I Caught Fire

В итоге они опоздали на бронь, что на самом деле не должно было стать проблемой. — Мы заказали столик на шесть. Эндрю даже не смотрел на администратора, когда говорил это, его занимал снег, налипший на волосы Нила. Он начал сыпаться пушистым ураганом, как раз когда они вышли из машины, и даже с учётом того, что услуги парковщика избавили их от необходимости идти пешком от самой парковки до входа, они всё равно оказались под его натиском. В другой ситуации Эндрю не так уж сильно волновал бы снег, но он потратил около пятнадцати минут на укладку волос своего идиота и не собирался пускать всю эту тяжелую работу насмарку. — Уже далеко за шесть… сэр. Слово «сэр» было запоздалым и подчеркнуто снисходительным, как это делают пожилые мужчины с людьми, которые, по их мнению, ведут себя выше их положения. Поскольку Эндрю был лично ответственен не только за существование этого ресторана, но и за его быстрый успех с момента открытия, он не привык слышать этот тон в его стенах. Эндрю даже не удостоил мужчину взглядом. Он мог бы позаботиться об этом проявлении неуместной наглости через минуту, после того как закончит аккуратно смахивать снег с волос Нила. — Тебе следовало надеть наушники, — проворчал он, заметив, как покраснели кончики ушей Нила. Ему стоило немалых усилий не провести по ним руками, чтобы согреть. Нил только улыбнулся, его глаза были слишком мягкими, а губы изогнулись в недвусмысленном умилении. — Но я же надел шарф, — попытался возразить он, слегка потянув Эндрю на себя. — Кроме того, было не так уж и холодно, и мы недолго были на улице. — То, что ты выходишь на пробежку зимой полуголым, не означает, что я позволю тебе испортить наше свидание обморожением. — Ты суетишься. — Нет. Я просто не хочу везти тебя в больницу, чтобы тебе отрезали уши ради спасения остальной части лица. — Я действительно не думаю, что обморожение работает именно так. Эндрю фыркнул, но, удовлетворившись прической Нила, оставил её. Вместо этого он снова повернулся к невероятно самодовольному олуху за столом администратора. — Меня зовут… — Мне очень жаль, сэр, — прервал его чопорный болван, который вовсе не выглядел извиняющимся. — Если бы вы позвонили заранее и сказали, что опаздываете, мы могли бы что-нибудь придумать, чтобы принять вас. Как бы то ни было, после такого долгого перерыва становится несправедливо по отношению к другим гостям занимать пустой стол. Он посмотрел на них обоих сверху вниз, как будто высокий рост каким-то образом делал его более авторитетным во всём, о чём они могли мечтать. Эндрю открыл было рот, чтобы сказать этому бессмысленному невежде, чтобы тот привёл хозяина или кого-нибудь другого с реальными полномочиями, чтобы они могли быстрее всё решить, но порывистый вздох сзади заставил его закрыть рот и посмотреть на Нила. Нил покачивался на каблуках своих новых оксфордов от Лабутен, отражающая поверхность верха туфель резко блестела при попадании на неё света. Он хмыкнул и качнулся вперед, поднявшись на носки, когда хост тоже посмотрел на него (и вниз), щёлкнул каблуками друг об друга, а затем встал в позу, которую нужно быть слепым идиотом, чтобы не признать боевой. Конечно, его плечи были расслаблены, а руки свободны от оружия, но в этой улыбке было слишком много зубов, чтобы она могла быть чем-то, кроме угрозы. — Очаровательно. Это часть вашего тренировочного процесса? — спросил он негромко. Смущение нарисовалось на прищуренных чертах лица собеседника. — Простите? — Вы знаете, я не думаю, что это так. Прежде чем отторжение сказанных слов успело полностью запечатлеться в крошечном, крошечном сознании несчастного носителя, Нил уже перешёл к делу. — Вы ужасно высокомерны и могущественны для пингвина с плохим маникюром. Нил бросил язвительный взгляд на неухоженные кутикулы мужчины. — Поэтому я и спросил, не учат ли вас быть таким. Если бы дело было только в том, что мы немного опоздали на бронь, я бы подумал, что вы хотя бы взглянули на компьютер, чтобы посмотреть, есть ли ещё свободные столики. Вместо этого вы отмахнулись, как только Эндрю сказал, что наш столик заказан на шесть. Так что это означает, что это место активно хочет, чтобы вы отказывали клиентам в качестве какого-то грёбаного проявления превосходства, или у тебя в заднице палка нестандартной формы, тут одно из двух. Администратор задохнулся, оскорблённый. — Ну, я!.. Нил не дал ему продолжить. — В чём же дело? Мы выглядим чертовски фантастически, так что вы точно не могли даже предположить, что мы слишком бедны, чтобы есть здесь. Он кивнул в знак признательности Эндрю, и Эндрю кивнул в ответ; в конце концов, это он одевал их обоих. — Мы слишком молоды? Не хватает утонченности, за которой вы, очевидно, гнались всю свою жизнь. Не хотелось бы вас расстраивать… Он наклонился поближе, демонстративно