Тупая депрессивная девочка

Лежать, укрывшись одеялом с головой, вроде, должно казаться чем-то уютным. Так почему же я чувствовала лишь удушливый жар? Резким движением я скинула с себя (на самом деле не такое уж и тёплое) одеяло и перевернулась с бока на спину. Одеяло тихо зашелестело. Я приоткрыла глаза и заметила, что оно медленно сползало с края кровати. Но ловить его не хотелось. Ведь это так… сложно. У меня совсем не хватало на это сил. Мамина подруга говорила мне, что в семь лет дети обычно слишком энергичные, и что хорошо, что я такая спокойная. Но я на самом деле вовсе не хотела быть такой медленной и спокойной… Я просто была очень сонной. Я перевернулась на живот и уткнулась лицом в неудобную подушку. Простынь скомкалась от моих движений. Скоро она должна была упасть вслед за одеялом. Я зевнула. Почему же я не могла заснуть, если встала в семь утра, а сейчас на спокойно тикающих часах значилось три часа ночи? Мама говорила, что мне нужно спать двенадцать часов в сутки, и что у меня бессонница. Поэтому мне нужно было пойти к врачу. Не желая больше думать о неприятных вещах, я поднялась с кровати и наощупь пробралась к выходу на балкон. Я осторожно, стараясь не разбудить спящих в соседней комнате родителей, потянулась к фонарику. Вообще-то фонарик от телефона мне сейчас пригодился бы куда больше, но родители наотрез отказались покупать мне телефон до того, как мне исполнится «хотя бы десять лет». Но ведь многие мои друзья использовали телефоны уже с шести лет! От несправедливости мне захотелось расплакаться. Мне вообще постоянно по ночам хотелось расплакаться. Я включила его. В его свете показались страшные силуэты монстров… хотя я догадывалась, что это просто стопка моего белья за приоткрытой дверцей шкафа, но… «Уж лучше в кромешной темноте, чем с ним» — подумала бы я, но, кроме страха разбудить родственников, меня ещё напрягали мои собственные мысли. Которые мучали меня, терзали, просто не позволяли мне заснуть, заставляли вспоминать обо всём самом плохом, что только происходило в моей жизни. А так я могла отвлечься на монстров. Монстры ведь тоже бывают добрыми? Я отложила фонарик на полку шкафа и зашуршала тонкой тканью своего короткого белого платья. Затем я посветила фонариком на шторы с разными узорами, закрывающие проход на балкон, чтобы запомнить дорогу к нему, выключила фонарь и положила его на кровать. Вскоре я оказалась на балконе. Меня встретил прохладный ветерок, заиграл с моими длинными волосами… Если родители узнали бы, где я сейчас нахожусь… боюсь представить, как бы они злились и волновались. Но я знала лучше всех, что я не заболею из-за такого. Да и вообще ничего ужасного со мной не случится. Я подошла к краю балкона и посмотрела на небо. На нём, тёмном-тёмном, сияли звёзды. Я вспоминала прошедший унылый день.

