Смех и осколки

Крепус разбудил детей, но те всё никак не могли проснуться до конца. К винокурне шли гуськом. Дилюк, так и не раскрыв глаз, вцепился одной рукой в полу отцовского сюртука, а второй — за подол той самой новой рубашки, которую Кэйа надел. Сам Кэйа нёс на руках Джинн, сказавшую, что она лучше ещё поспит и вообще идти никуда не хочет. Когда зашли в столовую, Джинн, учуяв запах еды, наконец-то проснулась. Она поблагодарила Кэйю, свалилась с его рук и быстро села за стол, положив себе пиццы, заботливо приготовленной Аделиндой. Крепус только добродушно улыбнулся и сел на своё место. Дилюк сел по правую руку от отца, а Кэйа — по левую. Джинн уже положила им двоим на тарелки по кусочку пиццы и кивнула на них, что-то невнятно промычав. Оба брата любили видеть Джинн в те моменты, когда она всё-таки позволяла себе ненадолго побыть ребёнком. И оба они безмерно ценили то, что Джинн настолько им доверяет, что позволяет вести себя так в их присутствии. Под неодобрительным взглядом Аделинды, Крепус налил Кэйе бокал вина. Тот подозрительно его понюхал, аккуратно глотнул и слегка поморщился. Крепус фыркнул, чтобы скрыть смех. Кэйа, лукаво прищурившись, фыркнул на него в ответ. Дилюк, глядя на это, начал было смеяться, но подавился и громко закашлялся. Увидев это, Джинн, Крепус и Кэйа, одновременно фыркнули. Аделинда заботливо похлопала Дилюка по спине. — Мастер Крепус, — Аделинда всё же не смогла смолчать, — Вы уверены что Кэйе уже можно вино? — Пусть лучше он пьёт лучшее вино Мондштата, и я буду знать, когда и сколько он пьёт, чем он непонятно с кем, когда и где будет пить дешёвую погань. Дилюк, ты хочешь? — Нет, спасибо, мне по душе сок, и вино пробовать я не хочу. — А ты, Джинн? — Благодарю, мастер Крепус, но я не хочу. На этом разговор прервался. Крепус ещё пару раз пытался завести светскую беседу, но дети были слишком заняты едой, так что в конце концов он от этой идеи отказался. После ужина все перешли в гостиную. В ней Крепус с Аделиндой как-то загадочно переглянулись, и служанка отошла на пару минут. Ждали её в тишине. Все, кроме то и дело ёрзающего Кэйи, сидели спокойно и пили чай. Когда Аделинда вернулась, в её руках была маленькая коробочка. Девушка торжественно вручила её Дилюку. Тот удивлённо взял коробочку в руки и открыл. Кэйа тут же заглянул брату через плечо и радостно хлопнул его по плечу, да с такой силой, что Дилюк чуть не упал ему на колени. Внутри оказался совершенно новый перстень с гербом семьи Рагнвиндр. Хотя никто из них не был уверен можно ли звать такое кольцо перстнем. Герб был размером примерно с сантиметр, и вокруг него обвивались золотые виноградные ветви. Вместо ягод были небольшие красные камушки. Отец, согласно традициями, должен был вручить такой Дилюку на совершеннолетие. На удивлённый взгляд сына Крепус лишь пожал плечами и сказал: — Вручение фамильного перстня — знак того, что родитель признаёт тот факт, что его ребёнок вырос. Я считаю, что и ты, и Кай уже достаточно взрослые. В конце концов, зрелость определяют не цифры, а поступки. Дилюк кивнул. — Я тебя не подведу, папа. Кэйа ловко выудил перстень из коробочки и аккуратно надел на безымянный палец левой руки Дилюка. Затем поднёс руку поближе к глазам, повертел так и эдак, вскочил и радостно растрепал волосы на голове брата. — Поздравляю! Ты у нас теперь совсем большой! Куклам суп можешь варить! Отец, а раз Дилюк взрослый, ему можно ругаться? — Аделинда, предчувствуя опасную выходку, потянулась за метлой, чтобы вовремя всё предотвратить. Радостный Кэйа был совершенно неуправляем. — Ему можно говорить слово жопа? Аделинда замахнулась метлой. — Несносный мальчишка! — злость вышла слишком уж наигранная, но все притворились, что не заметили этого. — Сколько раз тебе повторять… Кэйа перебил её и точно скопировал интонации Аделинды: — Манеры — лицо мужчины. Молодые господа из благородных семей не должны использовать в своей речи нецензурную брань. Но ведь тогда получается, что слово есть, а жопы нет. Разве ей не обидно? Кэйа ловко увернулся от метлы и убежал от Аделинды за диван. Они пробегали вокруг дивана, на котором сидели Рагнвиндры и Джинн, минут пять. Когда у Аделинды наконец-то закончились силы, Кэйа забрал из её рук метлу и аккуратно усадил в кресло. Воцарившуюся тишину прервал Дилюк. — Так мне можно ругаться? Аделинда