***
Гречкин готов лезть на низкий потолок от скуки, но позволяет себе лишь откинуться на мягкую спинку сиденья и театрально тяжело вздохнуть. За пять часов полёта он переделал всё, что мог: посмотрел два полуторачасовых фильма, поиграл в заранее установленные мобильные игры, съел любезно предоставленный Макаровым обед, пролистал всю ленту новостей и истории заново и даже пытался поспать, но все попытки оказались тщетными. Его мысли каждый раз возвращались и продолжают это делать к русоволосому парню, который сейчас так же ошивается без дела на своём кресле и скучающе залипает в телефон. Неужели он так скучно проводит каждую смену и при этом не уходит в другую сферу? По нему модельный подиум плачет, а он таскается с придирающимися толстосумами и их высокомерными спутниками по разным городам и странам, выполняя хотелки. Кириллу невмоготу сидеть в тишине, и он жмёт на кнопку вызова бортпроводника на подлокотнике. Им с Лёшей без всяких сомнений найдётся о чём поговорить. — Чем могу быть полезен? — учтиво спросил юноша. — Мне таак скуучноо, — жалостливо протянул, опираясь щекой на ладонь. — Расскажи что-нибудь о себе. Всё-таки мы ещё не единожды встретимся на борту, надо познакомиться, — старший показывает радушную улыбку и дружелюбный настрой. — Эм, — засматривается в хвостовую часть салона. — Что бы вы конкретно хотели узнать? — смущается, бегает взглядом по неодушевленным объектам, ни за что не цепляясь. — Рассказывай всё: почему пошёл в стюарды, на кого учился и учился ли вообще, что-нибудь из других отраслей своей жизни и всякое такое. Как новому другу, считай. — Нуу… Я с детства очень люблю аэро тему и уверял родителей, что буду работать в этой сфере. Когда выпустился из школы, сдержал слово и поступил в Питерский университет гражданской авиации на пилота. Закончил с отличием. После выпуска решил пару лет не по специальности поработать и выбрал в качестве этого бортпроводника. Прошёл курсы, сдал зачёт, получил сертификат стюарда и начал карьеру. Год числился в штате Аэрофлота, где из меня вытрясли соки уж слишком разномастные пассажиры, из-за чего уволился оттуда и пошёл в бизнес направление. Здесь мне нравится больше – люди порядочнее, — сцепив руки в замок за спиной, переминается с ноги на ногу. — Когда я не на работе, занимаюсь ровно тем же, чем и многие в моём возрасте: отрываюсь с друзьями, изучаю иностранные языки, занимаюсь спортом… — уже открывает рот, чтобы продолжить говорить, как перебивается блондином. — Можешь сесть, — указывает подбородком на место напротив. Парень тупит взор в пол пару секунд, размышляет над нестандартным для него приглашением и всё-таки неловко садится. Ему никогда не приходилось сидеть так близко со своим работодателем, пусть и косвенным. От неуюта по рукам холодок пробегает, перетряхивает еле заметно и мелкие мурашки пускает, сливающиеся с веснушками. — Продолжай. — Ещё очень люблю животных и стараюсь проводить с ними нерабочее время. В приюты хожу, материально помогаю, иногда привожу какое-то продовольствие: корма, игрушки, ошейники и всякое такое. Гуляю периодически с приютскими собачками, — немного нервно улыбается. От его улыбки, пусть и кривоватой, у Кирилла теплеет на душе. Судя по рассказам и поведению, Лёша – стеснительный донельзя, с огромным сердцем, но волевой и смышлёный. Подобного ему ужасно не хватает в высшей прослойке общества, среди подхалимов и испорченности, хотя сам не лучше обнаглевших богачей. Успокаивает ванильная фраза «противоположности притягиваются». — У тебя есть вторая половинка? — буднично раздаётся, будто вопрос о погоде, а не о личной жизни. Щёки и кончики ушей Макарова заливаются алым, и он прячет ладони между сведёнными ногами. Уточнения такого рода вряд ли входят в список хороших для знакомства, но почему бы не ответить? Плохого от правды ничего не случится. — Н-нет, — заикается и отводит смущённый взгляд в сторону. — А почему вы спрашиваете? Крепкий хват за предплечье тянет на себя. Парень не успевает среагировать и отпрянуть, плюхается на чужие коленки и по инерции обхватывает плечи руками, в которые впивается от потрясения, испуганно разглядывает непозволительно близко находящееся лицо. Виднеются тёмные крапинки в полыньевых радужках, изгиб ресниц и непонятный эмоциональный оттенок взора – то