Король-техночародей и его убийца

Далеко ли, близко ли, в некотором царстве-государстве жил король. И больше всего на свете он любил сокровища. Он не был алчным или скупым, его нельзя было назвать завистливым или зависимым. Любить сокровища было в его природе, потому что все драконы их любят больше всего на свете, а король, как вы уже догадались, был настоящим драконом. Однажды во дворец к нему пришел странник. Одежда его была потрепана ветрами и непогодой, обувь стоптана и вся в дорожной пыли, но король все равно принял его радушно и встречал как самого желанного гостя. Дело в том, что король-дракон был очень проницательным и, несмотря на свой легкомысленный облик, умел видеть людей (и вещи) насквозь. Это был его особый драконий дар, позволяющий именно так находить сокровища. Странник, не выказав удивления, прошел в самый прекрасный зал, и его стертые башмаки топтали ковры, а руки, покрытые грязью, хватались за дорогую мебель, тарелки и бокалы, оставляя следы, сам он был резок и груб, но король все равно был очень мил и угощал его лучшими блюдами, что нашлись в замке. Наконец странник, отведав все, до чего дотянулся, а остальное просто поднадкусав из вредности, развалился в высоком кресле и, потягивая вино, хитро посмотрел на короля. — Ты либо знаешь, кто я, либо действительно очень радушный хозяин, — промолвил он. — Думай что хочешь — усмехнулся в ответ король. — Однако по законам гостеприимства и ты, воздав пище должное, должен кое-что сделать –Что же? — глаза незнакомца недобро сверкнули из-под нахмуренных бровей — Самую малость, — король продолжал улыбаться, словно не замечая перемену в лице своего гостя, — расскажи мне историю… — Что ж, это я могу сделать, — согласился незнакомец, и его лицо сразу сменило выражение, став мягче. — Тогда слушай. Я расскажу тебе об одном сокровище, — незнакомец вновь бросил хитрый взгляд на короля, но тот, казалось, совсем потерял к нему интерес и слушал только из вежливости, — есть одна вещь, которую скрывают от тебя уже много лет. Ведь все знают о твоей страсти к сокровищам, потому и боятся лишиться столько большой ценности… Странник замолчал, а король поднял на него скучающий взгляд — Нашел чем удивить, — пожал он плечами, — может быть, у тебя в запасе есть и другие истории? –Нет, — зло ответил странник, — я, пожалуй, окончу эту… В твоем царстве есть кое-что столь ценное и столь важное, что от тебя прячут, но ты никогда не узнаешь о том и найти это не сможешь, — он рассмеялся, довольный собой, и, посмотрев прямо в глаза королю, окончил свой рассказ, но вернее сказать, окончил свое проклятие, потому что это был злой колдун, и король распознал его сразу, едва посмотрел на незваного гостя. Так вот, злой колдун прохрипел: — Ты найдёшь это сокровище, только если луна взойдет днем, река повернется вспять, а то, что сгорит, восстанет из пепла! Колдун стукнул кулаком по столу и исчез в облаке черного едкого дыма. А король крепко задумался. Во-первых, после дымного пороха, состоящего из селитры, древесного угля и серы зал придется проветривать пару дней, а вот стол, кресло и вся утварь на столе — под замену, так все загажено, что он даже не будет приказывать оттирать это, тем более что вещей в его замке в достатке. А во-вторых, и это было ему интереснее, сокровище в этот раз было не простым, а с секретом. Дракон, проживший уже не одну тысячу лет, очень любил секреты. Первым делом король позвал к себе своих подданных — астрономов, математиков и одну колдунью (вот она, в отличие от остальных шарлатанов, похоже, единственная, кто был вообще в теме). И велел им сделать расчеты, провести исследования или просто поплясать с бубном (ну или что там положено), чтобы найти то сокровище, что скрыл от него колдун и что теперь было так желанно для короля. И пригрозил, что если не выполнят его задание за три дня, то гранты больше не получат, а на утро третьего вообще лишатся головы. Король, как и все продвинутые существа, обладал нулевым полем, потому тихонько посмеивался, глядя как засуетились его подданные и какие образы посылают в это самое нулевое поле. И только одна ведьма была на удивление спокойна. Потому король и стал следить за ней с особым вниманием, ведь как мы с вами уже поняли, король-то был проницательным. И действительно, пока лжематематики и псевдоастрономы пытались написать красивый отчет и построить графики для презентации, ведьма в ту же ночь засобиралась куда-то, и король, не теряя времени (и бдительности), отправился за ней. Она долго петляла по узким улочкам Нижнего города, где обитали бандиты, мошенники, авантюристы, колдуны и прочие криминальные элементы, в общем, всякая нечисть, а король, приняв облик простого горожанина шел за ней следом, но всегда оставался в тени — все-так он обладал большой силой и мог оставаться незамеченным для простых смертных. Но… Король не знал, что за ним тоже следят. Злой колдун придумал всю эту историю, потому что давно хотел захватить королевство, но не столько ради подданных или земель, сколько из-за накопленных за годы славного правления сокровищ. Вот он-то, в отличие от нашего короля, был очень жадным, страшно завистливым и очень-преочень в себе неуверенным. План злого колдуна, к сожалению, имел успех. Ведьма, которую он подкупил, пообещав дать ей половину всего, что захватит, предала короля и заманила в ловушку. Забегая вперед, скажем, что ведьма получила свое — колдун ее обманул и пустил на корм крокодилам, которых разводил дома ради собственного удовольствия. Но наша история не о ней, а о короле. В одном из переулков, где дома теснее жались друг к другу, а фонарей и вовсе не было, как и прохожих, такое место было тут гиблое, на короля неожиданно напали и накинули волшебную сеть, сотканную из перламутра (не спрашивайте как, это волшебство инопланетного мира, из которого родом наш король). Перламутр очень вредил драконам — они сразу теряли волю и засыпали, и колдун, зная это (потому что тоже был дракон, только очень злобный