дорожке не позволил ему погрузиться в размышления. Тобирама прикрыл веки и потёр переносицу. Тем временем в свете фонарей показался незнакомец. Он взошёл по ступеням и, заметив его, учтиво поклонился. — Вечер добрый, Тобирама-сан. Я с посланием от господина Мадары для Хаширамы-сана и Мито-сан. Тобирама настороженно отпрянул от перил и приблизился к молодому человеку. — Там веселье в самом разгаре. Если нет соответствующих распоряжений, можешь отдать его мне. Я передам при случае. — Особых распоряжений нет, — отчеканил служивый, протянув ему небольшой свиток. — Благодарю, вы меня весьма обяжете. — Мне не сложно, — отмахнулся Тобирама и ниндзя откланялся. Дождавшись, когда он окончательно скроется из вида, Тобирама решительно сорвал печать и развернул свиток. Не самый благородный поступок с его стороны. Однако он испытывал необъяснимую потребность оградить брата от влияния Мадары Учиха. Они снова оказались в банкетном зале и Мито охватила самая настоящая бесконтрольная паника. Настала пора прощаться с гостями. Их ждало брачное ложе и от одной только мысли об этом хотелось напиться до потери пульса. Взгляд механически застолбился на бутылке саке. Затем сместился на непочатую рюмку. Только руку протяни и гори оно все синим пламенем. Беглый взгляд на дверь укрепил ее в намерениях и окончательно похоронил надежду. Ждать больше нечего. Точнее некого. Он не придёт. Ему все-равно. Так почему она должна страдать? К глазам подкатили слезы. Не позволяя им пролиться, она рванулась к рюмке и залпом опрокинула ее в рот. Горло в миг перехватило. Мито скрючилась от горечи, когда обжигающая жидкость, разнося тепло, покатилась по пищеводу. Потянулась к бутылке. — Все в порядке? — наклонившись к ней со своего места, озабоченно поинтересовался Хаширама. «Нет! — вопило существо. — Разве не понятно?» А губы молчали, безысходно сжимались. Замершие в миллиметре от сосуда пальцы рывком обхватили горлышко. — Просто хочу выпить с ба… Не возбраняется? — Акико-сан неважно себя почувствовала и ушла ещё час назад вместе с Гендзи-саном… — сообщил Хаширама, подтянув друг к другу брови. В его бархатных глазах застыло беспокойное выражение. — Почему мне ничего не сказали? — удивилась Мито. — Все произошло внезапно. А ты как раз отлучилась. Мито кивнула в такт пустоте в своей голове и сосредоточилась на упрямо не желавшей откупориваться пробке. Теперь брови Хаширамы откровенно слились в одну сплошную. Он покосился на бутылку в ее руках, а затем и вовсе отнял. — Что приключилось между вами с Тобирамой? — соотнес события он. — Ты сама не своя. Мито закатила глаза, сглотнула горький ком и сдавленно пролепетала: — Ничего нового. Все как всегда. Слово за слово. Не бери в голову. — Как же не бери? Ты моя жена, он мой брат. И ваши регулярные ссоры меня печалят. — Я не хочу говорить об этом! — запротестовала Мито. Хаширама со стуком водрузил бутылку на стол и в ней вздрогнул каждый нерв. Нет. Ждать бессмысленно. Под сердцем протяжно заныло. Она провела ладонями по щекам, пытаясь не замечать дрожащих рук, взмолилась: — Я так устала. Пожалуйста, давай уйдём… Акико успела и в спальне похозяйничать. Ба умело создала здесь романтическую обстановку: в живописном беспорядке расставила миниатюрные свечи по периметру стен, расположила их в нишах и обогнула коромыслом кровать. Занавесила окна плотными, не пропускающими свет, шторами. Застелила ложе и раскурила особые благовония. Мито сходу узнала этот пряный, но вместе с тем, приятный букет. Акико всегда окуривала им ее комнату после стычек с дедом. Доминирующий аромат шиповника разбавленный нотами дикого лотоса и неукротимый гибискуса обычно успокаивали, настраивали на оптимистичный лад. Однако на сей раз ба просчиталась. Вдохнув знакомые с детства запахи, Мито в сотый раз за день ощутила, как рушится ее решимость. Вошедший следом Хаширама наглухо притворил седзи. Остановившись позади, он властно привлёк ее