прищурившись на табличку с именем мужчины, затем издал низкий свист и снова опустился на каблуки. — Вау. Вигберт? Правда? Хм. Возможно, я ошибался. Вы явно исполняете своё предназначение главного блюстителя порядка рассадки. Возможно, ваша отчуждённая жена, Беатрис, является Верховным инквизитором дресс-кода? Как вы думаете, она сочтёт моё декольте подходящим? Нил махнул рукой в знак отказа, как будто покрасневший и брызжущий слюной администратор мог попытаться ответить на вопрос. — Нет, нет, я извиняюсь, это было явно не в тему. Если вы отдалились друг от друга, это, вероятно, означает, что она в конце концов поняла, что такое вкус. Вигберт издал звук, похожий на вопль гуся, который случайно проглотил пол-улья пчёл: частично жужжание, частично гудок. — Послушайте, молодой человек! Я не знаю, кем вы себя возомнили… Нил сделал резкий шаг вперёд, потеснив чучело павлина на узком письменном столе, несмотря на то, что был на шесть дюймов ниже. — Я — Нил Джостен, и это не вопрос размышлений, это вопрос знания… так же, как я знаю, что для вас будет лучше аккуратно вынуть голову из задницы, пока вы не сломали зуб. Он улыбнулся улыбкой, которую нельзя было назвать дружелюбной, и отступил назад, небрежно проведя руками по куртке. — Что насчёт того стола? Открыв и закрыв рот несколько раз в мягко говоря впечатляющем образе крупного окуня, Вигберт наконец посмотрел вниз на цифровой экран, который всё это время был у него под рукой. Красное лицо и заметный пот. Глаза мужчины блестели так, что Эндрю подумал: «он выглядит так, будто вот-вот заплачет», — хотя невозможно было понять, было ли это вызвано гневом, унижением или шоком. Лицо Вигберта напряглось и сморщилось, как изюминка, когда он изучал экран, несколько раз проведя по нему туда-сюда, прежде чем снова нахмуриться и посмотреть на Нила. — У меня нет никакой брони для Джостена. Нил закатил глаза от обвинения в тоне мужчины. — Это, наверное, потому, что бронь не на моё имя, как насчёт такого предположения? — Она должна быть на имя Миньярда, — наконец вклинился Эндрю. — Эндрю Миньярд. Теперь Вигберт, похоже, действительно собирался заплакать. Его глаза расширились, а цвет, оставшийся на лице, исчез так быстро, что было удивительно, как он сразу не упал в обморок. — М-Миньярд? — заикаясь, проговорил он, снова глядя на экран. Его голос тоже подскочил примерно на полторы октавы. Эндрю увидел момент, когда тот обнаружил бронь, потому что его глаза слегка выпучились, и мужчина слегка покачнулся на месте. — О, конечно. Мистер Миньярд. Я… я прошу прощения… Я не хотел… — Я уверен, что ты это так, Вигги, — сказал Нил со вздохом. — Теперь мы займём стол? Если Вигберт и возражал против того, чтобы его называли Вигги, он этого не показал. Он просто собрался как можно быстрее и взял два меню с полки под своим маленьким пьедесталом напыщенности. — Конечно. Пожалуйста, джентльмены, следуйте за мной. Вигберт повёл их на второй этаж, прямо к личному столику Эндрю. — Сообщите Лайле, что мы здесь, — сказал он, прежде чем мужчина успел вовремя скрыться. — Она захочет поговорить со мной. Было приятно видеть, как мужчина дрожит, хотя, если бы Эндрю в этот момент был способен на жалость, он бы, наверное, пожалел его. — Конечно, сэр. Как только Вигберт ушел, Эндрю наконец-то вернул своё внимание Нилу. Ему потребовалось мгновение, чтобы расшифровать выражение лица своего избранного, и когда он это сделал, ему пришлось моргнуть от легкого изумления, которое быстро сменилось бурлящим весельем. — Я не знаю, насколько тебе идёт дуться, Джостен. (На самом деле, это был отличный вид. Подбородок Нила был слегка вздернут, губы свободно сжаты, брови нахмурены отчасти в раздумьях, отчасти в общем неодобрении. Его плечи были угрюмо опущены, и время от времени он вздыхал так, что это было близко к раздражению. Это было чертовски забавно). — Я не дуюсь. Эндрю просто смотрел на него, пока Нил не закатил глаза и не пожал плечами. — Всё, что ты сделал, это назвал свое имя, и он превратился в дрожащую белку… — Ты видел белок в этом городе, Нил? Имей больше уважения к их хребту. — Тогда бурундук, — согласился Нил, прежде чем направить их обратно к своей идее. — Когда он услышал твое имя, я думал, он разрыдается. — Нил, неужели ты ноешь, что я страшнее тебя для мужчины средних лет по имени Вигберт, чье главное стремление в жизни, вероятно, заключается в том, чтобы выиграть награду за наибольшее количество дней подряд за одинаковые носки? Нил возмущенно фыркнул. — Нет. Дело в принципе, Эндрю. Я действительно приложил некоторые усилия. А ты даже ничего не сделал. Это должны были быть не те разговоры, которые должны вызывать у Эндрю желание поцеловать мужчину, но, что ж, это оказались именно они, и Эндрю очень хотелось поцеловать Нила за то, что он