Король-техночародей и его убийца

В одной черной-черной стране под названием Мордор была черно-зеленая крепость Минас Моргул, а в ней злой черный властелин распорядился устроить тюремные камеры-пыточные для смертников. Эти камеры были овеяны ореолом ужаса благодаря страшным рассказам, которые передавались из уст в уста эльфами. Откуда эльфы узнали, как содержат пленников в Минас Моргуле, если выживших не осталось, история умалчивает. Великий бюрократ и не менее великий волшебник Саруман не преминул бы заметить, что крепость Минас Моргул, когда-то принадлежавшая Гондору, до сих пор формально не входила в административные границы Мордора, и гондорские картографы просто штриховали эти области черным. Но Сарумана тут нет, посему продолжим. Итак, в ужасно сухой и возмутительно прохладной тюремной камере номер восемь с функциями пыточной и душевой царила пугающая тишина и работали запрещенный кондиционер и коварная видеокамера. Стороннему наблюдателю видео бы показало, что на узкой, слегка разболтанной тюремной койке полулежал высоченный мужчина. Ноги торчали с одного краю, голова свешивалась с другого. Каждый эльф, поглядев видеозапись, сказал бы, что это издевательство — такие неудобные ложа. Мало того что без инкрустаций и шелковых простыней, так еще и короткие. Но на самом деле видео просто не передавало истинных параметров мужчины — а там были чуть ли не все восемь футов от ступней сорок шестого размера до нечеловеческих ушей (круглый верх, но без мочки. Ни эльф, ни орк, ни человек такими ушами похвастаться бы не могли). Длинные красно-рыжие волосы, слипшиеся и потемневшие от пота, небрежно были собраны в хвост, одежда мятая и в пятнах, ботинок из драконьей кожи заляпан грязью, а второго нет на ноге. И щетина этак трехдневная. Мужчина лежал на койке без движения уже много часов. Ужасная тишина ужасной тюремной камеры Минас Моргула была прервана не менее ужасным лязгом. Как оказалось, это орки втолкнули в каменный мешок парнишку: худого, нескладного и трясущегося, с медно-рыжими вихрами, которые, видимо, стригли чуть ли не ржавым топором. Тут здоровенный мужчина приподнялся на локтях и застонал. — Вам больно? — проблеял мальчишка писклявым голосом и рыпнулся было к койке, но мужчина остановил его повелительным жестом. Внимательный читатель, который в курсе попыток Ангмарца научно-популярно описать предысторию «Войны колец», а также читал про похождения Эовин, уже догадался, что парнишка-то ненастоящий. Но не спеши, читатель, закатывать глаза и отворачиваться со звуками презрения, дескать, не верю я вашим сюжетным поворотам. Обещаем, что глупый маскарад не одурачит злыдней, а только раззадорит! Вернемся на три минуты назад во времени, когда Эовин поклялась себе, что если выживет, никогда и никому не расскажет, как проходил ее путь в Сердце Тьмы и Пучину Ужаса (то есть крепость Минас Моргул, но если что, это официально утвержденные эльфийские синонимы для летописцев). Нет, орки ее не били, не насильничали, не оскорбляли (наверное, поскольку понять их булькающе-хрюкающий язык под силу лишь назгулам). Но, во-первых, обыскали и отобрали все, что нашли (кроме карты и то случайно), оставив только портки и рубаху (а без ремня штаны сваливались, так что три попытки побега закончились быстро и бесславно). Во-вторых, при обыске орки установили, что парню не хватает чего-то важного, а кое-что наоборот, лишнее, и доложили своему предводителю — здоровому, косоглазому и выглядящему хоть немного смышленее дуба. После этого позора ее обозвали «бябой» на ломаном роханском и решили тащить прямиком в Черную Крепость. И ведь потащили — почти бережно, связанную, на закорках. За неделю пути Эовин стала сама как орк, и воняла так же. Ее кормили хлебом (поскольку от мяса она отказывалась) и набранной в местных источниках водой, а каждый вечер развязывали и гоняли по кругу (не то, что вы подумали, а заставляли бегать изо всех сил), чтобы «разогнать кровь», как сказал предводитель, облизывая желтые клыки. Затем поили каким-то горьким вонючим травяным снадобьем на водке, которое обжигало горло и желудок, но дарило сначала крепкий сладкий сон хоть на земле, хоть на камнях, хоть на орочьих руках, а на следующий день придавало сил. В туалет ее водили так — отряд находил кусты, окружал, и Эовин выпускали в эти кусты ненадолго. Если задерживалась, то начинали трясти и ломать ветки, выгоняя ее, словно зайца. А то, что должно было выдать в ней женщину, через месяц вовсе не пришло — должно быть, от плохой еды. Эовин видела много дикого и малопонятного, а уж ежедневный поход самих орков в сортир (в общую яму по команде предводителя) и вовсе предпочла бы забыть. Самой странной вещью был горько-сладкий мед, которым с ней делились. Орки и мед? Немыслимо. Но самое главное — «заселение» в Минас Моргул Эовин просто проспала, очнувшись уже внутри, когда ее долго трясли в полутемном коридоре, потом поставили на ноги и втолкнули в тюремную камеру (что это «Пытошная № 8», Эовин по табличке поняла). А уж в камере был здоровенный, громко стонущий мужик… Несмотря на плачевный вид и полутьму, мужик произвел на Эовин сильное впечатление. Вроде одежда оборвана, сам весь помятый какой-то, а лицо все равно красивое и глаза лучистые, даже золотом в сумраке отливают. — Чего орешь? — угрюмо спросил мужчина и опустил ноги вниз, нашаривая правый ботинок, который, оказывается, завалился под койку. — Я подумала, в смысле подумал, вам плохо! — Ты из этих что ли, из эльфов неопределившихся? — как-то брезгливо бросил мужчина и посмотрел пристально. — Я просто испугался, — вновь проблеяла Эовин. — Но я настоящий смертный муж! — Ага, — согласился сокамерник и наконец надел второй ботинок. А потом вмиг распрямился, как пружина, и оказался рядом с Эовин. Ухватил ее за плечи, и глаза его — темные с золотистыми искрами — полыхнули багровым огнем. А затем обидно хохотнул: — Волосы, ладно уж, отрезала, а ресницы-то чем тебе помешали? У мужиков они гуще! В следующий раз, если этот переживешь, непременно их спали. Тогда можно сказать, что прикуривал неудачно, с кем не бывает… Эовин молчала, стиснув рот до побелевших губ. Только зубы все равно отбивали чечетку. — А это у нас что? Сокамерник наклонился в сторону, где сумрак пыточной прорезал узкий луч света из окна под самым потолком. В руках у него оказалась карта Эомера, и как только вытащил из-за пазухи Эовин? Он развернул тонкую эльфийскую бумагу, внимательно, но быстро проглядел и зашелся раскатистым смехом. Видимо, комментарии братца тоже понравились (Братец вообще умел втираться в доверие всем мужикам и как-то сразу становился своим в доску, а вот женщины относились к нему с подозрением: он слишком много говорил). Эовин вздрогнула: смех, отраженный от стен пыточной, прозвучал зловеще. Да и обстановка, что называется, располагала. Она как раз при свете луны из окошка разглядела на одной из стен нарисованные череп, кости и, кажется, молнию. Мужчина проследил за ней взглядом. Спросил быстро: — Сколько тебе лет, пацанесса? — Двадцать…три. — Судя по всему, ты к