Черная лента.

      Скулеж побитых ребят слышался как из-под воды, грохот падающей мебели стих, и в свете масляных ламп перед ним, поверженным, возвышался убийца, пришедший по их души. Каратель. До сих пор Клаусу помнилось, как он корчился под столом, как осколки разбитых пробирок хрустели под задницей и как он в мольбе поднимал окровавленную руку: если бы он не уклонился, то нож проехался бы не по раскрытой ладони, а по шее. По локтю стекала кровь, по вискам били барабанной дробью, и взгляд Леви, полный леденящей ярости, заставлял в ужасе сжиматься…       Столько лет прошло, а животный страх остался. Однако он больше не сопливый мальчишка, а граф, и детский ужас успешно перевоплотился в жажду отмщения.       Скомканная салфетка прилетела на проткнутый серебряной ложкой желток. Клаус отмер, уставился на яйцо в скорлупе, выглядывающее из пашотницы, а затем крупная рука мистера Фергуса, облаченная в белую перчатку дворецкого, аккуратно ее забрала. — Позвольте, Ваше Сиятельство, — учтиво, но до официального строго сказал он.       Клаус точно знал, как именно мистер Фергус тайно обозвал жалкую салфетку — мусором. Придирчивый до помутнения, но верный до смерти. Крайне уважал покойного графа.       С задорной усмешкой Клаус зачерпнул маленькой ложкой подсоленный желток, так и норовивший вытечь за края скорлупы и вниз по фарфору, и тут же засунул в рот. Прикусил теплый хлеб и повернул голову на осклабившегося Симуса. Тот сидел вразвалку, закинув ногу на обшитый подлокотник стула, и явно требовал к себе внимания. И совершенно не обращал внимания на то, как грозный мистер Фергус Молоуни, прислуживающий в семье Мизьер уже так с тридцать, а то и больше, лет, сверкал в его сторону грозным взглядом.       Все знали, что мистер Фергус терпеть не мог, когда пренебрегали этикетом, но он, в силу своего профессионализма и стремления к идеальности, никогда бы не позволил себе укоризненно выразиться о дорогих гостях при хозяине. Особенно если эти гости успели прописаться в доме и стать его неотъемлемой частью. — Разлепил уши? — дерзнул Симус, а Клаус вежливо кивнул. — Вчера мы заработали больше, чем за прошлый квартал. А этих лопухов с дедами до нитки ободрали. Ты знал, что военные хуже шлюх? Разденут — не заметишь. — Значит, еще вернутся, — довольно причмокнул Клаус, отправив в рот следующую порцию густого рыжего желтка. — Кретины… А! Этот еще… Ну, жиголо то носатое. Клод Ронкус — он получил больше оговоренного. Че делать будем? — Ничего. — Как так «ничего»? Он на сотню выше взял. Клаус, выписки тебе не просто бумажки, которыми можно подтереться. Да на эту сотку можно было больше угля взять для теплиц, и насосы эти сраные ломаются каждый месяц, а влажность надо поддерживать на уровне! Нам для хозяйства каждая монета дорога. — Для «хозяйства», — передразнил его, а тот сразу вздыбился. — Прям как сельчанин молвишь. Скоро совсем в деревенский говор уйдешь, и как тебя тогда понимать? — Че ты сказал?..       Возмущения метнулись в Клауса так же ловко, как и та салфетка, и, хоть Симус и отчаянно пытался вразумить расточительного друга, тот ничего, кроме забавы, в его доводах не находил. Сразу представилась картина, как Симус вчера, впрочем, как и всегда, стоял над их дрожащим секретарем и каждую циферку сверял, а потом так вообще сгонял его в шею и сам со всей серьезностью садился за бумаги, нацепив на нос пенсне. — Симус, зато у нас появился друг. — Друг? — скептически отозвался, откупорив пузырек с белым порошком, и, высыпав на кулак, звучно занюхал. — Самый что ни на есть друг! И друг этот будет служить нам верную службу до тех пор, пока моя прекрасная кузина будет поставлять ему металл по цене на ступень ниже рыночной. Он, в свою очередь, уступил нам не большую, но долю своего завода и заключил пакт о двустороннем сотрудничестве, что означает мою безусловную помощь в палате во благо его предприятия и роста компании, а нам же выпала честь пользоваться и перепродавать малую часть артиллерии Королевской полиции. И это лишь верхушка и начало нашей крепкой и верной дружбы.       