просто… был Нилом. Но ведь в этом-то и заключалась особенность Нила, не так ли? В ситуации, когда Эндрю должен был чувствовать раздражение, или недовольство, или, может быть, даже злость, учитывая то, как с ними только что обошлись, и то, как нервно он боялся всего этого свидания, особенно после столкновения с Ноксом… Почему-то вместо этого он чувствовал лёгкость. Ему было весело. Он чувствовал себя довольным. Он чувствовал… Ну, с Нилом он чувствовал себя по-другому. По-другому, но не неприятно. По-другому, так, как он хотел бы чувствовать и дальше. Не то чтобы у него было желание рассказывать об этом Нилу. — Я уверен, у тебя ещё будет возможность заставить кого-то плакать, Джостен, — сказал он вместо этого. — Ты говоришь обо мне, как о каком-то социопате. Нил сморщил нос, но у края его рта появился намёк на ухмылку. Хозяйка, Лайла, пришла через несколько минут, рассыпаясь в извинениях. Эндрю отмахнулся от её тонко завуалированных беспокойных расспросов о том, не собирается ли он заставить её уволить этого человека — который, очевидно, работал здесь на третьей работе, чтобы помочь ему получить дополнительный доход и поддержать семью, стресс бла-бла-бла, унижения и извинения бла-бла-бла. — Это твоё дело, Лайла. Я не буду указывать тебе, как обращаться с твоими сотрудниками. Кроме того, ему уже пришлось иметь дело с Нилом. Это должно считаться достаточным наказанием. — Эй! — протест был возмущённым, но по изгибу губ Нила и огоньку в его глазах Эндрю понял, что мужчина доволен. Было в некотором роде так себе, что он считал комплиментом то, что его назвали наказанием, но также было в некотором роде так себе, что Эндрю находил это милым — так что он полагал, что они вдвоём друг друга стоили. Или, по крайней мере, хорошо сочетались. То ли из-за заверений Эндрю, то ли из-за его легкомысленности, но Лайла наконец расслабилась. Улыбка на её лице была подозрительно липкой, когда она смотрела на парней. — Если я могу сделать что-нибудь, чтобы эта ночь стала ещё более особенной, не стесняйтесь, дайте мне знать. Нил, поскольку он был, судя по всему, главной угрозой благосостояния ресторана, оживился и спросил: — Как насчёт свечей? При этом Лайла выглядела так, будто кто-то только что вручил ей корзину с милейшими котятами. — Конечно! Я попрошу Элоизу принести немного, когда она придёт показать вина. Кстати, она очень рада, что вы пришли сегодня, — сказала хозяйка, обращаясь к Эндрю. — Она только что вернулась из поездки к своим родителям во Францию и привезла несколько бутылок, которые, как она думает, вы захотите попробовать. Эндрю кивнул и, как только Лайла ушла, бросил на Нила пристальный взгляд. — При свечах? — не совсем уверенно спросил он. Нил пожал плечами, на его губах снова заиграла ухмылка. — Это должно быть романтично, верно? — Ты пытаешься завести со мной романтические отношения, Джостен? Эндрю никогда бы не подумал, что произнесёт некоторые фразы, пока это не произошло, и большинство из них были произнесены именно из-за Нила Джостена. Нил, казалось, на мгновение задумался над этим, и не в шутливой или игривой форме. Он слегка нахмурился, сдвинув брови, а взгляд стал немного отстранённым, когда он задумчиво смотрел в окно. Эндрю позволил Нилу немного подумать и старался не изучать плоскости его лица, пока он это делал. Казалось преступным, что существует кто-то, кому позволено быть таким чертовски красивым. Через мгновение он заставил себя отвести взгляд и взял в руки меню, чтобы посмотреть, какие сегодня блюда. — Да, — наконец сказал Нил, его голос стал мягче и звучал без всякой насмешки. — Да. Что-то в груди Эндрю расправило свои крылья, увеличившись до размеров, почти слишком больших для его рёбер. На мгновение стало трудно дышать, и Эндрю пришлось бороться за свое равновесие, выпив воды, чтобы сглотнуть всё, что ещё могло вздумать подняться в этой ситуации. Наконец, он сказал: — Я думал, это моя работа. Это я пригласил тебя на свидание. Что было правдой. Однако… — И это я изменил наши отношения, когда сказал тебе о своих чувствах, — сказал Нил. В его голосе прозвучала нотка, которую Эндрю не смог определить. По крайней мере, он не мог определить её, пока наконец не посмотрел на Нила. Как только Эндрю это сделал, он живо вспомнил ту ночь, когда Нил пришёл к нему со своим извиняющимся признанием. 