Король-техночародей и его убийца

В самый темный час перед рассветом одинокий всадник на огромном варге приехал с юго-востока. То есть из Мордора, где уже пятые сутки не унимался пожар от массированной бомбардировки, благодаря которой даже самый тупой хоббит понял, что Валар приняли решение окончательно стереть Мордор с лица Средиземья. Вымарывать Саурона из летописей оказалось куда хлопотнее, и переписывание истории отложили на потом. Незнакомец остановился на небольшой возвышенности, на которую наползали тени гор. Черный глубокий капюшон полностью скрывал его лицо, но полы плаща всадник небрежно откинул за плечи и спешился, оказавшись весьма высоким. Провел рукой по шерсти варга, некогда белой, а сейчас слипшейся в грязные сосульки от долгой дороги, да еще и в проплешинах от репьев, шипов и чьих-то клыков. — С-спас-сибо, Пуш-шок, ш-што подбр–рсил, — усмехнулся незнакомец. — Дальс-ше я с-сам. Слова шипели и рычали, словно незнакомец всю жизнь говорил на черном языке и только-только выучился вестрону, поэтому новые звуки давались ему с трудом. — Беги давай, вот-вот наш-шнетс-ся, и тебе с-сдес-с не мес-сто. Варг заскулил и недовольно боднул головой незнакомца. Тот лишь отмахнулся: — С-зато хос-зяйка скор-ро вер-рнет-с-ся… и даш-же не с-знаю, ш-чт-о для вас-с с Ангмар-рт-сем хуш-же… Незнакомец, не договорив, фыркнул: видимо, хозяйка и вправду была той еще за…нозой. Вновь потрепал варга за ухом, прошелся по шее. Варг ткнулся мордой в подставленную ладонь, быстро лизнул шершавым языком и заискивающе вильнул хвостом. Однако незнакомец бессознательно чувствовал, что варг подлизывается, и эта его ласка показная, неискренняя, а вот любовь к отсутствующей хозяйке — настоящая. Незнакомец оглянулся — куда упал его взгляд, там стояли войска Рохана и еще ночью эльфы стянули свои силы. Он насчитал несколько крупных отрядов, с неудовольствием отметил, что даже Глорфиндел с Эонвэ прибыли. И тут же усмехнулся мысленно, решив, что так даже интереснее вышло, чем изначально задумывалось. Заодно узнает — выдержит ли его маскарад серьезную проверку вот так сразу. На востоке показался краешек зари, и с неба в тот же момент черной стрелой спикировал небольшой, но очень проворный дракон, что нес на спине всадника. Незнакомец коротко хохотнул — так, что скала за его спиной вздрогнула, и сразу повернулся в другую сторону, на северо-запад, где у самого горизонта, вне зоны досягаемости человеческого глаза, но видимые его усиленному оком и нулевым полем зрению, показались первые орки армии восставших биомашин. Постепенно рассветало. Ночной туман, стелившийся у подножия гор, почти исчез. Кое-где его рваные клочья еще цеплялись за сухую траву, блеклые и лишенные мистической красоты, ставшие в утреннем свете грязной тряпкой. Вершины гор, все еще укутанные густыми белыми облаками, заискрились в первых розово-золотых лучах все еще прячущегося солнца. Звезды померкли, а с юго-востока, где под черным плотным маревом догорал Мордор, потянуло гарью. Дракон, сделав круг над Минас Тиритом лихо опустился, едва не проехавшись пузом по полю. Незнакомец неодобрительно покачал головой на такое позерство. Тем временем утреннюю тишину рассекло пение рога на северо-западе, откуда наступали восставшие машины. Тогда незнакомец с силой двинул варга по спине, и тот, скуля и вскидывая высоко лапы, припустил в сторону Мордора, но прилично забрал влево, чтобы незамеченным пересечь пространство между Минас Тиритом и Минас Моргулом и добраться до великой реки Андуин. Рука незнакомца сдернула капюшон ровно в тот момент, когда наездник вдалеке соскочил с дракона и со всей дури влупил кулаком по воротам твердыни. От такого удара старые створки, что только казались крепкими, со звоном треснули вместе с металлической оковкой. Под капюшоном обнаружился медно-рыжий мужчина неопределенного возраста. Немного вытянутое лицо первоначально не бросалось в глаза, но на таких чем дольше смотришь — тем красивее кажется, цепляет все сильнее. Волосы его вспыхивали огненными искрами на солнце, завивались на концах, словно язычки огня. Мужчина повернулся на месте и щелкнул черными когтями, которых еще миг назад не было на сильных длинных