you're coming back (and it's the end of the world)

      Оказывается, что всё, что нужно было сделать — напоить его достаточным количеством алкоголя, чтобы смыть жёсткий внешний фасад. Новый Бен становится не таким уж плохим.       Он просто очень старается быть таким.       Может быть, это было из-за алкоголя, может, повлияла речь Клауса о том, что «наша семья — это дерьмовое шоу, а наш Бен — просто катастрофа, из-за чего его было до смешного легко любить». Может, дело в том, что большая часть семьи, в которой он вырос, была мертва. Иронично, что один Бен был тем, кто умер когда-то, а второй стал тем, кто потерял всех остальных: больной баланс.       Возможно, Бен просто хотел, чтобы, по крайней мере, один из десяти (или около того) людей, оставшихся в мире, его любил, или, может быть, на ситуацию повлияло сочетание всех факторов, но Бен наконец решил присоединиться к Клаусу, пока они были на танцполе.       Есть что-то инстинктивное и лёгкое, даже если новый Бен этого не осознает, в том, как он идёт в ногу с Клаусом. Как будто части их душ узнают друг друга, то, как они иногда говорят в унисон и делают похожие жесты, то, как магнетически они тянутся друг к другу.       Как будто Бен чувствовал, что Клаус будет первым членом Академии Амбрелла, который даст ему шанс.       Конечно, этот Бен курит и пьет, как лошадь, в то время как его Бен умер девственником и всегда пытался убедить Клауса держаться подальше от наркотиков. Но в нем достаточно старого Бена, чтобы у Четвертого в груди всё сжалось, и достаточно не-Бена, чтобы сердце начало покалывать. Видеть его и общаться с ним, конечно, не только причиняет боль, но и исцеляет.       Тем не менее, когда Бен позволяет взять себя за руку и прислониться к нему, находясь на улице и смотря на пылающее небо, Клаус не может сдержать ухмылку. В этот момент он кожа к коже соприкасается с человеком, которого не мог обнять 17 лет, потому что тот был мертв, а Сеанс не был достаточно трезвым, чтобы овладеть в полной мере своими способностями, когда это требовалось.       Клаус счастливо прижимается к брату, пока Лютер говорит, как он благодарен, что все собрались вместе, и это всё, что имеет значение в эту ночь — они одна большая настоящая семья.       Они не говорят о том, что Лютер не называет их семью счастливой, как обычно принято произносить, потому что это не так. А Номер Один всегда был дерьмовым лжецом и знал об этом, но у него получалось сводить их вместе, когда они давали ему такую возможность.        Все остаются на улице еще на несколько мгновений, прежде чем Пятый отправляется на поиски еды, а Диего и Лайла просто куда-то уходят. Бен смеется и идет за ними, желая быть там, где люди, утягивая Клауса с собой.       — Да, давай ещё…       — Эрудит?       — Или караоке, но твоя идея тоже звучит весело, пошли, — говорит Клаус, похлопывая его по плечу.       Из всех возможных вещей предлагать эрудит, когда есть наркотики, выпивка и любые другие забавные развлечения, было так сильно похоже на старого Бена, что причиняло боль. Номер Шесть всегда предпочитал книги, рисование и спокойные занятия, такие как поход на пляж или тайный побег в кинотеатр, но точно не шумные вечеринки.       Они, спотыкаясь, поднимаются по лестнице в гостиную на балконе, Клаус подтаскивает караоке-машину к бильярдным столам, а Бен достает неизвестно откуда доску для игры в эрудит. Клаус берет из-за стойки закуски и выпивку, вываливая всё на пол, где Бен уже разложил доску, распределяя фишки для них двоих.       Бен начинает с простого, помещая «s-o-u-r-e-d» в центр доски. Шесть букв, семь очков. Номер шесть, семь братьев и сестер.       — Итак... — начинает Клаус, потягивая сине-малиновую водку и ставя буквы перпендикулярно слову Бена, чтобы написать «c-o-f-f-i-n» . 14 очков, дубль Бен. Номер Два ведёт расчёты на оторванном где-то клочке бумаги. — Расскажи мне больше о себе, каково было расти с такой версией отца?       Бен фыркает, медленно ставя «e-c-s-t-a-s-y». 12 очков.       — Это загруженные вопросы. Ну, смотри, папа был и остается мудаком, он дважды понижал меня до Номера Два. Знаешь, насколько это отстойно, иметь шанс на что-то подобное два раза и оба раза провалиться?        Клаус думает о двух апокалипсисах, которые они пытались остановить, но только оказались в этой бесконечной неразберихе, приводящей к концу вселенной. — Я не могу себе представить, — сочувственно говорит он, делая большой обжигающий глоток напитка цвета жидкости для полоскания рта, который он держал.       — Наверное, ты всегда был Четвертым Номером, не так ли? Прямо посередине. Это, должно быть, довольно мило, в каком-то странном смысле. Никаких ожиданий, но и никакой славы. Ты просто там.       Клаус хмыкает в знак согласия, ставя «s» и «x» так, чтобы из «ecstasy» Бена получился «s-e-x». 10 очков.       — Всегда был недостаточно хорош для отца, независимо от того, насколько я предан или сколько инициативы пытаюсь проявить, — выдавливает Бен. Чувствуется злость, но под ней скрывается густая печаль, разбавленная алкоголем. Он отражает Клауса, помещая буквы «s» и «x» к другому квадратику «e». 10 очков.       — По крайней мере, твоя версия отца кажется… не знаю, человеком. Он намного приятнее по сравнению с нашей версией. Наш папа позволил нашему Бену умереть.       — Да, ну, мой отец просто позволил всей моей семье умереть, так что…       Клаус не может спорить с этим, как бы ему ни хотелось. Его тянет рассказать Номеру Два о том, как отец верит в его силы, что у того есть план по спасению мира и какими исцеляющим были последние несколько дней с Реджинальдом, но сейчас не время.             Он видит и слышит боль в голосе Бена, чувствует, как она перекликается с его собственным одиночеством и потерей, и больше всего на свете, прямо сейчас, он просто хочет сблизиться с этим Беном. Он не добьется этого, пытаясь убедить, что его отец — хорошая версия. Клаус бы точно так же разозлился, если бы кто-то попытался доказать ему, что та версия отца была довольно неплохой.       — Каким он был? — тихо спрашивает Бен, копаясь в своих фишках и открывая «Funyuns», он случайно разрывает упаковку и роняет несколько луковых колечек на пол, предлагая одно Клаусу.       — Наш папа? — на лице Номера Два промелькнуло раздражение.       — Нет, он меня не волнует. В любой версии он, вероятно, мудак. Каким был твой Бен? Вы все говорите о нем так, как будто он был каким-то святым.       Клаус вздыхает.       — Ну, по-своему, он был лучшим из всех нас. В основном, потому что умер таким молодым, у него не было времени стать таким же измученным, как все мы, понимаешь? Пятый исчез раньше него, после чего наш отец повесил портрет, похожий на тот, что был у вас над камином. И всё для того, чтобы напоминать нам о том, что происходит, когда мы бросаем ему вызов. Затем, несколько лет спустя, Бен ушел.       Клаус замолк на несколько мгновений, задумавшись о чем-то.       — Отец обвинил всех нас в его смерти, потом поставил гигантскую статую во дворе. При жизни Бен уходил ко всем братьям и сестрам, никогда не уходил ко мне, но я смог вызвать его и оставить рядом. Он стал моим собственным маленьким Сверчком Джимини на 17 лет .       — Подожди, значит, ты знал его дольше призраком?       — Да, иронично, не правда ли? После смерти я узнал его лучше и провел с ним больше времени, чем когда он был жив.       — Так что, вы все появились здесь, а он исчез, потому что есть я?       Клаус опускает взгляд, тихо произнося:       — Нет. Он умер по-настоящему в Далласе – там мы были до того, как…       — Да, я знаю, читал книги по истории, и папа рассказывал нам о том, как вы все росли.       — О, точно. В любом случае, он вышел на свет, спасая Виктора от взрыва здания ФБР.       — Я ненавижу факт, что это обычное предложение для нашей жизни, — в ответ Клаус смеется.       — Да, расскажи мне об этом.       Так он и делает.       Клауса поражает, что этот Бен перед ним — не его Бен, потому что не разделяет их детство, не учитывая некоторое сходство в том, что его воспитывал отец. Этот Бен не позволял ему слоняться по своей комнате и прыгать на кровати, этот Бен не сидел рядом с ним за обеденным столом, этот Бен не наблюдал, как он раз за разом накачивался наркотиками и алкоголем, и у них не было общих воспоминаний или переживаний.       Но, несмотря на различия, в нем есть следы того Бена, которого он знал: любимая кожаная куртка, которую Клаус заметил у него с собой, любовь к рисованию и словесным занятиям, таким как эрудит, желание нравиться, ненависть к папе и так далее. Эскиз всё тот же, но на фундаменте построен другой дом.       Клаус думает, что сможет превратить эту чужую постройку в родной домик, если у него будет достаточно времени.       Он смотрит на доску и записывает «e-q-u-a-t-e» в углу. 15 очков. Они перестали играть в центре, решая не следовать правилам, но когда кто-либо из их семей играл согласно им?       — Я никогда не понимал, как много Бен значит для меня, пока он не ушел. Я провел с ним рядом больше жизни, чем без него. Действительно странно — быть здесь, без него, но видеть тебя. Как будто у меня есть шанс начать всё сначала.       — Я не он. Я не могу быть им, не могу быть тем, кем вы все хотите меня видеть. Я всегда всё порчу, — отвечает Бен мрачным голосом.       Номер Два добавляет несколько фишек, превращая «equate» в «inadequate» . 20 очков.       — Тебе не обязательно быть им, просто будь собой. Настоящий ты — милая, человеческая версия тебя, а не мудак, в которого тебя превратили отец и твои братья и сестры.       — Я должен был быть таким мудаком, чтобы выжить, разве ты не понимаешь? До того, как Пого ушел, папа был... — он качает головой. — Невыносимо. В этом доме трудно дышать. Ты должен быть хладнокровным и стойким, готовым нападать, чтобы выжить, иначе проиграешь.       Клаус вспоминает все те годы, когда пытался избавиться от своей травмы, стирая собственные границы наркотиками, алкоголем и сексом, а также то, каким он стал после чудесных трех лет трезвости. Он построил кокон гедонизма и безопасности, чтобы защитить себя от ужасов дома, в котором вырос, а затем снова попытаться заглушить ноющую пустоту рядом с собой и внутри себя. — Да, я понимаю.        Чем больше они разговаривали, обменивались историями и откровенными чувствами друг с другом, тем чётче становился образ Бена перед ним. Было ощущение, что кусочки его Номера Шесть возвращаются, складываясь в родной и понятный пазл, который выглядел как его Бен, но им не был. Как дежавю или возвращение в дом Харгривзов после 1963-го в тот первый день, когда все выглядело так же, но определенно не так.       Клаусу тяжело смотреть на него. Понимать боль, которую он сам видит в зеркале, боль, отраженную в этих знакомых, но чужих глазах. Потерю.       Он чувствует себя неловко из-за того, что произошло раньше, что у них было всего несколько коротких дней, и осталось еще меньше, а они провели большую часть этого времени, избегая друг друга, бегая вокруг, как кошки. Нет явного лидера, нет единого видения или цели.       