love affairs

Если бы человек мог описать все одним словом, то не существовало бы книг. Если бы человек обладал могуществом выражаться прямо и искренне, стихи бы рассыпались пеплом на полках. Человек ограничен разумом и собственными убеждениями, и эспер не станет исключением, ведь форма и сознание принадлежат человечеству и заключены в нем же. Сознание защищает человека и эспера от травмирующего и внеземного, оно предотвращает развращение человечества неизвестным, и для того ограничивает. Ограниченные человек и эспер не могут обойти грани вселенной и осознать неосязаемое, уберегаясь от болезненного и изничтожающего. Чувства и эмоции тоже неописуемы, потому что сознание защищает человека и эспера от неопознанного и ломающего. Нельзя описать одним словом любовь и ненависть, ревность и доверие, похоть и целибат. Эдгар видит в своём отражении страдание от внеземного и непознанного. Лицо искажено изнеможением и усталостью, глаза темнеют и тускнеют со временем, но яркая надежда бьется в груди, стремясь зажечь взгляд обратно, но оттого ли Эдгар прячет лицо за волосами, что не может разобраться со своим неопознанным? Ранпо как космическая машина для вычисления правды, при этом неспособная жить в атмосфере. Знающая своё превосходство, но будто бы отрицающая недостатки. Как можно быть настолько неприспособленным и слепым до чужих эмоций и чувств! Если бы Эдогава мог без слов понять Эдгара, если бы смог использовать способность для личных целей, то тогда… Эдгару бы не пришлось позориться. Ему бы не пришлось позориться и искать примеры среди коллег в Гильдии. Но это же Ранпо, с Ранпо не бывает легко, но это все того стоит! И так стоит, что Эдгар готов опуститься на колени в мольбе перед каждым, кто сможет ему помочь. Когда Эдгар ищет вдохновение для первого смелого шага, он вглядывается в каждого. Каждый живет своей жизнью, каждый скучает по кому-то, каждый кого-то ненавидит. Но Эдгар наконец замечает идеальный экземпляр и тогда идёт к Олкотт. — Мисс Олкотт? Прошу прощения, но не мог бы я задать вам несколько личный вопрос? — По просачивается тенью в дверной проем и пугает девушку до вскрика. — Да! Да, конечно, мистер По. Я не… не уверена, что буду полезна, но все же… — Вы не замечали кое-чего необычного между мистером Стейнбеком и мистером Лавкрафтом? — Эдгар шепчет заговорщически и стыдливо, нервно улыбается, закрыв глаза челкой. — Н-не знаю… а что конкретно? — Луиза действительно призадумалась, цепляясь руками за шаль, пожимая плечами. Эдгар нервно хихикает: — Искры, к примеру? Некоей литературной обыденности, взаимного понимания, даже совместимости, я бы сказал? — Я-я… не уверена, но… — Луиза чуть отклоняется назад и вжимает шею, потому что Эдгара того гляди начнёт потряхивать, ее глаза бегают, избегая По, и она совершенно точно не понимает, о чем он. — Я говорю про это возвышенное чувство, оно доведено почти до идеала! Оно столь яркое и трагичное, правда, мисс Олкотт? Они ведь так сходятся, как кусочки пазла, будто выпилены из золота и железа, но столь схожи и подчинены притяжению! — Эдгар всплескивает руками, Эдгар начинает переминаться с ноги на ногу. — Вы думаете, что между ними есть, хм, романтические чувства? — Это так очевидно, ах, если бы мои чувства были так же очевидны, Луиза! Вы настоящее сокровище, спасибо, что подсказали… Вечером, в парке, сидя на скамье, слушая рассказы о скучных делах Ранпо, привалившегося к его плечу, Эдгару думается спросить его о другом. Он сжимает штанины в кулаках, опускает голову ещё ниже и отвлекается вовсе. — Ты меня не слушаешь, По-кун. О чем думаешь? — Ранпо остаётся лежать на его плече, но перестаёт качать ногами, и По вырывается из своих мыслей и принимается оправдываться, и тогда Ранпо хмыкает. — Допустим. Ты хотел что-то спросить, так ведь? — Как узнать, что у твоих коллег есть чувства друг к… другу? Мне нужен их пример для романа, хотелось бы завязать сюжет загадки вокруг коллег, запертых в обстоятельствах, но при этом у них глобальные различия… — Ты о том мальчике с лианами и его напарнике? О, да, они наверняка вместе. Спрашивать доказательства значит не любить Ранпо. Не восхищаться, не возвышать, не любить. И тогда Эдгар замечает ещё множество вещей. Ранпо часто дёргает его за рукав, чтобы наклонить к себе, чтобы обратить на что-то внимание, когда взволнован многолюдными толпами или когда перевозбуждение интересным делом. По сидит на собрании и отчётливо видит, как Лавкрафт тихо тянется к рукаву Джона и одними пальцами сжимает ткань, даже не потянув, на что Джон моментально оборачивается, и взгляд у него такой встревоженный на эту долю