In your shadow I can shine

Рюген. Германия. 8 месяцев назад Микроволновая печь несколько секунд мерно гудела, а затем громким пронзительным писком возвестила о том, что справилась со своей обязанностью. Билл стоял у стола, на которым красивым рядом были разложены половинки тортов. Каждая пестрела своими начинками и бисквитами разной плотности и текстуры: фисташковые, розовато-клубничные с базиликом и светлые с вкраплениями настоящей ванили, кокосово-миндальные и грушевые с сыром дор-блю, а еще сникерс с карамелью и орехами и даже любимый десерт Артура, названный в честь одного из самых прекрасных мест во всей Германии – черный лес с вишней, каждые коржи которого щедро пропитаны сиропом. Еда была готова, однако Билл грел ее уже не впервые за утро, поскольку постоянно напрочь забывал, что следует позавтракать перед приходом важного гостя. Да и кусок в горло не шел. Когда Артур сказал, что намечается весьма нескромный банкет, Билл воспринял эту новость без особо энтузиазма: как таковой необходимости в деньгах у них не было, заказ как заказ, к тому же, возлюбленный не впервые рекламировал его кондитерские услуги и приводил заказчиков. Однако в этот раз все было иначе. Во-первых, на этого парня следует произвести хорошее впечатление, поскольку он является боссом Артура. Во-вторых, Tokio Plaza Hotel - один из самых комфортабельных отелей на побережье, сотрудничество с которым добавит ему, Биллу, авторитета в глазах жителей острова, которые, возможно, охотнее будут заказывать, что поможет отточить навыки в приготовлении новых десертов, а позже, возможно, и поучаствовать в различных интересных профессиональных мероприятиях. А в-третьих, если все пройдет гладко, то, как обещал Артур, есть вероятность дальнейшего сотрудничества с отелем в качестве шефа-кондитера, что позволит выйти на абсолютно новый уровень. Когда-то Билл и представить себе не мог, что однажды его жизнь круто изменится. Он жил в маленькой квартирке на первом этаже и никогда не думал о том, что ему предстоят какие бы то ни было испытания. Потому что рядом всегда была она. Даяна была лучшей мамой, какую только можно представить. Высокая девушка худощавого телосложения, она ушла с трехлетним Билли на руках и одним чемоданом, когда Йорг в очередной раз устроил жуткий пьяный дебош. Она всегда справлялась со всеми трудностями самостоятельно. Родителей у нее уже не было, а просить помощи у друзей и знакомых она не привыкла. Билл помнил только, как они переехали в ту квартиру, где жили потом долгих десять лет, однако тогда ему было уже почти шесть. Уже по рассказам мамы он знал, как прежде им пришлось пожить на складе магазина, в котором она работала. Парень же помнил урывками, как они вдвоем укрывались под тонким одеялом от неведомых монстров, что гудели, грохотали и свистели за стеной, смеялись и шикали друг на друга, чтобы их не услышали. И каждый раз, вспоминая этот эпизод, он мысленно благодарил мать, потому что на самом деле именно она сделала так, что тяжелые испытания, которые они преодолели, не то что не омрачили воспоминаний о детстве, а, наоборот, добавили чего-то поистине волшебного, сказочного в них. Даже будучи уже подростком, Билл не имел друзей ближе, чем собственная мать. Запретов почти не было, только единогласное доверие друг другу. Как-то раз Билл решил впервые накрасить глаза и губы. Сидя перед маленьким зеркальцем, он старательно выводил красивую красную линию на губах, однако итог его не порадовал: рот выглядел неестественным, цвет совсем не подходил. Именно за этим занятием и застала его Даяна, вернувшаяся с работы чуть раньше привычного. Мальчик не знал, как она отреагирует, ведь он не спрашивал разрешения, не обсуждал с ней своего стремления попробовать, не говорил, что ему нравится паренек на класс старше. Ему было всего одиннадцать и он был застукан собственной матерью с помадой на губах. Сердце неистово колотилось где-то в районе горла, щеки запылали. Даяна пару секунд постояла на пороге, после чего развернулась и вышла, вернувшись с маленькой салфеткой в руке. Она подошла к сыну, присела на колени и осторожно протянула пальчик, обернутый тканью, к его губам. Ласково убрав все лишнее, она взяла помаду на несколько тонов светлее из собственной косметички, лежавшей на столе, и, почти невесомо касаясь ею губ мальчика, нанесла первый в его жизни аккуратный макияж. Сомкнула свои губы, показав привычный жест, чтобы равномерно растушевать цвет. Билл ошарашенно повторил, затем повернулся к зеркалу. В отражении на него смотрел совершенно очаровательный мальчик с неброско, но заметно накрашенными губами. В зеркале за его спиной появилось сияющее ласковой улыбкой лицо матери. И тогда Билл заплакал. Он плакал навзрыд, осознавая, как любит свою маму, как счастлив он быть сыном именно ее, самой чуткой и прекрасной, самой сильной женщины на свете. Однажды вернувшись домой из школы, он застал ее сидящей за стареньким фортепиано. Руки Даяны были испачканы, вероятно, она долго настраивала пылящийся до этого инструмент, щеки раскраснелись, улыбка не сходила с лица. Фортепиано отдал коллега с работы, как выяснилось позже. Наконец мама села за инструмент. Пальцы правой руки, упорхнув вправо и вернувшись к первой октаве, ласково накрыли пыльные клавиши. Ноты неспешно поплыли по комнате, отдаваясь эхом от стен и потолка. – «К Элизе», - прошептала мама и, повернув к сыну сверкающее от счастья лицо, улыбнулась сквозь выступившие на глазах слезы. С тех пор каждый день Билл проводил с Даяной несколько часов, обучаясь чувствовать и слышать инструмент. Это