Клаус широко, до покалывания в щеках улыбнулся, а Симуса точно перекосило, и он застыл в исступлении. Вряд ли тому виной оказался блестящий порошок… — Ты же это назло братьям Балто сделал, — догадался он. — У тебя аптеки, бордель и палата лордов, куда ты лезешь? Че те не сидится? — Это лишь приятный бонус, — отмахнулся Клаус. — И всегда следует приумножать капитал.       Однако Симус заводился и отставать даже не думал; он снял ногу с подлокотника и подвинулся ближе к столу. Затарабанил, захрипел, удавливаясь от подступающего кашля, и оттого пуще распылился на неприятную правду: — Сколько лет Балто с фирмой Ронкуса дела имели. Ты знал, что они были его поставщиками и намеревались прибрать его заводы к своим рукам. Они так не оставят. — Отрезать бы их руки-загребуки, — заныл Клаус. — Честное слово, им лишь бы что-то прибрать. У них и так всего в достатке. — Чья бы корова мычала. Завтра уже приедут сюда со стволами. — Я надеялся на сегодня. — Сегодня ты занят.       В широком проеме, обрамленном резной рамой из массива ореха, появилась непроницаемая двойка в черных плащах. Сама дьяволица и её приспешник. Обычная пешка, которая прошла всю доску тяжкой службы, чтобы обратиться и встать вровень с коварной ладьей. — Ты откуда вылупилась? — сплюнул Симус, прищурившись. — А он че пришел? — Какие люди решили явиться к нашему столу! Как ваши дела? А как мои дела, которые я тебе доверил? — Да! — хлопнул по столу Симус, скривив рожу. — Где кровь, мымра?! — Мистер Фергус, — позвал Клаус, не отрываясь от гостей, и дворецкий моментально вырос перед ним, — распорядитесь подать завтрак и для наших гостей. — Это лишнее… — Нет, Карин, если уж вы явились в такое время, то будьте любезны присоединиться. Прошу вас.       Клаус гостеприимно взмахнул кистью, указав на свободные места. С недавних пор было велено сервировать стол полностью, ведь кто угодно мог пожаловать в любое время, как и сейчас, а подготовленные блюда и чашки не требовали внезапной подачи. Каждый день и на каждый прием накрытый стол ожидал проголодавшихся во всей красе. Но всё же… Клаус скользнул печальным взглядом по пустому месту во главе стола, рядом с которым расположилась Карин, а следом — капитан Финиан Доннелли. Оба они казались не просто темным пятном на фоне пышущей роскошью столовой, а самой настоящей гибельной чумой. — Че язык проглотила? А его нахрен притащила? Слышишь, крыса полицейская? — Симус не утихал, лишь больше рассыпался на гадости, плескаясь слюнями. — Чем громче ты будешь орать, тем меньше я успею сказать, — спокойным тоном сообщила она. — Че-е-е?..       Симус подскочил, оскорблено вздернул подбородок, посмотрел на нее сверху-вниз — редкое для него удовольствие, учитывая его малорослость. Вспыльчивость не раз подставляла Симуса, поэтому он словно в лоб не видел банальной провокации — забавы Карин на потеху себе и графу. Симус завел кисть за спину, и вскоре послышался щелчок взведенного курка: он наставил револьвер на майора Карвен. Однако Карин и бровью не повела, в отличие от капитана Доннели, который заметно насторожился. — Я ща в ваши головы всажу две круглые пули: нам тут одного философа хватает, — и пренебрежительно мотнул головой в сторону Клауса. — Как тогда я смогу передать вам информацию, если ты нас пристрелишь?       Заинтересованный Клаус выпрямился, поставил локти по бокам от тарелки и положил подбородок на сложенные пальцы. Симус, наконец осознав, что он вновь повелся, сматерился и рухнул обратно на стул, отложив оружие на стол. Нахохлился и забурчал под нос. — Стерва черномазая…       К тому моменту по чашкам гостей успели разлить чай, а лакеи вынесли из кухни порции горячего. Доннелли ел и пил молча, только озирался, а Карин говорила, но строго по делу. — Вчера я получила отчет из Гарнизона, — Финниан вытащил из-за пазухи пачку бумаг, перевязанных бечевкой, и положил на предложенный мистером Фергусом серебряный поднос. — Касаемо транзитов. В этот раз удержали одну повозку для декларирования. Такое происходит уже второй раз.       