пальцах. Глаза его пожелтели, зрачки сузились вертикальными щелями, волосы и фигура подернулись настоящим пламенем, что вспыхнуло и тут же опало. Как по волшебству, настоящий жидкий металл обнял тело мужчины — вначале матово-черный, но по мере того, как не осталось ни одного открытого участка и даже на лице сомкнулся увенчанный небольшой короной глухой шлем, чернота менялась на вишневые и пурпурные отблески, словно металл нагревался и раскалялся. Будто вторя ему, розовато-серые предрассветные сумерки сменились кровавой зарей, что багровела у самого горизонта, но алела выше, там, где вот-вот должен был показаться диск солнца. Электрическая волна прошла по всему доспеху, снова сделав его бездонно-черным, но в лучах победительно восходящего солнца металл все равно отливал бордовым, словно весь был покрыт коркой запекшейся крови. «Я рыжее пламя свободы Я знаю и мудрость, и бред. Иду я — тропинкою узкой, Приду — как широкий рассвет». Процитировал вольно рыжий мужчина знакомого поэта из другого, соседнего с Ардой мира и повернулся лицом к солнцу, с удовольствием встречая первые лучи. Войско восставших машин безустанно приближалось, и в лагере роханцев началось движение. Рыжий мужчина, даже не напрягая слух, со своего наблюдательного плато отлично слышал резкие приказы начальников, перекличку солдат. Какофония людских голосов, оружейного лязга и ржания лошадей сливалась в единый шум: трескучий, дребезжащий, грязный. Утомленные долгим ночным ожиданием войска наконец пришли в движение и выстраивались в каком-то своем порядке, понятном только командирам. Лица людей с каждым шагом веселели. В нулевом поле, которое рыжий мужчина чувствовал всей огненной душой, не было больше уныния или беспорядочных мыслей, а страх смерти проиграл отчаянному веселью, что испытывает пойманный разбойник в ночь перед казнью. И вместо того чтобы с рассветом понуро идти к плахе, не сдается: даже за секунду до гибели зло насмехается над своими судьями и палачами. Мужчина тоже усмехнулся, ему было понятно и близко это лихое веселье. А вот в Гондоре были совсем другие настроения. Крепость разворошенным ульем гудела, шумела и волновалась. Рыжий, пользуясь этим волнением, перекрывшим нулевое поле целиком, прислушивался к эмоциям защитников Минас Тирит, уже не скрывая свою огненную майарскую суть. Ведь след его, все еще слабый и незнакомый остальным, совершенно терялся в воющем и пульсирующем нулевом поле, полном ужаса и невысказанных подозрений. Рыжий отчетливо ощущал испуг Денетора, что трепетал перед Арагорном и Гэндальфом, порой впадая в животный ужас скорой расправы, что толкал наместника к мыслям о самоубийстве. А пагубное пристрастие к алкоголю и дурманящим веществам только усугубляли это состояние. Чувствовал рыжий и Арагорна, напряженного и злого, его недоверие к Гэндальфу, откровенную неприязнь и презрение к Денетору, а теперь еще и досаду на Ангмарца, повредившего ворота прямо накануне битвы. Слышал, как Ангмарец сквернословил и посылал всех к Балрогу, а Балрога всем в… постель как минимум. Как главназгул нервничал и вперемежку с проклятиями призывал Владыку, рыжий тоже слышал, отчего довольно скалился, демонстрируя белоснежные зубы с длинноватыми клыками, но отвечать не спешил. В это самое время войско машин подошло на расстояние, с которого можно было нанести удар дальнобойной техникой. Послышался горн, передавая короткими рваными сигналами азбуки Моргота команды, все пришло в движение. Рыжий мужчина прислушался: в нулевом поле едва заметным пунктиром — сказывалось расстояние — проявились назгулы. Потеряв осторожность, они становились все ярче, и вот их след привлек чужое внимание. Рыжий почувствовал, как встрепенулись Эонвэ и Глор, самые чувствительные к нулевому полю из оставшихся в Арде Первых. Прорычал раздраженно про себя ругательство и послал легкий, но весьма ощутимый мысленный подзатыльник в ту часть нулевого поля, где скопились назгулы, вот только силы своей не рассчитал. Владыка Гортхаур — а это, конечно же, был он (наш догадливый читатель и без зануд-авторов понял) — обрел новое тело совсем недавно и все еще плохо контролировал его. Даже говорить пока получалось с трудом — исключительно с тысячелетним, неистребимым даже сменой тела мордорским акцентом. Словно такого неудобства было недостаточно, нулевое поле категорически не желало подчиняться хозяину как прежде, и Гортхаур то слишком слабо применял свои возможности, то устраивал натуральное бедствие. Например, прямо сейчас назгулы получили такой заряд п…озитива, что замолкли все разом, глупо хлопая глазами, каждый в своем уголке Средиземья. Они изо всех сил прислушивались: кто это умудрился проникнуть в закрытый канал нулевого поля, настроенный на ДНК Владыки и оттого защищенный самым надежным образом. Гортхаур скривился и вновь исчез из нулевого поля, оставив после себя едва уловимый след, но и того назгулам хватило, чтобы насторожиться и снова применить режим максимальной маскировки. Волнение в нулевом поле улеглось, так что Эонвэ успокоился и даже недоверчивый Глор перестал шевелить носом, как излишне ретивая гончая. Первым опомнился Айген, все еще стоявший у разбитых ворот Минас Тирита под изумленными взглядами солдат, но хоть переставший ругаться на чем Мордор стоит. — Че творишь? — крикнул сверху кто-то картавый. — Совсем штоле с дракона рухнул? Ангмарец молчал. По его личной шкале он сейчас рухнул с дракона «на полшишечки», по крайней мере, затылок по-настоящему ломило, словно Владыка треснул его по башке рукой в латной перчатке — Король-чародей, ты там живой вообще? — осторожно спросил еще кто-то. — Арагорн вроде говорил, ты на бой вызывать придешь кого-то? Передумал? — А? Что? — опомнился Ангмарец, вызвав в нулевом поле дружный хохот назгулов (с шуточками «Дрочит напоследок» от угадайте кого) и еще одну порцию недоуменных возгласов со стороны защитников крепости. — Да. То-о-чно. — протянул Айген, откашлялся и провозгласил зычно, добавив голосу и окружающей среде холода нулевым полем: — Я пришел сразиться с вашим лучшим воином, чтобы отомстить за погибших назгулов и развоплотившегося Саурона, выходите на смертный бой, ибо воистину! Слышно было как охранники облегченно вздохнули. Теперь все вроде как шло в соответствии с планом, что утвердил лично Арагорн. Надо ли говорить, что все это представление было еще одной инструкцией, выданной лично Ангмарцем (получившим указания от Гора) с целью убедить все Средиземье, что Мордор наконец-то разрушен, а все его обитатели вышли из строя, причем некоторые из тела. В прямом смысле. Арагорн лично отобрал и поставил на ворота проверенных дунэдайн. Вот почему в ответ на приглашение драться насмерть от двухметрового чудища в шипастом, покрытом настоящим инеем доспехе воины счастливо заулыбались, ожидая финала-сюрприза. Однако счастье их было недолгим, потому что где-то наверху послышался страшный грохот, а затем в небе появились драконы, почему-то больше похожие на орлов Манвэ, только при этом чадящие отработанным топливом из-под хвостов. На спинах залетных тварей покачивались чучела — скелеты в обрывках саванов, что завывали каждый в своей тональности, причем вовсе не страшно, а жалко и как-то скрипуче-мучительно. Самым страшным было в этой картине, что скелеты едва удерживались на поворотах и вот-вот готовы были сверзиться на башку какому-то «счастливчику». — М-да. — мрачно прокомментировал Ангмарец полет псевдо-назгула у себя над головой. — Даже реквизита пожалели, суки. — Ага. Так себе, — согласились охранники нестройным хором, припоминая, что первая встреча с крылатым отрядом, как правило, заканчивалась в лучшем случае сменой штанов, в худшем — обмороком и длительным энурезом. Здесь же «назгулов» хотелось обнять и плакать. — Что-то я не помню, чтобы в нашей интерлюдии были драконы, кто изменил утвержденный план? — спросил картавый дунэдайн. Но ему никто не ответил, все уставились в небо. Некоторые из охранников настолько осмелели, что даже поднялись в полный рост и с недоумением разглядывали завывающе-скрипящих роботов, круживших на роботизированных орлах. С орлов обсыпались куски некачественного пластика, долженствующего изображать переливчатую драконью чешую, и состояние у них было как у Гэндальфа (он же Митрандир, он же Олорин), хорошенько вы…трепанного балрогами. У одного из ололо-драконов от резкого порыва ветра повредился