к своей груди. Что ж, теперь на вполне законных основаниях. Она больше не Узумаки. Она теперь Сенджу. Пора выкинуть из головы блажь. Назад дороги больше нет. Но кто бы знал как это осуществить, если все мысли только о НЕМ, об их последней ночи и глупые флеры разбитых надежд… Песочило в глазах. Она находилась в шаге от «потопа». Стремясь удержаться и не разрыдаться, Мито часто заморгала. Удалось. Надолго ли? В спину настойчиво колотилось сердце мужа. А ее собственное отвечало ему муторным протяжным стоном. — Акико-сан — мастер декора… — усмехнулся у виска Хаширама. Ушную раковину и часть щёки опалило его горячее дыхание и она почти физически ощутила тремор собственных мышц под кожей. Слишком близко. Голова метнулась кругом. В горле замер судорожный вопль. Тело напряглось. Захотелось рвануть из объятий. Но активировавшийся разум погасил запал напоминанием. Их с Мадарой больше нет… От горьких дум Мито сделалось только хуже. Вместе с тем, она сумела нормализовать сердечный ритм, и немыслимым образом обуздала панический ужас перед предстоящей близостью. Сомкнув челюсти, чтобы дрожащие губы не выдали ее с потрохами, Мито развернулась в объятиях мужа, игнорируя стремительно подступающую к гортани дурноту. Вспорхнули и опустились на колышущуюся в так дыханию грудь ладони. Помедлили, набрались смелости и устремились вверх. Остановились в районе предплечий, позволив ногтям вцепиться в добротный шелк кимоно, а затем снова спикировать вниз. — Помоги мне, доно… — надрывно шепнула Мито, утыкаясь лбом в подбородок Хаширамы. Лишь бы не видеть его горящих желанием глаз. Для этого пришлось приподнятая на цыпочки, так как он значительно превосходил ее в росте. С нарастающей дрожью она ощутила вкрадчивые движение его оживших ладоней по спине. Грубые, несокрушимые руки, привыкшие к схваткам и сопротивлению металла, вели себя сейчас на редкость робко и нерешительно. В общем-то, это могло быть даже приятно, если бы не намертво препарировавшая мозг мысль об измене. Не он. Не так. Не надо. Не хочу. Под ее влиянием мышцы планомерно цепенели. В итоге, девушка и сама не поняла, как в очередном кульбите, крутанулась в кольце обнимавших ее рук. К счастью, объяснять не пришлось. Хаширама догадался, что от него требуется и принялся сражаться с узлами, нахлестами и бантиками оби. Надо отметить, у него ловко получалось. Будто он всю жизнь этим занимался. Ну, или хотя бы добрую ее часть. А губы, между тем, досадно чувственно исследовали затылок. Мито задыхалась от удушья рыданий. Немела, словно впервые отдавалась мужчине. И это было только начало. Вот оби мягко соскользнуло на пол. Распахнулось кимоно. Хаширама прижался к ней бёдрами, так тесно, что она воочию ощутила владевшее им нетерпение. А его руки, нырнувшие под яркий шелк, обжигающе легли на живот. Мир перед глазами Мито заплясал и пошёл пятнами. — Я ждал тебя тысячу лет… — прошептал Хаширама не о чем не догадываясь, а может, элементарно, не задумываясь. Она официально его жена и все происходящее между ними сейчас законно и вполне логично. Мито не сопротивлялась, стояла как вкопанная, хотя в ней дребезжал каждый член. Осмелев, рот Хаширамы отправился дальше, в своём томном турне устремившись к робко прикрытому воротником переходу от затылка к плечам Временное явление. Хаширама потянул кимоно вниз и тут нервы Мито сдали. Она стремглав рванулась вперёд, вылетела на середину комнаты и повернулась к окну спиной, тем самым задушив в зародыше асоциальную потребность сигануть в него. Самоубийство — не выход. Это самая что ни на есть слабость. Но даже если их любовь с Мадарой обречена, она не настолько жестока, чтобы снова причинить ему боль. Темнота скрадывала предметы и движения. Однако Мито и без света чувствовала обескураженность супруга. Ее порыв похож на бегство. Впрочем, кого она обманывает. Все именно так и есть. Она вздохнула нарочито громко. — Так долго не живут, доно… — пронизанный