Одна любовь на двоих или обреченные ненавидеть

— Ты обезумел? Отпусти! — зашипела Мито, пересекаясь с ним взглядом. От их разъярённого блеска у него по позвоночнику ледяные струи прокатились. Стояла чудесная погода. Солнце припекало. Легкий ветерок шевелил пряди волос вокруг ее искаженного возмущением лица. А ему казалось будто свирепая вьюга бьет и стонет в затылок. Что-то изменилось. Внезапно Тобирама поймал себя на мысли об этом и по горячим следам попытался понять в ком. В ней? Нет. Определенно в нем. Мито все так же презирала его. Не желала видеть, говорить, вообще иметь что-либо общее. Осознание этого нестерпимо больно врезалось под дых. Почему? А главное, с каких пор? Замешкавшись, Тобирама натужно подтянул друг к другу брови и, напустил на себя суровости с целью скрыть тени смятения, словно паразиты, заполнившие душу. — Обезумела ты! — рявкнул, как зверь он, а следом погасил тон до состояния относительно нормы. — Если полагаешь, что я способен спокойно пройти мимо подобного! Моментально побледнев, Мито конвульсивно дёрнулась, сжала губы и одичало растопырила глаза с растёкшимися чёрным пятном по радужке зрачками. Заглянув в них, Тобирама поймал смутные очертания собственного отражения и потонул в обилии низвергшихся на голову вопросов, ключевой из которых — когда? Ответа не было и подреберье прострелила мука. Сбилась в тугой комок слюна, встав поперёк горла. А пальцы бессознательно крепче стиснули изящное запястье. — Подобного? — недоуменно протянула Мито, взмахивая густыми ресницами. Вроде вполне искренне. Он как заворожённый таращился на ее, не в силах отвести взор. Это начинало смущать. — Чем, по-твоему, я тут занимаюсь? — Чем? — дернул подбородком Тобирама. Впервые у него возникли сложности с самоконтролем и осаждающими разум мыслями. Он напряженно моргнул, в надежде оперативно привести самого себя в чувства. Затем ещё раз. Ещё. И ещё. Не помогло. Гнетущее безмолвие объяло их кольцом. А их глаза все не расставались, бодались, сражались, не желая уступать пальму первенства. Наконец, на венце визуального противостояния, когда смотреть ей в глаза стало титанически трудно, Тобирама черпнул из внутренних резервов и сумел освободиться. Жадно вдохнув разогретый воздух, он посмотрел на белоснежное покрывало под ногами и в хаосе разложенное на нем оружие.  — По-моему, вполне очевидным… В ответ Мито не проронила ни звука. Однако выражение ее лица изменилось. В итоге, она наклонила голову, следуя глазами за его взглядом. Помолчала и хмыкнула, всколыхнувшись всем телом. — Я только вчера замуж вышла. Ты серьёзно? — Давай без пафоса. Я в курсе предыстории. — Заметил хамовато Тобирама. Он не хотел. Само так получалось. — Может и в курсе. Однако с дедукцией у тебя порой беда… — не менее агрессивно защищалась девушка. — Поспешил с выводами однажды. Для меня это обернулось травлей. Снова за своё? Мито не из робкого десятка. Он и раньше об этом знал. Однако сегодня ее язык был особенно колюч и беспощаден. А он же подозрительно чувствителен к ее нападкам. Вот снова она заткнула его за пояс. Слов нет. В голове сумбур и масса оправданий. Однако через частокол зубов им, хоть тресни, не продраться. — Ты же знаешь, основания для этого были. Я интересы брата оберегал. — Заметил Тобирама хмуро. — И сейчас тоже о них печёшься? — контратаковала Мито, выгибая бровь. Ее ядовитые глаза медленно поползли по его предплечью, взобрались по напряженной руке и застыли на пальцах, обвивших запястье. — В какой-то мере. — Не смеши! И отпусти, наконец. Я не собираюсь сводить счёты с жизнью. Твой брат не настолько плох! Сказала как наотмашь ударила. Пальцы сами разжались. Он отпрянул со странным спазмом в груди. Она же откинула за спину тяжелую косу, и механически потирая запястье, нервно поплелась за отлетевшей к дереву катаной. Достигнув места, Мито, спикировала на