и алчный), нанял людей, потому что сам к сети притронуться не мог. Король, сбитый с ног, упал и сразу заснул. Но колдун не спешил его убивать, поскольку хотел досадить врагу как можно сильнее. И велел тащить спящего короля к полю, где запускали ракеты, бороздящие космическое пространство (это были очень продвинутые инопланетяне). Внутри самой ракеты колдун набрал произвольные координаты, запихнул короля в капсулу и поставил автозапуск на десять минут. Едва колдун успел выбежать из ракеты и спрятаться в бункер, чтоб не получить красивый ожог от реактивной тяги, как хорошо поставленный мужской голос торжественно объявил, что обратный отсчет закончен, и ракета, красиво переливаясь всеми цветами спектра, стартовала вверх, все быстрее удаляясь от Драконьей планеты (топливо было первоклассным: колдун постарался, чтоб король улетел навсегда). И с каждым набранным тысячным километром ракета превращалась в мерцающую звезду, пока не исчезла вовсе. Довольный собой колдун пошел в замок, а король… Король очнулся спустя долгое время в капсуле жизнеобеспечения, вылез из нее, ничего не понимая, посмотрел на потухший внутренний экран остановившейся ракеты и убедился, что снаружи есть кислород, пригодный для его драконовского дыхания. А еще, судя по картинке с помехами с внешних камер, король находился прямо посреди какой-то серьезной битвы, но сидеть внутри был не вариант, потому что ракета при посадке получила критические повреждения и собиралась прямо сейчас самоликвидироваться. Король покинул корабль и оказался на поле боя. Оказалось, ракета его по несчастливой случайности угодила прямо в отряд смешных человечков с длинными острыми ушами. Человечки бегали и орали, пока дракон смотрел на них непонимающим взглядом, и тут к нему вдруг подошел некто четырехкопытный и рогатый и взревел прямо в ухо. Король подпрыгнул и понял, что ракета прямым попаданием прикончила хозяина лося: красивая рука, унизанная перстнями и в дорогом рукаве, торчала из-под ракеты. Король, стараясь не поддаваться панике, быстро придумал план. Он подошел к рогатому и заглянул ему в глаза пристально, быстро активируя все возможности нулевого поля и своего драконьего особенного знания. Для начала выяснил, что рогатое — это лось, и он действительно случайно прикончил хозяина лося. Хозяин звался «эльф», к тому же состоял в должности короля (какое удивительное совпадение), и выглядел при жизни вполне приемлемо: не так красив, конечно, как настоящий облик короля-дракона, но тоже сойдет, на безпожарье и ящерица — саламандра. Наш король с тяжелым сердцем принял решение обернуться этим самым королем-эльфом и занять место безвременно почившего, пока не разберётся где он и можно ли отсюда выбраться… Это была присказка, а сказка впереди! * * * — Смотри, звезда падает, — Гортхаур задрал голову вверх так, что волосы выбились из-под тюрбана и медными кольцами рассыпались по плечам. Не глядя, потянулся к Эовин и безошибочно ухватил за локоть, потянул слегка, но даже этого движения хватило, чтобы она дернулась следом и практически влетела ему в плечо, больно приложившись, прогнусавила, потирая нос: — Да что там такого особенного… Гортхаур не ответил: в глазах его плясали красные огонечки, он был увлечен происходящим. Даже новости, что принесла Галадриэль, уже не казались ему столь недобрыми, как поначалу. Что ж, если Черный Лось, которого он старательно выводил на дорогу, изменил траекторию, а его самого — Майа Гортхаура — в любом случае решили принести в жертву, значит, он все равно воспользуется этим сам и так, как будет выгодно ему. Кто бы ни желал ему смерти — Майар и эльфы, которые сейчас за его спиной плели интриги, рассчитывая его руками свергнуть Валар, или сами Валар, которые в принципе сделали делом своей жизни его уничтожение, — не суть важно кто, а важно, что ничего у них не получится. Предупрежден — вооружен. Что касалось второй новости, более личного характера… Он, конечно, сделал полагающееся случаю удивленное лицо и всячески выразил свою искреннюю обеспокоенность, даже торжественно поклялся (какая ирония) помогать и поддерживать всеми доступными средствами (и будет, но не ради Галадриэль). Однако тут он скорее был удивлен, что Гала так долго хранила тайну и пришла к нему, только когда ее внезапная «полнота» стала бросаться в глаза остальным. Гортхаур улыбнулся, провожая звезду восторженным взглядом. Подумал, что в конце концов он все делает ради «детей», это его способ выжить. И повернулся к Эовин, которая толклась по щиколотку в песке и смешно цеплялась за него одной рукой, а второй потирала ушибленный нос. Длинные мозолистые пальцы больно вцепились в девчачий нос и дернули его. Эовин подскочила, ее пронзила острая боль, которая прошла, стоило пальцам отпустить ее. — Ой. Эовин взмахнула рукой, цепляясь за воздух, и упала бы, но Гор поймал ее за ворот черного глухого плаща, в который она укуталась по самый ушибленный нос. Все-таки ночи в пустыне были очень холодными, а возиться с заболевшей девчонкой времени не было, у него революция по плану. Гор кивнул в сторону неба, спросил с усмешкой: –Знаешь ли ты, девица Эовин, откуда летят к нам звезды? И почему вообще они падают? Эовин на секунду задумалась, явно вспоминая что-то, чем немного удивила его: неужели и про звезды успела узнать за неполный месяц? Она хмурилась, хмурилась и наконец выдала: — Телимат говорил, что это никакие не звезды, это осколки, кажется, он называл их метер, метеры, мегеры, не знаю, что-то такое на «м», в общем, кусочки небесных камней, которые падают и сгорают в атмосфере. Только про атмосферу не спрашивайте, я все равно не запомнила. — Довольная собой она подняла победный взгляд на Гортхаура, а он растянул губы в широкой улыбке. Это человеческое дитя веселило его, как никто другой. Необработанный сильмарилл: чистый, искрящийся в своей первозданной красоте, достойный его старшего сына. «Если мастерства хватит у одного и терпения у другой. Отличное испытание», — усмехнулся