***

Родители всегда отпускали меня погулять на детскую площадку утром, пусть мне и было всего семь лет, а место, в котором я росла, являлось не самым благополучным. Просто окна квартиры выходили как раз на детскую площадку, так что за мной легко было уследить, да и люди вокруг всегда знакомые находились. А если никого знакомого не оказывалось рядом, мне становилось очень страшно и одиноко. Улица казалась серой и унылой, в голове сразу воспроизводилась серия одного мультфильма, в которой рассказывалось и показывалось (мама с папой, кстати, сказали, что слишком подробно для детей), почему нельзя брать конфеты от незнакомцев. А ещё предостережения мамы вспоминались. Поэтому в такие моменты я всегда сама как можно быстрее убегала домой. Выходя из подъезда, я надеялась, что сегодня будет не такой день. И площадка действительно встретила меня толпой шумящих детей. Я поискала глазами кого-нибудь знакомого… и наткнулась взглядом на свою подругу, Вемиру. Её, в отличие от меня, не отпускали так легко, хотя она даже старше меня на один год, поэтому я покосилась по сторонам в поисках её бабушки. Она всегда очень внимательно за нами наблюдала. Вообще я всегда считала, что её бабушка — очень хороший человек. Но я слышала, что у старушки проблемы со слухом, и она носит слуховой аппарат. А ещё однажды мне удалось подслушать страшный разговор других взрослых о ней. Они обсуждали, что Вемиру могут сдать в детский дом из-за бабушкиных проблем со здоровьем — родителей у Вемиры не было. Не хочу, чтобы такое происходило! Надеюсь, они врали или что-то не так поняли… И я не знала, стоило ли об этом рассказывать Вемире… Всё ещё раздумывая о её родителях, я поспешила к качелям, на которых как раз и сидела Вемира — девочка заметила меня и помахала издалека мне рукой. Однажды она вскользь упомянула, что родители её умерли несколько лет назад, и всем участникам того разговора стало так грустно, что все извинились, и больше мы никогда не касались этой темы. Но Вемира всегда выглядела очень весёлой, что бы ни случилось. Так и сейчас она, слезая с качель, чтобы меня поприветствовать, широко улыбалась. — Привет, Мая, — сказала она мне. Девочка, как всегда, была одета в вязаную кофту и клетчатую юбку, а из чёрных волос сделала две косички. Да, она умела плести их сама. Она вообще очень много всего умела делать, а некоторому научила и меня. Например, узнавать время по часам. — Привет, — ответила я, — а где Дар? Даром звали доброго немного полного мальчика, моего ровесника, нашего друга. — Он попал в больницу… — тут же потускнела девочка, — его опять задирали… на этот раз он упал и сломал ногу. Мои руки сами собой сжались в кулаки. Я знала, кто задирал Дара и знала причину этого. Причина была очень глупой. «Он же такой слабый», «он жирный, фу» — говорили в своё оправдание эти подростки. — Это были Генвиль и Делеор? — догадалась я. Вемира грустно качнула головой в знак согласия. Я назвала имена двенадцатилетнего мальчика с кучерявыми рыжими волосами и противной россыпью веснушек на переносице (его, кстати, не любили даже его друзья, ведь он, наверное, даже дышал одними лишь поводами на кого-нибудь наябедничать) — Генвиля и тринадцатилетнего Делеора с чёрными волосами немного ниже плеч. Делеор не любил ябедничать, зато постоянно хвастался знаниями, шпионил за одними людьми ради других, а затем этих других предавал и оскорблял по странным причинам. — Да… но знаешь, у меня есть и хорошая новость, — немного повеселела девочка, — об этом наконец-то узнали взрослые! Так что их теперь накажут. Ну вот, я же не зря о ней подумала, что она всегда такая довольная жизнью! И мне, конечно, это нравилось, но… — Но ведь это грустно, что их накажут, — возразила я, присаживаясь на соседние качели, — и они от этого обижать Дара не перестанут. Я слабо оттолкнулась от земли, пока Вемира с задумчивым лицом подошла ко мне. Раскачиваться не хотелось, глаза едва не слезились и просили отдыха, хотя сами же потом от него отказались, а голова болела и без головокружительных качель. — Перестанут, — заявила она наконец, подбоченившись. В её зелёных глазах горела такая уверенность, что мне тоже захотелось поверить. Я посмотрела себе под ноги. По песку куда-то стройным рядом ползли муравьи. — Но я не хочу, чтобы их наказывали. Я немного знаю, что происходит у них дома… подслушала случайно. Их тоже жалко. Тёмные брови Вемиры приподнялись— её заинтересовали мои слова. — Что же? — тихо спросила она, то и дело глядя по сторонам, как будто нас кто-то мог подслушать. — Ну, у Генвиля недавно мама от болезни умерла… — я покачала ногами в воздухе, — ну… перед её смертью они с ней очень поссорились… вообще Генвиль не плохой, его Делеор заставляет такое делать… а у Делеора родители постоянно ссорятся. И не убираются дома. Вемира внимательно слушала меня, постоянно кивая с серьёзным видом. — А почему ссорятся? — спросила она. — Потому что у них нет денег. И потому что оба хотят есть и не хотят убираться… поэтому у них дома тараканы… — Делеор худой, — согласилась Вемира, — на него даже смотреть страшно. Он, наверное, завидует Дару, что он ест хорошо. Она фыркнула, наслаждаясь собственной шуткой. Я слабо улыбнулась из вежливости. Родители говорили, что я должна чаще улыбаться… и смеяться. Хотя я совсем не хочу. Интересно, будет ли смех продлевать мне жизнь, если я буду этот смех из себя выдавливать?

***

Я взглянула на дорогу. Машины с шумом проезжали мимо, освещая дорогу фарами, похожими на глаза разных форм, в окнах некоторых многоэтажных домов всё ещё горел свет. После того, как я вернулась домой с детской площадки, ничего интересного не происходило до самого вечера. Вечером… вечером произошло что-то неприятное. Знакомый родителей зашёл в гости, принёс печенье к чаю… я слышала из своей комнаты, как гремели ложки, ударяясь о внутреннюю часть стаканов, размешивая сахар, чувствовала аромат кофе с молоком и чёрного чая с ягодами. Слышала звонкий смех и то, как среди разговора вдруг раздалось до жестокого весёлое: — Что? Какая бессонница может быть у ребёнка? У неё же всё хорошо, у детей таких проблем не бывает. И тогда я почувствовала, что я — какая-то неправильная. Что я чувствую то, чего не должна чувствовать. Поэтому я тихо заплакала в своей тихой тёмной комнате, пока в яркой столовой смеялись взрослые.

***

Ветер развевал платье. Наверное, сейчас я была похожа на привидение. Делеор однажды назвал меня так, но рядом была бабушка Вемиры, поэтому ему пришлось долго извиняться перед ней. Я забралась на перекладину ногами и взглянула вниз. Если спрыгнуть — разобьёшься. Мгновенно умрёшь. Но разве можно думать о таком, когда тебе всего семь лет? Разве я имею право жаловаться на жизнь, если у моих друзей столько проблем, а у меня всё хорошо? Неужели тот человек был прав? Но тогда… Голова кружилась, ноги кололо неприятное ощущение — скоро они лишатся опоры. Я зажмурилась, шепнула себе: «можно» и... спрыгнула.