корточки, трепетно подняла с земли меч и любовно пробежалась тонкими пальчиками по незамысловатой рукояти. — Это любимая катана моего отца. Он сам ее выковал. Помню, как по ночам по дому носились звуки из кузницы. Он долго ковал ее. А потом с ней никогда не расставался, всегда на миссии брал. Она была для него чем-то вроде талисмана. На свою последнюю миссию отец пошёл без неё. Не знаю почему. Забыл, наверное. И больше не вернулся… — в монотонном тоне проскользнули тоскливые нотки. Мито смолкла, кинула взгляд на него через плечо, поджав губы. Отвернулась и встала. — Понимаешь, это слишком ценные для меня вещи, чтобы я осмелилась осквернить их кровью? Тобирама не нашёл слов в ответ. Просто стоял и смотрел на неё в смешанных чувствах. Он видел ее на свадьбе. Помнил лицо, глаза. Ощущал безысходность. Она не любила брата. Зато любила ЕГО. И это особенно задевало. Не из-за Хаширамы. Не из-за братской солидарности. А по причинам ему самому непонятным. Так, чисто по-мужски. Из странной ревности. Мито не полюбит Хашираму, хоть кинь целый мир он к ее ногам. Однако и на него она никогда не посмотрит. Девушка скользила по траве, словно волны рассекал. Плавно, неспешно, неповторимо. Достигла пледа и с величайшей почтительностью опустила на него катану. Затем собрала и разместила рядом остальные сюрикены. Старательно завернула их в ткань. На него она больше внимания не обращала. Будто его внезапно не стало. Будто он пропал, испарился. Будто никогда не приходил и не существовал. И снова воплем зашлось его естество. Почему? Хмурится больше нет сил. Переносицу крутило и ломило. — Прости. Вчера мне показалось… — спонтанно сорвалось с языка у него. Девушка тотчас окаменела. Напряглась ее изящная спина. Застыли в полупозиции руки. Пролетела минута, прежде чем Мито снова ожила. Она приподняла голову, отвела волосы с лица, чтобы через мгновение повторить эту процедуру вновь, так как шаловливый ветерок подлым наскоком вернул их обратно. — Зачем пожаловал? — спросила Мито безо всякого выражения. — Хаширама… — едва успел заикнуться Тобирама. — Его давно нет дома. И тебе пора. — перебила она. Рывком вскочив, Мито подхватила тяжелый свёрток с оружием, обогнула его, уводя взгляд по дорожке, и решительно устремилась к дому. — Послушай, Мито… — подорвался следом Тобирама. Она не отреагировала. Даже шага не замедлила. Продолжила стремительно нестись вперёд, будто за ней черт гнался. Тобирама сам не понял, что на него нашло и, чего именно он добивался. Он пустился за девушкой по наитию, по безотчетному побуждению. Прихватив ее за хрупкое плечико, чья напряженная скованность буквально взорвала нервные окончания, Тобирама фактически силой принудил ее остановиться. — Ты с первого раза не понимаешь? — обернувшись, прогрохотала Мито. — Я просила тебя держаться подальше. Неужели так сложно? Что тут ответишь? Его будто ледяной водой окатили. Он уронил руки по швам и отступил, с обращенным в никуда вопросом. Когда? Когда она успела засесть ему в душу? В зал для совещаний он влетел под самый занавес. Ворвался в дверь, нарушая все возможные приличия, сухо поклонился присутствующим и уселся за стол рядом с Хаширамой, который тотчас беспокойно завозился на подушке. Тобирама мельком взглянул на него и одернул впившийся в затылок воротник. Сегодня весь день наперекосяк. Все не так. Погода слишком душная, людей на улицах тьма, все требуют внимания. А главное — с ним самим творится нечто необъяснимое и фатальное. Точнее сказать, с чувствами. Мито — жена брата, вдобавок жутко его презирает. Почему ему никак не отделаться от мыслей о ней и от чувства, что отношения между ними могли бы сложиться иначе, не поведи он себя с ней так варварски в общине Узумаки и позже? — Где тебя носило? — ничего не подозревая, еле слышно прошептал Хаширама, пихая его под столом ногой. Тобирама встряхнулся, потер