Король-техночародей и его убийца

«Если выберусь живой, — думала внучка и племянница роханских королей Эовин, бессильно болтаясь в грубых лапах головой вниз, — накажу всем родственникам, друзьям и потомкам, чтоб никогда, никогда не слушали Митрандира и сажали детей на цепь!» А как все хорошо начиналось… Трое суток назад. Ночь для побега выдалась прекрасной — теплой, но темной. Узенький серп месяца то и дело скрывался за облаками, и одинокий всадник на быстром коне легко мог бы затеряться на равнине. Особенно если копыта неподкованного коня обмотать тряпками. Роханцы подковывали коней, только когда наступала пора переводить их из вольных табунов в войско или на работы вроде вспашки, перевозки. Роханские кони славились крепкими копытами, поэтому когда Эовин решила красть жеребца, то сразу решила, что берет без подков. Ее самую чуточку мучила совесть, но она успокаивала себя тем, что в дальнейшем уведенного коня просто впишут в ее приданое (или долю наследства, если она никогда не выйдет замуж). В конце концов, хоть она на словах и была первой невестой Рохана, на деле у нее ничего не было своего. Драгоценности матери хранились под замком у Теодена (если Грима Гнилоуст не продал тишком), и даже новое платье приходилось выпрашивать у управляющего дворцовыми запасами. Так что Эовин напустила на себя самый независимый вид и, тайком вернувшись с курганов предков, сходила на дворцовую кухню за сухарями, чтобы набрать себе целый мешок. На робкий вопрос поварихи, зачем столько, рыкнула, что дядюшка велел поправляться и жрать ночами. В спальне она сложила в кошель все сбереженные монеты — несколько лет ей дядюшка выдавал на ленты, а она вместо этого собирала и распихивала по тайникам, иногда покупая через доверенного слугу новые стрелы и тетивы к луку. Лук еще лет в двенадцать унесла из арсенала под предлогом гравировку перерисовать, так и не вернула. Эовин вздохнула: ей показалось, что к благородной миссии уничтожить главного назгула она готовилась всю жизнь, и другой судьбы у нее нет. Не нарядят ее в алое платье невесты, не наденет ей красивый воин на руку венчальный браслет, не напьется дядюшка на радостях вдребадан… Но чего жалеть — решение принято! Воду в маленький козий бурдюк она перелила из кувшина для умывания. Суровые роханские воины воду не кипятят, и она не будет. Итак, у нее есть мужская одежда, даже с сапогами по размеру, есть еда и вода, есть оружие — лук со стрелами и кинжал арнорской работы (брат подарил). Еще по мелочи нужно взять горькой настойки для живота, бинты, иголку, нитку, кусочки хлопка (пригодится через месяц) и водки, раны промывать. Водки во всем дворце было хоть залейся, даже Эовин держала графинчик для дядюшки, при том что за всю жизнь он заходил к ней лишь пару раз, и то по ошибке. Итак, нет карты и коня. С конем она сейчас разберется, а за картой нужно спуститься из своей горницы в покои брата. Он никогда не запирает двери, уходя в рейд. В комнатах брата пахло вонючим заморским табаком и пролитым вином, а еще немного ношеными портянками, на кровати вперемежку валялись оружие и женское исподнее (рваное). Эовин при свете свечи долго рылась на столе, заваленном рваными свитками с историческими хрониками, где брат пририсовывал на полях похабень всякую, типа Минтрандир трахает лориенскую ведьму посохом, а еще учетными книгами, где брат писал «гнилоуст вор», «гнилоуста повесить», «гнилоуста сварим на разбавленом масле пусть мучаеца сука». Толку-то с этих записюлек? Дядюшка Гриме доверяет как себе — столько вместе выпито, собутыльник врать не будет, не то что Эомер, который, по словам Гримы, спит и видит на престол сесть. Эомер, может, и подумывал порой всякое, глядя на развал в армии, даже один раз признался своей сестренке Эовин в этом по пьяни (похоже, пить — это у них наследственное). Но слишком дружил с наследником Теодредом, чтоб посягать