Он рад, что Лютер и Слоун поженились и, по крайней мере, объединили свои семьи. Хотелось бы, чтобы это произошло раньше.       — Эй, я думаю, ты выиграл, — говорит Клаус, отбрасывая бумагу, на которой Бен записывал их результаты. Он хочет дать этому Бену как можно больше побед, прежде чем наступит конец света.       — Не хочешь присоединиться ко мне в караоке? — он предлагает. Номер Два не говорит, потому что вы не пригласили меня раньше. Бен улыбается, сверкая белыми зубами. — Да! В отличие от твоих братьев, я действительно хорошо пою.       Клаус не может сдержать улыбку, наблюдая за ним.       Автомат переключается на песню Mazzy Star. Бен покачивается на ногах, протягивая слова и икая между ними, зовёт Четвертого. — Давай, присоединяйся ко мне!       — Эта песня не совсем дуэт.       — И что? К чёрту правила.       Клаус вскакивает и хватает другой микрофон.       — Я хочу держать руку внутри тебя... — напевает Клаус вместе с Беном. Микрофоны даже не подключены, и их голоса хриплые, но приятно просто снова быть рядом с братом.       Клаус всегда знал окончание любой истории, всегда знал, что смерть была единственной постоянной в его судьбе, начиная с Бена. Бен мертв, и Бен рядом с ним, он любит Дэйва, но Дэйв мертв, а отец — мудак. Это были основополагающие константы его жизни.       До Далласа, когда внезапно Дэйв оказался жив, но не знал, что любит его. Тогда Бен исчез навсегда. А теперь он в этой временной шкале, где Бен жив, но не знает Академию Амбрелла, и папа, кажется, больше не такой мудак.       Клаус оказался в этой реальности, оторвавшись от якоря, он нуждался в новых целях, ему нужна была константа. Поэтому он искал свою мать, затем хотел узнать, кто ее убийца, потом поставил точку с отцом, раскрыл свои силы, а также попытался собрать семьи вместе. Клаус пока не знает, можно ли назвать эту семью постоянной, потому что неизвестно, как будет выглядеть мир через несколько дней, даже учитывая план отца.       Всё, что осталось — пустота и осознание того, что он всегда сможет вернуться из нее, если захочет.       Но прямо сейчас, когда Бен снова рядом с ним, он чувствует себя более уверенно, чем за последние несколько дней.       Номер Два заканчивает песню, внимательно наблюдая за горлом Клауса, когда тот допивает остатки алкоголя, капли которого стекли по подбородку и шее.       Накидывая бархатный пиджак на стул, Четвертый идёт к бару за очередной бутылкой. Обувь его давно снята, потому что к чёрту ее.       Пританцовывая, он подходит к Бену со спины, шепча: «Угловая луза». Клаус смеётся и берёт правый ботинок Бена, готовясь его бросить.       — Что? Ты же не Диего, у тебя не получится.       — Ну, может, я и не умею изменять траекторию пуль, но я разбираюсь в стриптизе и неплохо играю в бильярд, — говорит Клаус и попадает прямо в лунку. Он поворачивается к Бену, ухмыляясь, на что тот фыркает.        — Средняя луза, — в нее улетает левый ботинок. Носки оказываются скомканными и заброшенными в свободную лунку в углу, пиджак выброшен на пол, а рубашка валяется на стуле.       Клаус слышит эхо того, как Диего и Лайла занимаются чем-то, бормоча одинаково сладкие и грязные вещи на лестничной клетке внизу, а краем глаза он видит, как Пятый убегает с конечностями манекена от портновской мастерской.       Лютер и Слоун определенно где-то логически завершали свою свадьбу, в то время как Реджи, Виктор и Эллисон были где-то в другом месте, вероятно, все еще лелея свои обиды.       