разболевшиеся от яркого солнца глаза и через брата посмотрел на Мадару, который даже головы не соизволил приподнять в ответ на его приветствие. — У тебя дома… — изрёк он, снова фокусируясь на Хашираме. Тот изумленно вскинул брови, и пришлось напомнить: — Кажется, у кое-кого от счастья память отшибло. Вчера мы условились… — Ой, извини… — спохватившись, растекся в виноватой улыбке Хаширама. О чем он только думает? В каких облаках летает? Тобирама передернул плечами и покосился на дайме. Их было трое, как обычно. Раздутые от важности, чванливые типы. Удовольствия общаться с ними было мало. Но так как Сенджу, а ныне и Альянс, квартировались на подвластных им территориях, с их мнением приходилось считаться. — Надеюсь, я ничего не пропустил? — Нет. Успел как раз к финалу. — Сообщил Хаширама -Итак, мы готовы огласить решение. — Изрёк, активно шамкая массивной челюсть самый упитанный из господ. Его крошечные, поросячьи глазки с трудом выглядывали из-под нависающих век. А щёки так угрожающе клонились к плечам, будто он схоронил за ними месячный запас провианта. Тобирама выжидающе притих. Хаширама вытянулся в струнку. А Учиха лениво приподнял ресницы. — Признаться, сделать это было не просто, учитывая регалии и послужной список обоих кандидатов. — Вещал дайме. — Однако народ сделал свой выбор. Именно вас, Хаширама-сан, люди видят во главе селения. И мы решили уважить их желание. Брат рывком вскочил. Глаза его метнулись влево. Но прежде чем он успел хоть что-то молвить, Мадара произнёс: — Действительно. Ты столько сил вложил в реализацию этой задумки. Странно было бы, если на пост Хокаге был утверждён кто-то иной. Учиха тоже встал и протянул Хашираме ладонь. — Мои поздравления… Хаширама автоматом пожал протянутую руку. Рот его конвульсивно раскрылся, в попытке справиться с изумлением и высказаться. Однако Мадара, видимо, не планировал при этом присутствовать. Он повернулся к господам, отвесил сдержанный поклон и со словами: — Простите, я должен вас покинуть… — размашисто засеменил к выходу. Мадара был уже за дверью, когда Хаширама очухался. Инстинктивно дёрнувшись за ним следом, он передумал и бросился дайме в ноги. — Умоляю, пересмотрите решение… Мадара выпорхнул на крыльцо. Но лишь после того, как дверь отсекла его от оставшихся за ней людей, протяжно выдохнул. Впрочем, облегчения это ему не принесло. Легкие по-прежнему горели от недостатка кислорода, а округа от плавящей внутренности боли плыла пятнами. Прав был Изуна. Их мечты с Хаширамой — наивные иллюзии. Взять хотя бы сегодняшнюю ситуацию. Решение дайме и то, как резво они прибрали власть к рукам, прикрываясь народом — не иначе, как театр абсурда. Бедный Хаширама. Он еще не осознал, что не властен больше над своим детищем. Теперь решения за него будут принимать другие… Мадара мельком огляделся по сторонам, прижимая правую ладонь к солнечному сплетению. Пожар в груди не утихал. Он бился в ней птицей. То вспыхивал. То затухал. То огненными струями распространялся по венам. Мадара суетно облизнул губы, провел рукою по лицу, смахивая удушающие эмоции и ветром слетел с крыльца на дорожку. Вздрогнули, переглянулись и тут же согнулись в нервном поклоне постовые. Он медленно прошмыгнул мимо сквозь пелену их благоговейного трепета, влился в праздную толпу. Попадающиеся на встречу прохожие дико от него шарахались, косились, шептались. Изредка срывались в истерику дети. Это коробило, но давно не задевало. Он был чужим здесь с самого начала и чужаком остался. Впрочем, в душе его не грамма сожалений. Лишь теплились остатки возмущения, загнанная в отдаленные уголки горечь и вторящая им пустота. Он погряз в утратах и именно это окончательно сняло шоры с глаз. В клан Мадара вернулся с пустой головой. Коноху отстраивали спешно, будто боялись не успеть или опасались, будто Альянс лопнет еще в пору рассвета. Многие уже