ли хищность, то ли возбуждение, то ли ликование отбрасывают свои тени на него. Лёша охвачен шоком, только через звеняющую в ушах пелену которого слышит опаляющее губы жаром: — Потому что ты мне дико нравишься. Ладони сжимают тонкую талию, ремень от напора скрипит, и досадный звук отводит Макарова от неумелого с его стороны ответа на поцелуй. Парень изворачивается, бросает все силы на восстановление сбитого дыхания, лишь бы вымолвить жалкий зов разума и попытаться вразумить, в первую очередь, себя. Его с какой-то стати ведёт не в ту сторону, ему приятно от комкающих рубашку рук, однако мораль лезет наверх, заставляя отказывать. — П-подождите, нам не надо этого делать. Это непрофессионально с моей стороны и вообще… — дальше слова отказываются связываться между собой. — Правда-правда не хочешь? — Гречкин перехватывает инициативу диалога на себя и проходится языком по обнажённым грилзам. Такого экземпляра у него ещё не было. Лёша отворачивается, опускает голову к плечу, но больше никаких телодвижений не осуществляет. Нужно как-то отреагировать, однако у него словно замедлились жизненные процессы: вдохи и выдохи порывистые, раз через раз, мышление забилось в дальний угол и не выходит, веки почти не моргают. Наверное поэтому он позволяет себе придвинуться ближе и потереться пахом об пах. Неосознанная шалость, на удивление, дала эффект – Кирилл голодно вбирает воздух в лёгкие и прикусывает нижнюю губу, соскальзывает ладонями на ягодицы, сжимает и заставляет приподняться, а затем опуститься. И ещё раз. И ещё. Просекает туманным взглядом послушно выполняющего и уверен, что ёкает сердце не только у него. — Хочу так же, но немного в другом формате, — безобразно томно проговорил в ухо, оставляя после невесомый влажный след. — А ты? Веснушки на щеках прячутся за румянцем, а Макаров прячет стыдливые глаза в изгибе шеи напротив. Да, чертовски хочет. Чуть разгибает колени, привстаёт, обратно – кричит согласие молча. Снова и снова. На таких застенчивых у блондина встаёт мгновенно. Таких, как он, мажор желает до чёртиков в глазах. Таких, как он, Гречкин-младший обожает вынуждать заливаться алой краской и в конечном счёте развращаться и стонать от кайфа. По таким, как он, Кирилл торчит сильнее героина или ксанакса. И он не исключение из правил, но явно обладает преимуществом перед остальными. Такой куш нельзя упустить. Старший одной рукой берёт нижнюю челюсть и возвращает лицо к себе. — Так что? Как тебе моё предложение? — смотрит неотрывно вперёд, вводит в пограничную позицию как искусный манипулятор. Смазанный кивок отнюдь не устроит изощрённого. Почему языка тела не хватило для ответа? Знает прекрасно о робости, выводит её на вершину и дьявольски пользуется слабостью. Изнемогает парня на грани слёз, который уже проклял всеми известными нецензурными выражениями бизнес-авиацию и поклялся вернуться в гражданскую. Там хотя бы не пытают допросами о сексуальных желаниях. — Смотри на меня. Я хочу, чтобы ты озвучил это. — Д-да, — заикается и взгляд наконец переводит на него, — я согласен, — выдавливает и шумно сглатывает. — Хороший мальчик. Нежное касание к суховатым губам ловит тихий-тихий, сорвавшийся отзыв на похвалу. До Гречкина доходит слабое место. Если грамотно развить эту тему, Лёша получит такое наслаждение, которое никакая кислота не даст. И блондин ручается всем имуществом, что экстаз разделится на двоих в одинаковом размере. — Тебе нравится, когда тебя хвалят, — не вопрос, утверждение. Русоволосый коротко кивает и снова прячется в чужой шее, не оставляя и малейшего шанса на сомнения. Победа прокурорского сына длилась не долго – веснушчатые плечи мелко содрогаются. — Ты плачешь что ли? — запускает ладонь в мягкие волосы, почёсывает, но внимания не получает. — Эй, маленький, я тебя довёл? Макаров вжимается сильнее, зарывается лицом, как страус головой в песок, не на шутку напрягая Кирилла, и тот почти силком разворачивает за подбородок юношескую голову, всматривается в застывшую влагу, которая так и норовит сорваться вниз, уколоть остатки мажорской совести и поразмыслить о необходимости вести себя так распутно. — Ты чего? Всё хорошо? — беспокоится искренне и считает неуместным поглаживать ягодицу более, перемещаясь на поясницу. — Да. Вроде. Я просто… Никогда такого не испытывал, такого