на трон всерьез. Итак, карта нашлась, и даже с пометками братца, вроде «суда не соваца орочьи патрули» и «здес не ебаца — борщевик». Осталось отрезать косу и украсть коня. Вернувшись к себе в комнату, Эовин задвинула засов, приставила для верности к двери скамью, задернула занавески на окне и достала из-под кровати «вечную лампу». Такие иногда контрабандой протаскивали в Рохан торговцы с того берега Великой реки. Лампа напоминала рукоять ножа, из неизвестного черного материала с красивой гравировкой. Нажмешь на рычажок сбоку — из рукояти появляется луч света. Нажмешь еще раз — гаснет. Такие штуки порой находили у погибших орков и харадримов и продавали на сторону. Именно эта досталась Эовин почти даром, так как торговец не смог вывести с бока гравировку на мордорском наречии, которая неизвестно что значила. Однако продувной торгаш клялся, что черной магии в лампе ни на грош, и скорее всего, так и было — иначе Минтрандир бы почуял через три этажа. Немного подумав, Эовин решила взять эту штуку с собой, хоть сильно рисковала. Если попадется своим патрулям, а не орочьим, и ее не узнают, то за «черную вещицу» вполне могут казнить, не разбираясь. Но риск дело благородное, кто не рискует, тот не завалит главного назгула. Эовин разделась, при бледном свете волшебной лампы оглядела себя. Слишком высокая и костлявая для красивой женщины, слишком слабая для воина, и космы эти рыжие еще, и веснушки, причем не только на носу, но по щекам, плечам и чуть ли не до пупа. Фу! Ну хоть не жалко будет ни одному воину, если сгинет. Так, братцу чуток. Братец ее тайком научил стрелять, ножом обороняться. Дал однажды подержать тяжеленный меч и даже показал пару приемов, но сказал, что Эовин слабая, как парень-недокормыш, и поэтому с мечом нужно каждый день упражняться, а дядя не позволит, так что забудь, дорогая сестрица, и бла-бла-бла. Вот он удивится, когда узнает, что Эовин назгула смогла победить. Если узнает… Эовин решительно тряхнула головой, наклонилась и отрезала косу, затем глянула на себя в начищенный медный тазик. Волосы жалко свисали вокруг ушей, а ее девчоночью натуру выдавали длинные ресницы. Пришлось искать рукодельные ножницы и резать ресницы тоже. Затем Эовин плотно обвязала маленькую грудь куском полотна (да уж, с сиськами как у Мэонин за назгулом не погоняешься, хоть все мужики шеи выворачивают вслед той), натянула штаны, аккуратно намотала портянки. Хлопнула себя по лбу и положила запасные портянки и чистую рубашку в тючок. Рубашку похуже и кафтанчик на себя надела, опоясалась, сапоги примерила — по ноге, не зря утащила. И сверху короткий плащ с капюшоном. На пояс нож, волшебную лампу за пазуху, а за спину мешок с вещами, бурдюк с водой и лук со стрелами в колчане. Шагнула к окну и остановилась. Не следует ей в мужском виде из окна спальни вылезать, подумают, что у Эовин любовник завелся от отчаяния. Хочется остаться в памяти героиней-девственницей, а не вот это все… Так что пришлось отодвигать скамью, отпирать дверь и, обмирая, красться по коридору до отхожего места. Попутно почему-то вспомнилось, что в детстве, только дорвавшись до книг, Эовин была уверена: исторические герои не носили одежды и не ходили в сортир. Не написано же, что Исильдур как следует посидел на королевском горшке, натянул штаны и только потом пошел с Сауроном воевать? Значит, на горшок ему было вообще не надо и шел он голым. Теодред ее, помнится, знатно высмеял и снисходительно объяснил (когда она его со злости укусила за ногу), что не все попадает в летописи, а только самое важное. Так что ходил Исильдур в сортир, и эльфы ходят. Не ходят только злые Саурон и назгулы, потому что, во-первых, и так из говна состоят, а во-вторых, неживые и кушать, а значит меняться с природой отходами, им не надо. Воспоминания отвлекли от запаха, пока Эовин перелезала через деревянное резное седалище к маленькому