'Было бы неправильно с моей стороны не сказать тебе, и я пойму, если ты не захочешь иметь со мной ничего общего после этого. Я могу найти новое место для жизни. Я оставлю тебя в покое. Я не буду ни о чем тебя просить. Я…' 'Скажи это уже, Джостен.' '…Эндрю, то, что мы делаем… это становится — а может, и всегда было — больше, чем физическим для меня. Здесь замешаны мои чувства, и я… я не могу их отключить. Мне так жаль…' В голосе Нила теперь звучала та же искренняя уязвимость. Резкий, одинокий, замкнутый Нил — обнажающий себя перед Эндрю с такой готовностью. И не только один раз — но снова и снова. Оба они точно знали, насколько разрушительным может быть это разоблачение, и в этом… в этом и было чудо. Потому что у Нила были все причины скрывать свои чувства. У него были все причины и средства, чтобы защитить себя от опасности чувств. В ту самую секунду, когда он понял, что он — за неимением лучшего термина — влюбился в Эндрю, он мог сбежать или иным образом отстраниться. Он был достаточно большим засранцем, чтобы сделать это. (Ну, достаточно большим засранцем, чтобы попытаться сделать это.) Вместо этого Нил пришёл к Эндрю с правдой. Он мог бы защитить себя, отгородившись от Эндрю, но вместо этого… Вместо этого Нил обнажился и сказал правду, невзирая на последствия. Эндрю снова хотел проглотить свои слова, но остановился. Он понял, что хотя его реакция на признание Нила была в некотором роде показательной, на самом деле он ничего не подтвердил. Он поцеловал его, более или менее потребовал свидания, потом оба охренительно эффектно кончили, и на этом всё закончилось. Эндрю обычно не хотел тратить слова на то, что можно было легко решить действием, но, возможно, иногда слова тоже имеют значение. Поэтому он медленно вздохнул и отнял руку от стакана с водой, встретившись взглядом с глазами Нила. — Ты не единственный, кто испытывает чувства, Нил, — сказал он твёрдо. — Я хочу внести ясность. Я не просто подтруниваю над тобой ради постоянного доступа к твоему члену. Глаза Нила на мгновение расширились от удивления. Затем на гребне улыбки Нила забрезжил рассвет. Мягкая, теплая и наполненная живительным светом. Особенностью улыбок Нила было то, что они начинались не с его рта. Улыбки Нила начинались и заканчивались в его глазах. Это было видно по тому, как исчезало напряжение в висках, а ресницы едва трепетали, веки задрожали, прежде чем мягко распахнуться. Было заметно в мягком изгибе его бровей, когда они поднимались, а затем расслаблялись, выходя из своей обычной борозды. Это было в приподнятости щёк и очень тонком изгибе верхней губы. Только потом это чувство коснулось остальной части его рта. Едва заметное движение уголков рта, достаточное для того, чтобы обратить внимание на смягчение положения челюсти и затем на отсутствие напряжения в шее. И это было, пожалуй, самое удивительное в этих улыбках — тех, которые Нил, казалось, приберегал для Эндрю и только для Эндрю. Это был единственный раз, когда Эндрю видел его совершенно расслабленным. Когда он выглядел… умиротворенным, безопасным и бесстрашным. Когда Нил так смотрел на Эндрю, он выглядел, будто был бы счастлив сидеть здесь вечно, просто смотря, и он был… ну, он был прекрасен. — Видишь что-то интересное, Джостен? — Эндрю говорил как можно мягче, но даже он услышал легкую грубость в своём голосе. — Да, — ответил Нил, но не стал уточнять. Мгновение спустя он отвернулся, но только для того, чтобы проследить за приближением сомелье, когда она пересекла зал и направилась к ним, толкая небольшую тележку и улыбаясь своей яркой улыбкой. — Эндрю! — поприветствовала Элоиза, приблизившись к ним. — Я рада тебя видеть. Очень рада! Я надеялась, что ты придёшь в ресторан на этой неделе. О, и на свидание! Идеально, идеально! Эндрю впервые встретил Элли Честейн вскоре после окончания университета. Она училась за границей, а он боролся с шатким балансом между учебой и криминальной жизнью, пытаясь при этом высыпаться каждую ночь, чтобы хватало сил и на то, и на другое. Он, Элли и Рене практически заняли одну комнату для занятий в университетской библиотеке, хотя ни у кого из них не было одинаковых курсов или даже специальностей. Они все были слишком упрямы, чтобы уйти — это было бы слишком похоже на капитуляцию, а это никому из них не нравилось. Дружба в конце концов расцвела в окопах, вырытых в результате всех препирательств, вызванных кофеином. Ах, колледж. Эндрю кивнул Нилу для обязательного знакомства. — Элли, это Нил. Нил, Элли — сомелье. Мы тоже вместе учились в колледже. В глазах Нила сверкнуло что-то знакомо лукавое, и у Эндрю было полсекунды, чтобы решить, что ему делать — волноваться или любопытствовать, прежде чем Нил повернулся лицом к Элли и открыл рот. То, что последовало дальше, было тихой вспышкой того, что Эндрю знал достаточно, чтобы определить как французский. Он слишком плавно слетал с губ Нила, и внезапное втягивание живота подсказало Эндрю, что у него серьёзные проблемы. Элли восхищенно рассмеялась и ответила на том же языке, а затем повернулась к Эндрю с яркой улыбкой. — О, Эндрю, а твой красавец говорит по-французски! Мне это нравится. Может быть, он всё-таки сможет преподать тебе какой-нибудь урок, а? Хотя её тон был игривым, в глазах Элли была знакомая перчинка, которая