он про себя. — Так то от науки, — глаза Гора вспыхнули красным, и Эовин мысленно приготовилась: сейчас будет интересно и, скорее всего, пугающе. Она и боялась его — неосознанно, инстинктивно, и ловила себя на мысли, что вокруг Гортхаура постоянно происходят какие-то удивительные события, если не сказать «творится волшебство». Но, прожив в Минас Моргул почти месяц, Эовин могла на чем угодно поклясться, что никакой магии там нет, а вот тонкий расчет, многие знания в совершенно разных областях и энергия нулевого поля точно присутствуют. Наверное, не знай она всего этого, так и думала бы, что все дело в «магии», но теперь она не только кучу всего знает, но и кое-что умеет. «И буду знать и уметь еще больше, чтобы быть достойной Айгена!» — твердо поклялась она сама себе, когда, шмыгала носом и пыталась сдержать рыдания, сидя на низком диване с Гортхауром в опустевшей зале, которая разом стала огромной и холодной, потому что в ней не было больше никого кроме них. Гортхаур повернулся к ней тогда, больше не кривя губы в насмешливой улыбке, и совершенно серьезно сказал: — В этом постоянно меняющемся мире ты можешь выбрать путь, а можешь тропинки. По пути тебе придется идти постоянно, то сворачивая, то обходя препятствия, иногда даже пытаясь взять их с тяжелым боем, но никогда не останавливаясь, и так до самого конца. Это будет честный путь, полный надежд, разочарований и ошибок. Хотя думать, что ошибка непременно значит плохо — заблуждение. Каждый последующий шаг невозможен без предыдущего, он нужен, чтобы достичь места, куда ты выбрала путь. Наградой тебе будут опыт и возможность самой определить границы, в которых ты станешь существовать. Тропинки же куда проще и поэтому заманчивее, они короткие, их множество и они обещают тебе легкую победу, но они всегда ведут в тупик, где ты будешь оставаться на месте. Выбирай. И Эовин выбрала. Гортхаур почувствовал ее решимость и сразу повеселел, сказал, пряча улыбку: — Ну, раз в путь, то и одежда должна быть соответствующая. Он схватил ее руку и прямо по ладони отстучал замысловатый ритм, щелкнул пальцами, Эовин поплыла, как тогда в башне, где он нарядил ее, словно куклу, и когда весь мир стал мутным, словно она смотрела на дно озера сквозь воду. Дурнота кончилась также внезапно, как пришла. Эовин опустила глаза и ахнула. В этот раз она была в черном шелковом платье в пол, с закрытыми наглухо воротом и длинными рукавами. Гортхаур подскочил и потянул ее за собой, прочь из залы, а на выходе остановился перед огромным зеркалом, занимавшим всю стену. Встал, нависая над ней, Эовин видела в отражении, как он придирчиво осматривал ее, как поправил волосы и высокий воротник платья, одернул подол, и только тогда остался доволен. Эовин тоже посмотрела на себя. Платье подчеркивало фигуру (у нее что фигура есть? ого!), тесно облегая грудь (и грудь появилась!) и бедра (ладно, эти и раньше были), делая ее еще выше и стройнее. — А грудь потом, ну, после всех этих превращений, останется или обратно сдуется? — Эовин по лицу Гортхаура поняла, что, кажется, произнесла это вслух, и покраснела, став цвета спелого помидора. Но он поджал губы, чтобы не расхохотаться, и, справившись с приступом смеха, переспросил, вскидывая бровь: — Ты что-то говорила или мне показалось? Эовин покраснела еще сильней, хотя, казалось бы, куда больше, а он, чуть наклонившись к ней, прошипел, и его глаза в отражении были очень серьезными, хотя сам он казался все таким же веселым: — Впредь будь осторожнее в словах, тут даже у стен уши. Теперь же идем, — и потащил ее за собой вниз. Вечер встретил их удивительной прохладой, и Гортхауру пришлось создать ей еще и плащ. Затем Гортхаур посмотрел в небо и, кивнув самому себе, вклинился в поток прохожих: несмотря на поздний вечер, людей на улице меньше не стало. –А куда мы? — спросила Эовин, едва поспевая за его широким шагом. — Нам с тобой надо навестить одного, ум-м, допустим, человека, который поможет найти важную вещицу. Без нее мы с тобой никак не справимся. — Ну то есть ничего вы мне не скажете толком, — пробурчала Эовин, а Гортхаур с каменным лицом (но на самом деле хохоча в нулевое поле, так его веселила эта девочка) натянул сначала себе капюшон на глаза, а потом и Эовин. Она чуть было не споткнулась, потому что плотная ткань закрыла обзор, но горячая ладонь Гортхаура крепко уцепилась за ее локоть, и он практически потащил ее сквозь разноцветную толпу, все дальше и дальше уходя с шумных улиц, пока они не вышли за городскую стену и не оказались в пустыне. Но и тут он не остановился, продолжая двигаться все таким же стремительным шагом, пока Эовин не устала, окончательно сбив дыхание, и не дернулась, пытаясь вырваться из железной хватки. Он умерил шаг, а потом и вовсе остановился и задрал голову вверх. Эовин переступала на месте, потому что постоянно проваливалась в песок, и вот тут он и спросил про звезды. — А легенду про падающую звезду тоже знаешь? — Гортхаур повернулся к ней и смотрел насмешливо. «Ох, опять сейчас что-то будет» — подумала Эовин, глядя, как в глазах Гора разгорается красное пламя, а растрепавшиеся волосы, словно им было тесно под черной тканью на голове, разметались по плечам и от каждого порыва ветра взмывали вверх как всполохи огня, принимая причудливые формы вокруг его фигуры. — Раз не знаешь, то я расскажу, — хмыкнул Гортхаур и опять уставился в небо, правда, в этот раз просто куда-то за горизонт, не закидывая больше голову назад. — Говорят, что падающая звезда — это чья-то душа полетела, точнее, душа огненного ангела — феникса, и там, где она упадет, будет оазис, полный сокровищ. Но редко какая душа долетает до земли, потому что ночь — время духов тьмы, и они караулят души, чтобы забрать их себе и… — Гортхаур резко склонился к ней и прошипел страшным голосом прямо в лицо: — И СОЖРАТЬ! Эовин вскрикнула и отшатнулась, не забыв при этом стукнуть обидчика. Гортхаур легко перехватил ее руку и расхохотался, в этот раз не скрываясь и не