было волшебное время, которое не могли омрачить ни издевательства со стороны сверстников, ни завалы домашней работы. Билл спешил домой из школы, бросал портфель на кровать и принимался наигрывать, подбирая на слух ноты для мелодии. Мама возвращалась с работы, уставшая, иногда грустная, но как только она садилась рядом, следы изнеможения и тоски стирались с лица. И они играли, играли и играли, смеясь, шутливо толкаясь. Однажды сидя на уроке Билл вдруг осознал, как следует закончить его мелодию – ту, что он сочинял последние два месяца. Ему хотелось удивить маму и как можно скорее показать ей, что у него получилось. Поэтому на перемене он незаметно пробрался мимо поста охраны и выскользнул из школы. Несясь домой на всех порах, он представлял, как сейчас же сядет за инструмент, наиграет от начала и до конца свою мелодию, для которой обязательно напишет однажды стихи, а после повторит ее нота в ноту для матери. Билл, стоя на кухне и еще раз проживая моменты своего детства, оглядел приготовленные десерты и вздохнул. Есть не хотелось совсем. Он огляделся, оперся о стол ладонями и опустил голову на левое плечо. Шумно выдохнул, только бы не заплакать. Мгновения многолетней давности снова вставали перед глазами так ярко, будто он наблюдал за ними со стороны прямо сейчас. Сбежав из школы, мальчик уже через пятнадцать минут был у порога дома, поворачивая ручку двери, которая почему-то оказалась открытой. Билл осторожно шагнул в темную прихожую. Листы, на которых он записывал, перечеркивал и снова записывал примерные подходящие ноты, так и остались плотно сжатыми в ладонях. Из комнаты, дверью в которую служили легкие прозрачные занавески, доносились голоса: громкий мужской и подавленно тихий женский. «Мамин», - догадался Билл. Его бросило в жар, а через секунду по спине противно пробежала череда мурашек. Он прислушался. Мама почему-то была дома, одна с этим мужчиной. - Фрау Трюмпер, - позвал чуть более резко и громко мужской голос. – Я повторяю вам еще раз… - Словно желая заставить его замолчать мама зашлась глухим, тяжелым кашлем. Билл похолодел. - Пожалуйста, позвольте вам помочь, Даяна, ситуация очень серьезная, - повторил уже чуть более ласково мужчина. Билл, не в силах больше держать себя в руках, дал наконец понять, что он в доме и прошел в комнату. Мама лежала на кровати, приподнявшись на подушке и испуганно глядела на сына. Бледная, она казалась еще более худой, чем была обычно, тонкая белая сорочка оголяла выступающие ключицы и острые плечики. Розовые очки, сквозь которые смотрел на мир мальчик, тотчас же рухнули под гнетом жестокой реальности, а острые осколки больно впились в самое сердце. Мама больна! Как, ну как он мог не замечать этого раньше? Сидевший у кровати мужчина в пиджаке с квадратными плечами казался до смешного ненастоящим, нарисованным. Комната поплыла перед глазами, и Билл рухнул на колени, ударившись чашечкой о плотные доски пола. Листочки с записанной мелодией для самого дорогого человека разлетелись вокруг, забиваясь под кровать и стул, сминаясь под подошвой подоспевшего на помощь доктора. *** Смахнув выступившие слезы, Билл глубоко вдохнул и еще раз шумно выдохнул. Нельзя позволять воспоминаниям портить этот день! Еще много лет после он корил себя за то, что не понял раньше, как на самом деле больна мама, что не предпринял даже мизерной попытки уговорить ее обследоваться. Какая-то часть сознания, по большей части благодаря стараниям психотерапевта герра Фрейдлиха, говорила, что Даяна вполне осознавала последствия своего бездействия, что маленький беззащитный мальчик, каким был тогда Билл, не должен винить себя в том, что произошло. Однако сердце как правило всегда приводит более убедительные по силе своей доводы, нежели разум. Билл подошел к навесному шкафу и открыл дверцу. Достал пузатую керамическую кружку, налил в нее немного зеленого чая с персиком из заварника, добавил воды из чайника. Только осознав, что последний раз грел воду в чайнике после пробуждения, Билл остановился и угрюмо посмотрел в кружку. Чайные листочки кружились в холодной воде почти на самой поверхности. Крепко выругавшись, он вылил непригодное содержимое в раковину, ополоснул посуду. - Соберись, - прошипел он себе самому, будто это должно было мгновенно помочь. Прошло немало лет с того самого дня, а боль была все такой же сильной, будто это произошло вчера. Последний раз он вспоминал дословно разговор с матерью в тот вечер только на приеме у психотерапевта. До этого ему казалось, что это невозможно: начни вспоминать только ту чертову мелодию, и сердце разлетится на миллиарды осколков. Билл покачал головой, словно пытаясь сбросить навязчивое воспоминание. Когда ушел доктор, мама пообещала, что все будет хорошо. Она клялась, что не уйдет и не оставит его, что не причинила бы ему такой боли, будь это единственный возможный выход. И Билл поверил. Но, оказалось, зря: она не сдержала обещания. Навязчивые мысли и воспоминания беспрерывно роились в голове, словно желая окончательно испортить этот важный день. Билл положил левую ладонь на грудь и глубоко вдохнул, чувствуя, как воздух проникает в легкие. - Я справлюсь, - прошептал он, видя через большое панорамное окно, как во двор въезжает черный Alfa Romeo 4C, и растягивая губы в дежурной улыбке. – Справлюсь. Быстро проскочив в фойе, он в последний раз взглянул в зеркало, пригладив волосы и стерев следы тяжелых воспоминаний. Шаги на крыльце заставили его слегка вздрогнуть, как бывало при знакомстве с новыми людьми, однако он улыбнулся еще шире и распахнул дверь.