Король-техночародей и его убийца

Эовин рыдала второй час. Вернувшийся Настадрен уже выдал ей больничную сорочку, пока запасную одежду не доставили со склада, обработал ободранное плечо и обожженные руки, вкатил успокоительного, но она все равно рыдала, и Настадрен призадумался о снотворном, причём сразу в виде дротика. Разумеется, он первым делом написал Айгену (на вызов тот не отвечал), что оруженосец в медотсеке. Сообщение босс прочел, но ничего не ответил. Настадрен проверил личные маяки — Айген находился в пустующих апартаментах на том же уровне, которые не пострадали. Остальные назгулы уже собрались у Телимата. Он отстучал им всем, кроме Айгена: «Что я пропустил?» В ответ ему скинули видео, но посмотреть его при рыдающей Эовин не было никакой возможности. — Слушай, мне надо уйти, — сказал он девчонке, напряжённо оценивая, не пребывает ли она в суицидальном настроении. Эовин только рукой на него махнула и продолжила свое мокрое дело. — Дай я тебе витамины уколю, — сказал Настадрен, выслушал что-то типа «анунахвсеэтотеперь», но с самым каменным лицом набрал полторы дозы снотворного и взял Эовин за локоть. Она не сопротивлялась, только спросила, смешно гнусавя и не глядя на него: — А Айген… он… — На докладе у Владыки, — Настадрен воткнул иглу ей в вену и нажал на шпенек. — Будет там долго, мы ж налёт про…воронили. Ты посиди пока… — Ага… — Эовин начала заваливаться на него. Накрыло-таки. Настадрен положил её на койку, накрыл одеялом и запустил видео. Отсмотрел впечатляющий бой у стены, где Эовин не только сверкала прелестями, но и ловко прицеливалась из зениток, поглядел на беготню по лестнице. В комнате Айгена камеру босс давно отключил (видать, чтоб не мешала думать про оруженосца), но чуть воплей услышала камера из коридора, а еще то, как убегала плачущая девчонка, и босс смотрел ей вслед с самым растерянным выражением и следом от пятерни на морде лица. «Ну и чего делаем? — вопросил Настадрен. — Один клиент сычом сидит в гостевой, вторую я накачал снотворным». «Иди к нам, — написал Телимат. — Я включил все камеры». «А я дал приказ никого из крепости не выпускать, даже мышь не просочится мимо уруков», — отчитался Гудбранд, который сегодня был дежурным по крепости. «А Я ЖДУ С ВАС ОТЧЕТ ПО ПРОЕБАМ, — внезапно написал в «Тайный чат назгулов по вопросу одного оруженосца» Владыка Гор. — НО ЗАВТРА. СЕГОДНЯ У НАС БОЛЕЕ ВАЖНЫЕ ДЕЛА». Итак, Настадрен оставил свой пост и отправился к друзьям, следить по камерам, чтоб «важные дела» не довели друг друга до стазиса. Второй потенциальный кандидат на стазис уже несколько долгих часов сидел в гостевых апартаментах, распахнув окно настежь, поскольку самоконтроль почти пропал, и тело не желало охлаждаться до необходимого минимума, не желало сдерживать реакцию на те образы маленькой рыжей полуобнаженной воительницы, которые услужливо предоставили ему случай и судьба. Эовин была прекрасна. А он… он был мудак. И заслуживал не то что ритуального ангмарского ножа в глаз от ее руки, но целого балрога в задницу, и пятикрылый семихер в глотку. И чтоб прямо так похоронили! С подписью «Здесь покоится мудак по жизни и пидор по характеру!» Айген зарычал, затем издевательски расхохотался. Ему было тошно. А память, словно желая еще насолить собственному хозяину, услужливо подкинула образ Эовин, когда на днях в библиотеке она, стирая воду, упавшую из тучи над его головой, невесомо и очень нежно провела своими маленькими пальчиками по правой, неподвижной и уродливой, как считал Айген, щеке, и вовсе не испугалась. Зато сейчас щека, будто чувствуя то фантомное касание, горела огнем. Айген подскочил с места. Он высунулся в окно, едва не упав, и свежий ночной воздух ударил в лицо, остужая и принося облегчение. Над крепостью кружил дежурный дракон, прямо на лету дожевывая что-то подозрительно похожее на диверсанта. Завидев хозяина, он радостно рыкнул, едва не выронив недожеванное, испустил газы и пошел на следующий круг. — Ладно… — прохрипел Айген, засовываясь обратно, и с усилием подавил свежие воспоминания, как сияли глаза Эовин, когда они целились из зенитки в орла вместе. Нет, он не будет думать про нее. Но тело протестовало, изнывая, требуя немедленной разрядки после буквально тысяч лет воздержания, а память решила еще немного поиздеваться, и в этот раз подсунула