В шесть вечера

      Август постепенно заканчивается, о чём свидетельствуют пожелтевшие листья на деревьях, пожухлая трава и особый запах осени, витающий в воздухе. Птицы улетают на юг ровными стаями, появляющимися то там, то тут в небе.       Руслана тоскливо наблюдает за проносящимися мимо пейзажами, подперев лицо кулаком. В левое ухо вставлен наушник, из которого играет приглушённая музыка — на тот случай, если кто-то из родителей решит поговорить.       Старая песня про прекрасную жизнь, знакомая ей с детства. Лет в пять она от всей души верила, что это так. Теперь же всё осталось в этих строках…       Жизнь была прекрасна только в песнях и прочих произведениях. Но не в реальности.       На деле, когда она узнала о желании родителей отправить её в интернат, хотелось именно сбежать и спрятаться от всего, что могло давить на неё. Но, привыкши всегда скрывать свои слабые места, свои эмоции, из-за которых её могли посчитать уязвимой, Руслана молча ушла в мысли, за все несколько дней ни разу не перекинувшись с родителями даже одним словом.       Она чувствовала себя преданной.       Почему единственные родные люди в один момент решили поступить с ней так, даже ничего не обсудив?       Ерофеева тяжело вздыхает и кладёт правую ладонь на глаза, прикасаясь большим и средним пальцами к пульсирующим вискам, прячется за рукавом свободой чёрной водолазки. Она опускает руку, водит по чёрным спортивным штанам указательным пальцем, вырисовывая воображаемые узоры.       В машине тихо, даже радио не работает, что лишь накаляет немую обстановку. Слышен шум дороги, треск мелких камней, на которые иногда наезжает их автомобиль.       Владлен Исаакович, сорокачетырёхлетний мужчина с правильными чертами лица, добрыми морщинками вокруг карих глаз, короткими светлыми волосами с сединой у корней, поднимает взгляд, смотрит на дочь через зеркало и на секунду ободряюще вскидывает густые тёмные брови.       Увидевшая это Руслана закатывает глаза цвета лесного ореха и снова отворачивается в сторону окна, скрещивая руки на груди. Она недовольно сдувает длинную блондинистую прядь, упавшую на лицо.       — Лана, не дуйся, — начинает Ксения Андреевна, оборачиваясь. Она дотягивается рукой до колена дочери и хлопает её по нему, привлекая к себе внимание.       — Что? Не дуться? Вы с ума сошли?!       — Просто так нужно было, понимаешь?       Женщина виновато улыбается, распускает светлые волосы по лопатки, собранные чёрным крабиком, и расправляет их.       — Не понимаю!       — Не понимать и не хотеть понять — совершенно разные вещи. Лана, котёнок, есть такое слово «нужно». Мы не сможем постоянно быть рядом, — объясняет Ксения.       — Мам, во-первых, мне уже не пять лет, так что не зови меня так. А во-вторых, почему? Мне кто-нибудь объяснит почему «так нужно было»?       — Рус, ты знаешь, мы часто уезжаем… Так будет легче. И спокойнее, — говорит Владлен, крутя руль.       — Спокойнее? А, то есть, вы мне не доверяете? Спасибо! Огромное вам спасибо! — Руслана хмурится, смотря на родителей. — Даже не знаю, может, поклон вам отвесить?       — Я не это имел в виду… Нам будет спокойнее за тебя.       — И куда вы уедете в этот раз? В Грецию? В Италию, может быть? Хотя… неважно. Главное не забудьте потом открытки отправить. Такие дешёвые, с уродливыми логотипами и идиотскими пейзажами.       — Лана, откуда в тебе столько злости? — разочаровано спрашивает Ксения, играя бровями. — Вот увидишь, тебе там понравится.       — Мне? Там? Понравится? Мам, ты издеваешься?! — возмущается Руслана, ударяя по сидению кулаком. — Вы отправляете меня в ин-тер-нат! Как там вообще может понравиться?!       — Интернат вовсе необязательно должен быть ужасным местом. Это просто школа с возможностью постоянного проживания, вот и всё.       — Тем более, мы выбрали не особо жёсткую школу, Рус. Она довольно современная, — добавляет Владлен, включая поворотник, чтобы завернуть направо. — Когда директор тебе всё это объяснит, ты поймёшь. А если тебе ещё и соседка попадётся хорошая, то ты совсем быстро привыкнешь.       Девушка недоверчиво фыркает, откидываясь на спинку сидения. Она закрывает глаза, мысленно считая от одного до десяти, но это не помогает.       «Соседка, значит? Это какой-то кошмар…» — думает Руслана, цокая языком.       — Я расцениваю это как предательство, — говорит Ерофеева и сжимает зубы от злости и обиды.       — Ла-ана… — тянет Ксения Андреевна, снова оборачиваясь.       — Что «Ла-ана»? — язвит девушка и передразнивает мать.       — Не надо так. Ты сможешь приезжать на каникулы, если захочешь.       — Если захочу? Мам. Ты издеваешься, теперь я в этом не сомневаюсь. Нормальные родители обычно говорят без «сможешь» и без «если захочешь». Я не понимаю, вы меня со счетов сбросили?       — Не говори так, — просит отец в обиженной манере.       — А если так оно и есть? Вы грёбаные предатели, — снова жалуется Руслана.       — Котёнок, не выражайся, — просит Ксения Андреевна, не глядя на неё. Руслана вскидывает брови и закатывает глаза от недовольства. — И не нужно закатывать глаза, — добавляет женщина, хорошо зная особенности поведения дочери.       Она демонстративно вставляет второй наушник в правое ухо и повышает громкость играющей музыки — слушать что-либо дальше девушка не настроена.       Ещё и про какую-то соседку сказали…       Будучи человеком необщительным, Ерофеева точно знала, что в этом интернате ей может понравиться только при условии, что у неё не будет сожителя.       «Мне в жизни для полного счастья только всего этого не хватало…» — мысленно бормочет Лана сквозь поток музыки, застеливший сознание.       В окне автомобиля проносятся здания, цепи магазинов, кафе и кофейни, шашлычные и шаурмячные, магазины одежды и обуви. На время всё это сменяется деревьями, а вскоре появляется аллея, ведущая к воротам большого четырёхэтажного здания из чёрного кирпича. На главном корпусе висят большие часы, показывающие два часа дня. Выглядит так, будто эта школа оказалась здесь по ошибке, а на самом деле должна быть где-нибудь в Англии.       Она опускает взгляд на серебряное кольцо с прямоугольным фианитом на указательном пальце правой руки и прикусывает нижнюю губу, понимая, что в ближайшее время оно будет напоминать ей о доме.       Владлен осторожно припарковывается на парковке у ворот и вытаскивает ключ из замка зажигания. Мужчина оборачивается, смеряет дочь подбадривающим взглядом и говорит:       — Рус, мы приехали. Выходи.       Девушка нехотя вытаскивает из ушей наушники, в который раз закатывает глаза и выходит, резко открывая дверь. Ксения и Владлен взволнованно переглядываются.       — Она привыкнет, не волнуйся. Она у нас сильная, — успокаивает его жена, гладя по тыльной стороне ладони.       Руслана без помощи родителей вытаскивает большой чёрный чемодан из багажника, закрывает его и поднимает взгляд на интернат. Выглядит вполне презентабельно, может, ей здесь даже понравится, но эту мысль Ерофеева предвзято гонит куда подальше.       — Ну, как тебе? — спрашивает отец, подойдя к ней.       — Видно, что было втюхано много денег, — отвечает Руслана.       Она уходит к калитке с чемоданом, после останавливается напротив и растерянно нажимает на верхнюю кнопку, встроенную в панель, висящую сбоку. Калитка открывается, впуская троих на территорию.       Войдя внутрь школы, Лана сразу замечает приятный интерьер в скандинавском стиле, кресла-мешки и столики рядом с ними в холле. Похоже, кто-то, кто обустраивал это здание, хорошо понял выражение «школа — второй дом».       Ксения и Владлен подходят к дочери, осматриваясь. Они уже были здесь, беседовали с директором и персоналом, просматривали общежитие, кабинеты и сад. Именно из-за этих факторов Ерофеевы решили остановиться на этой школе — были уверены, что не сразу, но со временем Руслане здесь понравится.       