прячась, и его басовитый, глубокий хохот мощной волной разошелся по всей пустыне. Земля у них под ногами шевельнулась, и Эовин чуть не полетела с бархана вниз, но Гортхаур крепко держал ее за руку. — А вот и за нами пришли, — уголками губ улыбнулся Гортхаур, подвинул Эовин к себе и ухватил за талию, велев крепко держаться за него: — Сейчас полетим! — сказал он. Вдруг песок под их ногами посыпался вниз со страшной силой и потащил их за собой. Эовин подумала, что они оказались в песочных часах и их время вышло. Земля разверзлась, поглощая их, наверху мелькнуло небо со звездами, а потом и оно пропало, и наступила абсолютная чернота. Эовин стало страшно, но Гортхаур сильнее прижал ее к себе, и она почувствовала, словно мама, как в детстве, склонилась к ней. Она смутно помнила ее образ, он с годами стерся из памяти, но ощущение спокойствия и уверенности, что даже если сейчас все кажется из рук вон плохо, но все равно в итоге устроится, Эовин помнила, и вот сейчас почувствовала тоже самое. Она сморгнула, прогоняя темноту и страх. А потом по глазам ударил яркий свет, и она вынуждена была зажмуриться. Над головой раздался грохот, и Эовин инстинктивно прижалась к Гору. Он обнял ее, как дитя, а в голове отчетливо прозвучало: «Ничего не бойся, а даже если боишься, то вида не подавай!» И Эовин подчинилась: смело раскрыла глаза и обомлела. Они стояли в центре огромной пещеры, заваленной драгоценностями, свертками дорогих тканей, совершенно разными и неожиданными предметами. Эовин огляделась в изумлении — под ногами, на красном камне стен, на потолке — абсолютно везде было развалено-развешено-уложено золото, и оно ярко сияло в свете факелов, намертво прикрепленных в витые (конечно же, золотые) крепления. Золотые монеты всех сортов и форм валялись у них под ногами, Эовин пнула красный камень, торчавший прямо под ее подошвой, и поняла, что это навершие от огромной короны, и там еще два камня других цветов, а еще жемчуг и какие-то черные мелкие камешки по бокам. Гортхаур позволил ей отойти, но взгляд его был настороженным, поэтому Эовин не ушла далеко, только оглядывалась с просыпающимся любопытством. Пещера и вправду была занятная, наверное, тут жили какие-то местные гномы, решила она, но в голове опять хмыкнул кто-то голосом Гора: «Помилуй, Единый, Средиземье от таких гномов. Тут пострашнее сила будет, куда как расчетливее и бессердечней, лишенная даже намека на честное ведение дел, сплошная выгода и интриги, и ведь, что характерно, женщина…» В дальнем от них углу что-то зашуршало и посыпались монеты. Эовин повернула голову в сторону, где раздался тревожный звук. Гортхаур остался стоять на месте, тоже прислушиваясь, но не поворотился: он смотрел куда-то поверх головы Эовин и недобро щурил глаза. Она замерла, не смея сдвинуться с места. Гортхаур сам подошел и встал перед ней, закрывая собой. Эовин не видела от кого, но почувствовала на спине невыносимый жар, словно рядом была огромная печь, растопленная до предела, и языки пламени желали сожрать любого, посмевшего подойти на опасно близкое расстояние. Эовин осторожно высунулась из-за плеча Гора, да так и осталась стоять, боясь двинуться с места. Гор сложил руки на груди и поинтересовался очень вежливо, почти что ласково (Эовин знала, что как только кто из старших назгулов или сам Гор становились внимательными и такими «ласковыми», а голос сочился самым сладким, самым густым борщевичным мёдом — ничего хорошего это не сулило тому, к кому обращались): — Приветствую, Агни! Смотрю, сегодня твой, ум-м, дух особенно ослепителен и ярок, наверное, ждал нас? Вокруг полыхнуло так ярко и так жарко, словно огонь осерчал на сказанные слова. Эовин отшатнулась и спряталась за спину Владыки, прикрыв голову руками. Рукав платья вспыхнул, и она замахала рукой, сбивая огонь. Владыка все так же стоял на месте, даже не шелохнувшись, только губы чуть дрогнули в слабом подобии улыбки. — Ах, Агни, я тоже так рад тебя видеть, — произнес Гортхаур с легким поклоном, сам же скосил глаза на Эовин и прошипел на черном наречии: — Срочно ищи любой предмет, который у тебя вызовет особенный интерес, а как найдешь, неси мне. Эовин застыла на месте, соображая, почему Гор обратился к ней не в нулевом поле и почему вообще просит что-то найти, но он оглянулся и одарил ее таким злобным взглядом, что огонь, которым их встретил какой-то там Агни, показался ей детским лепетом –Не думай, ДЕЛАЙ! — шикнул он на Эовин, и она, подпрыгнув на месте от неожиданности, развернулась и побежала куда глаза глядят. Огонь, что полыхал перед Гором, взметнулся и выбросил всполох, принявший форму руки, в попытке поймать и сжечь Эовин, но Гор не дал. Он принял свою истинную форму — нужды таиться ему не было, а отражать атаки и уж тем более терпеть чужой жар удобнее было в привычной форме огненного Майа. К тому же, его любимая рубашка (опять!) была порвана и опалена, рукав так вообще сгорел, когда он отбил атаку Агни. Эовин, успевшая к тому времени добежать до противоположной стены, потому что там ее внимание привлек какой-то блестящий предмет (и вовсе не золотой, поэтому выделявшийся на общем фоне), оглянулась и ахнула. «Ох… офигенен!» — громко подумала она с интонацией (и выражением) Айгена. Кажется, она лучше начала понимать назгулов и их странное восхищение Владыкой. А Гор, услышав ее, засиял еще больше, огненно-красная фигура окрасилась золотом и переливалась, как капли росы в лучах восходящего солнца. Даже Агни, бордово-красный, как кусок несвежего мяса, померк на его фоне. Агни, похоже обиделся на это сравнение, потому что полыхнул вновь, в этот раз темно-бордовым, и огненная рука превратилась в хлыст, которым он хотел достать Эовин. Но не смог: Гор встал перед ним и ухватил за плечи, тряхнул хорошенько, а когда Агни взвыл тоскливо и жалобно, Гор все таким же ласковым голосом (ну, если можно придать нежность сошедшей на вашу голову волне лавы) поинтересовался: — Что же ты не рад мне? Все на слугу моего засматриваешься… Огонь