картинку, как унизительно он поступал с «оруженосцем», проверяя на прочность. Заставлял убирать зал с отрубленными конечностями орков. Подсовывал тараканов под дверь, а вместо завтрака устроил нашествие крыс на столовую. «Постой, постой, это еще не все, — память словно обрела отдельный разум, раскручивала маховик воспоминаний и алчно улыбалась, — ты же помнишь, про ее родственников? Эомер ее родной брат, а она Эовин Роханская, настоящая принцесса, краса Ристании. Что ты там говорил ей про женщин? Про увядающую со временем красоту и перпендикулярность мышления? Помнишь, хозяин? А этот галантный пассаж, что милее всех женщин тебе оруженосец, он такой искренний, стойкий и неизменный в чувствах и отношениях, ах, как он чист сердцем, как неиспорчен жизнью, в нем нет притворства, присущего слабому полу, вот если бы он был женщиной, но все перечисленные качества присущи только мужчинам». Айген взвыл и тихо сполз с подоконника, повернулся и усевшись прямо на пол, прислонился к каменной стене. Голова привычно столкнулась со стеной, но память, похоже, еще не закончила. «Хозяин, а что скажешь про езду на мотоцикле?» Айген вспомнил сколько раз и в каких позах на него упал лже-Эдвин. Особенно живо представилось, как он, точнее она, в какой-то момент оседлала своего мастера, да еще и ерзать по нему начала, устраиваясь поудобнее. Перевозбужденная психика и физиология Айгена среагировали очень быстро. Тело напряглось, а определенные части так вообще окаменели. И ледяной душ, а также прыжки в снег, были ему, Королю Холода, бесполезны. — Назгулы, молчать! — рыкнул сам на себя Айген и попытался сосредоточиться, но и в этот раз не вышло. Взбудораженная психика, помноженная на воспоминания, живо нарисовала картинку как лже-Эдвин с отросшими волосами запрыгивает вовсе не в седло, а на Айгена, и объезжает его, как норовистого белогривого скакуна. — Дурак. — Айген расцепил пальцы и с силой схватился за голову. — Идиот. Самодовольный болван. Гордец. Тупица… — жгучая волна стыда поднималась изнутри и рвалась наружу бранными словами. Он просто не мог остановиться, продолжая проклинать себя. Он же сам хвалился Владыке, что почует женщину за версту, что не стоит беспокоиться о каком-то там глупом пророчестве. Что ему женщины, его единственная страсть — военная наука. Стиснув зубы, он вспомнил как насмехался над Кхамулом всякий раз, когда тот рассказывал о Гале. Как подшучивал над остальными, стоило ему заметить хоть каплю симпатии к противоположному полу. И всегда ставил себя в пример, полностью убежденный, что сердце его — кусок льда, разум и воля заменили ему чувства, а эмоции он может держать в узде железной рукой самоконтроля. Что же, растаял тот лед, оставив лишь воду с песком, и узда та заржавела, рассыпавшись рыжей пылью. Руки его пусты. И поэтому он должен впервые поступить так, как поступил бы всякий благородный человек. Испросить прощения и отдаться на волю судьбы. Доведенный до предела Айген выскочил из комнаты. В коридоре было довольно темно, свет не до конца восстановили, и аварийные лампы горели довольно далеко друг от друга. Пока зрение Айгена адаптировалось к сумраку, он на полном ходу влетел в кого-то невысокого и тощего. Падая, Айген все же сумел сгруппироваться, поэтому упал не на того, с кем столкнулся (от того бы только мокрое место осталось, учитывая скорость, которую развил Айген, помноженную на его рост и вес), а приземлился набок и, чтобы хоть как-то погасить инерцию, подхватил несчастного и покатился с ним кубарем. Айгену показалось, будто вся крепость содрогнулась от того, как тяжело он упал. Боль в ребрах была почти знакомой, но раненое чувствами сердце болело сильнее. Остановились они парой-тройкой метров дальше, причем внезапный попутчик Айгена оказался на нем верхом, почти как Айген только что представил, и голосом, очень похожим на лже-Эдвина, прошептал: — Простите, мастер. Я просто очень хотела с вами поговорить. Мне кажется, нам надо во всем разобраться раз и навсегда. Я так больше не могу. Айген взглянул адаптировавшимся зрением на свое личное проклятие. Эовин, почему-то в белой коротенькой сорочке, съезжающей с левого плеча, тряхнула отросшими волосами и чуть поерзала на нем, устраиваясь удобнее. В точности, как он только что представлял. И Айген просто закрыл глаза. Он уже пал