хвост, и теперь «дракон» опасно кренился вправо, вот-вот завалится в крутое пике. Хвост его торчал под углом и раскачивался на ветру, что вкупе с сиротливо поджатыми к брюху большими куриными лапами придавало «дракону» удивительное сходство с попугаем, больным одновременно лишаем, параличом, птичьим гриппом и желудочными коликами (не забываем про вонючий дым из-под заевшего хвоста). Конечно, были и те, кто поверил в это представление. Люди выскочили из укрытий и в панике метались по улицам, крича, что пришла им смерть, откуда не ждали, и сейчас дракон как дунет огнем (плюнет или испустит этот самый огонь из другого технологического отверстия). Гэндальф Белый, наблюдавший все это действо в относительной безопасности в одной из сторожевых башен, решил, что и ему пора приступать к активным действиям, чтоб остаться в памяти людской спасителем и великим чародеем, а там и до трона недалеко. Арагорн, к великому неудовольствию волшебника, умирать не собирался, и что бы ни делал Гэндальф, все его планы портил лично мерзкий-премерзкий Саурон, зачем-то помогая истинному королю. Гэндальфу было очевидно, что Саурон хотел поиметь какую-то выгоду, но Гэндальф так и не понял, какую, а спросить теперь было не у кого, и это приводило волшебника в бешенство настолько, что он даже готов был сожрать свою шляпу от досады и закусить левым сапогом (организм майа и не такое бы переварил). «Ну и ладно, зато Саурон кончился! — утешил себя Гэндальф и отвернулся, пряча кривую ухмылку. — А из назгулов остался только один Ангмарец, но и от него вскоре избавимся, вон какую девственницу я на заклание приготовил, практически сам воспитал». Гэндальф мстительно плюнул в сторону ворот, где как раз стоял Айген, и рассмеялся. Прямо над ним, свистя и шипя повреждённым динамикам пролетел ололо-дракон и, не сумев вписаться в поворот, со всей дури в красивом пируэте вошел башкой в соседнюю башню. Причем именно в ту, где в тоске и печали сидел Денетор, представляя в красках, как Арагорн, будь он проклят, вернет себе корону, сразу после победы над войском восставших машин. И Гэндальф, обещавший Дэнетора прикончить, тоже будет скакать в первых рядах, у-у-у, козел длиннобородый! В победе Арагорна Денетор отчего-то не сомневался — бывают такие мужики, у которых прямо на лице написано «За базар отвечу!», причем капсом. Особенно уверенность Дэнетора в скорой потере короны окрепла после того, как он увидел бл… братство кольца в почти полном составе и с удивлением узнал, что это Арагон умудрился привести практически всех живыми и, можно сказать, в целом невредимыми к пункту назначения, даже хором страдавших дурными привычками и суицидальными наклонностями хоббитов. Что самое удивительное, потомок нуменорцев сам тоже выжил! И это несмотря на все хитроумные ловушки и фальшивые карты. Денетор судорожно вздохнул, вспомнив, что единственный кто не вернулся, был Боромир. Но теперь план Гэндальфа окончательно провалился: на смену Йаванне с ревизией в Гондор приехал ставленник Манвэ — тот, с колючими глазами и мордой святоши — и после боя Денетору точно не поздоровится. Ему уже намекнули, что обнаружили значительную недостачу. И если он еще мог объяснить нехватку оружия или продовольствия, то наличие найденных у него трех загородных резиденций и пяти доходных домов, оформленных на подставные лица, но в конечном итоге принадлежащих ему, ставило под сомнение его дальнейшую карьеру. Тем более, что ходили слухи, очень похожие на правду, что власть Валинора кончилась. Собственно, сам Валинор кончился — сразу после странного взрыва, который разнес половину материка, а большинство Валар и Майар отправил в межгалактическое путешествие с билетом в один конец. Из известных Денетору Валар (и Майар) остались всего несколько существ: ставленник Манвэ (как его там, на «э»), претендовавший на звание главного, Йаванна, которая теперь была в опале, и несколько десятков Майар, не пожелавших последовать за своими хозяевами, но и на поле боя к людям и эльфам не явившихся. Как раз в момент, когда Денетор с тоской и каким-то особенно горьким привкусом надвигающейся опасности думал о закате Валинора и своих несбывшихся надеждах, в башню что-то с