нам в гости из Рохана? Эовин подумала, что отрицать бесполезно, характерное скуластое лицо вкупе с прямым носом, светлыми волосами и глазами всегда выдают рохиррима с потрохами, да и подходящих объяснений в голову не пришло. Поэтому согласно кивнула. — Хорошо. Не врешь, — хмыкнул рыжий и улыбнулся. Эовин от этой улыбки стало не по себе. Чем-то напомнило Гэндальфа. Волшебник, когда задумывал что-то масштабное, с размахом, навроде очередного похода в союзе с Гондором на сторожевые башни Мордора или набеги на посты орков на границах Рохана, тоже так улыбался, а еще щурился хитро и говорил много и проникновенно. Если кто смел усомниться в его речах или задать острый вопрос, по посоху Гэндальфа в тот же миг пробегали молнии, и нарушитель спокойствия испуганно смолкал, иной раз даже не окончив фразы. А Гэндальф продолжал щуриться и улыбаться. — Так что, получается, — мужчина вдруг протянул Эовин карту обратно, чем поразил ее до крайности, — это целая принцесса к нам в гости пожаловала? Эовин выпучила глаза, а тот только рукой отмахнулся. — Не переигрывай. Карта у тебя с пометками. Значит, владелец, как минимум, грамоте обучен. Судя по записям, владелец регулярно бывает на наших границах. Причем, вопреки какой-либо логике, в таких непролазных местах, напрочь заросших борщевиком, где нас беспокоят отряды Эомера. У Эомера, как известно, есть младшая сестра. Ты, конечно, похожа на брата, да и я порядком устал, но не настолько чтобы не отличить женщину от мужчины. Эовин молчала. — Знаешь что с тобой будет, Эовин, очень глупая правнучка славного короля Голдвина, единственного трезвенника в вашей дурной семейке, и просто хорошего человека, принесшего мир в Рохан? Эовин не нашлась, что сказать, и опустила голову. Умирать что-то совсем не хотелось. Но, похоже, придется: вывод напрашивался сам. — Молчишь? — усмехнулся мужчина и широко зевнул, всем видом показывая, как ему скучно с ней тут возиться. Эовин начала злиться. Да кто он вообще такой, тоже узник ведь! А она еще помочь ему собиралась! — Не знаю кто ты, но, очевидно, ты служишь злу, раз границы Мордора считаешь своими! — Это ты меня сейчас злом назвала? — Не тебя, а Саурона, конечно. Кто еще мог построить такую ужасную по архитектуре башню, не высококультурные эльфы же? И ты посмотри на его слуг, которых он сделал по своему образу и подобию, они же отвратительны! А манеры, а запах? — Чем тебе уруки и орки не угодили? Отличные, между прочим, механизмы… с задачами справляются. Что за чушь ты несешь, по какому еще подобию и как по-твоему выглядит Саурон? — Я несу возмездие во имя Рохана и погибель Королю-Чародею Ангмара! А Саурон еще более отвратительный, чем орки и башня вместе взятые! Гэндальф говорил, что у него на лбу растет рог, сердца нет и руки в крови по самый локоть, а питается он исключительно молодыми девственницами и пьет кровь детей. По утрам! И вообще, ты не Саурон, что ему делать в пыточной? Я на входе надпись прочитала. Она на всеобщем наречии. Мужчина замер и удивленно смотрел на Эовин. Даже улыбаться перестал. — Ты серьезно сейчас? — Да! — Тогда разрешите представиться. Саурон, хозяин Мордора, Властелин Колец. Отдыхал я тут после тяжелого дня. Убийственного. А тут, знаешь ли, тихо, редко кто бывает. За последние лет эдак двести так вообще ни одного посетителя. Мужчина демонстративно закатал рукава грязной рубашки и тщательно осмотрел свои руки с большими ладонями, длинными пальцами, все в мозолях и пятнах краски. — Крови, похоже, нет. Пойду, что ли, в зеркало