Вопреки чести

Лорке не поместили обратно в сон, по его же просьбе. Судьба легиона вершилась на глазах, но ему оставалось лишь следить за вокс-коммуникациями из своего ангара, с тяжестью на сердцах наблюдать, как братья идут друг против друга ради милости отца. Как Ангрон лично отдает приказ идти в атаку на отряд Пожирателей Миров, разрывает тела собственных сыновей жестокими ударами и не проявляет милосердия ни к одному из них. Лорке вспомнил те минуты ликования, с которым Гончие Войны встречали своего примарха. Нынешнее зрелище причиняло ему немыслимую боль, заставляло искать в своей мудрости ответы: почему это происходит? Какая сила вмешалась в историю славного легиона, что обрекло его на безумие и деградацию? Чем они заслужили бессмысленное братоубийство? И чем дольше дредноут вдумывался, тем больше осознавал, что виной всему примарх. Ему до последнего не хотелось признавать, в какое чудовище Гвозди превратили его генетического отца, каким монстром оказался Ангрон и какую страшную судьбу он выбрал собственному легиону. Шок перерос в скорбь, скорбь — в гнев, гнев — в ярость, с которой дредноут нанёс сильный удар металлической рукой в стену и проломил её насквозь. Это был немой крик боли, которую Лорке не мог выразить кому-либо, кроме Маго. Он отдал ему своё тело, чтобы тот ощутил в последние часы жизни то блаженство, которое отняла у него война, но это никак не могло предотвратить катастрофы, в которую ввязался храбрый и принципиальный центурион. Лорке наносит ещё один удар, в надежде утопить горечь утраты и скорбь в ярости, однако стена — единственное, на что он может обрушить её. Он заперт в этом саркофаге, одинок и покинут собственными братьями. Сегодня, он стал напоминанием, тенью былого величия легиона Гончих Войны. Покинутым и покрытым мхом памятником эпохи, когда легионеры держались друг друга и не бегали вслепую за одобрением примарха.

***

Эхо тяжелых и быстрых шагов терялось в длинных коридорах «Завоевателя», сопровождаемое лязгом керамитовых сабатонов о металлический пол и влажным плеском капающей на пол крови. Объятые ужасом, слуги и матросы разбегались по углам, давая дорогу чудовищу, что шагало по коридору. Цепной топор разорвал несколько тел сервиторов, что не успели скрыться с пути Астартес. Бело-голубая броня, хаотично залитая багровым окрасом в пылу битвы, принимала тусклый свет ламп технического коридора, настолько узкого, что тень, отбрасываемая десантником, простиралась далеко вперёд или окружала его мрачным ореолом, смешиваясь с прочими тенями вокруг. Грубым ударом он открыл дверь в ангар дредноута, затем замедлил шаг и вошёл внутрь. Лорке опустил окуляры шлема на незваного гостя, смерив его взглядом. Через поврежденный вокс-передатчик в шлеме Кхарна раздалась его хриплая усмешка. Он поднял над полом голову мужчины, от которой свисал позвоночник. В изуродованных ранами чертах лица мёртвого Лорке сразу узнал Маго. В его рту было что-то окровавленное, а позвоночник был обтянут грубо вырезанным куском мяса. Швырнув голову на пол, Кхарн встал напротив Лорке, позволяя ему рассмотреть товарища получше. Дредноуту был неведом страх, но жестокость центуриона восьмой роты поразила даже его: член Маго был небрежно отпилен зубьями топора и затолкнут в рот мертвецу, а на позвоночник была нанизана его прямая кишка, которую, судя по покрытой кровью руке, Кхарн вырвал собственноручно. Убийца не снимал шлема, и по мелким судорогам, с которыми двигались его пальцы на древке топора Лорке понял, как действуют на него Гвозди Мясника. Это был конец легиона, конец истории братства, которым Гончие Войны так дорожили. Кхарн не произнёс ни слова и, не дождавшись, когда Лорке проявит хоть какую-то реакцию, ушёл из отсека. —  Мерзость. — скрежещущим голосом напоследок говорит он через плечо, прежде чем двери закрываются за ним.