в тот же миг потух, и в руках Гора оказалась женщина. Черные у корней длинные волосы переходили в ярко-алый цвет на кончиках, красные глаза полыхали огнем под изогнутыми черными бровями и смотрели с яростью. Красные, словно вымазанные в свежей крови, пухлые губы изогнулись в сладострастной улыбке, но глаза все равно остались злыми. Женщина перестала вырываться — напротив, сложила руки сначала словно в мольбе, а затем обхватила с притворной нежностью лицо Гора, прошептала плотоядно: — Разве слуга заслуживает внимания, когда ко мне в гости пожаловал лично феникс? Гор улыбнулся широкой улыбкой, обнажив ровные белые зубы, ярко выделяющиеся на фоне горящего лица, и совершенно беззастенчиво положил руки сначала на талию Агни, а затем и вовсе пустил их в вольное плавание по её изгибам, исследуя талию, бедра и все, что было в окрестностях. Эовин от увиденного слегка ошалела: еще бы, Гора таким она еще ни разу не видела. Она подобрала блестящий странный предмет, сделанный из тончайшего хрусталя и напоминающий по форме грушу (так и хотелось засунуть в рот, чтобы проверить, поместится груша или нет, но она усилием воли сдержалась). Внутри предмета поблескивала тонкая проволока, то вспыхивая искорками, то затухая. Эовин поспешила обратно. Гор тем временем наклонился к Агни. Эовин видела, как глаза той потемнели, и в них больше не было ярости: что-то другое, тоже темное, заполнившее зрачок, но не ярость точно. «Похоть», — подсказал голос в ее голове. А Гор усмехнулся, наклонился к Агни и прошипел в самое ухо: — Дорогая, твои яркие фантазии в нулевом поле просто прелесть, но знаешь… — он чуть отстранился и заглянул ей в глаза. Огонь вокруг него при этом начал набирать силу, но Агни, похоже, было все равно, она смотрела на него завороженным взглядом. — Вот эти твои «всех смертных убить, они недостойны», «править опаленной пустыней», и «кровавые битвы, интриги и смерть — вот истинный источник энергии», конечно же, очень мило, но…– Гор оттолкнул ее, сделав подножку, и оказался на ней сверху, заломил руки вверх и наклонился, полыхая теперь ярко-алым первозданным пламенем своего вольного духа: — Даже Моргот в своей женской форме не сравнится с тобой в бессмысленной жестокости и развратности, а я, поверь, знаю, о чем говорю. Гор наклонился еще ниже, красные волосы закрыли от Эовин его лицо, зато испуганное лицо Агни ей было очень хорошо видно, и пророкотал, каждым словом, словно кидая камень на могилу злобного духа, чтоб уж наверняка тот не выбрался: — Что ж вы, милые, такие неудовлетворенные, ум-м, жизнью? БАХ. Это и вправду упал первый камень откуда-то сверху пещеры, и Эовин припустила к Гору как можно скорее. Пол под ногами задрожал. — Так ведь любят не за что-то, а вопреки. Ты попробуй, вдруг тоже понравится, ум-м? КРЫХХХК. Камни, и большие, и маленькие, посыпались теперь и со стен, а Эовин упала, потому что пол заходил уже ходуном, не позволяя ей устоять. Тогда она, прижимая к себе прозрачную грушу, поползла. — Сочувствую! — Выразительно произнес Гор и засиял, а дух под ним завопил, завыл, заметался, но вырваться из железной хватки не мог. — Но как-нибудь без меня! РРРРРГГГХХ. Пещера наполнилась гулом и рокотом, но Эовин все равно разобрала, как исчезающий под Гортхауром дух проорал истошно и очень отчаянно: –Пи… рррр! И дети такие же! — Нет, — твердо ответил ей Гор, — просто я офигительный (на самом деле там было другое слово, то, что обычно использовал Айген) и самодостаточный. И детей воспитал так же. Своды раскаленной пещеры с начавшими плавиться горами золота нависли над ними, грозя поглотить А потом Гор схватил Эовин за руку, обжигая, и велел: — Закрой глаза и не дыши! Эовин послушалась, хотя кожа там, где он схватил, уже пошла волдырями от ожога. И ее засыпало песком с ног до головы, так что она не то что двинуться — дышать не могла, и только холод хрусталя в одной руке и обжигающая хватка на другой напоминали, что она еще жива. Грудь пекло от невозможности вдохнуть. «Так и умру тут, — проскользнула мысль. — Айген, я тебя люблю!» И вдруг все кончилось. Песок осыпался, а холодный колкий воздух ворвался в рот. Эовин ухнула от удивления, раскрыла глаза — Гор и она снова стояли на вершине бархана, как будто ничего не было. Гор вдруг дунул ей в лицо, и застрявший в волосах, ресницах и складках платья песок осыпался без следа, даже во всяких интимных местах больше ничего не щекотало и не натирало. — Ну давай свой трофей, — сказал, усмехаясь. Он больше не полыхал огнем, но все равно выглядел диким и необузданным. Эовин протянула ему прозрачную «грушу». — Как ты громко думаешь, — Гора перекосило. — Надо же, аж до Айгена докричалась, теперь шлет сообщения, интересуется, не сожрал ли я тебя на ужин. Ну-ка, посмотри сюда! И Гор махнул рукой с кольцом перед носом Эовин. — А… что вы делаете? — спросила она сиплым голосом, как у того гнома из байки, который пришел к эльфу лечиться. — Отправляю твою фотографию твоему мастеру. Пусть теперь страдает, что зря побеспокоил Владыку своим недоверием, — Гор опять веселился. — Потому что нехрен так орать в нулевом поле, это я уже тебе говорю. И чего молчишь, что рука болит? — Смеяться опять будете, — проворчала Эовин. — А я потерплю. Гор хмыкнул и дернул ее за волосы, а боль от ожога через миг прошла. — Если я рану нанес, то я ее и вылечить могу. Жаль, с чужими эта фишка не работает, — сообщил. — Так, запомни: никому не говорить, даже Айгену, где мы гуляли и чем занимались. — А где мы гуляли и чем мы занимались? — мрачно спросила Эовин, вызывая новый приступ веселья у Гора. — Я вот ни балрога не поняла, кроме того, что та тетка к вам приставала и этого самого хотела. Уестествления, во! — Пусть к балрогу с этим идет, — Гор уже вертел в руках «грушу». — Ага, вот оно. — И потер предмет пальцами, хотя поверхность и без того сияла. Через пару ударов сердца тоненькие проволочки внутри засветились. — Да это ж лампа! — вдруг поняла Эовин. Она видела такие штуки в Минас Моргуле. — А в