посмотрюсь, вдруг хотя бы про рог не обманули. А потом на ЭКГ, сердечко проверять. Эовин не все поняла и растерянно замерла на месте. Ситуация окончательно вышла из-под контроля. Хозяин Мордора (рогатый или безрогий), был последним, кого она ожидала увидеть в пыточной и в грязных штанах. — Но… — начала было она, но мужчина остановил ее очередным повелительным взмахом руки. — А теперь начистоту. Соврешь — поплатишься, я же зло, к тому же, согласно Гендальфу, весьма коварное. А еще могущественное, поэтому сразу узнаю, что меня обманули. Так что помни: от честности зависит твоя жизнь. Зачем ты сюда приперлась? Не за Ангмарцем же, действительно? — Гэндальф сказал, что в этом мое предназначение… Что я — не муж… Что… Король-Чародей… Его не муж может того-этого… Завалить! — Мысли Эовин путались, поэтому объяснение вышло сумбурным. Но Саурон отчего-то вновь заулыбался, а потухшие было глаза засверкали золотом ярче и уже с явным интересом. Лицо преобразилось, став моложе на несколько веков. Он хитро улыбнулся. — Ну и чего мне с тобой делать теперь? — поинтересовался в воздух, а затем затейливо постучал в дверь. — Только не насиловать! — вдруг выдала Эовин. — И принцесс казнят прилично. Помыться перед смертью дают… — С массовыми казнями — это к твоим эльфам, — хмыкнул Саурон. — Они даже родственничков не пожалели, когда корабли с…тащить решили. От тебя мертвой пользы нет. А вот от живой… — Значит, все-таки насилие и рудники? — Эовин часто-часто заморгала, пытаясь напоследок придумать что-то великое, какую-то такую фразу, чтоб даже черный властелин проникся величием ее духа. — Толку от тебя на рудниках, как от козла молока, — Саурон вдруг хлопнул ее по плечу, словно она и правда была парнем, и Эовин пошатнулась. Интересно, Ангмарец такой же здоровенный? Тогда у нее шанса вообще не было… — Я тебя отравлю своими темными знаниями и прочей пропагандой. Хочешь жить, и даже не на рудниках, и посмотреть на все сама, раз уж ты тут оказалась? И сама решишь, где ложь, а где правда! — Я не поддамся на злые чары и соблазны! — Эовин вспыхнула до корней волос, став цвета моркови. — Знаю-знаю, все рыжие стойкие, — Саурон (сам Саурон, о великие Валар, это точно сон!) с ухмылкой дернул за волосы сначала себя, потом пленницу. — И храбрые. Неужто в штанишки наложила? Он протянул ей руку: — Спорим, что ты проведешь у нас месяц и поймешь, что Саурон, то есть я, не злодей и вообще по всем вопросам прав? Саурон, то есть я, за свои слова отвечает, в отличие от некоторых добреньких волшебников, и никогда не врет! — А если не пойму и не поверю? Если при своем останусь? — Эовин гордо задрала подбородок. — Ну тогда тебя высадят на том берегу Андуина и пойдешь к своим, даже с картой и всем прочим, что у тебя отобрали. Слово мое крепко. Последняя фраза прозвучала с горным рокотом, и Эовин поняла, что ей только что пообещали свободу в обмен на месяц в Сердце Тьмы и Разврата. Она так долго готовилась умирать, что ухватилась за предложение обеими руками и ногами (метафорически). Чтоб ее, гордую дочку, внучку, правнучку, прапра… э-э-э… роханских конунгов да какой-то повелитель зла (точнее Повелитель Великого ЗЛА) смутил? Никогда! И Эовин смело ухватилась за горячую руку главного Чудовища Средиземья. Дверь наконец распахнулась. Саурон потянул ее наружу со словами: — Ну, пойдём, познакомлю тебя с Ангмарцем-Чародеем, или как вы его зовете. По его же душу и тушу приехала? У него как раз оруженосец… кхе-кхе… кончился. — Заболел? — с надеждой спросила Эовин. — Неа, дракон сожрал.