избытка разных ощущений, особенно... — затихает и сомневается в целесообразности дальнейших слов, но и промолчать не может, — влечения. Помогите мне с этим, пожалуйста. — На «ты», ага? — Помоги мне с этим, пожалуйста, — повторяет не в такой официальной манере, и кончики губ мимолётно приподнимаются. Гречкин прижимает теснее парня к себе, обнимает, не перестаёт мягко поглаживать кожу головы второй ладонью. Лёша прислонился виском к виску, прикрывает глаза и думает, что незаметно втягивает носом приятный парфюм, во время чего мысленное противоречие не напоминает о своём существовании. Диаметрально противоположные друг другу смешавшиеся чувства никак не определятся, какое именно лидирует, но только до тех пор, пока блондин не выпускает белоснежную рубашку из пояса брюк и не пробирается под ткань, деликатно водит рукой по бархатистой коже спины, прощупывая очертания позвонков кончиками пальцев. Младшему нравится настолько, что он отстраняется от блондина и съезжает на пол, становится на колени между разведённых ног и воровато глядит наверх. — Можно? — уточняет робко, будто сразу готовится к отказу. — У меня мало опыта, но я очень постараюсь и быстро учусь, так что… Наверное, сделаю хорошо. — Конечно. Макаров расстёгивает пуговицу, ширинку джинс и неуверенно хватает пояс. Залипает на секунду, словно всё же сомневается в необходимости происходящего, но руки самовластно тянут его ниже, да и мажор помогает не раздумывать над лишними моралями и как можно скорее снять штаны, приподнявшись на локтях. Лёша притрагивается к члену через ткань нижнего белья, подцепляет резинку и увереннее спускает его к щиколоткам – видимо понял, что время скромничать и отнекиваться прошло. Проводит ладонями по бёдрам и останавливается около таза, да тёплыми ладонями вызывая трепет кожи, обхватывает губами головку и сразу выпускает, на секунду расстроив Кирилла мучительным отсутствием, которое тут же исключает извинительным кротким поцелуем в уретру и снова вбирает в рот, на этот раз насаживаясь поглубже. Блондину до гласного выстанывания нравится ласковый жар за щекой, отчего грубо хватает каштановые прядки и направляет легко повинующуюся голову резвее и резвее, ниже и ниже, произнося скулящее «быстрее». Опомниться заставляет только заметная боль от предупреждающего сжатия подвздошной кости. — Бля, малой, сорян, — извинение выходит сумбурным из-за сбивчивого дыхания. — Ты просто так стараешься, что башню сносит к херам. Парню чертовски приятно от заслуженной похвалы, и он правда готов на всё, чтобы ещё хоть раз услышать её из его уст в любой форме. Гречкин опускает взор вниз, где сцепляется в горячей перепалке с парой предвкушающих реакцию голубых глаз, и сжимает подлокотник до треска обивки. Казалось невозможным, чтобы взгляд одновременно выражал и стеснение, и распущенность, но только не сейчас. — Ты огромный молодец. Пожалуйста, продолжай, — единственное, что смог жалко вымолвить сын прокурора. И Макаров обязательно продолжит, ведь он сделает всё возможное и нет ради его одобрения, потому что это непосредственно входит в его должностные обязанности. Но вот что не включено в список, так это желание лицезреть зеленоватую искру радужек, которое прерывается настойчивым подтягиванием наверх. Лёша поднимается и садится на его бёдра в томительном ожидании дальнейших указаний, упиваясь цепким удерживанием собственных ягодиц. — Так ты правда хочешь этого? — грудь не переставая вздымается от тяжких вздохов, вопрос вырывается на очередном суматошном выдохе. — Да, — теребит край рубашки неловко, но визуальный контакт не разрывает. Кирилл стягивает штаны со своих щиколоток, подхватывает Макарова на руки и сажает на рядом стоящий стол, вставая между его разведённых ног. Пуговицу за пуговицей резво расстёгивает белую рубашку и спускает брюки, откидывая их как знатно затёртую тряпку в сторону. — Тебе не жарко? — указывает на олимпийку с эмблемой известного бренда на груди. — Нормально. А ты хочешь увидеть меня без неё? — лукаво ухмыляется и вопросительно поднимает брови. — Да, — забавно тушуется и опускает глаза в пол, почти незаметно покраснев. Несомненно, он множество раз видел Гречкина на студийных и любительских фотографиях с оголённым торсом, и безумно красивое мускулистое тело восхищало его. Он ему