лампе знаешь кто?.. — Гор не успел договорить, поскольку от этой штуки полыхнула белым светом до земли дуга, и перед ними появился некто — синий, полупрозрачный, высокий, обнаженный, но без всяких там мужских и женских штук, будто кукла. У пришельца были абсолютно белые светящиеся глаза и волосы из десятков крошечных молний. — Приветствую, хозяева, — он поклонился. — Я, дух воздуха и раб лампы, выполню ваши три желания. Только помните, что я не могу убивать, не могу дарить жизнь и не могу заставить кого-то полюбить. — Со всем, чего ты не можешь, у нас и так проблем нет, — проворчал Гор. — Можно сказать, девать эту любовь некуда. — Зачем я тебе, Властелин колец? — дух обратил взор на Гора, и в его нечеловеческом голосе появилось вполне человеческое удивление. — Ты могущественней меня. — Да, но как говорится, есть некий нюанс, — Гор закатил глаза. — Мне нужна одна вещь из пещеры чудес. Войти туда может только смертное дитя с чистым сердцем, и я нашел одну такую, сам в шоке не поверишь, еще и девственница, все как в сказке. Эовин покраснела, причем не от констатации факта, что ее Айген отказался уестествить, а от похвалы про чистое сердце. — Так за чем же дело стало? — дух глянул на Эовин, и его внимание ощущалось щекоткой. — Она чище снега на горной вершине и тверже алмаза, сама Агни ей не повредит. — С Агни мы уже говорили, — Гор рассматривал свои черные когти. — Чистосердечный смертный может взять все, что не является драгоценностью. Лампы там всякие, ковры старые… А мне нужна корона Трех Стихий. — Тебе или той, что принесла лампу? — дух сощурился. — Нужна мне, но попросит она, — Гор слегка сжал плечо Эовин. — Проси давай. — Дай ему то, что он хочет, — Эовин не задумывалась, что тратит желание. Она доверяла Гору, потому что Гору доверял Айген. Ну и потому что страшный и ужасный Саурон о ней по-своему заботился, а что груб и язвителен, так чего вы хотите от Воплощенного зла. Дух с очередной ослепительной вспышкой исчез. — Это что?.. — начала Эовин, но закончить не успела: дух снова стоял на том же месте, и в руках его сияла золотом и огнями трех цветов та самая корона, которую она в пещере видела. — Возьми, дитя, — печально сказал дух; Эовин автоматически взяла. — Но помни: всякий, кто наденет эту корону, лишится сердца и обретет вместе с могуществом… — Смотри, прикол какой! — подмигнул Гор, выхватывая корону из рук Эовин и напяливая ей на голову. Корона немедленно съехала, криво повиснув на ушах. — Что, дитя, хочется злата и власти над миром? — Жрать хочется, — Эовин насупилась. — И в туалет немного. Что вы смеетесь опять? — То-то же, — Гор снял с нее корону. — Она так влюблена, что себя не видит. Я подстраховался. — Сам наденешь? — спросил явно заинтересовавшийся происходящим дух. — Вот еще. Я не Мелькор. Тот как камушки надел, совсем головой поехал, — Гор начал прямо когтями выковыривать три камня — желтый, белый и красный. — Мне для всеобщего блага! Камни сразу поддались, и Гор сунул их в карман, а лишившуюся главных украшений, но все еще роскошную корону зашвырнул в пески подальше. — Отлично, пошли, — сказал он Эовин. — Но… еще два желания?! — дух, который явно впервые увидел такое надругательство над древним артефактом, подал голос. — А, да, — Гор подпихнул Эовин к нему. — Загадывай побыстрее еще парочку и пошли отсюда. — А что загадывать-то? — Эовин растерялась. — Да что хочешь, хоть себе бутерброд и сортир потеплее! — Гор захохотал так, что барханы дрогнули. Эовин почесала затылок и внезапно спросила у духа: — А как вас зовут? — Урак-Омфал, — ответил тот, и удивления в его голосе прибавилось. — Никто из хозяев не интересовался никогда… — А есть такой вот меч, чтоб владельцу не нес никакой беды, но чтоб при этом был самым лучшим и волшебным? — спросила Эовин. — Есть, — Урак-Омфал покивал. — Тысячелетия назад на другой стороне мира жил один воин. Он сам себе выковал волшебный доспех и оружие: шлем, щит, кольчугу, меч, топор и кинжал. И было оружие настолько волшебным, что не знало промаха, разило любой материал, а поднять тяжелый топор мог даже ребенок. И отобрать его было до смерти владельца нельзя. Я знаю, где лежит меч. Надо? — А в чем подвох будет? — Эовин шмыгнула носом. — Родственное друг другу оружие не сражается само с собой, — пожал плечами дух. — И меч там чуть ли не в твой рост, дева. Зачем тебе? — А это не мне, — мечтательно улыбнулась Эовин. — Давай меч. Это будет второе желание. На этот раз дух воздуха отсутствовал куда дольше, поэтому сначала они просто стояли и ждали, потом сели, потом Эовин не выдержала и под смех Саурона посетила подножие соседнего бархана, а когда вернулась, увидела, что Гор развел костер. Она уже дремала, когда дух вернулся и выглядел помятым, что довольно странно для нематериального создания. Но он торжественно протянул меч Эовин. Эовин покосилась на Гора, но тот ухмылялся молча. Она осторожно взялась за длиннющую рукоять, обтянутую чьей-то простой черной кожей, каждую минуту ожидая, что огромный (действительно в ее рост!) клинок перевесит, и она упадет вперед носом. Но в ее руке меч был не тяжелее орочьего. Эовин потрогала странную волнообразную форму клинка с хитрой заточкой и красивой гравировкой, обратила внимание на вспомогательную гарду и «кабаньи клыки», которые помогут поймать и блокировать меч противника. Но никаких драгоценных камешков и пафосных изречений на мече не было. — Айгену понравится, — улыбнулась Эовин, помахивая мечом как прутиком. — Я ведь смогу ему этот меч передать? — Только по доброй воле, — кивнул дух воздуха. — Какое твое третье желание, дева? — Да никакое, — Эовин уже на него не смотрела. — Ты свободен, мне больше ничего не надо… Полыхнула молния, прогремел гром, а стеклянная лампа рассыпалась на тысячу осколков. — Свободен! — захохотал Урак-Омфал. — Свободен! Наконец-то! И он, превратившись в молнию, яркой полосой прочертил небосвод и исчез в ночной тьме. Гор поаплодировал: — Эффектно, но ничего для себя. Впрочем, теперь поздно