ниже некуда. Пора сдаться. Руки сами обхватили Эовин крепко за талию, сильнее вжимая в грудь. Однако Айген все же был воспитан в рыцарском духе, поэтому, стараясь ничем не выдать себя, он немного ослабил хватку и очень тихо спросил: — Чем я могу служить моей даме? — Так ты не сердишься! — выдохнула Эовин куда-то ему в шею и тут же обняла его в ответ. — Как я могу. Я вел себя недостойно. А вот моя дама — само совершенство. — Дядя и брат с тобой бы поспорили, — вздохнула Эовин, — они считают, что на такую никто и не посмотрит. —Лично мне все очень нравится, — со всей серьёзностью и прямотой сообщил Айген. — Все-все? — уточнила Эовин, аккуратно и очень медленно выводя пальчиком замысловатые фигуры на груди Айгена. — Если моя дама даст мне хоть несколько минут передышки, я смогу составить весь список ее прекрасных качеств, — Айген соображал, что несет высокопарную чушь. Но в голову ничего лучше не шло, вся кровь отлила от мозга и устремилась вниз. Или на север. — А я и так их знаю, — Эовин резко села на нем, сделав одновременно больно и приятно. — Я перпендикулярно мыслю, а еще как всякая женщина… Айген зажал ей рот. Впрочем, судя по тому, что в ответ его не пнули и не укусили, Эовин не была настроена спорить. — Я должен на коленях умолять о прощении, — сказал серьезно. — Я недостоин даже разговаривать с тобой. Прости меня. Эовин завращала глазами, и Айген убрал ладонь с ее мягких и нежных губ, приготовившись выслушать все то, что уже рассказывал себе сам. А Эовин взяла и поцеловала его! И Айген с жаждой умирающего ответил. Как же восхитительно было целовать ее. Она была мягкой, податливой и старалась сделать ему приятно. Кто в последний раз, Валар подери, искренне, без приставленного к горлу меча, вообще хоть что-то для него делал? Тем желаннее была эта совсем юная девочка, ничего еще не видевшая в жизни, кроме трудностей, такая пылкая и манящая, всегда смотревшая на него, словно он был единственным человеком, имеющим для нее значение. Он чувствовал, как тонкие пальцы, ставшие от волнения ледяными (о Владыка, этот лед разжигал в нем такой огонь), невесомо скользят по лицу, оставляя за собой пылающие дорожки. Она даже прикрыла глаза и едва слышно простонала прямо ему в рот, когда его руки стиснули тонкую девичью (все-таки девичью!) талию сильнее. Айген украдкой, сквозь полуопущенные ресницы, смотрел на нее, и в самом центре остывшего, как ему думалось, много сотен лет назад сердца разгоралось настоящее драконье пламя, жадно слизывая языком застаревшие обиды, и сердце гудело ровным, могучим набатом — живое, пламенное, жаждущее, такое человеческое. Эовин оторвалась от него, вся красная, задыхающаяся. Хотела что-то сказать, но беспомощно приоткрыла и закрыла рот. Айген медленно, чтоб не напугать ее, сел, а затем поднялся, удерживая ее на руках. — Я думаю, стоит пройти в свободную комнату и закончить разговор, — твердо проговорил он. — Что?.. Да, закончить, — Эовин спрятала пылающее лицо у него на груди, и он понял, что если немедленно ее не отпустит, то набросится на нее, как дикий зверь, терзая и разрывая одежды… Но пока Айген так думал, ноги его все-таки донесли до двери, из которой он выбежал десятью минутами ранее. Открыв, он поставил Эовин на ноги, сосредоточился, призывая нулевое поле, и сумел издали закрыть окно, откуда дул холодный ветер. В это самое время Эовин просто рукой захлопнула дверь, оставшись с ним по одну сторону. «Хорошо, — подумалось Айгену. — Значит, она не боится меня». Он плавно опустился на одно колено и проговорил, глядя ей в лицо: — Я прошу прощения за все то, что наговорил и совершил в отношении вас, ваше высочество. Я вел себя недостойно и еще раз предлагаю смыть грязь поступков своей кровью. А вы сможете принести мою голову своей семье, как и собирались, если Владыка Гор разрешит… Эовин закатила глаза и явственно заскрипела зубами, и рука ее дернулась снова треснуть Айгена (он заметил дрожь мышц), но сдержалась и ответила: — Знаешь, мне все время хочется смеяться, когда ты называешь меня дамой или высочеством, и это после того, как сажал меня на байк, командовал убирать навоз, будил по утрам и ругался при мне трехчленом. А может, и на меня. Слово «паршивец» там точно было! Айген побледнел, хотел повторить про смывание обид кровью, но настала ее очередь зажимать рот