секунды, что Эдгару самому становится больно. Но лицо Стейнбека сменяется на возвышенное и влюблённое, когда нет никакой опасности рядом с его партнером. Он так выглядит лишь погруженный в рассказы о семье… Эдгар соединяет точки. Эдгар задыхается от улыбки Ранпо и, как истинный мазохист, каждый раз, когда выдаётся удобный момент, заходит подыскать что-нибудь сладкое для своего возлюбленного. Эдгар не любит это слово, но, как истинный мазохист, повторяет из раза в раз. По приносит Ранпо что-нибудь каждый раз, потому что ему нравится, как Эдогава светится и весело болтает ногами и трясёт руками от резко свалившегося счастья или бьет Эдгара по плечу кулаком, когда видит свою любимую карамельку. И Эдгар, как истинный мазохист, подставляется каждый раз и закрывается челкой, когда плачет от боли и разливающегося в груди счастья. По доводилось замечать, как Лавкрафт скучает на собраниях, и в коридорах, и на заданиях, и когда волочит свои ноги за Стейнбеком, и доводилось отчётливо видеть, как Джон, улыбаясь, доставал из карманов подтаявшую конфету или фольгированный свёрток с шоколадом и манил Говарда за собой, как рыбешку, когда в аквариум суёшь одну лишь подушечку пальца, и рыба не сдаётся, пока не попробует тебя на вкус. И Лавкрафт шёл, вытягивал руки и иногда, получив награду за шаги, наваливался на Джона всем телом, не давая тому сдвинуться, и чуть ли не засыпал. Эдгар подмечал детали, гулял с Ранпо, ухаживал за Карлом, ходил на работу и снова подмечал детали. И снова, и снова, и снова, пока наконец не решился. Он встречает Джона в коридоре на кухню. — Прошу прощения, мистер Стейнбек? Могу я задать вам вопрос немного личного характера? — По? Что за вопрос? Это опять для романа? — Джон останавливается напротив и улыбается, глядя чуть исподлобья, но не выражая опасности. По крайней мере, на это надеется Эдгар. По делает глубокий вдох, крепче сжимает Карла, что недовольно кряхтит, и поднимает голову. — Как вы признались мистеру Лавкрафту? Джон поднимает бровь в удивлении, от которого его улыбка становится ещё шире и кривее. — Признался в чем? — Как вы… как вы признались мистеру Лавкрафту в любви? — Карл издаёт писк от острых пальцев владельца, вонзающихся ему в бока. На лице Джона улыбка меркнет медленно, пока он приходит к осознанию. По посчитал, что они с Говардом, прости Господи, Говардом Лавкрафтом мало того, что влюблены, так ещё и в отношениях?! Джон отступает одной ногой назад, привычно и подсознательно обороняясь. Хоть и ничто опасности не представляет. — Погоди, погоди. Ты считаешь, что я… что я, Боже мой, влюбился в Говарда? Господи Иисусе, По, я знаю, что нет ничего такого, ну, плохого, в этом… типе людей, или как, влечения, но это не значит, что я… — О мой бог! Я-я прошу прощения, я просчитался, прости, пожалуйста! Я просчитался, я просто искал любовный совет, и, подумал… Эдгар будто проваливается под листы раскалённого железа. Ему стыдно, ах, как стыдно! Как он… могу просчитаться. Но Ранпо ведь не ошибается. Но, что если, в теории, Ранпо все же неверно истолковал это все? К тому же, Эдогава, возможно, ни разу не видел их вживую, может, провёл мало времени рядом, или что-то ещё! — Послушай, По, я, конечно, знаешь, понимаю, что ты, вероятно, любишь… хм, иначе, чем меня учило мое воспитание, но я сам не гей. — По пытается вставить слова извинений, но Джон продолжает, — Но я ничего такого против не имею! Жизнь в городе вносит свои коррективы, сам знаешь, да… Эдгар опускает голову вниз, пока Карл перебирается из рук на плечо и оборачивается вокруг шеи хозяина. — Но, если тебе нужен совет, я могу сказать только… — Джон задумывается, как бы выразиться точнее, — все стремится к печальному концу. И никто не знает, что он и когда потеряет. Бог забирает у тебя вещи в самый неподходящий момент, так что лучше заиметь их сразу, чем не заиметь никогда. Поэтому иди к своему японцу и скажи ему все, у тебя нет вечности в кармане. — Хорошо, да, спасибо, мистер Стейнбек! Эдгар перетягивает Карла в руки и стремительно уходит из коридора, и Джон только пожимает плечами, легко улыбаясь, и тоже идёт по коридору, но с другой целью. Он достаёт из кармана запечатанную шоколадку с морской солью, проверяя, чтобы та не растаяла, и ухмыляется сам себе. Эдгар стоит в парке, переминаясь с ноги на ногу, дрожащими руками ожидая момента, когда Эдогава ответит на звонок. — По-кун! — Ранпо-кун, здравствуй, если ты не занят, мог бы ты придти в парк прямо сейчас? Эдгар слышит какие-то резкие звуки, похожие на скрип дерева, на шелест бумаги и шорох пишущей ручки. — Конечно, По-кун! Все равно нет ни одного стоящего