Клаус принял бумаги, и Симус, только что напряженно сидевший в кресле, спрыгнул на пол и тоже уткнулся в таблицы. Цифры сменялись цифрами, названия товаров скакали с одного на другое, и на последней странице жирно вывели, да еще и с кляксами, запрашиваемую надбавку. Барт совсем охренел. — Я тебе про кровь, а ты мне про повозки… Нехорошо… — Клаус передал чертыхнувшемуся Симусу все документы и с легкой небрежностью спросил: — А по случаю каких трудностей возникли такие затраты?       К этому времени мистер Фергус получил еще один документ, сложенный надвое. Первым, кто взял почту, стал Симус, совсем не смутившийся из-за презрительного взгляда дворецкого. — По словам Барта, сменилось командование: пришел дотошный и праведный майор Крастери. Возможно, об охране всех Стен озаботились после пролома. — А ты как думаешь?       Клаус подставил ладонь под щеку и любопытно осклабился. Карин отпила чаю и, не смотря на графа, сказала: — Думаю, что купить можно каждого. Все зависит от цены и сроков. Но иногда даже деньги не в силах остановить человеческую принципиальность.       Не поняв очевидного и глубокого смысла, заложенного в словах Карин, Клаус насупился. Но тут на его плечо легла рука Симуса и крепко сжала, затем — ощутимо потрясла: — Клаус, смотри…       Клаус повернулся к взбаламученному Симусу и заглянул в раскрытую пожелтевшую бумажку, а после вмиг побледнел. Вырвал у друга, вцепился глазами в строчки, уже слыша, как сердце в ушах барабанит. Из-за внутреннего шума он не обратил внимания и на то, что за дверью слабо застучали каблуки. Клаус поднял лицо к потолку.       Якоб, его младший брат, требует перевод из войск Гарнизона в ряды Разведкорпуса. И самое отвратительное — ему одобрили. — Че делать будем? — прохрипел на ухо Симус.       Успокоив вдруг взволновавшееся сердце, Клаус возвратил прошение Симусу и наказал: — Графине ни слова. Разберемся поз… — Сэр, — Клаус рывком обернулся к дворецкому, — прошу прощения, но Её Сиятельство сейчас сюда войдет.       Не прошло и минуты, как в дверях вместе со служанкой появилась хозяйка дома. Она почти месяц не спускалась и просила, даже нет… требовала приносить завтрак в постель. А сегодня она, нарядившись в иссиня-черное платье и накинув на плечи блестящий голубой палантин, царственно вышла к ним и встала напротив сына. Клаус, как и все, подскочил ужаленным. Симус спешно снял оружие с боевого взвода и убрал револьвер в кобуру.       Королева ступила на поле. — Матушка! — наигранно возликовал Клаус, пряча тревогу. — Вы в добром здравии! Благодарю, что порадовали нас своим присутствием!       Графиня горделиво прошла к концу стола, остановилась у отодвинутого кресла и осмотрела всех. Смотрела она придирчиво, даже высокомерно, точно выискивая врагов среди близких. Черты ее лица с возрастом будто сильнее заострились, а природная бледность утратила сияние и обратилась в пугающую матовую белизну. Глаза графини замерли на встревоженном Симусе. Он всегда ее сторонился, старался ей не попадаться и с благоговением отзывался о ней. Впрочем, мало кто осмеливался говорить нехорошие вещи о графине, какой бы она на самом деле ни была. — Ты, — зашипела она, — белокурый ублюдок, жалкое подобие мужского, как смеешь занимать место моего сына? Ничтожество, вылезшее из грязной канавы, не имеет права сидеть на месте графа!       Рявкнула она что есть мочи.       Симус, и так рожденный белее снега, совсем потерял цвет, выпучил глаза и оцепенел от ужаса. Перепрыгнул взглядом с разгневанной хозяйки на Клауса. Звякнула посуда, и громко заскрипел стул — Симус с опущенной головой пересел на соседнее кресло. Он словно физически чувствовал отвращение и презрение графини и будто молился, чтобы поскорее испариться, но чуда все не происходило. В нутре Клауса медленно забурлил гнев — врожденная жестокость и вросшая неприязнь ко всему материнскому поддали огня, — но он скрыл эмоции за нервной ухмылкой и обратился к матери: — Матушка, прошу заметить, что… — Живо сел на положенное тебе место, место отца и твоего брата! — оборвала она его.       