обречённо застонала. Кэйа и Крепус одновременно расхохотались. Джинн в который раз отметила, что во время смеха Кэйа, Крепус и Дилюк одинаково откидывают голову назад и слегка щурят глаза. Она считала это ужасно милым. Выступившие от смеха слёзки они тоже утирали одинаковым движением. Кэйа, разве что, делал это чуть изящнее. — Да, сын. Можно. Только в меру. В этот момент Кэйе в спину прилетела ещё одна коробочка. Её кинула недовольна Аделинда и тут же вышла из комнаты. Спустя пару мгновений она вернулась с ещё одной деревянной коробкой и, упорно пытаясь удержать недовольное выражение на лице, впихнула её Кэйе в руки. Тот непонимающе посмотрел сначала на Аделинду и затем на Крепуса. Тот кивнул. — Открывай. — А почему мне два, а Дилюку один? Так нечестно. Крепус растерянно моргнул. — Не думаю, что Дилюк был бы рад туфлям. — Туфлям? Все видели, как загорелись глаза Кэйи, но он всё ещё колебался. — А что в маленькой? Крепус вздохнул. — Угадай. — Мастер Крепус, пусть Вы и растите меня уже много лет, но всё же я недостоин носить фамильный перстень семьи Рагнвиндр, как младший брат Дилюка. Я ведь Вам неродной. — Родной или нет, не вижу большой разницы. Я зову тебя сыном, ты меня — отцом. Я принял тебя в семью и хочу, чтобы весь Мондштат знал, что, не смотря на отсутствие между нами кровного родства, ты — воистину молодой господин семьи Рагнвиндр. — Вы уверены? Это может плохо отразиться не только на Вашей репутации, но и на делах винокурни. Крепус только кивнул. Кэйа наконец открыл маленькую коробочку. Внутри лежал перстень, по форме очень похожий на перстень Дилюка. Герб был меньше, кольцо из серебра, а вместо красных камней ягоды имитировали синие. Крепус неловко кашлянул в кулак. — Аделинда сказала, что тебе не идёт золото, так что я… — Спасибо, пап. Кэйа сам не понял, как сказал это. Как только до него дошло, что именно он сейчас произнёс, то покраснел до корней волос. — Не за что, Кай. А теперь глянь туфли. Аделинда специально выбирала их для тебя. Не знаю, подойдут ли они к платью Джинн, но это же не так важно? — У Кэйи и Аделинды были одинаковые выражения лиц, и Крепус лёгко прочитал на них некоторое осуждение. — Это же не так важно, да? Правда ведь? Кэйа радостно ускакал на ближайшее кресло, чтобы надеть туфли. Дилюк почему-то подумал, что Кэйа в туфлях, этих невыносимых кожаных штанах и свободной белой рубашке выглядит, как его погибель. Смутившись своих мыслей, ведь как его брат может стать его погибелью, Дилюк кинул взгляд на Кэйю и покраснел. Тот как раз надел одну туфлю, и теперь, довольно вскинув ногу вверх, крутил ступнёй, разглядывая подарок. Туфля эта из тёмно-синего бархата, с шёлковыми завязками, аккуратно обхватывающими лодыжку. Каблук показался Дилюку слишком длинным, и по форме был похож на перевёрнутый конус. Но главное было не это. Главным было то, как восхитительно смотрелась эта туфля на задранной к потолку, стройной, но очень сильной ноге (Дилюк ещё помнил, как во время одного из спаррингов Кэйа душил его этими ногами. Вернее бёдрами. Дилюк тогда почему-то подумал, что умереть так будет не жалко). Джинн одобрительно покивала. Кэйа, налюбовавшись, начал натягивать вторую туфлю. Затем он откинулся в кресле и задрал к потолку уже обе ноги. Дилюка всегда поражала его гибкость. Кэйа снова вертел ногами во все стороны с радостной улыбкой. Крепус, Джинн и Аделинда наблюдали за ним с улыбками. Кэйа наконец-то обратил внимание на длину каблука. — Ух ты! Какой длины каблук? Ему ответила Аделинда: — Десять сантиметров. Кэйа в ужасе закричал: — Десять? — после он откинулся на спинку кресла и, картинно прижав руки к груди, простонал: — Вы смерти моей хотите, да? — Ладно, Кэйа, — Джинн старалась спрятать улыбку за чашкой чая, — я научилась на этом ходить, и ты сможешь. — Твоя вера в меня даёт мне силы жить, дорогая Джинн. Поможешь? — Джинн наиграно вздохнула и пошла к креслу Кэйи. — И ты, Люк! Нет, не возмущайся! Как бы ни была хороша Джинн, если я буду падать, то лучше на тебя. Джинн и Дилюк, стоя по обе стороны от Кэйи, подали ему руки. Он вцепился в них и неуверенно встал. Постоял немного. Покачался телом в разные стороны. Крепче сжал их руки, аккуратно приподнял ногу и сделал первый шаг. Дилюк подумал, что он бы наверняка упал. Кэйа падать не собирался. Меньше чем через десять минут помощь Джинн и