фальшью наигранный тон дался ей не без усилий. Взмыла к прическе рука. На футоны один за другим посыпались шпильки, заколки, канасаси. Последним был гребень. Мито задержала его в ладони, прижала к груди на секунду, а после, окончательно простившими с мечтами, разжала пальцы. Глухой стук заставил рефлекторно вздрогнуть. А Хаширама произнёс: — Немного утрировано, но это чистая правда, Мито-тян. Я правда долго тебя ждал. — Расскажешь как-нибудь потом! — оборвала в зародыше поток ненужных отступлений Мито. Она еле держалась. Уж коль суждено лечь в постель с нелюбимым, пусть это случится сейчас, сию же минуту, немедля. Пока не сдулся весь ее запал. — Понятия не имею, как ты любишь… — вместе с очередным вздохом набравшись решимости, девушка сбросила кимоно и в одной сорочке направилась к нему, не мешкая развязала пояс, швырнув его, не глядя на пол. — Если что-то не так, заранее прости. — Вам не мешало бы поспать. Уже утро, а вы, похоже, не сомкнули глаз? — опираясь на трость, знахарь ступил на порог и остановился позади своего господина. Он и сам не преклонял головы минувшие сутки. Сначала возился с Норико. У неё было тяжелое состояние и она нуждалась в круглосуточном надзоре. А после, когда ей полегчало, замучил ревматизм. Он выпил настоя, который всегда держал про запас на случай обострения. Однако тот начинал действовать не сразу. Поэтому он и слонялся по дому, хватался за все по подряд, чтобы хоть немного отвлечься от проклятущей боли. Господина же вдали от тёплой постели держала иная напасть. Душевного свойства. Старик пошамкал челюстями. От такой пока не изобрели лекарство. Сканируя пространным взглядом плывущий в вязком тумане сад, господин подпирал плечом колонну. Превозмогая острые прострелы в пояснице, знахарь еле доковылял до него. — Как Норико? — спросил господин сипло. И у него в голове мелькнуло: «Простудился? Сколько он уже здесь стоит? На таком ветру и скалы занемогут…» Озабоченный этим, знахарь приблизился к ступеням. В тот же миг нечто под ногами протестующе забулькало, задребезжало, а затем, с отрывистым звоном опрокинулось. Он опустил глаза. В подножии крыльца распласталась початая бутылка сакэ. Пробку выбило в процессе падения и теперь ее содержимое темной лужей растеклось по земле. Что ж, спиртное могло объяснить осиплость, если бы не запах. От господина пахло ветром, но никак не перегаром. Выходит, прихватил и передумал? На бутылку господин даже не взглянул, поэтому он промолвил: — Очнулась. Спрашивала про вас. Меня тревожат ее руки. Тягостный вздох потряс тишь. Господин слегка накренил голову и хлынувшая вслед за этим движением непокорная грива, иссиня чёрной ширмой заслонила его лицо. — Жизнь любит взыскивать по счётам, верно? — обронил он тоскливо. Старик пожал плечами. — - Зачастую корень всех наших трагедий кроется в нашей собственной же неосмотрительности и попустительстве. Взять хотя бы Норико. Бедняжка всерьёз планировала умереть. Ей, видно, и в голову не приходило, что нечто может пойти наперекор ее замыслам… Теперь ей поможет только чудо. Если связки срастутся как надо, ее кисти будут полноценно функционировать. В противном случае ей грозит инвалидность. Господин встретил эту новость красноречивым молчанием, на исходе которого монотонно изрек: — Я навещу ее позже… И снова укрыл взор в тумане. Старец же затрусил седой головой. — Все ж, прилегли бы вы что ли… День долгий. Силы вам понадобиться. А я, если пожелаете, обеспечу вам покой? — Поздно уже, — вздохнул господин и, наконец-то, ожил. Отпрянув от колонны, смахнул ладонью усталость с лица. — В полдень состоится совет. Прибудут Дайме. Мне необходимо собраться мыслями. — Будут выбирать правление? — не без любопытства уточнил старик. — Главу селения… — помедлив, господин косо стрельнул краем глаза вдаль. — Хотя здесь и выбирать-то нечего. — Отчего же? — Хокаге станет Хаширама. Коноха — его детище. — Я слышал, Доно намерен выдвинуть