Но Клаус в противовес закатил глаза: — Не вижу в этом необходимости. — Сел! — крикнула она, и Клаус напрягся. — Неблагодарный щенок…       Пальцы графа вцепились в молочную скатерть, смяли ее и задернули так, что золотистая вышивка у каймы почти коснулась посуды: лишь бы не сорваться. Клаус покорно сел во главе. Дворецкий тут же переставил его завтрак и чай вместе с блюдцем для хлеба, как только что сделал для Симуса. Графиня грациозно опустилась на другом конце длинного стола, лицом к лицу с сыном. — Прошу заметить, что это была моя инициатива дать моему другу право выбора, ведь какой-то стул для меня играет меньшую ценность, чем крепкие отношения. К тому же я и сам выполз из той же канавы, что и он, не забывайте. — Ты — граф, — грозно подчеркнула графиня. — Он — нет. Соблюдай правила дома. Титул обязывает подчиняться протоколу. — Да что вы говорите…       Точно никакой истерики и не было, все вернулись к завтраку, и каждый нацепил свою маску. Удивительно, но Карин и Финниан ни разу не шелохнулись и не поморщились, хотя даже слуги с болью прикрыли веки. Чего уж говорить о заживо сожженном Симусе… — Как хорошо, что вы, матушка, к нам спустились. Так было скучно без вас.       Он едко улыбнулся, поднеся фарфоровую кружку к губам. Клаус не сводил лисьих глаз с застывшей матери. Она бесилась — он чувствовал. Ее рука зависла, так и не опустив ложку с сахаром в чай. — Карин, есть ли ещё то, что мне необходимо знать? — резво перевел тему с небывалой радостью. — Есть. — Тогда будь любезна поделиться.       Финниан опять запустил ладонь во внутренний карман плаща, но графиня заставила всех прерваться. Промокнув губы салфеткой, она вежливо напомнила: — Завтрак — не место для сделок и обсуждения дел. Попрошу вас после удалиться в кабинет и провести переговоры там, а сейчас наслаждайтесь едой и напитками. Наши повара старались для вас, как и мистер Фергус со своими помощниками стараются сейчас для нас.       Перекошенное лицо Симуса говорило за самого Симуса… и за всех в этой столовой. Клаус замер с раскрытым ртом.       Но тишину нарушили тяжелые шаги, и вскоре в столовую приволокся Хуго: огромный, как гора, косматый валун с такой же каменной мордой бережно держал безупречной красоты вазу с пышным букетом пахучих жасминов. Кто бы мог подумать, что такое чудовище, способное убить человека ударом кулака по макушке, может оказаться нежной души созданием с непомерной любовью к прекрасному, к природе и животным. Графиня мгновенно поменялась в лице: ее черты смягчились, глаза блеснули восторгом, и она заворковала: — Какая прелесть, — говорила, глядя безотрывно. — Цветы и искусство — единственное утешение в бессердечном мире. Удивительно, что такие чудовища тоже способны обладать чувством прекрасного.       Графиня повернула голову к сыну, и Клаус неловко усмехнулся. Угрюмый Хуго продолжал стоять столбом с охапкой розовых бутонов: самолично собрал и принес из сада пышные пионы. — Хуго! — воскликнул Клаус. — Какая красота! Давай их сюда.       Букет у Хуго забрали, величественно поставили в центр стола, и померкшая, завороженная графиня, будто внезапно оторвавшаяся от мира сего, грустно заметила: — Такие слабые и беззащитные, — шептала она то ли о цветах, то ли о чем-то или о ком-то другом, — готовые умереть по нашей прихоти. Это так прекрасно. — Ваше Сиятельство, — Карин с тихой любезностью позвала графиню, — меня ждет служба, как и капитана Доннелли. Могли бы мы передать последние новости и оставить вас?       Карин выжидала ответа, долго смотря в упор, пока неотесанный двухметровый Хуго громко проходил и так же громко усаживался напротив Симуса. А графиня держалась статно, раздумывая, как бы задеть побольнее. — Почему ты спрашиваешь меня? Разве я многое решаю? Он позволяет мне, пока ему хочется, но главный в этом доме граф. Тебе ли, шлюхе, этого не знать? Забыла уже? Или, — причмокнул графиня, — до сих пор ходишь на могилу Феликса?       