грохотом ударилось, стена пошла трещинами, а осколки полетели во все стороны. И наместник устало махнув рукой, отхлебнул горькой сивухи, пронзительно заорал да бросился прочь к свободе из тесного и объятого огнем замкнутого пространства. Он бежал и бежал, спасаясь от рушившейся за его спиной башни, от чьих-то криков, повелевавших ему остановиться и принять смерть достойно, от орлов, драконов, поданных, которые его никогда и правителем-то своим не считали, постоянно сравнивая с королями прошлого, и опостылевшей жизни, пока не обнаружил, что ноги больше не чувствуют твердой поверхности. Дэнетор взмахнул руками, словно прощаясь, и камнем полетел вниз. А выглядело со стороны так, будто он разбежался и прыгнул со скалы специально. Гэндальф проводил его полет задумчивым взглядом и повернулся к Арагорну, который только что на глазах изумленных граждан пытался догнать Дэнетора, чтоб спасти. Волшебник поклонился и, заискивающе улыбаясь, произнес: — Наместник умер, да здравствует истинный король! Толпа ахнула и замерла. Все с жгучим любопытством смотрели на Арагорна. Тот же просто зыркнул на Гэндальфа с такой обжигающей неприязнью, что волшебник про себя решил: сейчас не время упрочивать свои позиции, договориться они и потом смогут, если выживут, конечно, особенно дунэдайн, поэтому быстро перешел к плану «Б». — Арагорн, — Гэндальф выпрямился и принял торжественную позу, — силы зла наступают! Время пришло проявить себя как истинного короля и принять смертный б… бл… блаженный Манве! — вырвалось у волшебника вместо запланированного окончания эпической фразы про смертный бой, потому что ололо-дракон прямо у них над головой был сбит метким выстрелом требушета стражниками из соседней башни, отчего полетел вниз, загоревшись, но ни на миг не переставая заунывно верещать поломанным динамикам. — Позже обсудим — отмахнулся Арагорн и побежал по ступеням вниз, прыгая сразу через две-три и втайне радуясь, что он не один будет сражаться в этом дурдоме на стороне сил добра. Одновременно он иронизировал по поводу этой нелепой радости. Ведь в дурдоме он на самом деле находился на одной стороне с назгулами, которые заранее объявлены главным злом и вселенским кошмаром. Однако, дорогой читатель, вернемся к Ангмарцу, которого мы с тобой оставили смотрящим в недоумении на расколотые ворота (ну чисто баран из поговорки). Айген буркнул себе под нос, что неловко вышло, вроде как о таком они с Арагорном не договаривались, в тяжком раздумье проследил за догорающим остовом ололо-дракона и повернулся к воротам спиной, а также тем местом, где спина свое гордое название теряет. Удара сзади он не боялся, поскольку у стражников и без него забот прибавилось. На поле перед Минас Тиритом в этом время разворачивалась своя пьеса, можно сказать настоящая военная драма. Роханцы выстраивались в ровные шеренги. Кто-то из предводителей, судя по старинной ковке доспеха и шлема — лично Теоден воодушевлял рохиррим на бой. Восставшие машины, по заложенному алгоритму обстреляв крепость издалека с помощью тяжелой техники, как раз подходили к небольшой возвышенности. В этот самый момент Теоден решил, что хватит вдохновлять боевых товарищей и пора переходить к активным действиям, взмахнул рукой и помчался вдоль конников, вытянувшихся в линию, но, доскакав только до середины, неожиданно повернулся лицом к наступавшим биороботам и скомандовал: «В атаку!» В нулевом поле все еще была тишина: назгулы, не на шутку встревоженные чужим вмешательством в их скрытый от чужих глаз сектор, куда попасть могли только они и Владыка, молчали, боясь не то что произнести вслух, но даже подумать единственную самую очевидную вещь, КТО же мог отвесить тяжелой начальственной рукой столь милый их сердцу и болезненный для головы подзатыльник. Когда тишина стала совсем раздражающей, неожиданно ожил интерком, и Гудбранд раскатистым, прямо-таки драматическим баритоном лихо запел: Восставшие армии глупых Валар Хотят потушить Барад Дура пожар… Гудбранд самозабвенно выводил куплет, пока стоял на палубе флагманского корабля где-то в тайном порту Умбара, и совершенно игнорировал, как на него пялились новые подчиненные. За многие сотни километров от