заставила Эндрю решить прекратить это занимательное общение, пока эти двое не решили обменяться номерами. — Не дай ему обмануть себя, Элли. Он также говорит по-немецки и не знает, как одеваться соответственно времени года, — так сухо ответил Эндрю, насколько это было возможно. Элли скорчила гримасу при упоминании немецкого языка, который она (всё ещё) регулярно называла «языком лесорубов для невоспитанных поросят» (что бы это ни значило). — А. Ну. Никто не совершенен. Её выражение лица смягчилось, она посмотрела между ними, прежде чем перевести взгляд на Эндрю. — Приятно видеть тебя счастливым, Эндрю. Ты этого заслуживаешь, и у тебя будет замечательное, идеальное свидание. Именно поэтому, — она отступила назад и придвинула свою тележку поближе, после чего указала на нее взмахом обеих рук, — я привезла для вас несколько вин! О, и немного романтических свечей. Тут она подмигнула Нилу, который не пытался скрыть или сдержать свою огромную ухмылку, а затем принялась расставлять свечи на столике между ними. Две из них были в форме настоящих роз. — Эндрю, я хочу встретить ещё больше твоих друзей, это потрясающе, — ярко сказал Нил. — Нет, — возразил Эндрю, прекрасно зная, что даст Нилу практически всё, чего он захочет. Элли, будучи настоящей ведьмой, захихикала. Затем она повернулась к Нилу и сказала что-то по-французски, что заставило захихикать и его. Он ласково улыбнулся Эндрю, а затем посмотрел на Элли и ответил на том же языке. Проводив их обоих пустым взглядом, Эндрю достал из кармана телефон и загрузил Дуолинго. Этого просто нельзя было стерпеть. — Прошу прощения, — сказала Элли без малейшего намека на извинения в голосе, всё ещё улыбаясь, когда она вернулась к английскому языку и посмотрела на Эндрю. — Я была груба. Я не хотела прерывать ваше свидание. Ну что, посмотрим вина? Эндрю убрал телефон в карман и встретился с ровным взглядом девушки, после чего жестом руки предложил ей перейти к сути. Элли принялась за дело. Ей даже (скорее чудом) удалось удержаться от попытки смутить его в процессе демонстрации вин, которые она привезла с собой из недавней поездки во Францию. В итоге у них получилось нечто, что обладало достаточной естественной сладостью, чтобы удовлетворить предпочтения Эндрю, но при этом не оскорбить убогую вкусовую палитру Нила. Оно прекрасно сочеталось с ужином и было достаточно легким, чтобы они смогли выпить почти всю бутылку вдвоём, не напиваясь до беспамятства. Было странно, как легко напряжение дня просто растворилось, пока Эндрю разговаривал с Нилом. От необходимости иметь дело с Джеком Бейкером до неудачной встречи с Ноксом в его собственном доме… всё это отошло на второй план, пока они с Нилом обменивались оскорблениями и анекдотами за слишком большим количеством булочек. В итоге они прикончили только половину своих ужинов, причем Нил съел больше с тарелки Эндрю, чем со своей собственной, когда обнаружил, что ему нравится рыба, которую заказал Эндрю. Он полностью присвоил себе картофель, заявив, что на кухне его приготовили лучше, чем на его собственной плите. С десертом было совсем другое приключение: Нил настаивал на том, что не хочет его, а Эндрю упёрся и сказал, что не может быть хорошего ужина без десерта. Не имело значения, что они забирали половину своей еды в контейнерах, потому что переели хлеба ещё до того, как им принесли основные блюда. Десерт был отдельно. Он был священным. И Эндрю не потерпит, чтобы им пренебрегали. В конце концов они пришли к вынужденному компромиссу: Эндрю заказал свой любимый десерт из меню, а Нил согласился его попробовать. — Только один кусочек, — напомнил ему Эндрю, когда прибыл обслуживающий персонал с щедрым куском тёмного шоколадного торта, искусно украшенного карамельными завитками, и фактически пропорциональным количеством мороженого, чтобы съесть его. — Если ты решишь, что тебе это нравится и ты хочешь ещё, то тебе не повезло, и тебе просто придется запомнить на следующий раз. Эндрю, конечно, даже сейчас пытался придумать, как убедить Нила позволить ему купить машину, но полностью разделить с ним десерт было слишком большой просьбой. Они ещё не дошли до этого. Честно говоря, Эндрю не был уверен, что они когда-нибудь сделают это. Просто есть вещи, которыми человек не может поделиться. У каждого были свои границы. Нил закатил глаза. — Как великодушно с твоей стороны. Я же сказал, что мне вообще ничего не нужно. Я никогда не любил сладкое, и я уже достаточно поел. Эндрю окинул его жёстким взглядом и сосредоточенно вонзил вилку в торт, добившись идеального слоя глазури, пирожного, начинки и мороженого, после чего протянул вилку Нилу. Он не потрудился озвучить свой ответ. Конечно, вместо того, чтобы взять у него вилку, Нил сложил руки на столе и наклонился вперед, открыв рот с наглым, лукавым блеском в