в какой-то степени даже завидовал, так что осматривать, а тем более трогать такое вживую было пределом грязных мечтаний. Выточенные рельефы мышц были по меньшей мере природным произведением искусства. Блондину ошеломлять нравится, и он вжикает молнией, наконец демонстрируя ранее недостижимое. Лёша ненасытно обгладывает взглядом искушённую солнцем курортов кожу с редкими родинками и начинает сомневаться, что джет всё ещё находится в пределах земного шара, а то разряженный воздух за бортом будто реально проникает в лёгкие. — Нравится? — насмешливо уточняет мажор. — Очень. Могу я, ну, потрогать? — протягивает руку и резко одёргивает, вспоминая, что разрешения пока не было. — Тебе можно всё. Парень ласково гладит острые очертания мышц, мило приоткрыв рот. В голове каша из мыслей, и он не может ни одну из них поймать и развить, но ему так всё равно, потому что единственное, что сейчас ясно понятно для него, – он в своей сказке и точно не хочет её покидать как можно дольше. Прокурорский сын решил воспользоваться внезапной отрешённостью младшего и запустил ладонь под резинку белья, касаясь возбуждённого члена. Макаров сдержанно проскуливает и слабо прикусил уголок нижней губы, обращает глаза в округлый потолок. — Малыш, приподнимись. Лёша упирается на стол и позволяет снять с себя нижнее бельё. От телодвижений рубашка спадает с ранее закрытых, усыпанных маленькими пятнышками плеч. Блондин почти невесомо проводит кончиками пальцев по ним – восхищается. И явно воодушевляется. — У тебя и здесь есть веснушки? — Как видишь, да, — парень тепло улыбается. — Ты удивляешь. Кажется, будто какой-то художник небрежно брызгал краску здесь, — ведёт по плечу, — и здесь, — целует щёки и переносицу, — и даже тут! — берёт юношескую ладонь в свою и поворачивает тыльной стороной наверх. Русоволосый ссутуливается, прячется за своими руками, стараясь утаить залитое розоватым лицо. Шутки про «конопатость» из детских уст согруппников в детском саду и одноклассников потом не смогли не отразиться на отношении к своей прелестной особенности. — Не надо прятаться от меня. Мне так нравится, когда ты… — задумался. Ему нравится когда он что? Когда он смущается? Нравится. Когда он улыбается? То же самое. Когда он говорит буквально что угодно? Определённо. Парадокс какой-то. — …мне так нравится, когда ты просто есть. — Кирилл, я… не знаю, что тебе ответить, — глаза блеснули невесомой каплей влаги, голос дрогнул. — Могу лишь сказать, что никогда не слышал такого от других, и я очень рад, что ты смог разглядеть во мне что-то… особенное? Чёрт, я правда не понимаю, что говорить в таких ситуациях, — упирается лбом в его плечо. — Может нам стоить продолжить? Иначе мы так и будем сидеть здесь почти голышом до конца полёта, — нервно усмехнулся. Однако Гречкин может сидеть здесь с ним хоть до завтрашнего дня в такой позе, пока тот не начнёт сонно клевать носом. — Ты прав. Блондин отошёл и склонился над своим рюкзаком, рыская в нём в поисках чего-то доселе непонятного. Только когда он вернулся с тюбиком смазки и презервативом, которые сразу положил на стол рядом с собой, всё стало точно ясно. — У тебя же нет там этих всяких СПИДов? — Я уж думал, ты не спросишь, — приветливо улыбается, склонив голову набок и мотая ногами вперёд-назад, как ребёнок на качелях. — Нет, я абсолютно здоров. На медкомиссии для членов экипажа меня проверяли на ВИЧ, гепатит, сифилис и всякое такое. Если бы у меня было что-нибудь из этого, то я бы не сидел сейчас перед тобой, — пожимает плечами. — С того момента у меня никого не было, так что можешь не волноваться. Кирилл понимающе кивает. Вовремя вспомнил о настолько важном, конечно, но угрызения разума не приходят и не придут в голову, занятую мыслями о щелчке крышки лубриканта и прохладе, исходящей от него на пальцы. — Ляг на спину и расслабься. Лёша двигается ближе к краю поверхности и насколько это возможно удобно устраивается на блестящем глянце. Гречкин подходит ближе и находит место между разведённых ног. — Если будет слишком больно, говори, хорошо? Не в моём амплуа причинять сильный дискомфорт милашкам. У Макарова от заботы радость плещет через край. Затосковал по банальному уважению за свою недолгую карьеру с общением со многими нахальными и вредными представителями человеческой расы, и