сожалеть. — А я и не сожалею, — Эовин все крутила меч, представляя, как подарит Айгену. — Вот, держи и не потеряй, — Гор бросил ей на колени те три камня. — Надо было приказать ему, чтоб нас домой вернул. А теперь все сам, все сам. Какие смертные все-таки глупые… На месте, где стоял Гор, поднялся небольшой песчаный вихрь, а когда песок осыпался, там был средних размеров дракон, примерно с МиГа. И Эовин сразу его узнала по глазам и ухмылке. — Чего смотришь, — дракон-Гор закатил глаза, — полезай на спину, и вот только попробуй ткнуть в меня этой штукой, прикажу Айгену тебя выпороть. И не хи-хи, а по-настоящему! Эовин попыталась залезть и уронила меч. Второй раз попыталась залезть — чуть не потеряла в песке камни. Гору это надоело, он полыхнул глазами, и Эовин оказалась на нем верхом, с камнями, страшно сказать, в белье и мечом на плече, как будто это оглобля либо весло. А потом дракон без всяких разбегов и взмахов крыльями так сорвался с места и вверх, будто его запустили из катапульты. Эовин взвизгнула и закрыла глаза. Но через минуту уже открыла. Сиделось ей удобно, как на диване, меч по-прежнему был легким, как прутик, а встречный воздух не бил в лицо, хотя звезды на бледнеющем небосклоне стали полосами и проносились мимо на невероятной скорости. — А почему не переместиться? Ну вот как в начале? — рискнула спросить. — Кто-то быстро к хорошему привык, да? — прорычал Гор. — Не тебе одной жрать хочется. Так что молчи, а то откушу ноги по плечи! — Хотели бы сожрать, давно бы сожрали, — проворчала Эовин, за что удостоилась подзатыльника кончиком хвоста. Летел волшебный дракон гораздо быстрее обычного, Харад с портовыми городами промелькнул под крылом, как утренний сон, а гладь моря быстро сменилась лентой Андуина, затем Гор свернул на восток, мимо пиков Черных гор. Эовин увидела, как он снижается над огнедышащей горой. У самого жерла кто-то создал огромные ворота, распахнутые сейчас. За ними была небольшая площадка над багровой бездной. Дракон стряхнул Эовин со всем скарбом на эту площадку, как блоху, и с разбегу нырнул в кипящую лаву, Эовин только икнуть от удивления успела, да пламя взметнулось до самого неба. Пока Эовин думала, не пора ли ей оплакивать безвременно покинувшего Средиземье Саурона, лава забурлила и начала подниматься. Эовин заметалась, понимая, что бежать-то ей особо некуда, особенно в платье и с магическими штучками, выпрошенными у духа лампы. Однако огненная волна поднялась до самого края площадки, и из нее вышел обнаженный мужчина с волосами как пламя. В сполохах ничего было не разглядеть, но Эовин все равно отвернулась и даже глаза прикрыла. — Какая скромность, — Гор одним взмахом руки заставил лаву схлынуть и вернул себе одеяние — на этот раз черные шипастые доспехи вместе с короной. — А если б Айген ходил голым, смотрела бы во все глаза? — Да, — Эовин покраснела. — Можешь открывать, — смех Гора рокотом разошелся по жерлу огнедышащей горы. Когда Эовин на него глянула, он протягивал ей бутерброд с кровяной колбасой. — Ешь давай. Раз уж ввязалась в эти глупости с волшебным мечом, придется еще постараться. — А… откуда бутерброд? — поинтересовалась Эовин, вгрызаясь в колбасу с жадностью голодного дракона. — Спер силой мысли у хоббита с кухни, — Гор, то есть сейчас Саурон, захохотал снова. — Мелкие пакости — самое приятное во всемирном злодействе! Эовин дожевала бутерброд и оглянулась. — Чего, опять на спину лезть? — спросила. — Нет уж, — Гор отмахнулся. — Нашла коня. Дай руку и закрой глаза. Эовин подчинилась и снова почувствовала, будто падает, а потом Гор ее отпустил. Она огляделась — огромный зал с высоченными стенами, сводчатым потолком и черным полом. Дверей и окон не видно, у дальней стены огромный трон с черными шипами наверху спинки, спасибо, что не на сиденье. — Так, — Гор сморщил нос. — Добавляем освещение, — багровым вспыхнули факелы, — уют, — маленьким пожаром взревел огонь в двух огромных очагах, — декор, — с потолка спустились, покачиваясь в струях горячего воздуха, стяги всех назгулов и самого Гора. Эовин еще только рассматривала все это ужасающее великолепие, а Гор уже отобрал у нее камушки и меч, что-то сделал и они исчезли. — Рот закрой, а то ворона влетит, — хохотнул. — Так, назгулов в парадном прикиде через кольцо вызвал, теперь с тобой закончу. — Остро на нее глянул, и Эовин снова словно в ледяной воде искупалась. А Гор опять протянул ей зеркало — то же самое, Эовин даже скол на раме узнала. Она вгляделась в свое отражение. Трудно было сделать ее прекраснее, чем в тот, первый раз, но Гор справился. Черное платье осталось прежним, только исчезли прорехи от ожогов и пятна пыли. Волосы были распущены, на голове сиял тонкий обруч короны с зелеными камнями под цвет ее глаз. И пить после соленого бутерброда больше не хотелось. — Становись слева от трона, — скомандовал Саурон. — Будешь посвящать Айгена в рыцаря прекрасной дамы. Видела, как в рыцари посвящают? — Мечом… того… — Эовин изобразила в воздухе жест. — Ну, отрежешь ему голову, это будут твои проблемы, — съязвил Гор. — Когда понадобится меч, просто представишь его в своей руке. Так все, иди на место! — И сам в следующую секунду оказался на троне — небрежно развалился, закинув ногу на ногу, и выглядел очень внушительно в черных доспехах и черной короне на пламенеющих волосах. — А че делать-то, че делать? — вот тут Эовин наконец занервничала. — Я подскажу слова в процессе, — Гора ее испуг не тронул. — Репетировать заранее только портить! *** Когда Айген ощутил в нулевом поле панику Эовин и какие-то ее сильные чувства к нему, он немедленно обратился к Владыке. Смарт-назг Гортхаура был не в сети, нулевое поле его молчало, но у Айгена, как у немногих избранных, была возможность обратиться через молитву. И он воззвал к Владыке. В ответ пришло нечто вроде насмешливого тычка в бок. А через несколько минут смарт-назг Гора вышел в сеть, и Айгену пришла фотография Эовин — на фоне звездного южного неба, в черном платье, с