глазах, который делал ужасные, чудесные вещи с внутренностями Эндрю каждый раз, когда он его видел. Поскольку ответить на этот вызов было единственным выходом, Эндрю отправил предложенный кусочек прямо в рот Нила. Весь мир замедлился, когда губы Нила сомкнулись вокруг кусочка и потянули его за зубчики, когда он откинулся назад и его горло заработало, всасывая тающее мороженое, даже когда он медленно жевал и смаковал сам торт. Нил низко хмыкнул, и Эндрю почувствовал этот звук, как поглаживание по позвоночнику. — Неплохо, — наконец сказал Нил, пожав плечами, когда закончил дразнить Эндрю излишней эротичностью. — Неплохо? — усмехнулся Эндрю, когда тот высунул язык из своей чертовой глотки. — Это, — сказал он, беря очередную порцию, — просто совершенство. По сути, это съедобный оргазм. Он вляпался прямо в это. Сделал это сам с собой. У него не было никакой почвы, чтобы стоять на ногах, и никакого права защищаться от ухмылки, которая расплылась на губах Нила в ответ на этот плохо продуманный выбор слов. Поэтому он поступил так, как поступил бы любой другой разумный человек — запихнул в рот вилку торта и проигнорировал самодовольного маленького придурка, сидящего напротив него. Очевидно, Нилу не понравилось, что его игнорируют, потому что на третьем кусочке Эндрю почувствовал, как что-то прикоснулось к его лодыжке. Взгляд вниз подтвердил, что это была нога Нила, а когда он посмотрел через стол, то увидел, что Нил наблюдает за ним. В этих голубых глазах было озорство, но также и понимание, которое отражалось в том, как носок ботинка Нила оттягивался от его лодыжки в ожидании отпора или реакции. Когда Эндрю не сказал ему прекратить это или не подал никакого другого явного знака дискомфорта, нога Нила снова коснулась его лодыжки, обошла её и провела по внутренней стороне икры. Эндрю был уверен, он был убежден в том, что сохраняет абсолютно безучастное выражение лица, когда медленно, целенаправленно откусывал кусочек от своего торта. Нил никак не мог заметить, как подействовало на него это легкое прикосновение. Его дыхание было по-военному ровным, рука не дрожала, когда он небрежно брал очередную порцию торта и мороженого. Так как же Нил мог выглядеть таким чертовски довольным собой? Как будто этот маленький угрожающий человек знал, что пульс Эндрю учащён, что он едва чувствует вкус торта, потому что его отвлекает лёгкое, дразнящее поглаживание ногой Нила по внутренней стороне его икры. Все, о чём Эндрю мог думать, — это снять барьеры из их одежды, чтобы почувствовать кожу на коже. Он хотел, чтобы Нил был под ним. Хотел увидеть, как эти голубые глаза широко раскрываются, как зрачки раздуваются от удовольствия. Хотел превратить эту ухмылку в глоток воздуха, в котором звенело имя Эндрю, когда он отрывал его от себя, прикасаясь снова и снова, целуя, поглаживая. Хотел прикасаться, хотел ублажать, хотел пробовать на вкус, чувствовать и поглощать его целиком. Это было частью того, что Нил делал с ним. Он заставлял его хотеть так, что это всё ещё иногда пугало, но Эндрю уже давно перестал сопротивляться. Эндрю нарочно откусил ещё один кусочек торта, когда нога Нила скользнула выше, задев его колено. Дальше этого места дело не пошло, но это не помешало Эндрю представить себе руку Нила. У него были руки художника. Сильные, но элегантные, с длинными пальцами и хваткой, которая могла ласкать или сжимать в зависимости от его прихоти и заботиться о том, что он держал в своих руках. Поскольку Нил был его физиотерапевтом ещё до того, как они стали друзьями, а со временем и не только, Эндрю имел значительный опыт пребывания под этими руками. Он точно знал, что они чувствуют, когда обхватывают его колени и потирают внутреннюю поверхность бёдер, а его память была демоном, готовым вернуть эти ощущения, чтобы преследовать его, когда он пытался сосредоточиться на своем чёртовом торте. В поле его зрения попала рука, и Эндрю увидел, как Нил отщипнул клубнику от верхушки кусочка сладости. Его вилка осталась забытой на полпути ко рту, всё его внимание внезапно сосредоточилось на том, как Нил подносит клубнику к губам. Сочетание движения ноги Нила по его икре и боковой поверхности колена, вид Нила, высасывающего сок из клубники, и довольное хмыканье, которое он издавал при этом, было чертовски привлекательным. Эндрю откусил последний кусочек торта, а затем бросил вилку на тарелку. — Надеюсь, ты понимаешь, что это будет иметь последствия, — как можно прохладнее посоветовал он, вставая. Нога Нила легко опустилась, как только он начал двигаться. — Хм? Что ты имеешь в виду? — спросил Нил с самой притворной невинностью, которую Эндрю когда-либо слышал в своей грёбаной жизни. Не было никаких колебаний, когда Нил тоже встал и натянул куртку, даже продолжая свою маленькую игру в неведение. — Мы уходим? Но Эндрю, разве ты не хотел съесть свой потрясающий десерт? Я думал, что ужин просто не может быть полным без десерта. — Ты отвратительно не милый, — сообщил ему Эндрю остро косясь на парня, когда они выходили из ресторана. Не было никакой необходимости просить чек, когда он вёл счёт и заходил хотя бы раз в пару недель, чтобы проверить, как там дела. — Пожалуйста, — легкомысленно отмахнулся Нил, — тогда я очарователен. Ему потребовалось больше усилий, чтобы сдержать улыбку, чем Эндрю, вероятно, было бы приятно признать.