дела, что могло бы позабавить величайшего детектива, меня, так что я скоро буду! Только оставлю директору записку, — По мог слышать, как на том конце провода Ранпо улыбается, сощуривая глаза и растягивая губы по всему лицу. Эдгар тает внутри от одной мысли. Через девять минут и четырнадцать секунд Эдгару приходит просьба забрать Ранпо из агенства, потому что «я потерялся и потому вернулся сюда». Эдгар послушно встаёт. — Знаешь, По-кун, сегодня был такой скучный день, и если бы не ты, я, наверное бы расплавился на месте. Я так хотел заснуть, но стол твёрдый, а директор сегодня не уехал по делам, поэтому я не смог даже улечься на его кресле. Я бы скрутился колесом и заснул бы прямо на нем, как обычно, — Ранпо идёт по дорожке меж деревьев и кусает мороженое с шоколадной крошкой, пока Эдгар идёт рядом и не может отвести взгляд. По думает, что стоит отложить признание, ведь Ранпо так весел. Но если Бог и вправду стремится забирать все в самый неожиданный момент, то Эдгар должен все высказать. — Ранпо-кун, — Эдгар останавливается и отпускает Карла к себе на шею. Он смел и выстоит любой отказ. Эдогава оборачивается и поднимает бровь, прикрывая глаза. — Мне очень сложно говорить такое, ты, наверное, представляешь, насколько сложно преступнику признаться в преступлении. Я не считаю это преступлением, но, если ты назовёшь это таковым, то я приму наказание. — Эдгар, кажется, перебарщивает с драматизмом, судя по недоуменному лицу Ранпо, — Моя жизнь окрашивается в ярчайшие цвета каждый раз, когда я вижу тебя, или представляю твой голос, смех, выражение лица, мне так приятно касаться твоей руки и проводить с тобой время. Я не хотел сознаваться так скоро, но мой знакомый убедил меня в том, что возможно потерять все в один момент, и я не захотел… Я должен признаться, мой милый Ранпо. Я люблю тебя. Я восхищаюсь тобой, но, что важнее, я чувствую искреннюю любовь, глубокую и спокойную, направленную на тебя. Я хотел бы быть с тобой, обнимать тебя и целовать твои руки. И если ты чувствуешь эту же бурю, я бы хотел начать с тобой встречаться. Ранпо молчит, все ещё с прикрытыми глазами и нахмуренными бровями. — Если ты откажешь, я пойму и постараюсь сохранить нашу дружбу, если ты захочешь ее продолжить. — По-кун… разве мы не встречаемся уже? Эдгар моргает часто, не совсем уверенный в происходящем. Быть может, он спит? — Вероятно, я снова неверно понял действия людей, но, раз так, то я тоже люблю тебя По-кун. Немного иначе, но люблю. И я согласен с тобой встречаться. Зачем бы ещё я вышел сюда, потряся доверие директора? Эдгар опускает голову под звуки Карла на его шее и всхлипывает, глубоко улыбаясь. — Могу я? — он протягивает ладонь к плечу Эдогавы, чтобы обнять, и Ранпо первый вступает лицом в чужое тело, не нарочно пачкая рубашку мороженым. Эдгар благодарит богов и опускает лицо на макушку Эдогавы. Когда Джон выходит на палубу, он видит Лавкрафта, одиноко стоящего у самого носа и глядящего в воду, наклонившись всем телом на ограждения и будто протягивая руки к родной, любимой воде. — Привет. Хочешь поплавать? — Хочу спать. В воде, на глубине, прыгнуть и спать. Там меня ждут… Джон облокачивается спиной о бортики и смотрит на Говарда, придерживая кепку. Ветер разыгрывается нехилый. — Кто тебя ждёт? Лавкрафт и не думает отвечать, лишь пробует снова вытянуть руки к морской глади. — Я тут тебе принёс. — Джон копается в карманах, — Шоколадка, с солью вроде, — лицо Говарда перекашивает, — с морской. Ну, мне так обещали. Лавкрафт устало раскрывает упаковку и опасливо кусает. И его лицо озаряется приятной тоской, и тогда Джон ловит себя на нежном взгляде и завлеченной его напарником позе. Его голова лежит на руках на железной трубе ограждения. Черт. Писатель был прав. Вероятно, он был чертовски прав. И тут Стейнбеку становится страшно. Если это правда? То что семья? Что он? Что Говард? Говард… он так часто и просто упоминает это имя, с ним ему так легко… Писатель был прав? Джон смотрит на ностальгирующего неизвестного, неясного, дикого для мозга человека и эспера существа, Лавкрафта, Говарда. И чувствует укол в груди и голове. Ему не стать счастливым с ним, потому что Говард уйдёт при первой возможности, и ни одна лоза не удержит близко такого уже дорогого сердцу человека. Потому что даже если произойдёт чудо, и Лавкрафт будет его, он продолжить жить во лжи и топить в ней свою семью. — Говард. Тот поднимает голову, отозвавшись на имя. — Я рад, что мы познакомились. И Джон ни на что не надеется, потому что ему не положено быть счастливым. Возможно, только если чье-то могущество изменит планы судьбы. — Я тоже.