***
27 июля 2022 г., 12:24
Примечания:
Вчера я написала работу и случайно ее вырезала, пришлось переписывать после припадка буйства
Лес встречал путников гулким шумом корабельных сосен. Смоляная даль затягивалась у горла неба коричневой душистой веревкой и тянула за собой. Справа лес обрывался речкой, и корни, скрюченными пальцами мучеников и пытаемых, тянулись к воде. Крестьяне спешились у воды, чтобы дать отдохнуть запыхавшимся животным и набрать воды. Неудобный обрыв берега приходилось обходить и воду брали в заводи. Гришка первый понёсся к воде, по корням спускаясь вниз и, сквозь кувшинки и камыш побрел к тому месту, где вода была не такая илистая.
Гришка обернулся за несколько минут. У дерева, неудобно прислонившись спиной, сидел Дубровский. Дворовый не видел его лица, потому что голова впервые безвольно была опущена к груди. Раненую руку он прижимал к себе как ребенка и не отпускал. Гришка осторожно попытался снять с неё повязку, и барин глухо застонал, но уступил; Григорий стащил с него пальто, разорвал дорожную сумку на лоскутки и крепко завязал рану.
Наконец кровь унялась, и Владимир задремал на Гришкином плече, чему тот был несказанно рад, потому что в этот раз не заработал ни подзатыльника, ни дурака.
Гришка не был дураком от природы, глупые книги тоже его не сделали дураком. Одним из положительных его качеств была природная чувствительность и любовь ко всему прекрасному. На стог ли сена упадёт последний луч солнца, или же зазвенит в барском доме скрипка, все это отзывалось в сердце Григория. Недостаток дьячковского образования мешал ему подробно и глубоко выразить это словами, но не мешал это ощущать. Чувствительность же помогла развиться Гришиной независимости и гордости. Он знал, что он зависим, но помыкать собою чужими господами он не позволял, но своих уважал и любил, особенно молодого Дубровского и не отходил от него ни на шаг.
-Вы, Владимир Андреич, забудьте думать о ней,- неожиданно даже для самого себя произнес тихо Гришка и испугался своим словам.
-Что ты понимаешь, дурак?-Дубровский шевельнулся у него на плече и замолчал, схватившись за руку.
Григорий опустился ниже и коснулся губами побелевших пальцев сомкнувшихся на локте, преданно смотря на Дубровского
-Вы знаете, барин, я понимаю. Я много чево понимаю, только вот сказать правильно не могу.
Дубровский непривычным мягким жестом положил руку на голову слуги, а Гришка со всей своей медвежьей нежностью целовал ему плечо, держа в своей широкой ладони маленькую аккуратную ручку.
Тёплая близость и беспомощность любимого барина бросила вскипевшую кровь Гришке в голову и тот, потянувшись к губам Дубровского, потерял равновесие.
«Бес попутал, барин»,-только и оставалось лепетать растерянному Григорию. Владимир хлестко ударил его по лицу и снова стал таким далёким для Гришки.
«Ой, дурак…»- сетовал про себя Григорий и пошёл до воды. Барин улёгся на расстеленный тулуп дворового, отвернувшись лицом к дереву.
Над рекой густо расцветал маковым цветом солнечный диск. В густом тумане плавали головки камыша и что-то звонко пело на другом берегу.
Обрывая сочные толстые стебли кувшинок, Гришка аккуратно опускал их в ковшик. Там уже плавали два нежных, быстро вянущих цветка и должен был поместиться третий. Середина была похожа на яичный желток, но по краям цветок смущенно розовел и стремительно таял как кондитерский крем.
-Барин, что я вам принёс!
Дубровский недовольно обернулся на окрик, но сел, а Гришка поставил перед ним своё сокровище и восторженно созерцал.
-Мимо красоты эдакой пройти не мог, за такой и в омут полезть не страшно, и утопнуть.
-А за мной бы полез, Гриша?
У Гришки задрожало сердце, будто потянуло его на дно илистое дно реки.
-Куда угодно пойду за вами, - искренне и горячо шептал Гришка, роняя слёзы на песочный берег, -Только скажите!
Обычная насмешливость и лукавость Гришки были стёрты помешательством, расплескавшимся как из ковша в потемневших глазах.
Кувшинки морочили голову своим запахом и, умирая, пахли ещё сильнее, тая на глазах.