изменник

Гонхак понимает, что произойдёт, ещё до того момента, как омега сонно принимает полусидящее положение на постели, не открывая глаз. Альфа щёлкает пальцем по телефону, заставляя экран мутно вспыхнуть в темноте и показать время. Полчетвёртого ночи. Даже как-то поздновато для Дончжу. Теряет хватку. Альфа поднимается с постели и зевает, слепо нашаривая ногами тапки. Если честно, хочется завалиться обратно в тёплую постель и проспать до второго пришествия кого бы там ни было, но за это ему и по почкам прилетит. Он поворачивается ко второй половине постели, смотря на грустного мужа, одетого в его безразмерно большую футболку и задумчиво поглаживающего свой четырёхмесячный живот. Ким сдаётся первым, прерывая тишину, надеясь, что прокатит. — Что мои детки встали? — нежно спрашивает он, но омега не реагирует, всё также трогая своё главное сокровище. — Ложитесь спать, ещё очень рано. Альфа тянет свою большую ладонь к очаровательному животику, но Дончжу капризно шлёпает его по руке и отодвигается на пару сантиметров. Гонхак грустно вздыхает. Сон не подпускает его к ребёнку, только когда альфа в чём-то провинился, но ведь сейчас глубокая ночь. Где и как мужчина успел накосячить? — Не трогай меня, изменник! — шипит, как котёнок, Дончжу. У Гонхака резко сон как рукой снимает. Изменник? — Как только хватает совести?! После всего того, что ты сделал, тянуть руку в моему сокровищу! Гонхак подвисает на этих словах ещё сильнее, не понимая, что происходит. Кто кому изменил? Он Дончжу? У Кима изо рта вырывается смешок против воли. Такого в принципе быть не может: он влюблён в Дончжу ещё со школы, они мужья вот уже несколько лет и ждут ребёнка. Даже если Гонхака вдруг украдут и продадут в бордель, он быстрее свой член отрежет, чем сунет его в другого омегу. Дончжу, напротив, смешок расценивает по-другому, и вот уже на его глазах собираются солёные слёзы. Ким сразу же весь подбирается. Нет, только не это. Лучше бы его вновь отправили за клубникой к чёрту на куличики, а потом били подушкой за то, что он купил не тот сорт. — Смешно тебе, да?! Смешно?! — плачет и ругается омега, шмыгая носом. — Я же тебе верил! Гонхак хватает супруга за руку, чтобы прижать к себе, но Дончжу лупит его второй ладонью по голой груди и плечам. — Не трогай меня, козёл! — Милый, я не... Ай! — он скручивает дерущегося мужа, который думает, что с пузом выстоит против альфы, и прижимает его спиной к груди. — Да с чего ты вообще взял этот бред? Сон свирепеет на глазах. Сначала ему изменили, а теперь считают дурачком? Да он ему яйца открутит за такое! — Значит, теперь я глупый?! — Я такого не... Да погоди же ты! Гонхак даже под дулом пистолета не смог бы назвать своего мужа глупым: это ведь бессовестная, откровенная ложь. Дончжу окончил университет с отличием, выучил три языка и устроился на работу с огромными рекомендациями. Хотя бы это уже говорит о том, что в его голове не пусто, но, если совсем честно, слова про измену заставили Кима напрячься. Омега извивается в руках альфы, как пойманная в сети птичка, но Гонхак отступать не намерен, и Дончжу минут через пять уже обмякает в чужих руках, уставший и убаюканный. Он бурчит что-то себе под нос о том, что подаст на развод и не позволит Киму видеться с их дочерью, шмыгает сопливо носом и вытирает свои мокрые щёки о чужое предплечье. Альфа устало вздыхает, чмокая с оттяжкой в чужую макушку. Сладко пахнет кокосом, припудренным сухой молочной смесью, — именно такой запах у их пока ещё не рождённой малышки. Дончжу вновь громко фырчит. — Не трогай меня, изменник! — Я не изменник! — опять начинает Ким, и Сон надувает щёки, отворачиваясь. — Время позднее совсем, я как домой с работы приехал, так никуда и не вышел. И спать лёг даже раньше тебя. Как и когда я мог тебе изменить? — он смеётся тихо, словно может кого-то разбудить в квартире. — А главное, с кем? Омега весь сдувается разом как-то. Гонхак чувствует, что он расслабился, и сам медленно разжимает руки, ведя ими по коже. Нежно огибает под низом уже проступающий животик, чуть придерживая, и целует в голое плечо, с которого сполз краешек футболки. Доходит губами до метки и горячо лижет, чувствуя, как омегу пробило разрядом тока от такого интимного жеста: альфа напоминает, кому Сон принадлежит. Дончжу бурчит уязвлёно: — Хватит. И Гонхак прекращает. Вот только рук не убирает, гладит и гладит. Их малютка пока не пинается, но альфа уже знает, что как начнёт, так он от чужого живота не отойдёт. — А теперь расскажи, откуда взялась эта моя измена. Дончжу стыдливо краснеет, словно принёс двойку маме за поведение, и прикрывает горящее лицо. Не ответить он не может, это и так понятно, поэтому лишь грустно хмыкает. — Мне приснилось... — Приснилось? — Да! — он разворачивает голову к мужу и кривит губы. — Что, пока я сижу и жду тебя дома, ты на работе с кем-то, вместо отчётов, время проводишь! И не беси меня, я повторять не буду! Гонхаку честно кажется, что ему послышалось, но переспрашивать у него нет ни желания, ни сил. Он утыкается лбом в плечо и посмеивается. Господи... Вроде писали, что такие странности начинаются только на месяце пятом, а то и шестом, но Дончжу и тут всех обогнал. Альфа разворачивает Сона в своих руках, прижимая бочком к себе, и гладит по рукам и спине. Омега тихо мурлычет. Видимо, осознание того, что это и вправду сон, успокаивает его. Он тихо зевает. — У тебя правда никого нет? Гонхак вздыхает. — Как ты можешь такое думать? — оскорблённо спрашивает он, и Дончжу бьёт его несильно в плечо. Ким смеётся. — Только одна вредная кнопочка, которая носит ещё одну кнопочку. Омега кивает сам себе. — Хорошо, — соглашается он. — Знай, что в противном случае я оторву тебе яйца. Кима бьёт озноб от осознания, что, даже пузатым, муж постарается исполнить все свои прихоти. Он опасен, когда дело касается таких вещей. Альфа вздыхает. — Давай спать. — Манго хочу, — шепчет ему в грудь омега, хотя сам уже засыпает, — а лучше манговое мороженое. Гонхак трёт глаза. В глубине души он надеется, что Дончжу не специально просит это чёртово манговое мороженое, зная, что у них в морозилке только ягодное и карамельное.