оппоненту. — Я прощу тебя без всяких голов и рек крови, — сказала Эовин, так знакомо и сладко улыбаясь во весь рот, — если ты будешь обращаться со мной как раньше. Айген дернул головой, сбрасывая ее руку, и вслух изумился: — В мужском роде?! — Да нет же, — принцесса топнула ногой на его непонятливость. — На «ты» и по-простому, как… как с ученицей. Ты действительно меня учил, и обсуждали мы с тобой сотню разных вещей, в том числе… Эрекцию, во! Айген покраснел, побледнел, опустил взгляд, но с колен не поднялся. — Да будет так, Эовин. Все, что пожелаешь. — Тогда вставай давай, — Эовин попыталась его поднять за плечи, как делал Владыка Гор меньше недели назад, но, конечно, ей не удалось. — Если ты не хочешь взять мою жизнь и тем искупить вину, — Айген снова взглянул на нее, пытаясь подобрать правильные слова, — то я должен предложить нечто другое. Обязан. Если бы я знал, что ты женщина… — Девушка, — Эовин сама страшно покраснела. — О, — Айген подавился воздухом. Повисла пауза. Айген боролся с собственной звериной натурой, в помещении опять пошел снег. Снежинки таяли на алых щеках Эовин, которая громко, чересчур громко молчала. Наконец Айген откашлялся: — Прости. Сам учил тебя точно формулировать… и не подумал. Но тем проще мне подойти к теме обсуждения. Дело в том, что ты прибыла к нам в цитадель без сопровождающих… — Так с орками же! — перебила его Эовин. — Без сопровождающих женского пола, — Айген невольно улыбнулся ее наивности. — И провела в крепости, полной мужчин, целый месяц, сегодня как раз ровно. — И? — Эовин знакомо морщила лоб. — Я ничего не понимаю! — Получается, — очень мягко проговорил Айген и взял ее за руку, — я опозорил тебя своим присутствием. И должен, просто обязан на тебе жениться! Эовин размахнулась, но Айген что-то такое подозревал, поэтому успел поймать маленький кулак, летящий ему в лицо, вскочил и притиснул шипящую его любимые ругательства Эовин к двери. — Я предполагал, что, хоть и некрасив, но тебе не противен! — проговорил, ощущая знакомый гнев. — Неужели это была ложь? — Да как ты только посмел подумать, что я врала… — Эовин пыталась пнуть его коленом, и после некоторой возни оба обнаружили, что Айген, удерживая обе руки Эовин, прижимает её к двери, вдвинув колено между её бёдер, так что она практически сидит верхом. Ну а его каменная эрекция упирается ей в живот. Эовин аж драться перестала. — О-о-о, — протянула она, ерзая. — Мне трудно формулировать связные мысли, — Айген старался говорить ровно. — Но ещё раз. Моя репутация отвратительна. Я гомосексуалист, который заманивает и уестествляет женщин до смерти. Если Пендальф знает, куда ты отправилась, то молчать не станет, ибо ему это на руку, ославить тебя убитой или опозоренной назгулами. — Да плевать мне… — она опять начала вырываться. Помоги ему Единый и Владыка, он же ее сейчас уе… — А ну стоять! — рявкнул командным тоном. И Эовин, долгое время изображавшая оруженосца, вытянулась под ним и замерла: сказалась привычка. — Пойми, Эовин, — снова попытался продолжить Айген. — я по вашим меркам выгодная партия. Вот смотри: страшный, значит другие засматриваться не будут. Очень верный— потому что знаю, что такое преданность и искренность, никогда не предам и не буду лгать тебе. В еде неприхотлив. Люблю животных и детей. Хочу большую семью и готов, а главное, могу заботиться о ней и прокормить ораву какого угодно размера. Без ложной скромности, я логик, стратег. Король, если угодно, и все еще сохраняю право на земли Ангмара. Но даже если что-то произойдет и я останусь с тобой один в чистом поле, я все равно могу работать руками и получаю от этого удовольствие — на хлеб и масло всегда нам заработаю, Гортхаур научил нас кузнечному и инженерному делу. Видишь, как много всего я умею. Я не буду обещать тебе звезд с неба, не буду кричать, что кину тебе под ноги весь мир, и точно не буду лгать тебе, что ты центр вселенной. Но. Зато. Я всегда буду рядом. Буду помогать и поддерживать тебя во всех начинаниях. Буду оберегать. Заботиться… На этом моменте у Эовин потекли слезы, и вовсе не радости. Айген это понял и приостановился, тем более что водопад слез притушил пламя его желания. — Что я не так сказал? — попробовал уточнить. — Да плевать мне на твою корону, засунь ее… к Балрогу! — Эовин снова начала пинаться, попала по