Его подстрекает близость всех остальных, шум и выходки, и он приближается к Бену, который в этот момент хихикает из-за пролитого на себя виски. Тот точно не собирается обвинять Клауса в том, что он его напоил. Четвертый аккуратно разворачивает Бена к себе, прикасаясь к талии, замирая в нескольких миллиметрах, ощущая чужое дыхание. Клаус осторожно и нежно прижимается его губам, горьким на вкус от выпитого алкоголя, всё еще не уверенный в том, что ему ответят. На что Бен обхватывает его лицо ладонями и приоткрывает рот, углубляя поцелуй. Ему нужно быть тем, кто контролирует ситуацию, делая все более жёстким.       Голодный, всегда голодный, жаждущий одобрения, любви.       Его собственный Бен однажды упомянул, что существа внутри портала в его тело, казалось, жаждали крови. Так жаждали крови, что разорвали Бена на части, когда он отказался ее дать.       Этот Бен хорошо понимает свои желания и не боится их выражать. Он их удовлетворяет.       — Итак, что ты думаешь о хентае? — спрашивает, полушутя, Клаус, когда они отстраняются друг от друга. Он медленно проводит пальцем по предплечью Бена, облизывая губы, ощущает вкус сигаретного дыма и соленых чипсов.       — Заткнись, — шепчет Бен, но щупальце все равно протягивается, чтобы сжать запястья Клауса, когда Номер Два отводит его назад и толкает на диван.       — Извращенец, — хихикает Клаус после того, как Бен отпускает его руки, и роется в карманах брюк в поисках презерватива.       Бен поднимает на него взгляд, сталкиваясь с озорной зеленью глаз.       — Наступает конец света, и мы все умрем через несколько дней, плюс-минус, а ты сейчас беспокоишься о том, чтобы не подхватить ЗППП?       — Нет, я подумал, что, возможно, ты не хочешь мой. Знаешь, делиться — это не всегда забота.       Бен посмотрел вниз на ширинку, передумывая. — У тебя есть еще?       Клаус ухмыльнулся, вытряхивая из карманов различные презервативы, которые он собрал по всем штатам — кто знал, что у самого Большого в мире Клубка Шпагата есть сувенирный магазин?       Бен зубами открывает один из них, параллельно пытаясь стянуть с Клауса бархатные штаны. — Двигай своей тощей задницей, — хрипит он, борясь с изумрудной тканью.       Четвертого на мгновение накрывает дежавю, он вспоминает, как дрался с Беном и слышал что-то подобное на обочине дороги недалеко от Далласа всего несколько недель назад.       Клаус отбрасывает брюки куда-то в сторону, не беспокоясь, что мусор с ковра может прилипнуть к бархату. Руки теперь свободны, он проводит ладонью по волосам Бена, обильно покрытым лаком.       И это стало новым отличием — его Бен сохранял волосы мягкими и естественными, был рад просто надеть форму или толстовку и больше ни о чем не волноваться, но этот Бен беспокоился о внешнем виде: использовал гель для волос, носил соответствующую, достойную одежду и занимался спортом. Наверное, это побочный эффект попыток стать Номером Один.       Еще одно отличие — его Бен поцеловался первый раз, оказавшись в теле Клауса, но у этого Бена, по-видимому, был огромный опыт. Четвертый в душе правда был рад, что смог подарить своему Номеру Шесть хотя бы немного обычной человеческой жизни, перед тем, как тот исчез навсегда: он ощутил прикосновения, почувствовал запахи и вкусы. Также рад, что его Бена нет рядом, чтобы посмотреть, как он трахает его двойника.       И Клаусу до сих пор отчасти хотел бы, чтобы их двойники существовали в этой вселенной, хотя бы потому, что тогда, возможно, не наступил бы конец света, и потому, что он все еще хочет знать, каково это — трахнуть самого себя.       