окошку позади, сделанному для проветривания. Охранники дворца всегда пробегали мимо этой башенки быстро, чтоб на голову ничего не вылилось или, того хуже, упало (хотя если верить приметам, такой конфуз был к прибытку). Так что Эовин незамеченной вылезла, ни разу не застряв (а грудастая и задастая Мэонин бы застряла дважды). И по стеночке добралась до придворцовых огородов, за которыми уже начинались пастбища. Ее снова охватили сомнения, ведь украсть коня у роханцев было худшим преступлением, чем украсть золото или жену. Эовин утешала себя тем, что их великий предок, легендарный Отрок Эол, тоже крал коней, хоть в одобренные исторические хроники это не попало. Но свои-то знали… Честно говоря, любой дурак из роханцев смог бы влезть на пастбище и подманить в темноте морковкой нужного коня (морковку Эовин притырила у спящего конюха). Проблемой было только отсутствие сбруи — незаметно на себе седло унести она не смогла. Но разве Эовин не потомок гордых роханцев, которые, как эльфы, могут обойтись без стремян и уздечки? По дороге что-то придумает. А запасную рубашечку пришлось пустить на обмотки для копыт. Дальше она просто вскочила на спину серому в яблоках жеребцу и пнула его каблуками. Тот — молодой и не привыкший к дисциплине — оскорбленно заржал и прянул вперед так, что Эовин едва не свалилась, а еще уронила лук со стрелами, но не уронила сухари. Прекрасна дикая скачка в подлунном мире. Ветер бьет в лицо, конь подбрасывает на заднице, месяц ненадолго выныривает из-за туч, чтоб тени на земле были страшнее, а еще где-то, кажется, воют волки… или не волки. И все равно Эовин охватил дикий восторг. Свобода, наконец-то, впервые в жизни! Она сама выбрала свою судьбу, сама несется навстречу приключениям, сможет посмотреть мир… хоть немного, перед тем как исполнит свое предназначение! Пастбище тем временем сменилось лугом, холодный ветер с запада подул сильнее, и травяное море, достающее коню до брюха, а временами и до груди, волновалось под порывами, как настоящий океан. Жеребчик остановился, встряхнулся. Эовин попробовала определить по звездам направление и время. По всему выходило, что скакать ей вперед, забирая чуть влево, чтобы побыстрее пересечь земли Восточной марки Рохана и добраться до реки Энтова колыбель. Там надо найти лодку, плот… все что угодно, что выдержит ее и коня. Может, еще еды приобрести… или наловить… Сама Эовин дальше этой реки не бывала, но знала, что если плыть по воде (как путешествовали многие торговцы), то в дельте Энтовой купели найдется много рыбацких деревень, есть где остановиться на ночлег и купить хлеба. А дальше… Пока Эовин раздумывала, конь уже шагом прогулялся чуть дальше (и не в нужную ей сторону), остывая, нашел родник и приложился, а потом стал щипать траву. — Назову тебя Упрямый, — сообщила ему Эовин, разворачивая карту и пытаясь разглядеть пометки Эомера. Краткая пометка у дельты реки гласила: «рыбаки мудаки». Но к чему это относилось, к характеру тамошних жителей или каким-то противозаконным их делишкам, каракули братца поведать не могли. Эовин вздохнула. Она наметила себе путь до чудовищной черной крепости Минас Моргул и не намерена была отступать. Но, возможно, коня придется отпустить и плыть по воде до самых назгулов. — Вперед, — снова пихнула она каблуками коня. Тот заплясал, как бы демонстрируя, что ему нужно не одно имя «Упрямый», а целый титул «Наглая скотина», но Эовин не зря с детства верхом ездила. Так что довольно скоро конь уже скакал куда нужно, по велению хозяйки держась подальше от поселений, разбросанных по травяному морю тут и там, а сама Эовин старалась не думать, что в это самое время верховный назгул может лететь над ней на какой-нибудь особо мерзкой крылатой твари и злорадно хохотать. Так прошел остаток ночи. Утром Эовин нашла заросли кустов («ебаца можно жрать нечего», сообщила карта). Там она ремнем