—

Поездка обратно в их квартиру оказалась намного быстрее, чем в ресторан, благодаря тому, что движение на дорогах сократилось, а рука Нила находилась чуть выше колена Эндрю, когда тот маневрировал на городских улицах. Он не хотел, чтобы они погибли на обледенелых дорогах, поэтому не был безрассуден, но вел машину эффективно. Так же, как он был эффективен в том, чтобы затащить Нила в квартиру и раздеть до гола. Он не стал ждать, пока они войдут в его спальню. Как только дверь была закрыта, Эндрю прижал Нила к себе и после первого хриплого «да, Эндрю, да» в его губы начал медленно воплощать свою месть за то озорство в ресторане. Он прижал запястья Нила к двери и целовал его до тех пор, пока они оба не стали слишком твердыми, чтобы больше не обращать на это внимания. Было слишком легко целовать Нила. Слишком легко прикасаться к нему. Слишком легко потеряться в звуках его вздохов, вкусе его губ и ощущении его тела на своём. Нил был выше Эндрю, но более узкого телосложения, и казался маленьким и тощим только потому, что не понимал, как правильно носить чёртову одежду. Как только он оказывался в чём-то подходящем ему, или (лучше) обнажённым — сила его телосложения мгновенно становилась очевидной. Эндрю не нужно было видеть Нила голым, чтобы почувствовать его силу, когда они были так близко, но это не мешало ему хотеть этого. Единственное, что останавливало его от того, чтобы раздеть Нила догола ещё до того, как они добрались до спальни Эндрю, было его собственное знание того, что Нил чувствует себя комфортно полностью обнаженным только в ванной или в спальне. В остальной части квартиры он ощущал себя слишком открытым и незащищённым, даже при плотно закрытой и запертой двери. В голове Эндрю промелькнула мысль не торопиться с переходом в спальню, немного затянуть процесс. Он уже брал Нила в рот на кухонном столе, а диван, безусловно, повидал немало развлечений за последние несколько недель. Было много вещей, которые он мог бы сделать с ним, не требующих, чтобы Нил был полностью обнажен. Но Эндрю чувствовал жадность. Он был голоден. Он хотел, чтобы Нил был голым и задыхался. Он хотел видеть, как напрягаются мышцы его рук, как изгибаются его бедра. Он хотел целовать каждый шрам, который, как он знал, был на груди Нила, пока его руки ласкали его раскрасневшуюся и разгоряченную кожу. Он хотел, он хотел, он хотел — и любая причина отказывать себе в этих желаниях, когда Нил был рядом, готовый и такой же желанный, исчезла прежде, чем она успела вонзить свои когти сомнения. Они добрались до спальни с минимальным спотыканием, каким-то образом умудряясь маневрировать по квартире во время поцелуя, руки Эндрю обвивали талию Нила, а руки Нила запутались в волосах Эндрю. Быстрый толчок заставил Нила приземлиться на кровать, прервав поцелуй достаточно надолго, чтобы оба поспешно избавились от одежды. Нил запутался в штанах, поэтому Эндрю помог ему, предоставив ему прекрасную возможность превратить бездыханный смех своего великолепного идиота в бездыханный стон. Эндрю постарался сделать так, чтобы Нил как можно дольше не дышал, пока они оба не кончили. Звуки его задыхающихся вдохов, смешивающиеся со стонами, бормотанием и всхлипами, содержащими имя Эндрю, были достаточны, чтобы сделать то же самое с ним, так что это было справедливо. Он разрывал его ртом до тех пор, пока пальцы Нила не потянули его за волосы, и он не стал умолять, а затем отстранился, чтобы провести поцелуями по его бедрам, поставив его на шаткую грань под сладкую мелодию разочарованного, умоляющего хныканья. Нил определенно пытался вернуть его за это, его голос уже стал хриплым, когда он потребовал: «Позволь мне» и направил Эндрю, чтобы тот прислонился спиной к изголовью кровати, когда он нашел в себе силы прохрипеть свое собственное «да, блядь, да». До Нила секс всегда был связан с контролем и общим удовлетворением потребностей. Ни то, ни другое никуда не делось, когда Эндрю был с Нилом, но сам акт стал чем-то… большим. С первого их поцелуя Эндрю почувствовал это. Каждое прикосновение имело больший вес, каждый импульс удовольствия бил сильнее. Разбирая Нила на части, он не столько стремился контролировать чужое удовольствие, сколько испытывал внезапное желание доставить как можно больше наслаждения