«Любопытство не входит в число моих пороков» © Агата Кристи «Убийство Роджера Экройда»
Мои размеренные шаги раздаются по палате совершенно лёгким эхом, стараясь не нарушить твой и так слишком беспокойный сон. Хожу туда-сюда, не находя себе места, будто бы меня выкинуло из мира на некоторое время и потом вернули. Будто куклу на полку рядом с другими игрушками. Незамысловатую, глупую вещицу, которая ничего не сможет заподозрить. Слепую, словно птенец. Невинную, как новорождённый младенец. Но я же прекрасно знаю, что не подхожу ни под одно из перечисленных в моей голове качеств. Пальцы мелко дрожат, прикасаясь друг к другу костяшками, а голова раскалывается так, словно чьими-то слабыми ручонками смогли разломать булыжник. Боль и гнетущая апатия, долгое чувство удушья, созданные благодаря осознанию всей произошедшей ситуации, ломали меня ещё больше. Я знал, что собирался сделать то, о чём буду сожалеть, что потом буду исправлять годами. Веками, тысячелетиями, да хоть неизвестно сколько, даже если таких обозначений во времени ещё не существует — я смогу вновь расположить тебя к себе. Всё исправить, спасти тебя... Нет. Нас. Я ненавижу все те строки письма, которое планирую написать совсем скоро, так как знаю, что это чувство ты разделишь со мной. Даже через расстояние, время и всевозможные преграды, которые встанут между нами. Но будет ли мне легче думать о тебе, понимая, что, возможно, мы больше никогда не встретимся? Знаю, что нет, что аж сглотнуть вязкую, горькую слюну тяжело. Словно меня не душат, а сильно давят на шею, наступив на неё армейскими ботинками, ожидая громкого хруста шейных позвонков. Останавливаюсь у твоей койки, бесшумно наблюдая за тем, как подрагивают закрытые веки. Смотрю на твоё болезненно-бледное лицо, ставшее наконец ещё умиротворённее. Тёмные, совсем неподходящие к твоим глазам, синяки напрягают, заставляя своим видом содрогнуться. Рассматриваю приоткрытый рот, потрескавшуюся кожу, сухие губы, которым хотелось вновь придать тот спокойный персиковый оттенок. Боюсь отвернуться и вновь оказаться одному, прям как до встречи с тобой. Думаю, что если осмелюсь моргнуть хоть на секунду, то потеряю тебя сразу же, а желание вернуть всё назад граничит с грубой, болезненной и жестокой реальностью. Мир слишком жесток, и ты познаёшь это, вне зависимости от того, хотел ли я этого. Хотел ли, чтобы ты совершала те же ошибки, что и я? Хотел ли видеть все твои новые взлёты и падения? Я не знаю. Но только от слепой веры в лучшее не станет легче. Ты видишь любое изменение в моих глазах, которые, возможно, пугали тебя своей холодностью и безэмоциональностью при нашей первой встрече. Но как же хочется вернуться в те времена и прозреть раньше, пока было время. А сейчас его и вовсе нет. Оно ускользает, словно песок из сломанных часов, но не заполняя собой пространство, а исчезая на ветру. Хочу уйти. Требую от себя огромных усилий, чтобы просто пошевелиться и пойти к двери. Руки будто тряпкой висят по бокам, чуть шурша рукавами холодного халата. Промёрзшего, будто бы его никто не носил. Одинокого, без души и владельца. «— Чувствую себя халатом, — хмыкая себе под нос, думаю я, кидая кроткий взгляд на твоё безмолвное выражение лица, — без тебя я такой...». Горькое, разъедающее чувство безысходности покалывает кончики пальцев, теребящих края накидки, но покрутив головой делаю первый шаг. Устал опасаться, копаться в собственных страхах. Это не к лицу. Не к образу, которого у меня даже не было, но я пытался его создать. Создать видимость. Создать крепкий фасад, чтобы никто не пробился. Но ты исключение. Ты — огромное исключение, единственная мысль у меня