холодный и твëрдый гранит

Ману нравится это. Разные агрессии. Разные люди. Разные способы защиты. Кто-то — самый темный океан, в который можно только попасть. В них нельзя продержаться и дольше положенного, но с ними хорошо: они не скрывают, даже если их дно скрыто водорослями. Захочешь нырнуть и посмотреть, разглядеть мои тихие воды — валяй. Их спокойствие, статность, внутренняя сила — самая по-хорошему пугающая акула. Таким для Ману был Аль-Хайтам. Хотя бы с виду и исходя из тех слов, что она слышала от Тигнари. Есть люди — космос. Безэмоциональность, отрешённость, прямой взгляд без смысла — и не самое страшное. Их раскрываешь, через толщи секретов, и находишь враждебные цивилизации. Эти люди хранят в себе кучу своих мыслей, историй, взглядов. Но монстр всегда в них. Даже если для них в этом нет ничего болезненного или необычного. И когда Илейн приезжала на защиту диссертаций в их университет, Киара описала её именно так. А сама Киара — шоколадные глаза, с огромными зрачками и желтым белком. Агрессия из-за своих понятий, готовность защищать и расколённый металл где-то внутри. Сильный, с хвалёнными зубами, хотя была младше них — Ману всегда держит это под языком, но Киара бесконечно сильная. Как бы Сайно не хмыкал, что бы об этом кто не думал — Киара — агрессивная сила, со своими абсолютными идеалами, даже если они были слегка подростковыми. И Ману не имеет своей оболочки. У неё всё от всех: Ману тянет чужие привычки на себя. Забирает раздражение у матери, крадёт у отца спокойствие, отнимает у Тигнари усидчивость, собирает по кускам частицы характера даже далёких людей: у Макото строгость, у Бастет покладистость, у Кавеха наблюдательность и дальше по списку. Нескончаемому. Перелистывает его перед сном. Давится и смотрит на свои метаморфозы. В Ману нет Ману. Нет четкой системы ценностей. И в этом есть что-то необязаемо больное, не хорошее, и поэтому дело Шуоннхилд отзывается в ней застарелой коркой пирога. Ману — идеал оружия, работы и упорства. Если есть цель — значит она заслужила быть пойманной. Но что-то с надрывом ревёт, когда она понимает зачем Шуон делает это. Брат. Отрывает от себя, высылает в ссылку, загоняет себя в живое мясо — не ради себя. Ману бы никогда это не сделала. Наверное, для Тигнари бы стоило сделать что-то такое. Жертва ради любви. Подарок, который человек не заслуживает. Просто потому, что я тебя люблю. Но Ману бы не пожертвовала... всем, в случае Шуоннхилд, ради того, кто может отвернуться. Ману нельзя целиться — я в бронежителе. Единственный способ — в голову. Ману жила без друзей, сначала тянулась, а потом ей дали по морде так, что та треснула. Потом пришло понимание, которое не должно было приходить ребенку двенадцати лет — все её друзья — ахуенное одиночество, тишина и собственные мысли. И поэтому пока эти мысли такие громкие в тишине — минуты в обществе можно перетерпеть. Но на сцену вышло второе задание — став одиночеством, в обществе жить слишком раздражительно. И родители стали таким куском гноя в горле, что глотать невозможно. И когда взрослые подмечали отличие Ману от сверстников, спокойствие и осознанность мысли — они не знали даже половины всего, что хранилось в голове страшно взрослого ребенка. Если у Ману были вопросы, она находила на них ответы в своей же голове — следствие за причиной, причина за проблемой. Взрослые всегда хвалили и удивлялись Ману. Но взрослость мысли — это принятие всей жизни. С несправедливостью, возросшей на простых выводах приматов и стечениях обстоятельств — просто так сложилось, что, например, мужчин и их мысли принимали чуть больше, чем женщин. И девочки её возраста и старше бунтовали на этот счёт, женщины постарше принимали это с молока и формировались на этом. Девушки обвиняли в этом мужчин, и зря — были те, кто считал женский пол абсолютно такими же. Всё на земле — люди. Общество было таким — и в этом не было вины мужчин. Были плохие люди — которым объясняли, и они не захотели слушать. Но не пол был таким. И в жизни есть ужасное. Но оно не ужасно. Оно было на уровне крови на шерсти гепарда. Кровь. Болезни. Плохие поступки. И когда взрослые мимолётом понимали то, что Ману это тоже понимает — Ману видела, что их это пугало. Что девочка двенадцати лет легко переваривала войны и изнасилования. Что кровь — это не то, что было вне её понимания. Некоторые взрослые люди отрицали это, не подпускал и к этому подопечных, а одна из них понимала причины этого и не боялась смерти родителей. И Ману не гордилась этим. Дети действительно не должны это понимать, и возводить в пример мозг Ману — нельзя. Ману — ошибка системы, не плохая и не хорошая. Она есть, с размытыми рамками всего из-за раннего понимания, с спокойным взглядом на расчленёные тела и небольшой паранойей. И Ману могла улыбаться, влюбляться, гробить своё здоровье сигаретами и чувствовать то, что ирационально — это заложено в людях, хоть и честно, не нужно и слишком абстрактно. И даже это гениальные умы научились конкретизировать и систематизировать. Ману не чувствует вины за смерть младшего брата. Тот заболел ветрянкой, и случайно пошло заражение крови. Через несколько часов брата не стало. И Ману знает, что люди должны чувствовать вину за это. Но это бессмысленно. Ману бы если бы захотела, ни чем бы не смогла помочь. И слёзы матери, её судорожные всхлипы о виновности были зря — адвокаты бы не засчитали это за убийство. И Ману не будет. Шуоннхилд меняется из-за стресса неузнаваемо. Стеснительный, сияющий ребёнок и мутировавший ДНК. В глазах Шуон раскрываются такие мертвые галактики, когда та видит Ману, что на языке вяжет. Шуоннхилд очень догадливая, её страх безумно догадлив. И вся она так напоминает белого песца в сетях охотника. Уже с переломанными лапами, но несётся от псов так, что сосны сбивает. И Ману даже тут не думает, что пожертвовала бы чем-то ради этого бедного зверька. Она её не предаст, будет покрывать до конца жизни, но её помощь будет бессмысленна. Шуоннхилд умрёт в течении трёх лет. Талидомид вошёл в её кровь в ничтожных дозах, но всё испортила сама Шуон — из-за стресса её организм почти незаметно стал похож на зараженного СПИДом. И там, куда её забрали, её страдания закончат раньше, чем её воздух займёт монстр клана Кун. А пока Ману задумчиво косится на Тиграни, невпопад его целует губами-уточками и откидывается на кресло спать. Она никогда не пожертвует жизнью ради кого-то. Жизнь Ману не важна, можно закончить, но будет слишком бессмысленно. А пока можно отчитывать вздохи и выдохи Тигнари до последнего, зная, что он влюбился в ошибку системы и взрослого, что не умещается в шкуре ребёнка.