этому конкретному человеку. В редких случаях, когда Эндрю позволял кому-то ответить ему взаимностью, это всегда было связано только с желанием получить кайф. Но с Нилом… С Нилом пришла эта близость, которая усилила всё на сто процентов. Каждое прикосновение, каждый вздох, каждый стон, каждый поцелуй. Это затрагивало все его чувства, пока Эндрю не почувствовал кайф от всего, что представлял собой Нил Джостен. Это был прилив сил, который заливал его, поддерживал, заставлял парить, и это ещё до того, как он наконец позволил себе кончить. Когда он кончил, его рот прижался ко рту Нила, и они довели друг друга до предела, их руки двигались быстро, сглатывая стоны друг друга. Эндрю стоило огромных усилий оттащить себя от Нила, чтобы потом, спотыкаясь, добежать до ванной комнаты за мочалкой, но опыт подсказывал ему, что лучше убрать с них большую часть спермы, пока она не начала высыхать. Сначала он вымылся сам, а потом опустился на кровать, чтобы поцелуями покрыть челюсть Нила, спуститься к его шее, потом к плечам, а также вымыть живот и руки. В его теле не осталось сил, чтобы даже попытаться бросить мочалку в корзину для белья, когда он закончил, поэтому он просто бросил её на пол рядом с кроватью, а затем со стоном рухнул рядом с Нилом. Матрас был таким замечательно мягким, и он уже чувствовал, как его тянет в сон. Всё ещё переводя дыхание, Нил повернул голову в сторону, чтобы улыбнуться ему. Его щеки раскраснелись, а глаза были такого синего цвета, что ловили звездный блеск и переливались даже в полумраке комнаты. Эндрю просто смотрел на него, слишком уставший и вымотанный, чтобы даже попытаться проглотить все эти чертовы чувства, бурлящие в его груди. Его рука была почти слишком тяжелой, чтобы двигаться, отягощенная послеоргазменным изнеможением, которое засело в его костях так глубоко, как он никогда не чувствовал раньше, но ему всё же удалось поднять руку и провести тыльной стороной пальцев по щеке Нила. Когда Нил с тихим вздохом закрыл глаза и наклонил лицо навстречу прикосновениям, Эндрю повернул руку и раскрыл её, чтобы прижаться к его щеке. Он провел большим пальцем по двум своим любимым веснушкам, второй по счету справа и дальше, до самого синего неба в глазах Нила. Губы Нила, более мягкие, чем несколько недель назад, благодаря обильному количеству гигиенической помады, которую он наносил для защиты от зимней сухости, прижались к центру его ладони в мягком поцелуе. За ним последовал ещё один, который прошелся по пятке его руки, а затем ещё один — прямо по пульсу на запястье. — Мм… — пробормотал Нил, касаясь его кожи. Звук был едва ли больше, чем гул, но его вибрация снова и снова вызывала трепет в крови Эндрю. Затем Нил отстранился и медленно поднялся в сидячее положение. Эндрю потребовалась минута, чтобы понять, почему, но когда он это сделал, что-то сомкнулось в его груди. Или, скорее, наоборот, открылось. Потому что обычно, после того как они оба кончали и переводили дух, Нил уходил. Он возвращался в свою комнату или уходил в ванную, если они были в гостиной. Он уважал границы Эндрю и давал ему свободу действий. В этом уходе никогда не было никакого напряжения, ни для одного из них. Это была договоренность, которая очень хорошо работала для них до сих пор. Вот только… Вот только Эндрю не хотел, чтобы Нил уходил прямо сейчас. Он хотел обхватить его, притянуть к себе и не отпускать. Он хотел удержать его. Он хотел, чтобы он… — Останься. Эндрю не осознавал, что произнес это слово вслух, пока Нил не приостановился, чтобы посмотреть на него. Ярко-голубые глаза слегка расширились, затем смягчились. Нил колебался, выждав пять ударов сердца, словно давая Эндрю достаточно времени, чтобы взять свои слова обратно. Затем он лёг обратно, повернувшись лицом к нему на кровати. Когда его голова упала на подушку, лунный свет из незанавешенного окна осветил улыбку на его лице, и зверь в груди Эндрю заурчал в знак одобрения её яркости. Он не мог остановить себя; когда Нил устроился, он должен был прикоснуться — должен был снова поднять руку, чувствуя себя неожиданно сильнее, чем прежде, и провести кончиками пальцев по этой улыбке. — Ты просил меня остаться, — тихо сказал Нил в тёмной комнате. Голос был таким мягким, что Эндрю скорее почувствовал его, чем услышал. Он порхал, словно поцелуй бабочки на кончиках пальцев. — Я хочу, чтобы ты остался, — ответил Эндрю, так честно, откровенно, как никогда не признавался до этого момента. — Я тоже хочу… Я имею в виду. Я хочу… Этого. Чтобы… с тобой. Чтобы… остаться. Только когда кончики пальцев Нила коснулись его губ в зеркальном отражении его собственных прикосновений, а в этих прекрасных глазах светилось что-то похожее на удовлетворение, что-то похожее на благоговение и что-то похожее на мир, Эндрю понял, что он тоже улыбается.