Казалось, рухнет крыша. Напряжение давило прессом.       Клаус незаметно хохотнул в манжет, всецело понимая жажду матери морально калечить, абсолютно никому не сочувствуя. Все в пределах нормальности, если учитывать, что нормальность никогда не существовала в его мире.       Карин не оскорбилась, а лишь повернулась к Клаусу и так же бездушно, но вежливо спросила у него то же самое. Клаус кивнул, и мистер Фергус вновь протянул поднос капитану Доннелли. — Карин, не могла бы ты вместе со мной отойти? — она согласилась, и Клаус виновато закончил: — Прошу нас простить. Дело не терпит отлагательств. — Клаус, неприлично оставлять нас здесь одних. — Матушка, а приличие хоть когда-то было в цене или в этом доме? Извините.       Они вышли из-за стола и удалились в коридор, миновали нескольких дверей и завернули в малую зеленую гостиную. Но прежде чем уйти, мистер Фергус успел доставить Клаусу на этот раз не бумаги, а письмо и черную… шапку? Клаус брезгливо поднял за кончик нечто, похожее то ли на огромный носок, то ли и правда на шапку. Вопросительно взглянул на Карин. — Она принадлежит Рэйле Келлер. — А мне она на кой?       Клаус откинул вещь Келлер на кресло, подальше от себя. Отряхнул кисть. — Что это вообще? — Предполагаю, так она прятала свои рыжие пакли, когда залезала в штаб Полиции. — Честное слово, у вас не полиция, а безглазые придурки. Дальше? Мне это для чего? Ты притащилась сюда, чтобы сообщить мне о Якобе? Могла письмо отправить. — Передай ей, когда отправишься в их замок. — Вряд ли в обозримом будущем это случится: кузина Мод вскоре их навестит, а я и отсюда могу помочь, если потребуется, — сказав, Клаус снова скорчил рожу. — Да и с чего мне ей это отдавать? — Исполнение договора. — Так, значит? Попрошу прислугу сжечь. — Письмо, — Карин ткнула ногтем в сургучную печать на письме в руках Клауса. — И? Оно не подписано. От неё? — скептически изогнул бровь. — Это от Эрвина. Вы же вчера успели переговорить?       И Клаус мельком вспомнил, как он, удачно оставшись с Эрвином наедине в курительной комнате, пил с ним бренди и говорил о делах. Дела касались и скучного, и смешного, но важнее всего для Клауса оказался момент, когда догадливый Эрвин напрямую спросил его, для чего им кровь Эрена. Благостный час, сладкий, как конфета и поцелуй женщины. Уже тогда Клаус понял, что на разговоре всё не кончится. — Понятно… Значит, так ты решила для меня кровь достать. А я уж думал, что он сам до всего додумался, этот великий командор. Значит, ты заключила сделку с…       И тут Клаус понял, узрел воочию цепочку, где за каждым звеном стояло чье-то имя: Эрен, Рэйла, Леви, Эрвин — и он. Неочевидная стратегия, выстроенная на спланированном саморазоблачении: явилась к капитану с шантажом, зная, что тот доложит Эрвину все без утайки, а Эрвин… Эрвин, в свою очередь, вчера вышел к нему на незатейливый разговор: по поводу покера, политики и «Зачем тебе кровь Эрена, Клаус?» И раз Эрвин ожидает его в штабе, а Карин возвращает барахло рыжей девчонки, получается, Карин пообещала Леви их не сдавать — он поставил такое «условие»?       Хах, как ожидаемо! Примитивно и очевидно: поэтому она не пошла к Эрвину и сделала все руками Леви.       «Он хоть понял схему?»       Клокочущее самодовольство разрывало грудь Клауса изнутри: он гордился Карвенскими уловками и ликовал от тупости злейшего врага.       Соглашению по крови быть.       Какая же она, однако, хитрая сука…       Коварный игрок и отличная шахматная фигура. — Ясно, — откашлялся Клаус. — Он не медлил. Хотя вскоре он может вообще потерять всякую способность действовать. Рад, что он связался так скоро… Это всё?       Она глянула ему за спину — туда, куда он швырнул келлеровскую вещь, и, недовольно двинув челюстью, заговорила: — Зачем ты с ней связался? — Чтобы тебя позлить, — гадко улыбнулся, оголив зубы. — Ты же терпеть не можешь рыжих. Знаешь, мы даже целовались. Она пахла, как ты.       