вашу кандидатуру? — заметил осторожно знахарь. По губам господина тенью промелькнула горькая усмешка. — Меня никогда не изберут. И на это множество причин… В постели Хаширама оказался неукротимым ураганом и ближе к утру, Мито начала молиться, чтобы он поскорее уснул. Это случилось только на рассвете и ее тут же сморило мертвецким сном. Проснулась она ближе к полудню с ощущением сосущей пустоты внутри и полного бессилия. К счастью, Хаширамы рядом не было и Мито смогла перевести дух. Интимная близость с ним оказалась не столь ужасной, как она воображала, однако и особого восторга ей не принесла. Впрочем, иного ждать и не приходилось. На вершину наслаждения нынче ее был способен вознести только один мужчина… С трудом отлепив голову от подушки, Мито села и огляделась. Шлёпнувшееся на колени одеяло обнажило тело и ее овеяло нежданной прохладой. В комнате царил все та же пронизанная романтизмом обстановка, что и накануне. Свечи. Шторы. Ароматы. Кстати о последних. Мито повернула голову и с протяжным стоном рухнула обратно. На соседней подушке вразвалку лежала шикарная охапка алых роз. А меж ее изящных стеблей белела записка. Неугомонный! Разве человек может быть настолько совершенным? Полежав с минуту смирно, Мито собралась с силами и потянулась за запиской. Разворачивая ее, она ожидала прочесть нечто банальное, вроде того, что он сказал ей накануне. «Это была лучшая ночь в моей жизни» или «Я люблю тебя…» Однако Хаширама пошёл дальше и в очередной раз поразил ее в самое сердце. «Пусть люди столько не живут, но я рад, что дождался…» Это разом смело заслоны выдержки, которые она усердно возводила последние дни и ее накрыла истерика. Наревевшись вдоволь, Мито буквально выползла из постели. Депрессия напирала. Чтобы не сгинуть в ее сетях, необходимо было срочно перевести психосоматику в физиологию. Но для начала одеться. С этой целью Мито направилась к сундуку. Ба накануне свадьбы перевезла весь ее гардероб и теперь ей было во что облачиться. Вот только желание к этому напрочь отсутствовало. Поэтому она вытащила первую попавшуюся рубаху в стиле кимоно — мутно-жёлтую с ненавязчивой паутиной вышивки и плотные трикотажные штаны цвета хаки. Одевшись, Мито собрала волосы в косу и вернулась к сундуку, чтобы закрыть его. Тут- то ее внимание и привлёк массивный белый свёрток на дне. Она не заметила его сразу, так как он был завален одеждой. Повязав пояс на талии, Мито извлекла свёрток наружу и опустила его на пол. Надо отметить, он был довольно тяжёлым. Развернув его, она невольно улыбнулась. После всех треволнений последних дней — это лучшая находка. Бабуля, бабуля… Как бы крепка не была их конфронтация и какие бы реки недопонимания не разлила между ними жизнь, Акико Узумаки навсегда останется ее любимой ба… Мито свернула свёрток, сгребла его в охапку и поспешила прочь из комнаты. Целеустремленно прошлась по коридору, спустилась на первый этаж и вышла в сад. Здесь под раскидистой сакурой у скамейки она вновь уложила на землю свою драгоценную ношу, расправила края огромного обреза и опустившись на колени, принялась с упоением перебирать отцовские кинжалы и катаны. Она чистила их, гладила, ласкала пальцами и взглядом, отпуская реальность с ее торгами и волнением. В тот момент Мадара, Хаширама и прочие для неё перестали существовать. Лишь тёплые воспоминания о детстве, о маме, об отце лелеяли истерзанную душу. Она плакала, не замечая того. Но эти слезы не ранили, не выматывали. Они врачевали. Продолжая беззвучно лить слезы, Мито подняла любимую отцовскую катану остриём вниз и высоко, как на замахе, вознесла рукоять ввысь, любуясь отблесками на гранях изумительной работы лезвия. На губах ее блуждала улыбка. В разуме царил безмятежный штиль. Когда внезапно словно торнадо на неё налетел Тобирама. Бросок. Меч заскакал по земле, будто мяч. Он рывком вздернул ее на ноги и прогремел так, что у неё уши заложило: — Ты что задумала?