покинули общину и перекочевали в новенький квартал. Однако он не спешил паковать чемоданы и покидать родительский дом. В этих ветхих стенах его держали воспоминания и ощущение фантомной безопасности. -Как все прошло? — встречал его на пороге знахарь. Согнувшись в три погибели, он тащил вёдра с водой. На испещрённом морщинами лбу крупными каплями проступала испарина. Мадара без раздумий освободил его от ноши, проскользнув в дом. — Предсказуемо… — бросил он, пересекая кухню и сгружая ведра возле мойки. Здесь царила стерильная чистота и навязчиво пахло всевозможными травами. Пока Норико была прикована к постели, заботы о доме взял на себя знахарь. Надо отметить, с этим он справлялся в разы лучше, нежели девушка. — Избрали Хашираму? — посредственно полюбопытствовал старик, разводя огонь в жаровне и вешая над ней котелок. Наблюдая за ним, Мадара кивнул и выдавил: — Он заслужил. — Положим, не только он… — мимоходом обронил старик, шаркая босыми ступнями к мойке, будто перышко, поднял ведро и наполнил котелок. — Как Норико? — не желая обсуждать эту тему и не выказывая удивления, кинул Мадара. Старик — тот ещё прохиндей, но человек полезный. — Не ест. Не пьёт. Беспрестанно плачет. Чахнет, в общем, — перечислил он, доставая с полки над раковиной пузатый пузырёк с подозрительного вида содержимым. — Поговорили бы вы с ней что ли? Ведь пропадёт, девка! Сдается мне ей очень совестно перед вами. Натворила она делов. Громкий щелчок. Старик откупорил банку и обратил на него свои выцветшие глаза, активно взывающие к совести. Ему был прекрасно знаком этот вкрадчивый взгляд. Мадара стиснул зубы, ощутив прилив нежданного состраданиях, отлип от пола и поплёлся на выход. — Хорошо, — сказал он уже в коридоре и притворил за собой седзи. Едва сомкнулись за ним створки, знахарь уныло тряхнул седой шевелюрой. Мадара все сильней и сильнее сжимал челюсти, пока судорогой не начало простреливать в шее. От дрянного чувства безысходности, свербящего под рёбрами, было не спрятаться, не скрыться. Будда! Тенистый коридор стрелой нёсся вперёд. Его зрачки взмыли под своды потолка, а потом обреченно спикировали под ноги. Он полагал, что растерял остатки человечности, когда сначала брата похоронил, а после, вопреки здравому смыслу, прогнал Мито. Но она и поныне здесь. Травит душу желчью, горькой, вонючей, как низкосортное вино какого-нибудь самогонщика. Мадара прошёлся ладонью по затылку и ускорил шаг, ощущая настойчивые позывы тошноты. Поворот. Ноги уверенно несли его к комнате Изуны, в которой временно проживала Норико. Здесь во сто крат хуже, чем на кухне — травами смердило так, что внутренности на изнанку выворачивало. Он ненавидел этот тошнотворный запах, отдающий затхлостью и кровью. Невзирая на это, уверенно проскользнул в спальню. Себя преодолевать ему не впервой. От брата здесь практически ничего не осталось. Разве только стены, да кое-что из мебели. После похорон он провёл перестановку: многое выкинул, многое в сердцах расколотил. Жаль, это не помогло заглушить питающуюся воспоминаниями боль. Вот и снова она накатила удушающей волной, стоило переступить порог братской спальни. Застигнутый врасплох ее стремительной атакой, Мадара пошатнулся, схватился за косяк. Пространство плыло и скакало вокруг. Небо сковала отвратительная горечь. Он сглотнул, постоял неподвижно немного, дожидаясь, когда пол перестанет плясать под ногами. А затем устремился к постели раненой и опустился рядом на футон. Норико спала. Мерно вздымалась под покрывалом ее грудная клетка. Изредка она вздрагивала, будто по телу пускали электрический разряд, мотала головой, стонала. Разведя колени шире, Мадара обрушился на них локтями, натужно потер перетруженные глаза. Вздохнул. Нет больше брата, зудящего о том, как важно беречь шаринган… А кто бы знал, как от осознания этого тошно? Пить, есть, дышать, создавать