него, почти на другом конце Средиземья, в этот момент на экране Айгена вспыхивали одна за другой иконки назгулов, отображая показатели заряда и целостности доспеха, состояния хозяина доспеха и его местоположения. Вместо прежней иконки Кириона — черепа со скрещенными костями — красовалась новая с персональным символом Леголаса — зеленым острым листком. Листок мигнул и выдал координаты. Леголас прямо сейчас находился с отрядом лучников Лориэна на северном фронте и готовился отразить атаку механических олифантов. Айген несколько раз проверил сводку, не поверив глазам с первого раза. Биороботы и до олифантов уже добрались — в качестве дополнительной силы пригнали механических слонов, больше напоминающих черепах, только с огромным носом и отвислыми ушами-антеннами, смотревшими криво в разные стороны. На вирт-экране появилась и подмигнула Айгену пустой глазницей резервная иконка в виде черепа без костей, из чего Айген с удивлением сделал вывод, что Кирион умудрился присоединиться к сети даже на таком значительном расстоянии. Постепенно на вирт-экране ожили все иконки. Даже Телимат отобразился, хотя он по расчетам Ангмарца должен все еще пребывать в стазисе. Но от Белегаер до Форохель Чёрнознаменная всех сильней! Громко и яростно чеканил слова Гудбранд, а Минардил со скоростью света строчил в общий чат: «Телимат, у тебя медведица убежала и штаны сперла!» Датчик Минардила показывал, что нуменорец находится вместе с Вардамиром где-то на западе мглистых гор, за которыми скрывались не только Ривенделл, но и одна из крупнейших цепочек сильмарилл-станций, питавших эльфийские владения. Айген усмехнулся находчивости брата и замер, ожидая ответа, по которому можно было бы понять, Телимат ли слушает их разговор по интеркому или в их стройные ряды затесался шпион. «Ну ты и дебильный способ проверить придумал, — красивая бязь черного наречия возникла на экране молниеносно, — куда Ярина могла убежать из родного леса, где я ее лично при вас с Вардамиром оставил?!» Давай же Чёрная, Пусть обречённая, Рази мозолистой рукой! Зря только скалитесь, Мы вновь поднимемся, Дадим Валар последний бой! Заливался соловьем Гудбранд, а моряки уже не смотрели на него с удивлением, наоборот, некоторые начали подпевать, даже не понимая слов. Уж больно мелодия была заразительная. Гудбранд пошел на рефрен и два баса — густой, низкий Феридира и бархатистый, тягучий Настадрена — подхватили в интеркоме мотив и пропели вместе с ним. Айген, убедившись, что внутренняя связь защищена и трансляция идет без посторонних, быстрым шагом направился к дракону. Пора было переходить к финальной части плана Владыки: исполнению проклятия. С машинами Арагорн сам разберется, тем более что у него и армия призраков имеется, и поддержка умбарцев с моря, да и эльфы уже на месте, вон, даже ололо-драконов выпустили, чтобы свалить разрушения на назгулов, ведь в свою защиту темные сказать уже ничего не смогут. Айген чувствовал Глора в нулевом поле, но старательно забивал их вынужденный канал связи белым шумом. В какой-то момент, исключительно из хулиганства, позволил услышать, как они пели. Изумление Глора сложно было передать словами, даже матерными. Эльф растерялся, не понимая, почему в свой последний бой Ангмарец идет с улыбкой на губах и с веселой песней. Глор почему-то был абсолютно уверен, что Айген из этой битвы уже не вернется. Айген же нахально ему улыбался, пока запрыгивал на дракона. Он впервые со дня развоплощения Владыки так искренне веселился. Ведь Айген тоже был уверен, что проклятый король-чародей, урод и пидор, сгинет сегодня навсегда, уступив место Айгену Ангмарскому, вассалу Владыки Мордовии, будущему мужу принцессы Роханской и просто хорошему человеку. От последней мысли на сердце Айгена потеплело, а в крови как игристое вино искрилось и переливалось забытое за века вынужденного аскетизма волнение от скорой встречи с возлюбленной (да-да, дорогой читатель, даже в мечтах наш Айген оставался верен себе и был рыцарем до мозга костей, поэтому никаких си…стематически голых прелестей не представлял). Однако, кроме всего вышеперечисленного, отдельное удовольствие, в котором Айген сам стыдился себе признаться (ибо мелочно