блондин наверняка догадывается об этом, да склоняется над парнем, упираясь одной рукой рядом с его головой и медленно-медленно вводит первый палец, ожидает реакции. Русоволосый шипит, вцепляется в широкие плечи сверху, царапаясь. — Всё хорошо? — встревоженно уточняет и крошечным поцелуем трогает ушную раковину. — Д-да, неприятно просто. Продолжай. Пару движений спустя, когда старший почувствовал, что палец двигается свободно, он начал вводить второй. Совсем плавно. — Кириилл, — выстанывает Лёша и зажмуривается, оставляет после себя на коже красные полоски. — Мне остановиться? Гречкин ждёт согласия, однако младший качает головой в отрицании. У него нет ни малейшей возможности сделать ему больно, так что он максимально бережно растягивает внутренние стенки, иногда раздвигая пальцы ножницами. — Малыш, сейчас может быть крайне неприятно. Дай знать, если будет невтерпёж, — договаривает и касается щеки губами. Третий палец стал самым трудным для Макарова – стоило ему войти до конца, как парень облегчённо выдохнул, словно наконец глотнул холодной воды после долгой пробежки. — Ты такой умница, — коротко целует искусанные уста. — Осталось всего ничего. Лёша был достаточно растянут, поэтому блондин отстранился от русоволосого и открыл зубами презерватив. Надев, он опёрся на руки по обе стороны от шеи младшего и соприкоснулся глазами с голубыми, выражающими доверие. Это до ужаса приятно. Макаров еле различимо шепчет «возьми» и укладывает ладони рядом с чужими. Уже через мгновение они оказались прижатыми к столу. На первую фрикцию стюард выгнул позвоночник, на пятую – раскрепостился больше, на десятую с придыханием выдал неожиданное: — Грубее. И не бойся сделать мне больно. Блондин и вправду ускорился, выбивая из парня протяжные стоны и выкрики. По выгравированным мышцам пресса мажора стекает крохотная капля пота, а на лбу Лёши появилась испарина, из-за которой его чёлка прилипла и мешалась. Гречкин отрывает одну руку и ласково проводит вверх по лицу, заправляя выбившиеся локоны назад. — Такой красивый, — улыбается. Макаров чмокает кончик его носа. — От красивого слышу. Сын прокурора кладёт ладонь на член младшего и водит ей в такт грубоватых толчков, опускает голову ниже и выцеловывает плечи и ключицы, а иногда и протяжные стоны губами. От этого Макаров сильнее заводится и стонет всё громче, напрягается и дышит чаще. — Кириилл, — сильно сжимает кулаки, — я сейчас… Но договорить уже не успевает: выкрикивает и выгибает позвоночник, кончая в татуированную ладонь. — Маленький мой, — нежно целует веснушчатое лицо и полностью отпускает руки. Мой? Мило. Лёша прикрывает глаза и медленно перебирает высветленные волосы, приобнимает второй рукой шею, пока Гречкин рвано двигается внутри парня и дышит слишком отрывисто. Кирилл обхватывает русоволосого под лопатками и сжимает в объятиях, низко рыча в угол его челюсти и плавно налегая на юношу, а тот взаимно теснит его к себе и любовно гладит влажную спину, касаясь губами ложбинки за ухом. — Часто стюардов трахаешь? — хихикает. — Ты особенный.***
В иллюминаторе виднеются мрачные города, проносящиеся мимо и остающиеся вдали с небывалой скоростью. Редкие туманные облака прикрывают огни ночи от фонарей Испании. — Да не знаю, — лениво тянет Макаров, сидя на ногах мажора и облокотившись спиной на него. — Ну даваай, — не сдаётся блондин и гладит его плечи, — вдвоём веселее. К тому же, ты толком никогда не был в Мадриде – почти всё время работаешь и не находишь время на себя. — Я буду за твой счёт жить! — возмущается и стоит на своём. — Да и хер с ним, Лёш, я не обеднею от этих нескольких тысяч долларов, — Кирилл закатывает глаза. — Сколько? Несколько тысяч долларов? — русоволосый повернул голову и ошалело посмотрел на молодого человека. — Да это моя зарплата за два, а то и больше месяца! — вскидывает руки наверх. — Ну и чё? — Хуй в очо, Кирилл! Ты так безрассудно тратишь огромные суммы на парня, которого знаешь почти девять часов, будто это что-то нормальное и вообще обычный вторник. — Ну ладно, раз так, то ты трахнулся с тем, с кем был знаком пять часов. И ничего же? — улыбается и целует младшего. — Мы квиты? — Нет. Мы ещё поговорим об этом, — отвернулся и улёгся на Гречкина, как на большую подушку, и устало вздохнул. В Мадрид он всё же попадёт.