видимость, будто тебе ещё есть до чего-то дело… Мито. Любовь к ней долгое время удерживала его от помешательства. Но он отверг ее. И теперь вокруг пусто, темно и холодно. — Господин… — надрывно пролопотала Норико и тем вырвала его из цепких лап наступающей депрессии. Он порывисто вскинул голову. Ее глубокие глаза мокрили, глядели на него жалостливо. Подбородок и губы дрожали. — Тише, — упреждающе шепнул Мадара, протягивая ладонь и успокаивающе гладя ее по лбу. — Как чувствуешь себя? Бледность прокатилась по щекам Норико лавиной. Уведя взор в сторону, она потупилась, потянула носом. — Я… — надрывно пискнула и замолчала. Мадара терпеливо выждал пару минут, позволяя ей собраться с мыслями. Но так как она продолжала безмолвствовать, отнял руки и поднялся на ноги. — Тебе следует хорошо питаться, если хочешь поправиться. — Заметил он. Подойдя к низенькому столику в нескольких шагах от постели, Мадара коснулся миски с бульоном и объявил: — Ещё тёплый. Давай-ка, поедим пока он совсем не остыл. Вернувшись к девушке, синоби подложил ей под голову ещё парочку подушек, чтобы было удобнее кормить ее. — Не делайте этого, господин… — вышла из ступора Норико. Когда он поднёс ложку к ее губам, она обратила на него затравленный взор. — Это унизительно и для меня, и для вас… — В физической немощи нет ничего унизительного. — Возразил Мадара мрачно. — А вот в душевной… Норико вжалась в подушку. Отвернулась. Он больше не видел ее лица, но по характерным всхлипам и пряданью плечей догадался, что она плачет. Ложка со звоном приземлилась в тарелку. Ещё одна разбитая горем жизнь. Мужчина в бессилии прошелся ладонью по лицу и встал. — Прекрати. Он бросил миску на поднос, не заботясь о том, что расплескал добрую часть содержимого по столу, и застыл спиной к куноити.  — Хватит убиваться. Изуна терпеть не мог женских слез… — Зачем? — всхлипнула Норико. — Зачем вы спасли меня снова? — Не спрашивай. Сам не понимаю. — Как на духу признался Мадара. — Наверное, потому что чувствую ответственность перед братом. — Но его уже нет! Вы свободны… Он повернул голову и пустил взор по половицам к занавешенному окну. Как объяснить то, чего он сам не понимает? Придумать оправдание? Сладкую ложь для мятущейся души? — Брата нет. Однако чувства остались. Я в курсе. У тебя перед Изуной обязательства. Так вот и у меня тоже. Он хотел, чтобы ты жила, чтобы однажды вышла замуж за человека, который тебя полюбит. Родила детей. И вместе с тем, сохранила о нем в памяти только светлое и хорошее. Ты же решила попрать его волю? — А вы, господин? Разве вы не поступаете так же? — произнесла вдруг Норико. Мадара медленно обернулся. Она сидела, отупело созерцая свои перебинтованные кисти. Но видела ли что-либо? — Вы не подумайте, я не осуждаю. Мне тяжко без него. Очень. Но вам во сто крат хуже, наверное. Ведь вы прекрасно знаете, что превыше всего, даже собственной жизни, Изуна чтил ваши интересы. Он желал счастья вам. Ненавидел Сенджу и, если бы мог, костьми лёг, но не позволил бы свадьбе состоятся… Тот разговор потряс Мадару. Норико он покинул оглушенным, потерянным, морально опустошенным. В поисках успокоения, он долго скитался по общине, пока не набрел на святилище. Древнее место. Всеми забытое. Но удивительно тихое и покойное. Он много лет здесь не был, но без труда нашёл вход и спустился по выщербленным, местами разбитым, ступеням. Вдыхая спертый воздух, Мадара по памяти отыскал и зажег светильники. Затрещал огонь. Заплясали на каменных стенах пугливые тени. Он спорхнул с последней ступени, вышел на середину просторного помещения и замер напротив покрытой налетом вековой пыли скрижалью. Вдруг нечто вторглось в зону его ощущений. Нечто темное, будоражащее, зловещее. Липкий холодок скользнул по спине. Взвыли тревогой рецепторы. Чакра? Мадара почувствовал постороннее присутствие и медленно оглянулся…