и недостойно рыцаря), приносило ему недоумение врага — Глорфиндела — по поводу неподдельного счастья Айгена, ведь Ангмарец летел навстречу своей «гибели» как на свидание с невестой. Айген ликовал, что Глор так и не понял ничего про принцессу, а он, Айген, все понял, и поэтому Эовин будет с ним отныне и навеки, а глупая самоуверенность эльфа, не сомневающегося в своей исключительности и победе «воинов света имени Валинора» на этом фоне смотрелась еще смешнее. Кому нужна громкая липовая победа, когда настоящая достанется назгулам и их Владыке. Чёрнознаменая, мчи вперёд, Революционный Мордор нас в бой зовёт! Ведь от Белегаер до Форохель Чёрнознаменная всех сильней!» Голос Гудбранда широкой мощной волной, казалось, вышел уже за пределы закрытого канала и был слышен везде — над полем, где сошлись в схватке первые отряды людей, эльфов и восставших машин, в крепости над сражавшимися стражниками, активно теснивших биороботов, которые смогли просочиться в поломанные Ангмарцем ворота, и даже в небе — где орлы, никудышно замаскированные под драконов, под прицелом видеокамер пытались представлять армию Саурона (ну а как еще собрать доказательства причастности Мордора к разрушению Средиземья? Тем более что список бед, которые собирались повесить на развоплощенного Саурона и его приспешников, еще не был окончен). В этот раз припев зазвучал уже на три голоса, к басам и баритону добавился тенор. Телимат, пусть слабым и даже срывающимся от напряжения голосом, не всегда попадая в такт, пел вместе с братьями: Давай же Чёрная, Пусть обречённая, Рази мозолистой рукой! Кирион вступил на второй части припева и затянул вместе со всеми, а Айген под этот аккомпанемент набрал высоту, прямо на ходу уворачиваясь от ололо-драконов, особо тупых или поломанных разя меткими молниями, безошибочно нашел взглядом Эовин и стремительно направил дракона обратно вниз. Милую сердцу фигуру он ни за что и ни с кем бы не перепутал. Одного хвоста огненно-рыжих волос, выбившегося из-под шлема, ему было достаточно, чтобы понять кто под ним скрывается. А еще рост, знакомые нетерпеливые движения, отточенные под его руководством, тонкий стан, который не прятали даже доспехи большего размера… Зря только скалитесь, Мы вновь поднимемся, Дадим Валар последний бой… Пели назгулы и Леголас, причем у Леголаса в эфир постоянно пробивался гном, орущий: «Не считается», «Это один, а не два, второй еще жив, ты жульничаешь!» и «Олифант — это не боевая единица, а крупное млекопитающее, хоботное, ха-ха, вот если б ты хоббита завалил, ха-ха, это бы засчиталось…» Мелодия лилась, ширилась, назгулы уже откровенно веселились, не скрывая своих эмоций в нулевом поле и на радостях позабыв о недавнем внезапном тяжеловесном подзатыльнике. Но как и все хорошее в этом мире, песня подходила к своему логическому завершению. Восставшие армии глупых Валар Хотят потушить Барад-Дура пожар Но от Белегаер до Форохель Чёрнознаменная всех сильней!» Завершал песню Гудбранд, замедляя темп, и остальные замолчали в ожидании припева, чтобы уже тогда громко и яростно исполнить его дважды и тем самым ознаменовать победу назгулов над Валар. А дракон Айгена на всех парах несся к Эовин. Теоден, проследив за его траекторией, остановился, и старого короля прошиб холодный пот. Дракон прямой наводкой летел к молодому роханцу, отбившемуся — не иначе как по неопытности — от основного войска и теперь петлявшему между кучками порубленных орков. Но вот удалец будто почувствовал приближение дракона, повернулся к чудищу лицом и ударил мечом в щит. От активных взмахов руками из-под шлема окончательно выбились и теперь торчали во все стороны подозрительно знакомые своим огненно-рыжим оттенком волосы. Не менее знакомый девичий голос возопил на все поле битвы, обращаясь к Ангмарцу: — Чудовище мерзкое, сразись честно, если посмеешь! Назгулы дождались припева и грохнули все вместе, включая Леголаса и Гимли: Давай же Чёрная, Пусть обречённая, Рази мозолистой рукой! Зря только скалитесь, Мы вновь поднимемся, Дадим Валар последний бой! Иконка Леголаса мигнула и звук отключился на мгновение, появился значок перезагрузки. Айген, все быстрее приближаясь к своей цели, мысленно