горящими глазами и растрепанными волосами. Метаданные — снята только что в Хараде. Айген осторожно коснулся вирт-экрана, словно живой плоти, и, не доверяя тексту, послал в нулевое поле Владыке что-то вроде просьбы простить, но тот не ответил. Хорошо, что у Айгена не было срочных заданий. Потому что он долго-предолго пялился на фото Эовин — красивой, как всегда, но в совершенно необычном облике — и представлял ее своей женой. Через два часа от Владыки пришла общая рассылка по всем назгулам — явиться в парадных доспехах в тронный зал, а персонально Айгену — без оружия и с непокрытой головой. «Не знаешь, что там?» — сразу пришел Айгену вопрос от Кхамула. «Если бы», — ответил Айген. Он был очень удивлен, так как тронный зал использовался хорошо если раз в сто лет, и то если надо было кого припугнуть величием Мордора. Парадные доспехи располагались в спецхранилище, там же где и тяжелые, тогда как легкие каждый назгул держал в апартаментах: мало ли что может произойти. На деле парадные были промежуточным вариантом, и в них вполне можно было сражаться, теряя по дороге самоцветы с наплечников и портя гравировку. Все назгулы выбрали для себя национальные вариации и свои собственные фишки — например, у Кхамула на доспехе было больше золота, чем черноты, пару раз его даже за эльфа принимали в прошлом, когда он решил выпендриться и приехал на поле битвы в «парадке». Кирион предпочитал облегченный, а Гудбранд носил на шлеме такие позолоченные рога, что остальные назгулы уже вторую тыщу лет ржали. Сам Айген отказался от любых излишеств, считая, что в сиянии камней, ограненных лично Гором, будет выглядеть еще хуже обычного. Поэтому только черные шипы и неяркие серебряные узоры. Облачившись, он взглянул на себя в зеркало. Удивительно, но косы делали его менее призрачным, а собственное лицо не вызвало обычного отвращения. Надо потом зайти к Эовин в таком виде: может, ей понравится облик мастера. Спустившись на лифте в подземелье, Айген заметил, что задержался и поэтому идет последним, остальные, судя по маячкам и нулевому полю, уже внутри. Перед ним раздвинулись черные стены (Владыка в свое время решил, что врата — это слишком мелко) — и он увидел, что братья-назгулы в парадном и в шлемах стоят по обе стороны зала, Владыка сидит на троне, а рядом… Эовин? В платье, венце принцессы, и с таким взволнованным видом, словно собралась замуж. Но нет — Айген бы узнал заранее. Айген приблизился к подножию трона и опустился на одно колено, склонил голову, ожидая приказаний. В душе росло и ширилось странное волнение. Ему казалось, что произойдет нечто важное, и разум его не мучился сомнениями. Владыка всегда прав, даже если говорит, что может ошибаться. Шелест ткани — Эовин тоже приблизилась и встала так, что подол ее коснулся Айгена. Сегодня от нее пахло огнем и восточными пряностями, но под всем этим — той самой шальной сладостью, что он запомнил. — Наш Ангмарец Айген — настоящий рыцарь, — проговорил Гор, его голос барабанным рокотом поднимался к сводам тронного зала. — И совершил неисчислимое количество подвигов. За четыре тысячи лет он защитил множество вдов, сирот и девственниц, поверг сонмы врагов, написал не один десяток трактатов об искусстве войны и даже как-то спас с дерева кошку. И было у нашего Айгена только одно слабое место — его гордость. Та самая гордыня, что шипами наросла вокруг раненого сердца и одинокой души. Айген оледенел, понимая, что все это говорится не только для него, но и для Эовин. — Однако добровольное заточение Айгена кончилось, — с оттенком насмешки продолжил Владыка. — Он принес свою гордость в жертву и стены пали. А в награду юная пока еще дева припасла освобожденному рыцарю кое-что удивительное. «Руку и сердце?!» — Айген чуть вздрогнул, сумев не пустить эту мысль в нулевое поле, однако Владыка Гор услышал и усмехнулся. Повисла пауза. Эовин встрепенулась — поняла, что ее выход, а она так и не придумала, что говорить. — Через немыслимые опасности и неизъяснимые трудности… всякие… — начала она не очень уверенно, припомнив какую-то сказку, — прошла я, чтобы добыть тебе оружие, которое было б тебя достойно. Чтоб непобедимое, знаменитое, древнее и… большое! Слева от кого-то из назгулов послышался тихий смешок. Эовин зло взглянула на этих истуканов в шлемах и продолжила: — Только прошу тебя, будь медлителен в мести и наказании и быстр в пощаде! — и слова эти ей как будто подсказали. Айген удивленно и взволнованно смотрел на нее, но не двигался и покорно ждал продолжения. Его возможные насмешки друзей и вовсе не трогали. Тогда Эовин подняла правую руку и представила в ней меч. И тут же ощутила его в своей руке — тяжелый и прекрасный, но такой, чтоб она могла поднять, и тут же от назгулов раздались изумленные «Ого!» и парочка ругательств на черном наречии: такого дрына в тонкой женской руке они явно не ожидали. Эовин осторожно коснулась темным в середине и сверкающим по краям лезвием огромного фламберга плеча Айгена, и Гор вдруг добавил: — Чти женщин, Айген, и не терпи злословия на них, потому что мужская честь, после Единого, нисходит от женщин. — И после паузы добавил: — А пидоров мы считать не будем! Тут уже засмеялись все, и даже у Айгена уголки губ дрогнули, а Эовин осторожно повернула меч, кладя его на ладони плашмя, и протянула Ангмарцу, а он так же бережно принял. «Давай, целуй его в лоб, только быстро!» — вдруг пришла безмолвная подсказка Эовин от Гора. И она, конечно, подчинилась, покраснев. И взгляд Айгена в этот момент стоил всех царств земных и валинорских, а назгулы заколотили мечами в щиты. — Вставай, — хмыкнул Гор и тоже встал. — По правилам тебе подвиг совершить полагается. Так что иди разбирай отчеты Сарумана и пиши на них отзывы. Разрешаю сквернословить. Потом, так уж и быть, дозволяю опробовать свой новый меч на ком-нибудь. Всем остальным я тоже раздал… скажем так, подвигов. А дева идет спать, она сегодня уже так постаралась, что на отдельную сагу тянет, но я вам ее не расскажу!