ребрам. — Ты не сказал самого главного! — Но чего?! — возопил Айген, который чувствовал себя кругом дураком. — Ты не сказал, назгул проклятый, что любишь меня! — выкрикнула она. — А остальное не имеет значения и… Айген ее поцеловал. Жадно, жарко. И в этот раз намного грубее. Думал, опять ударит, и был готов к этой боли, но она только запустила руки в его волосы, притягивая ближе. И он, если б мог соображать здраво, понял бы, что никогда еще ему так не отвечала ни одна женщина, теперь отказываясь просто принимать ласку, но встречая его, будто в танце или сражении. Это ее руки первыми пробежали по его плечам и груди, он лишь следовал за ней. Сорочка разлетелась под его пальцами, сползая куда-то вниз, и руки его накрыли то, что Эовин от него так долго и удачно прятала, и губы его нашли вожделенный шрамик от царапины, исполняя давнюю фантазию. Это стонущая, трепещущая в его объятиях женщина чиста душой, она самая лучшая на свете. И… Айген замер. — Что? — поразилась Эовин, почуяв, как окаменело все его тело, и ладно бы в том самом смысле. Он отпустил ее и сделал шаг назад, убрал руки за спину. — Я не могу. Не имею права, — сказал почти шепотом. — Ты не дала мне согласия. Ты не… — Какой же ты дурак, мастер, — горько пробормотала Эовин, рывком подтягивая остатки сорочки к груди, и выскочила в коридор. — Постой… — Айген протянул руку, но хлопнувшая дверь была ему ответом. И он не пошел за ней. Иначе это закончится настоящим насилием, и поутру Эовин его проклянет. «Но не сразу», — шепнул ему зверь. Айген зарычал, буквально падая на пол, так что звук от падения снова разнесся по всей крепости, и лупил кулаком, пока каменная плита не пошла трещинами. Поэтому и не обратил внимания на легчайший хлопок, который тоже был слышен во всем Минас Моргуле. Это Гор хлопнул себя по лбу, не зная, просто ли посмеяться над смертными, или посмеяться как следует, до слез. Уж очень веселой была эта возня. *** К моменту, как Айген и Эовин дозрели, чтоб бежать друг к другу, назгулам надоело бдить, тем более что Гор опять отсыпал им дел щедрой рукой (не появляясь, впрочем, во плоти), и они разошлись. Поэтому первым, кто понял, что произошло что-то действительно важное, был Кхамул. И вовсе не потому, что его покои находились ближе всех к новой комнате Айгена, и вовсе не потому, что остался сегодня дежурным «по оруженоске». Просто у Кхамула было чутье, а это вам не в «Мордорскую зорьку» писать. Через пару минут, в 4:26 по Мордору, раздался грохот, от которого вся крепость содрогнулась, и Кхамул подумал про взрыв в подвалах. А в 4:27 на смарт-назг Кхамула пришло сообщение: «Кто посмеет выйти из комнаты под предлогом проверить обстановку, получит лично от меня пожизненное проклятие неудачи, лишится голоса, зрения, слуха, у того выпадут зубы и волосы, и по ночам кости будут ныть без причины, а еще в придачу получит два года полового бессилия и гангрену обоих яиц с болезненным восстановлением своего достоинства в течение десяти, а то и пятнадцати лет. Короче. Оставьте товарища в покое. Он заслужил свое счастье, а оно, как известно, любит тишину. Посему просто молча порадуйтесь». Кхамул готов был поклясться своей верностью Гортхауру, которая была нерушима как скала, что такие сообщения получили абсолютно все короли, кроме одного. Того, кто организовал этот грохот. Поэтому Кхамул терпеливо дождался, когда в коридоре начнётся опять шевеление и громкий шепот, затем стихнет, зато послышится характерный скрип закрываемой двери в покои Айгена. И уже только потом ловкой змеей юркнул в темный коридор с аварийным освещением, прытким кабанчиком пробежал до Телимата и постучал ему в дверь со всей настойчивостью. Телимат в это время как раз перечитывал сообщение и пытался понять, о чем речь. Вроде как они должны были беспрерывно бдить за оруженоской, а теперь предписано сидеть по комнатам? — Кто там? — Это Кхамул, скорее открывай, пока Айген не стер архивную запись из очередного секретного бэк-хранилища Вардамира. Телимат неохотно впустил Кхамула, но ему тоже было интересно, что происходит. Тем более, что Кхамул был настроен весьма решительно и почти вынес ему дверь вместе с коробкой, когда стучался. Запись с камеры в коридоре квадрата 00 Жилой Башни они едва успели скопировать на внешний носитель, как произошла перезагрузка всей системы и