стреножила своего Наглого Скотину, напилась воды, наелась сухарей и завалилась спать. Днем в самую жару пришлось встать и отвести напиться Скотину (пресветлые Валар, как прилипла гадкая кличка!), хотя еще непонятно, кто кого вел: роханские кони умели сами отыскивать небольшие родники и ручейки. Заодно напилась сама и наполнила бурдюк. А вот сухарей решила есть поменьше, пока не достанет еще провизии. В унылой скачке прошло еще двое суток. Эовин спала, пила, скакала и худела на сухарях. Деревни остались позади, трава стала пониже, в воздухе чувствовался запах влаги. Наконец стали попадаться купы такого ужасного растения, как Борщевик Мордорский. А это значит, что влияние Тени на мир растет. Ну и что река близко, конечно. Не наткнуться бы на патрули. Говорят, что Саурон вывел борщевик не из зловредности, а чтоб кормить своих тварей, но провел сам себя. Растение вырастало ростом с энта (по крайней мере если верить легендам про энтов), отличалось крайней ядовитостью, жгучестью и уникальной живучестью. Сколько его ни рубили, ни палили — тысячи семян все равно уносил ветер и все начиналось заново следующим летом. Когда-то Борщевик Мордорский рос между Гиблыми болотами и Андуином, а теперь мало того что на крыльях ветра переправился через Великую реку, так еще и до Энтовой купели добрался и прекрасно себя чувствовал. Сошли на землю сумерки, в разрывах облаков замерцали звезды. Новолуние. Что-то обеспокоило Эовин. Она остановила коня, покрутилась, изо всех сил напрягая зрение. Скотина нервно приплясывал на месте, тоже чувствуя что-то нехорошее. Впереди — у самого горизонта, шевелились какие-то темные пятна. Нечто темнее самой темноты, но иногда там что-то бледно мерцало, словно пятна на гнилушечном дереве (такие росли на склонах Зеленой горы, у подножия которой раскинулась столица Рохана Эдорас). Эовин решительно повернула коня вправо. Река, судя по карте, слегка поворачивает навстречу рохиррим, прежде чем разбежаться сетью протоков перед тем, как влиться в воды Великого Андуина. Так что Эовин потеряет не более дня пути… Скотина немного поупрямился, затем понесся стрелой. Но шевелящихся на горизонте пятен и зеленоватого свечения стало только больше. Эовин до рези в глазах глядела на них, пытаясь разобрать, кто это, и вдруг налетевший северо-восточный ветер донес волну резкого, какого-то алхимического запаха. Пахло так, будто кто-то тушил костер струей мочи. «Орки! — Эовин едва не свалилась с коня от ужаса. — Братец говорил, что они воняют, ни с чем не перепутаешь». К сожалению, Скотина тоже почуял. Он сначала ускорился, потом встал на дыбы и замолотил копытами, наконец скакнул вперед и снова понесся, метаясь из стороны в сторону, будто обладал разумом и ожидал ливня черных стрел. Орки были по левую руку Эовин и медленно приближались, зато впереди появился Борщевик Мордорский, который рос здесь полукругом, и глупый конь нес ее навстречу жгучей слепоте и вечному уродству. Эовин уперлась в бока коня каблуками, ухватила его за гриву и попыталась если не остановить, то хотя бы повернуть назад, домой. Однако добилась только того, что Скотина встал на дыбы и уж на этот раз сбросил ее наземь. А потом только серый в яблоках призрак мелькнул над ней, и сердитое ржание быстро стихло вдали. Удар выбил из нее весь дух, Эовин даже на миг потеряла всякое ощущение, где находится. Когда она, пытаясь не стонать, приподнялась, к ней из тьмы протянулись десятки кривых уродливых лап, и в глаза ударил болезненно яркий луч такой же «вечной» лампы, как и у нее за пазухой. Кто-то, кажется, на кого-то рыкнул, но слов было не разобрать. Не язык, а пердеж и бурчание в животе на слух! Эовин попыталась вытащить кинжал, но тыкать наугад в толстые шкуры орков было бесполезно: оружие отобрали вместе с остальными вещами, на голову сеть накинули и потащили куда-то в безлунную ночь. Надо было остаться дома!