Повернув голову вправо, девушка замечает высокую, примерно метр восемьдесят — не меньше, женщину, по всей видимости, директрису, с мягкими чертами лица, чёрными коротко постриженными волосами, с одной стороны убранными за ухо, очками формы клабмастер на зелёных глазах, ровным носом, доброй ухмылкой на губах с красной матовой помадой и родинкой справа над верхней губой. Она одета в чёрный деловой костюм и каблуки, прибавляющие ей примерно десять сантиметров.       «Значит, всё-таки метр семьдесят.» — думает про себя Ерофеева, оценивающе прищуривая глаза.       — Добрый день! Ксения, Владлен, — директриса здоровается, пожимает родителям ладони и приветливо смотрит на Лану. — Здравствуй. Ты, наверное, Руслана, да?       — Здравствуйте, — здоровается в ответ девушка и пожимает протянутую ей ладонь. — Да, Руслана. Ерофеева.       — Авдеева Дарья Дмитриевна, приятно познакомиться. Я директор, как ты поняла. Пока прощайся с родителями, а после я проведу тебе экскурсию по школе, заодно покажу твою комнату.       Лана кивает и оборачивается к родителям. Как бы она на них ни злилась, но всё равно обнимает.       — Пока, — говорит Руслана и отстраняется. Она отходит на шаг назад и сжимает ручку чемодана.              Владлен и Ксения улыбаются ей, треплют по светлым волосам и уходят, обещая регулярно звонить и писать ей.       — Так, теперь иди за мной, — весело обращается к ней Дарья Дмитриевна, в предвкушении потирая ладони.              Женщина идёт к большой доске из пробкового дерева на стене слева от входа. На ней висит схема всех четырёх этажей, расписание звонков, правила и график.       — Если вдруг что-то забудешь или запутаешься, то всегда можешь прийти сюда и посмотреть на эту доску, тут всё расписано. Далее… Смотри, в левом коридоре находятся классные комнаты, спортивный зал, актовый зал, библиотека и кабинеты персонала. В правом — комнаты общежития, причём на первых двух этажах комнаты мальчиков, на вторых двух — комнаты девочек. Каждая комната рассчитана на двух человек и имеет одну ванную комнату. На первом этаже, во-он там, в конце, находится кухня, рядом — столовая, а ещё рядом, но чуть подальше, — прачечная. Всё запомнила?       — Да, думаю…       — Прекрасно! Остались правила… Школа у нас нестрогая, прямо как второй дом, так что определённую форму надевать необязательно — достаточно соблюдать офисный стиль. Гулять в саду и по коридорам можно круглосуточно, вход на кухню тоже доступен круглосуточно, специально, если кому-то из учащихся захочется пить, например. Что ещё, что ещё?.. Выходить за пределы, в город, в том числе, можно с семи утра до девяти вечера, но только предупредив директора по безопасности, ответственного за класс учителя или меня. Если позвонят и скажут вернуться, то лучше сразу послушать. В противном случае могут быть проблемы.       — А как найти этого… директора по безопасности?       — Во-от в этом кабинете, тут написано, так что не перепутаешь, — отвечает Дарья Дмитриевна и показывает на дверь справа от себя. На ней висит белая табличка с чёрной надписью «Директор по безопасности», а снизу то же самое, но написанное рельефным шрифтом Брайля. — Завтра будет готов твой пропуск, так что тебе потребуется зайти ко мне. Мой кабинет здесь же. Теперь иди за мной.       Они поднимаются на третий этаж, встречающий их уютной гостиной напротив лестницы. Посередине лежит белый пушистый ковёр, на нём несколько кресел-мешков жëлтого, оранжевого и, неожиданно, серого цветов. На стенах висят современные картины и пока выключенный телевизор.       — Здесь можно проводить время, если захочется. На каждом этаже по двадцать комнат. Таким образом, здесь постоянно проживает сто шестьдесят учеников от четырнадцати до семнадцати лет, считая тебя. Вот твой ключ, располагайся.       — Постойте… А что насчёт классов? То есть, сколько здесь параллелей?       — Две. «А» и «Б». Два восьмых, два девятых, два десятых и два одиннадцатых. В каждом классе ровно по двадцать человек.       «Всего по двадцать? И на том спасибо.» — думает Руслана, вспоминая свою предыдущую школу, в которой было по тридцать-сорок человек в одном классе.       Авдеева лучезарно улыбается ей, желает удачи и спускается вниз. Лана остаётся на этаже в полном одиночестве, вертя ключ в руке. Простой серебристый ключ с аккуратно выведенным на нём числом. Пятьдесят шесть.       Лана находит нужную дверь, открывает её и замирает, осознавая, что будет жить здесь не одна с первого же дня…       Сама по себе комната белая, будто её забыли раскрасить, и разделена на две половины, одна из которых пуста, а другая — обжита другой девушкой. На белых стенах справа висят цветастые картинки с надписями и рисунками в нынче популярном стиле инди-кид, на кровати с белым постельным бельём и покрывалом лежит жëлто-розово-оранжевая плюшевая корова, на полке над кроватью стоят расписанные прозрачные диски на специальных ножках, игрушечные Гудетама, Рилаккума и, неожиданно, Винни-Пух и снежный шаг с Бранденбургскими воротами внутри.       На рабочем столе, расположенном напротив кровати и справа от входа, расставлены письменные принадлежности, тетради, учебники, на середине заряжается чёрный ноутбук в прозрачном чехле с пёстрыми стикерами в виде зелёных динозавров, белых медведей, котов с непонятными надписями на китайском или японском языке — Руслана не заметила никакой разницы.       Между кроватью и столом находится дверь в ванную. Напротив неё, только слева, стоит вместительный шкаф, поделённый на две части. По бокам от обеих кроватей рядом друг с другом располагаются прикроватные тумбочки. На той, что справа, стоит маленький кактус в раскрашенном в красный глиняном горшочке с наклеенными на них пластиковыми глазами, рядом лежит недочитанный (это Руслана определила по закладкам, оставленным на двух третях книги) «Гарри Поттер и Орден Феникса».       Ерофеева падает на кровать слева, шумно выдыхая, и молча смотрит в потолок, пытаясь представить себе соседку. Вероятно, она очень разговорчивая, любит читать фэнтези, возможно, что даже рисует, немного инфантильна и, судя по японским маскотам на полке, может быть помешана на стране восходящего солнца, только томов манги не хватает. А шар с Бранденбургскими воротами? Наверное, как-то связана с Германией.       Такие выводы девушка делает насчёт характера сожительницы, однако вопрос её интеллекта оставляет нетронутым. О чём угодно, но об умственных способностях людей Руслана не зная не судила никогда.       Одно Лана понимала точно. Она уживëтся с этой девушкой только в том случае, если та не будет к ней лезть. Почему-то мысль о том, что от неё здесь не отстанут, особенно раздражала.       Девушка смотрит на стоящий рядом чемодан с недовольством, кладёт его на пол и раскрывает, доставая из него вещи.       — Если бы не родители, то не пришлось бы сейчас заниматься этой ахинеей… — бурчит Руслана, открывая свою половину шкафа.       Ерофеева всё ещё злится на Владлена и Ксению за их спонтанное и идиотское, как считала сама Лана, решение.       Она раскладывает по полкам одежду преимущественно чёрных, белых и коричневых цветов. Иногда встречается бежевая, например, костюм из пиджака и шорт, вязанная жилетка и брюки. Закончив с вещами, переключается на обустройство своей половины комнаты.       Ерофеева ставит на полку несколько книг из разряда классики, особенно много среди них Достоевского и Гоголя. На тумбочку она кладёт провод от вставленной в розетку зарядки для телефона, сам телефон, электронные часы с таймером и будильником и маленькое искусственное растение, которое всегда стояло на тумбочке дома.       Стол Руслана вниманием не обделяет и ставит на него простой чёрный ноутбук, белую плетëнную корзинку из металла для письменных принадлежностей, всё остальное кладёт в выдвижные ящики всё той же прикроватной тумбочки. Чемодан она запихивает в выдвижную полку под кроватью и задвигает её.       