в голове и причина любых беспокойств. Ты читала меня, как собственную статью. С таким упоением, наслаждением раскусывала мой обман каждый раз. Я боюсь. Не тебя, а последствий твоих действий, но я готов ответить. Защитить, не имея права больше задержаться в твоей жизни. Готов знать, что больше к тебе не притронусь. Готов смириться с тем, что не смогу больше смотреть в твои глаза. Мне искренне жаль, насколько бы циничным человеком я ни был. Я такой только для вас... тебя, Тео. Такой открытый и преданный, настолько, что готов отдать собственную жизнь за тебя. Умереть и больше не сказать тебе ни слова. Даже если это громкие слова, но я буду жить ради тебя. Но, пожалуйста, и ты живи ради меня. Наклоняюсь ближе к тебе, нежно, еле касаюсь губами к щеке, оставляя сухой поцелуй. Неотзывчивый, с одной стороны вовсе не эмоциональный, но с другой мы то знали, что в этом непозволительном жесте было всё, что лежит камнем на душе. Со скрежетом в зубах выпрямляюсь и не оглядываясь выхожу из палаты, на мгновение задержав дыхание после бесшумного закрытия двери. Больно прикладываюсь лбом к промёрзлой, безжизненной стене. Жмурюсь, отгоняя навязчивые мысли, после чего отлипаю, резко разворачиваясь на носочках и направляюсь в кабинет. Я отпустил. Но только насколько меня хватит? Важные вещи давно были собраны, поэтому захожу в полупустой кабинет. Смотрю на чуть пыльный стол, но тут же отворачиваюсь, чтобы поискать хоть какую-то бумагу. Оставшись около двери, прикрываю глаза рукой от усталости. После множества неудачных попыток получения заветного пергамента, судорожно пытаюсь вспомнить, в каком ящике они могут быть. Но в своих мыслях я вижу совершенно не то, о чём нужно думать. Наблюдаю за воспоминанием, когда ты пыталась подбить меня на интервью, хоть я и без всяких глупых сделок согласился бы. Чувствую, как уголки губ сами по себе поднимаются, и я позволяю себя расслабиться. Взгляд моих уставших глаз падает на твой красивый, изящный нос с горбинкой, пушистые ресницы и улыбку. Яркую, превосходную до боли в голове. Её не забыть, даже если страдать чем-то по типу Альцгеймера, так как это — одно из самых счастливых воспоминаний за всю жизнь. Я вижу всё это вновь и вновь, как был наш первый поцелуй. Ты меня не отпускаешь. Моргаю, пытаясь убрать твой образ перед глазами, после чего быстро потираю их до непроизвольных слёз. Мгновение, и я поднимаю голову к шкафу, всматриваясь в стопку чистой бумаги. Горько хмыкаю самому себе, чувствуя, как сердце сжимается в груди. Тяжело дышать, когда на тебе туго затянутая петля, хоть и невидимая. Тяжко существовать в принципе. Нервный вдох, и я подхожу к шкафу, раскрывая его дверцы. Осматриваю завязанную пачку бумаги и беру за верёвочки, развязывая их. Одного листка достаточно, чтобы изложить всё в сухих, ранящих до глубины души, фактах. Убираю за собой мелкий беспорядок, направляюсь к столу и сразу же макаю кончик пера в вязкие чернила. Пишу что-то быстрее собственных мыслей, будто бы пытаясь обогнать время. Так наивно, по-детски спешу даже неизвестно куда, просто чтобы скрыться. Чтобы не попадаться тебе на глаза. Не быть осколком в хрупком сердце. Подписывать конверт, казалось, задачей самой лёгкой, но не сейчас. Не сейчас, когда всматриваешься в написанное тобой имя другого человека. Любимого. Самого близкого. Поспешно кидаю письмо в верхний ящик стола, оставляя события этих дней тут. В кабинете Доктора Робертса. В месте, где они все осознали, просто что-то безмолвно пообещав через взгляд. Хлопо́к двери и удаляющиеся шаги будто оставляют за собой дорожки из шипов, крича о том, что за мной идти не нужно.До скорой встречи, Теодора.