Дилюка стала совершенно не нужна, и они вернулись на диван к чаю и десертам. Ещё примерно через четверть часа, Кэйа стал ходить уверенно, в его движениях на смену неуверенности и лёгким пошатываниям пришла малая доля его врождённой грациозности. Он даже сделал пару танцевальных шагов. Через час с того момента, как Кэйа впервые встал на каблуки, он уже двигался с неподражаемым изяществом и даже иногда покачивал бёдрами. Дилюк не мог оторвать глаз. Эти, как он считал, совершенно идиотские кожаные штаны, с поясом до талии, сидели на Кэйе так, будто он был для них рождён. Свободная белая рубашка с пышными рукавами была заправлена в штаны и, как обычно, не застёгнута на верхнюю пуговицу. Кольцо изредка сверкало на свету. Синий хвост Кэйа перекидывал то за спину, то на плечо. И эти проклятые туфли, из-за которых ноги Кэйи казались длиннее, всё это медленно убивало его. Дилюк никак не мог понять, почему он так реагировал, но сейчас он не хотел ничего, кроме как наблюдать за Кэйей, ходящим туда-сюда по гостиной. Тот изредка взмахивал руками, вертелся вокруг своей оси, танцевал пару шагов и затем вновь кружился. Изящный, тонкий, безумно красивый и, Дилюк знал это наверняка, чертовски опасный. Дилюк не был поэтом, но сейчас он думал, что Кэйа похож и на сказочного принца, и на чудесную птицу, принявшую облик человека, и на лиса-искусителя, и на божество. Кэйа был полностью поглощён своим занятием и, кажется, даже забыл, что в комнате он не один. Кэйа запел. Он всегда пел тихо, но до дрожи красиво. Слова порой было сложно разобрать, будто он пел на другом языке. Дилюк всегда почему-то был уверен, что чаще всего Кэйа пел о звёздах. Все четверо перестали дышать, чтобы ненароком не напомнить о своём присутствии. Кэйа пел очень редко, но те, кто хоть раз слышал его, мечтали вновь услышать, как он поёт. Окончательно забывшись, Кэйа запел громче и затанцевал. Они все наблюдали за ним, практически не издавая ни звука. Плавные и быстрые движения заставляли трепетать огоньки свечей, и тени на стенах танцевали вместе с Кэйей. Ковер глушил стук каблуков, так что тишину нарушало лишь тихое шуршание рубашки. Взмах, шаг, разворот, он слегка прогнулся, вновь взмахнул рукой, сделал несколько шагов, не переставая вращаться и чуть не свалил рукавом подсвечник. Дилюк подумал, что, даже если бы Кэйа уронил этот подсвечник и начался пожар, он бы остался сидеть в огне, чтобы дослушать эту песню и досмотреть этот танец. Кэйа неожиданно остановился. Огляделся вокруг, неловко улыбнулся и почесал затылок. — Ох, извините, я слегка увлёкся. Он ещё раз сконфуженно улыбнулся, торопливо сел в кресло и снял туфли. Почувствовав странную атмосферу лёгкого восхищения и оцепенения в комнате, Кэйа отпустил пару шуток, и необычное чувство пропало. Всё вернулось в своё русло. Вечер прошёл легко и радостно, в тёплой атмосфере. Аделинда погнала всех спать ближе к полуночи, и в такое время даже Крепус не мог ей возразить и попроситься посидеть ещё. Принимая ванну, Дилюк вспоминал, что раньше, лет до двенадцати, он часто приходил в спальню Кэйи после отбоя. Забирался под одеяло к брату, укладывал голову ему на грудь и просил спеть. И Кэйа пел. Тихо, так, чтобы их не услышали. Но всегда очень красиво. В какой-то момент у него появилась привычка в такие вечера перебирать волосы Дилюка. Сам Дилюк засыпал под пение Кэйи и звук его сердцебиения, уложив голову ему на грудь, а Кэйа, в свою очередь, засыпал, запустив пальцы в алые кудри. Дилюк вылез из ванны, наскоро вытерся, надел ночную сорочку и, сам не до конца отдавая себе отчёт в своих действиях, пошёл в комнату Кэйи. С ним что-то не так. Он вошёл без стука, только дверь слегка скрипнула. Кэйа сидел за туалетным столиком, перед зеркалом, и расчёсывал волосы. Обычно он заплетал их на ночь в косу. Дилюк подошёл к нему, взял за руку и потянул на себя, заставляя встать. — Спой мне. Как раньше? Кэйа ничего не ответил, только удивлённо моргнул. Дилюк потянул его к кровати. Он откинул одеяла, поправил подушку и уложил Кэйю в постель. Длинные синие волосы рассыпались по подушке, ночная рубашка задралась почти до середины бедра. Дилюк почему-то подумал что это слишком красиво. Затем сам лёг на бок рядом с братом, накрыл их одеялом, обнял и положил голову ему на плечо. Сегодня он хотел слышать только его голос. И Кэйа запел.