Осматриваясь, Ерофеева падает на деревянный стул у рабочего стола и по привычке скрещивает руки на груди, наслаждаясь тишиной, как вдруг в коридоре раздаются приближающиеся к комнате шаги. Кто-то опускает ручку и входит внутрь, закрывая за собой дверь.       Руслана быстро поворачивает голову и встречается взглядом со своей, по всей видимости, соседкой.       Глаза у неё, стоит признать, красивые, с длинными чëрными ресницами, тëмно-серые, но есть в них что-то и от синего, из-за чего пару секунд Ерофеева не может перестать смотреть, но после прикрывает глаза и быстро моргает несколько раз. Кожа бледная, с лёгким румянцем на щеках и носу. Черты лица мягкие, на губах весёлая улыбка. Волосы каштановые, по лопатки, почти той же длины, что и у Русланы. Одета она просто: белые конверсы с вышитыми самостоятельно подсолнухами вокруг логотипа, бежевые подвёрнутые брюки и большая белая футболка с воротником, как у рубашки. На шее висит серебряное колье с бабочкой, а на безымянном пальце левой руки блестит в свете солнца тонкое кольцо из серебра с адуляром или, как его ещё называют, лунным камнем.       Девушка смотрит на Руслану сперва озадачено, затем улыбается и говорит, протягивая ладонь для рукопожатия:       — Привет. Ника. Нейман Александровна, если это важно. Очень приятно.       — Руслана. Взаимно, — отвечает Ерофеева, пожимая хрупкую тёплую ладонь.       — Похоже, мы теперь живём вместе, — замечает она, оглядываясь.       — Угу… — соглашается Лана, опуская незаинтересованный взгляд в пол, на котором лежит белый ковёр. — Когда ты приехала?       — Буквально часа четыре назад… В общем, утром. А ты? Минут пятнадцать-двадцать назад?       Руслана кивает, подходя к большому окну, прикрытому светлыми шторами. Она отодвигает их с одной стороны и смотрит на сад, вид на который открывается из комнаты. В нём видно множество растений, в числе которых большой дуб по центру, вокруг него — деревья поменьше, различные ровно постриженные кусты и цветы, которые совсем скоро засохнут и вновь явят себя народу только весной. Чуть подальше стоят турники и качели.       — Да…       — И почему тебя сюда отправили? — интересуется Ника, садясь на край своей кровати. Она обнимает плюшевую корову и улыбается шире.       Руслана переводит взгляд на девушку, вопрошающе вскидывая светлые брови.       — Что, прости?       Нейман по-доброму усмехается, вставая с кровати, оставляя на ней корову и подходя ближе.       — Ну… у моей мамы, например, работа такая, что ей приходится регулярно приезжать и уезжать. Вот она и решила, что так будет лучше. А у тебя что?       — Без понятия, мои сами всё решили. Хотя… они постоянно куда-то уезжают, только меня с собой не берут. Чëрт их знает, что в этом году им в голову ударило…       — Да уж… Чем планируешь заняться?       — Прогуляюсь, думаю, — предполагает Руслана и водит по короткому подоконнику кончиком указательного пальца, проводя невидимую полосу. — Прости, а где ты была всё это время?       — Осматривалась. Послезавтра тут будет больше людей… Знаешь, это как приходить в обычную школу за час до уроков, пока ещё темно и почти никого нет. Только… мы в интернате тридцатого августа.       — Действительно. Не такая уж и большая разница, — с сарказмом замечает Ерофеева и ухмыляется, отворачиваясь от Ники в сторону окна. Она смотрит на качели и направляется к двери. — Я пойду.       Нейман кивает и смотрит уходящей соседке вслед с тенью разочарования в глазах. Будучи человеком проницательным, иначе говоря, эмпатом, Ника хорошо понимала настроения людей вокруг, их чувства и эмоции, потому точно могла сказать, что Лана в данный момент не горела желанием общаться.       — Это легко исправить… — проговаривает Нейман и ложится на кровать, складывая руки за голову и хитро улыбаясь.