Шахматное поле разверзлось в фантазии — Клаус премещает фигуру и ставит мат Карин. Ради потехи да и только, лишь здесь и в этой комнате. — Эта девчонка тебя выгородила. — В смысле?       Клаус подбоченился, серьезно всмотрелся в спокойное лицо Карин Карвен. К чему она это говорит и зачем? — Когда ты перестрелял группу у дома леди Фирмин, эта Келлер так и не вспомнила внешность стрелявших. Все, что говорила Петра Рал, она не смогла подтвердить. К сожалению.       Честностью Карин всегда отличалась, но никогда не отличалась исконной справедливостью, а принципы свои яростно охраняла. Неужто прониклась любовью к рыжему цвету после благородства девчонки? Взыграла заживо похороненная доброта, поэтому заморочилась вернуть утерянную вещь? Не-е-ет… Слишком мелко для Карин. Клаус задумался: какая ей выгода? — Очень мило, — он с притворной лаской и нежностью поглядел на лохмотья разведчицы. — Такая благородная. Я такое ценю…       Он не врал: Клаус ценил сильнее всего верность и преданность. И карал за предательство беспощадно и хладнокровно. Но хладнокровность Клауса дрогнула, ведь, по правде говоря, он никак не ожидал, что его прикроет одна из разведчиц. Тогда Клаус заколебался, лишь на мгновенье: стал бы он её подставлять, если бы узнал о поступке раньше?..       Сострадание никогда не жило в его сердце, но понимание иногда навещало черную пустоту. — Конечно же, я обязательно передам, раз такое дело, — учтиво произнес, сцепив руки за спиной. — Что-нибудь еще? — Будь аккуратен: Рэйла слишком дорога Леви.       Осознание искрой пробежалось по позвонкам, точно по фитилю, целенаправленно в мозг.       «Это не тупость…» — Неужели… — проскрежетал Клаус.       «Кто бы мог подумать, что убийца способен… на любовь».       Насколько они близки?       Или он всё скрывает? Держит втайне от девчонки, иначе бы она не выпалила его имя… Скорее всего.       Неужели он теперь знает о еще одной слабости? О, как было бы прекрасно, если бы женское сердце разбилось, ведь женщинам от природы присущи и милосердие, и мстительность. А раз она его не сдала, то сможет ли снова оказать ему парочку несложных услуг? Уж даже если дама совсем неразговорчивая, это не означает, что к ней нет подхода. Стоило Клаусу лишь представить шанс иметь своего человека среди элиты Разведки, как по горлу словно растёкся тягучий мёд, а торжественный марш прогремел в голове.       Однако… Раз она дорога, то чудище далеко не отойдет, оно не выпустит ее из поля зрения. По крайней мере, надолго.       Двойственность — самое опасное в любой ситуации, но, с другой стороны, риски — неотъемлемая часть и важнейшее значение ценности, и чем они выше, тем лучше награда. Но если перед ним вновь предстанет карлик с занесенным над его головой вострым клинком, то… То пуля Карин снова спасет от погибели и пробьет, как и тогда, плечо его карателя — гребаного Леви.       Но если она к этому его и склоняет? Знает, что он жаждет реванша, что он жаден до власти, любит мучить и изводить людей, в особенности своих недругов, как когда-то уличных кошек?       И Эрвин… Этот белобрысый мерзавец крайне догадлив, и он не позволит секретам Разведки покинуть пределы штаба безнаказанно. Теории выстраивались в ряд и рассыпались, перемешивались под черепушкой, и Клаус, осмыслив риски, вывел уравнение с равенством, где в каждом из положений только один человек оставался связующим звеном с отличительным преимуществом.       «Она может им подсказать — они всё разгадают».       Тогда он, ведомый тревогой, придирчиво вгляделся в выбеленное лицо майора Карвен — на нем было написано еле уловимое ехидство. Графу становилось дурно.       Ненависть ошпарила Клауса кипятком, и пальцы жестко сжались, с хрустом смяв свежее письмо. Вот она — выгода Карин. Она хочет развернуть поле на себя: — Вот ты дря-а-ань, — протянул он с плутовской улыбкой.       Уголки губ Карин Карвен победоносно приподнялись: шах и мат.