данные за временной интервал 4:25–4:48 были утеряны. Наши герои проверили копию (слава Владыке, работало все исправно) и вызвали остальных. Вскоре все восемь королей молча сидели в покоях Телимата перед огромным и абсолютно черным лед-экраном и чего-то ждали. Наконец Гудбранд не выдержал: — Ну что, приступим, помолясь? — Надо выпить, — пробормотал Феридир, чем удивил всех, ибо был на втором месте после Айгена по трезвенности и язвенности (к окружающим). — Предлагаю просто посмотреть на то, как падет наш Айген, — тяжело вздохнул Кхамул и воткнул внешний диск в разъем смарт-назг-тв. — А потом пить. — Да, грохот был знатный, я думаю, кто-то точно мог пострадать, — со знанием дела сообщил Настадрен. Экран ожил и показал темноту. В 4:25 на записи видно было какое-то невнятное шевеление, в 4:26 в шевеление справа влетело нечто серое. Все вместе стало еще более серым клубком и с грохотом покатилось куда-то за пределы видимости камеры. Потом было тихо. Потом серый клубок опять покатился, теперь уже в чьи-то покои. Дверь скрипнула и видео остановилось. Друзья пересмотрели запись несколько раз, а потом дружно уставились на Минардила, известного своим талантом дешифрования абсолютно любых данных. — Исходник и минуты три времени, — сказал он, разминая пальцы, — засекайте. Спустя две минуты и 39 секунд назгулы смотрели новую версию, уже улучшенную. По коридору в ночной тишине кто-то крался. Белая медицинская сорочка развевалась, как одежды призрака, половицы поскрипывали. Назгулам даже стало немного не по себе. — Мне казалось, последнего цифрового призрака не менее призрачной армии Дунхарроу поймали еще во Второй Эпохе, и Гортхаур лично отправил их всех в Двиморберг, с глаз долой, потому что программа была настолько нестабильна, что всем надоела до Валар в печёнках, — меланхолично заметил Гудбранд и передал пиво Минардилу (заслужил!). Кирион покачал головой: — Вовсе не обязательно, потому что мои корабли перевозили морем лишь часть хранилища с данными. Остальное было на совести Феридира, а тут сам знаешь, он у нас домовитый, мог и оставить, чисто про запас. — А вдруг понадобится! — встрепенулся Феридир и тоже потянулся за пивом. — Но этот не мой! У меня все с инвентарными номерами! Минардил кивнул, соглашаясь с товарищем, и утащил щедрую горсть солёных орешков из пакета в руках сидевшего рядом Вардамира. — Где вы все это взяли?! — возмутился Телимат, представив, что убирать мусор ему потом одному, как это вечно бывало после попоек. — Это я принес, — скромно ответил Феридир и осторожно задвинул звякнувший ящик с пивом за диван. Тем временем на экране кто-то маленький и в развевающихся одеждах продолжал себе мирно красться, пока ровно в 4:26 из временных покоев Айгена стрелой не вылетел собственно сам Айген, босой и всклокоченный, и не снес на своём пути несчастное белое нечто. Призрак печально пискнул и покатился вместе с Айгеном в глубину коридора, где, наконец остановившись, оказался сверху и тут же свесил ноги, вроде как оседлав Айгена. Телимат приблизил картинку. На полу и вправду лежал и тяжело дышал Айген с очень необычным выражением лица — его брови постоянно то опускались, то поднимались, а губы шевелились и были сложены так, словно он постоянно повторял «О!» — Похоже ему больно. — предположил Настадрен и потянулся за очередным пивом. Первый ящик стремительно пустел. Кхамул покосился на Феридира, но тот лишь кивнул и ногой из-за дивана, на котором они сидели, выпихнул еще один полный ящик. Назгулы со звоном стукнулись бутылками и продолжили просмотр. Призрак зачем-то наклонился к Айгену, как будто кровь из него пил, а потом просто распластался на нем, устроив голову под подбородком и уткнувшись в шею. — Душить, наверное, будет, — все также меланхолично заметил Гудбранд. Минардил задумчиво закинул в рот новую порцию орешков. — Не. Это не призрак. Смотри, он вполне осязаем, вон как его за спину и задницу Айген лапает — обратил внимание Вардамир. — И не сказать, что кому-то из них это не нравится. С 4:28 до 4:35 Айген и призрак о чём-то мило беседовали, но звука не было слышно. Зато было хорошо видно, как призрак выводит какие-то замысловатые знаки на груди своего визави. — Не пойму, порчу наводит что ли? — спросил Вардамир и все посмотрели на Кхамула. Он второй после ангмарца, кто обладал не