Они цепляются друг за друга, как будто на всей планете остались только они вдвоем, и, возможно, для них это так и ощущается. Все остальные либо мертвы, либо разбились на пары, либо кружатся в клубке гнева, интриг или утрат. А Клауса и Бена внутри тревожат собственные потери, пульсирующей болью отдаваясь в сердце. Они одиноки, пьяны и наполовину сломлены, их сближает выпивка и призрачные обрывки надежды. И прямо сейчас они держатся друг за друга: их руки и руки, ноги и щупальца, языки, скользящие по влажной коже, губы, которые оставляют обжигающие поцелуи в хаотичных местах. Они прижимаются друг к другу, издавая рваные вздохи и стоны, пока не кончают.       Бен, довольный после того, как вытерся коктейльной салфеткой, переворачивается спиной к Клаусу, а тот проводит пальцем по линии мышц на его коже, нежно оставляя поцелуй на позвоночнике в ложбинке между трапециевидными мышцами.         Он скучает по Дэйву. Один удар.       Он скучает по своему Бену. Второй удар.       Он скучает по маме. Третий.       Он скучает по вещам, которые не может выразить словами. Четвертый.       Он скучает по человеку прямо перед собой и по человеку в зеркале. Сколько еще он сможет вынести?       Клаус надеялся, что, занимаясь этим с этим Беном, он восстановит мост, который никогда не был построен, восполнит хотя бы часть его. Бен, преданный и внимательный ко всему, вспомнил о сладкой стряпне, которую кто-то другой забыл убрать, и вернулся посреди ночи, чтобы исправить это.       — Спокойной ночи, Бен-э-рино, — шепчет он. Вероятно, это их последняя ночь.        — Мне жаль, что я не он, — сонно бормочет Бен, теперь, когда алкоголь, секс, признания и усталость лишили его твердости в голосе.        Клаус знает. Он ненавидел напоминания.        Клаус, дрожа от того, что внутри нет теплого тела, которое так хорошо окутывало его, снова надевает пиджак и берет из бара еще одну бутылку. Делая глоток, засовывает руку в карман и находит фломастер, который ранее прихватил со стола. Он возвращается и садится на бильярдный стол, рядом с бесчувственным телом Бена, выводя ровным буквами «A-S-S-H-O-L-E» на крепких мышцах спины, оставляя поцелуй между каждой буквой, чтобы успокоить боль. 10 баллов.       Он знает, что это не его Бен.       Но он так близок к нему.       И Клаус примет эту версию Бена над ошеломляющей тишиной и зияющей пустотой рядом с ним в любой день, оставшейся у них.       Четвертый устраивается на ковер и пьет, глядя вверх ногами через перила на огненный шар снаружи, отбрасывающий сияние на плитки пола вестибюля. Пьет до тех пор, пока тепло внутри него не становится эхом тепла пламени снаружи, и он не засыпает.

***

      — Клаус? Клаус, где ты? — без своей надменной маски Бен очаровательно уязвим, растерян и менее контролируем, чем был его Бен.       — Я здесь, я здесь, не паникуй, — успокаивающе шепчет Клаус. — Никто не должен паниковать, — улыбается, играя бровями.       Они оба лгут и говорят, что ничего не помнят, кроме того, что это была отличная ночь, пока Клаус снова не произносит милое прозвище. И теперь, когда Бен трезв, он просто решает вернуться в режим мудака.       Тем не менее, Номер Два позволяет Клаусу сесть на диване рядом с собой на семейном собрании, а это больше, чем он допускал ему до вчерашнего вечера.       Клаус пытается приобнять Бена в лифте, думая, что все будет в порядке, их даже никто не видит, но его руку отталкивают.       Жёсткая внешняя маска Бена вернулась, и Кугельблитц всё ещё снаружи. Теперь эти два факта тоже константы, предполагает Клаус.       Его дрожащие пальцы сжимают жетоны, пока он убирает руку, чувствуя, насколько пространство рядом с ним пусто, несмотря на теплое тело там.       Клаус возится с холодным металлом, и, когда двери закрываются, а лифт движется вверх, вызывая резкий спазм в животе, он клянется, что ощущает очередной удар в сердце.