***

      Руслана выходит в пустой коридор, смотрит налево, после — направо, будто не выходит из комнаты, а готовится перейти оживлённое шоссе. Она быстро идёт к лестнице и спускается на первый этаж, ни с кем, к её счастью, не пересекаясь.       Напротив входа в здание расположены практически прозрачные, за исключением деталей из дерева и металла, двери, ведущие на задний двор. Ерофеева открывает их и выходит, осматриваясь. Снова никого.       Вспоминая про качели, Руслана сворачивает налево и идёт к ним по дорожке, по краям которой уже лежат пожелтевшие и свернувшиеся в трубочки от сухости листья.       Наконец впереди показываются двойные деревянные качели.       «Почти такие же, как и дома.» — замечает Лана, подходя к ним. Она садится на те, что справа, обхватывает руками ручки и медленно раскачивается.       Ерофеева запрокидывает голову, глядя в небо. Августовское солнце светит ярко, слепит глаза, но более почти не греет. Волосы попадают в лицо, потому Руслана останавливается, упираясь ногами в асфальт на площадке, достаёт чёрную шëлковую резинку из кармана штанов, зажимает её в зубах и собирает волосы в хвост.       Девушка молча прижимается виском к холодной железной ручке и вздыхает, глядя перед собой невидящим взглядом.       Становится тошно от мысли, что ещё девять месяцев в году ей придётся засыпать и просыпаться в этом здании, поворачивая голову вправо видеть не окно, как дома, а соседку по комнате, гулять по саду не в одиночестве, а обязательно встретившись с кем-то… Вот и теперь её своеобразную идиллию кто-то нарушает.       Шаги раздались слева. Лана подняла голову и посмотрела в сторону, сквозь листву деревьев вылавливая чьи-то белые волосы. Наконец незнакомец вышел к ней.       Им оказался достаточно высокий парень с острыми чертами лица, выраженными скулами, расслабленным голубым взглядом, тëмными бровями, вскинутыми в приятном удивлении, и улыбкой на розовых губах. Волосы белые, но по тёмным корням быстро становится ясно, что этот цвет не является натуральным.       В правом ухе девушка замечает небольшую серебряную серьгу в виде креста, а в левом — серебряный гвоздик с камнем.       Он одет практически так же, как и Руслана. Водолазки почти одинаковые, только вместо спортивных штанов брюки, вместо чёрных ботинок челси — чёрные кеды.       Парень подходит ближе, поправляя ворот водолазки, и садится на соседние качели, глядя на Ерофееву.       — Привет, — здоровается он и машет рукой. — Не возражаешь, если я посижу тут немного?       — Нет, — отвечает девушка, пожимая плечами. Она вновь опускает взгляд вниз, не желая ни на кого смотреть.       — Я Рома, — представляется Воробьёв, отвлечённо поднимая глаза в небо. По нему медленно плывут тяжёлые кучевые облака, формой напоминающие айсберги.       — Руслана, — представляется в свою очередь Ерофеева, пиная ногой маленький камень.       На пару секунд между ними устанавливается гробовая тишина, которую нарушают лишь птицы своим пением и шелест листьев на ветру.       — Какой класс? — спрашивает Роман.       — Десятый «Б». А у тебя?       — Ну, значит, мы одноклассники. Тоже там.       — И почему ты здесь? — вдруг интересуется Лана, снова раскачиваясь.       — Да так, в целом… по той же причине, что и большинство.       — И какая же причина у этого большинства? — уточняет Ерофеева, сводя брови к переносице почти под прямым углом.       — Родители, которые не могут быть рядом, или просто хотят, чтобы их чадо приспособилось к самостоятельной жизни. А есть те, от кого они просто устали. У меня, например, с отцом так.       — Серьёзно?       — Ага. Он просто за завтраком мне однажды сказал, что меня надо куда-нибудь сплавить. А я и не против, так даже лучше. Что насчёт тебя?       Руслана устало вздыхает, останавливаясь. Она снова упирается ногами в асфальт и опускает руки. Девушка роняет голову на левую ладонь и приглушённо говорит:       — Я не знаю…       — Как это не знаешь? Они не объяснили? — удивляется Рома, поворачивая голову в её сторону.       — Сказали, что им так будет спокойнее. И что так нужно было… Кажется, они скорее от меня устали, чем хотели чему-то этим научить.       — Рус, — обращается к ней Рома с некоторым сочувствием, — не хотелось бы тебя расстраивать, но, кажется так и есть. Может быть…       — Какое «может быть»? Это так… Если бы они от меня не устали, то не уезжали бы куда-нибудь именно на каникулы.       Ерофеева подавленно вздыхает и поджимает губы, поднимая голову. Она отводит взгляд в сторону, складывая пальцы на руках в замок.       — Ладно, я пойду. Рада была познакомиться, Снежок, — прощается Лана, вставая с качелей.       — Взаимно, — отвечает Роман, улыбаясь ей во все зубы.       На белоснежную макушку падает сухой коричнево-оранжевый дубовый лист, и Руслана тихо смеётся, пряча руки в карманы. Она уходит, глядя под ноги.