только телекинезом (причем в большей мере, чем остальные собратья), но и мог использовать Голос. Использование нулевого поля было сопряжено с определенными действиями, похожими на замысловатые пассы руками, что часто принималось местными за колдовство, а сами парни в шутку называли «порчей». — Не. Подманивает. Пропал наш Айген. Пропал, наконец, — преувеличенно печально сообщил Кхамул и даже бутылку поставил на пол и понурил голову (правда, ненадолго, просто для красивой позы). В 4:37 призрак наконец сполз с Айгена и на мгновение повернулся лицом к камере. — О. Босс, кажется, оценил стати оруженоски! — первым хохотнул Минардил. Остальные подхватили. Бутылки со звоном встретились еще раз. Даже Кхамул улыбнулся. В 4:38 Айген поднялся вместе с призраком оруженоски на руках и вошел в дверь. За ней послушалась возня и приглушенные голоса. — Ну. Кажись завалил не муж нашего босса. Так выпьем же за мудрость Владыки Гора и за дебильных эльфов, пусть Владыка и дальше будет так мудр, а эльфы столь же глупы. Так — победим! — провозгласил Гудбранд. — Кто ставит на немедленное уестествление? — поинтересовался Феридир. — Я! — Кхамул поднял руку. — Он уже пал, мы все слышали, пора бы и уестествлять! — Я тоже, Эовин хорошая девочка и всегда знает, чего хочет, — мечтательно улыбнулся Телимат. Но конкретные ставки назгулы сделать не успели. Пока они азартно обсуждали позы и техническую составляющую дефлорации, дверь на видео опять с грохотом распахнулась и «призрак оруженоски», уже в конкретно так порванной сорочке, вылетел в коридор с криком «Дурак!» — грохнул дверью и бросился к лифтам. — Это что сейчас было? — поразился Кирион. — Может, он ей это… показал? И напугал? — предположил Настадрен. — Да она говорила, что видела, как у них коней спаривают, — возразил Минардил. — После коней босс все-таки поразить не может настолько э-э-эмоционально, — поддержал его Вардамир. — Хотя одно дело смотреть, а другое участвовать. — Да он опять что-то сказанул не так, — резюмировал Кхамул, который понял, что общий геморрой никуда не делся. — Его к женщинам подпускать нельзя. *** Гортхаур сидел в кабинете в новых покоях — старые разнесли орлы, а в Барад Дур перемещаться ему было лень. К тому же одновременно смотреть за горизонт событий и контролировать гудевших на все нулевое поле назгулов, в особенности Айгена, даже ему было утомительно. Гор прикрыл глаза и терпеливо ждал. В коридоре вот уже битый час топтался Айген, то подходя к двери и занося руку, чтобы постучать, то безвольно ее опуская, чтобы в который раз погрузиться в тяжелые размышления на тему: «как он до такого докатился», «что делать дальше», «интересно, принцесса дала бы ему… нет, не дала бы сказать, опять перебила бы», «что скажет Владыка» и «все ли назгулы успели просмотреть видео с задорным забегом Эовин топлесс по коридору до того, как он все стер» Эти и ещё многие другие вопросы стадом воющих гиен топтались в душе Айгена и очень, вот просто ОЧЕНЬ мешали Гортхауру сосредоточиться, потому что Айген транслировал свои тяжкие думы прямо в нулевое поле без всякого удержу. Гортхаур уселся удобнее перед камином, в котором горел настоящий огонь, откинулся на спинку кресла и пальцами отстучал рваный ритм по деревянному подлокотнику. Напротив столика из воздуха появилось ещё одно кресло, а на самом столике — тяжелый графин с янтарной жидкостью и два дутых стакана. Айген наконец занес руку чтоб постучать, Гор взмахнул рукой: дверь отворилась и Айген просто влетел в комнату. — Садись, — Гор кивнул на кресло напротив Айген молча сел и сидел, понурив голову. Молча. — Как дела? — светски поинтересовался Гор, даже не глядя на собеседника. Казалось всполохи пламени, пытавшиеся вырваться на свободу из камина, интересовали его больше. Айген вздохнул, закрыл лицо руками. Убрал руки. Но молчал. Гор наконец перевел на него взгляд. Спросил сухо: — Самому не смешно? — Нет. — Айген ответил коротко, хрипло. И наконец заговорил, да так, словно подтаявший ледник тронулся и с ужасающей силой понесся вниз, сметая все на своем пути, — Владыка, я подвёл тебя. Пропустил нападение на Минас Моргул, хотя должен был предусмотреть это, опираясь на слухи от шпионов. Я же решил, что пустое, и не придал им значения. Это можно исправить. Я знаю, как — план разработан, просчитан и направлен тебе на утверждение. Думаю, впредь мы будем лучше готовы, хоть и не сможем учесть все возможные вероятности. Но это полбеды. Основной же бедой я считаю то, что подвел тебя лично, не оправдав доверия. Ты доверил мне чужую жизнь, а я поддался эмоциям и все испортил. И продолжаю все портить. Потому что теперь я в смятении: моя жизнь принадлежит только тебе, но мое сердце расколото надвое. Я растерян. Смят. Мне невыразимо стыдно. Больше всего перед Эовин — сколько обидных, несправедливых слов ей сказал. И словно этого было мало, сколько неблагородных поступков я совершил по отношению к ней. Также я понимаю, что к друзьям я был тоже несправедлив. Гордость и раздутое самомнение застилали глаза, не позволяя беспристрастно оценивать собственные слова и поступки. И теперь, отрезвев после стольких лет самообмана, я пожинаю плоды. Но самым большим грехом вижу то, что, поддавшись эмоциям, я все разрушил. Как мне смотреть в лица друзей? Как мне поступить с Эовин? Я не могу быть с ней, она не захочет, ведь я предложил, но она… она убежала… и я понимаю сейчас, как никогда, что, возможно, только она смогла бы составить мне счастье. Но самое страшное, о Владыка, я предал тебя — я нарушил запрет и возжелал женщину. Но ведь ты запретил! Гор внимательно выслушал, не перебивая, но едва Айген закончил, спросил: — Как думаешь, могу ли я ошибаться? Айген посмотрел на него со страхом и прошептал: — Как это возможно? Гор смотрел ему прямо в глаза, расплываясь в широкой и такой беззаботной улыбке, будто все, что сказал сейчас Айген, не имело никакого значения. — Мальчик мой, как же ты не прав, еще как могу. Айген изменился в лице, и набрал было воздуха, чтобы с жаром оспорить крамольное утверждение, но был прерван изящным взмахом руки и шумно выдохнул, Гор же, усмехаясь, ответил: — Скажу больше, иногда я намеренно это делаю, таким образом проверяя гипотезы, и учусь, а еще иногда ошибаться очень приятно. Скажи, разве тебе было неприятно узнать, что ты ошибся в Эовин? И так хитро подмигнул, что бледный Айген пошел красными пятнами, а еще ухватил свой стакан (который вдруг оказался наполнен) и прилично хлебнул из него, даже не почувствовав вкуса. — Но могу тебя обрадовать, — с широкой улыбкой продолжил Гор. — Благодаря прекрасной Эовин нет у тебя больше проклятия. — Как это возможно? — поразился Айген. — Она действительно приехала по наущению Митрандира и действительно имеет такой запас везения и прыти, что, боюсь, хватило бы не только на тебя, — Гор пожал плечами, взял собственный стакан, отпил из него и с некоторым удивлением заглянул внутрь. — Ну и гадость. А главное, совершенно не берет. Надо свое что-то сделать. Ах да, про Эовин. Митрандир не учел только одного: внутренней чистоты. Вот я вас и познакомил, назовем это так. После чего она тебя уронила много раз, и наконец ты сам пал с вершин своего морального превосходства. В итоге проклятие и развеялось, чему порукой мое слово Майа и твое в очередной раз треснувшее сегодня ребро. — Но… Ведь ты же поставил мне запрет на женщин, Владыка, я лишь служил тебе, — Айген взглянул на него растерянно. — Я запретил приводить женщин в Минас Моргул и Барад Дур, это да. А остальное ты от обиды и рвения выдумал, в том числе запрет на секс и брак, — Гор пожал плечами и отбросил стакан, который исчез, не долетев до стены. — Что до остального, то я, разумеется, могу принять прошение об отставке. А вот хочешь ли ты его на самом деле подать? — Нет! Я хочу служить тебе как и прежде… Но разве я могу? — Айген опустил взгляд. — Этого я точно за тебя не скажу. А хочешь? — хмыкнул Гор. — Хочу, — кивнул Айген твердо. — Тогда и вовсе предмета для обсуждений нет, — Гор демонстративно зевнул. — Забавно, кстати, что все это время Эовин в крепости никто не держал. Не заставлял хвостиком за тобой бегать, слушаться и слушать тебя и даже от уборки навоза она могла в любой момент уйти домой. Она пробыла тут обещанный месяц, но не сделала и единой попытки убить тебя намеренно. Ненамеренные считать не будем, но ты же драконов не боишься? — Нет, — мрачно сообщил покрасневший Айген. — Ну значит и одного бывшего оруженосца не испугаешься, — Гор вскочил. — А теперь, раз ты тут, мы поговорим о новой модификации драконов. Думаю, это отличный подарок тебе, как старшему над всеми, в день исполнения пророчества!