вздохнул, сосредоточился, вспоминая наставления Владыки и его инструкции, как успешно реализовать не только часть с «проклятием», но посвататься, наконец, так, чтобы не получить отказ. Он мысленно взмолился: «Отец, мне так нужна твоя поддержка, если ты слышишь, прошу тебя всем сердцем, помоги!» Внезапно на внутреннем дисплее шлема мигнул и появился новый значок, ранее принадлежащий Владыке — горящее алым контуром Око. И песня внезапно продолжилась совершенно другим по настроению куплетом, слов которого не знал доселе никто. Вкрадчивый, но в то же время удивительно сильный мелодичный голос с так хорошо знакомыми назгулам властными нотками и явным мордорским акцентом пропел на вестроне: Грозно ш-шагают нас-згулы с Владыкой, С-сдаватьс-ся они пр-росто так не пр-ривыкли! Вр-раг убеш-жден, с-сильмар-р-рилл у нас-с мало, С-спор-рить не будем — дадим по еб… х-хлебалу! Ведь от Белегаер-р-р до Фор-р-рохель…» Голос окреп, в нем появились яростные рычащие нотки, а звук теперь был слышен и в нулевом поле, вибрирующий, живой и яркий, как первородный огонь Владыки Гортхаура: …Чёр-р-р-р-р-р-рнознаменная всех с-с-с-сильней!!! Все замолчали, не смея верить своим ушам. И только Айген, улыбаясь в шлеме во весь рот, победным голосом, оглушительно громко в этой внезапно наступившей тишине и проникновенно пропел начало припева: Давай же Чёрная, Пусть обречённая, Рази мозолистой рукой! Ко второй части очнулись остальные, хор из девяти голосов назгулов и одного солиста — Владыки — зазвучал, разбиваясь на ликующее победное трехголосие: Зря только скалитесь, Мы вновь поднимемся, Дадим Валар последний бой! Дракон Айгена опускался по спирали — так, чтобы порывом ветра не сбить с ног отважного рыжего роханца, и почти коснулся лапами земли, когда крупный всадник на боевом коне со всего маху, громко крича что-то матерное и улюлюкая, влетел дракону в бок. Айгена дернуло, подкинуло из седла, но он на одних назгульих рефлексах смог сгруппироваться и полетел вбок, перекатился и остановился прямо у ног Эовин. Всадник, протаранивший его дракона, вместе с конем и драконом продолжили свой стремительный путь к победе и полетели через поле дальше. Дракон оказался проворней и помогал себе крыльями, поэтому всадник и конь в итоге оказались под ним. Тут же из-за горы свежепорубленных роханцами биороботов, ругаясь Йаванной и балрожьей матерью, выскочила юркая тень в капюшоне, натянутом на самый нос, но зато открывавшем бороду, и короткими прыжками, пригибаясь, метнулась к Теодену, активно, но безрезультатно ворочавшемуся под ошалевшим драконом. Айген приземлился на колено прямо перед Эовин и от удивления распахнул рот. Принцесса перед ним тоже замерла, моргнула растерянно. — Благословляю! — прогрохотал Гортхаур в интеркоме настолько громко, что даже Эовин услышала. Она улыбнулась Айгену лучезарно и искренне, и сердце Ангмарца сладко сжалось от радостного предчувствия победы. Айген так расчувствовался, что на мгновение потерял контроль, и его неприкрытую, полыхающую на все нулевое поле радость почувствовал Глорфиндел. Эльф сразу нашел зоркими глазами дракона, который барахтался посреди поля, кажется, прижав всадника и коня, но равнодушно скользнул взглядом дальше. Чуть правее, перед тонкой фигуркой, припал на одно колено и смиренно склонил голову, увенчанную шипастой короной, Ангмарец — как рыцарь перед возлюбленной. В нулевом поле что-то вздрогнуло, камнепадом прошлось по головам, сметая все на своем пути, и даже сам Эонвэ на мгновение отвлекся — это едва не стоило ему развоплощения, поскольку огромный урук перед ним со всего маху ударил, метясь в голову, но майа в последний момент пришел в себя и сумел испепелить нападавшего лучом безжалостно-белого света, хоть и сам, поскользнувшись, полетел с пригорка вниз. Глорфиндел тоже почувствовал удар чьей-то воли, но след в нулевом поле не был ему знаком- его оставил кто-то новый, по силе не уступавший Вала средней руки и точно равный Эонвэ или Йаванне. Глорфиндел мотнул головой, приходя в себя, но это был не последний удар, который уготовила эльфу судьба. Юноша перед Ангмарцем сорвал шлем и подставил налетевшему ветру лицо. Огненно-рыжие волосы взметнулись красивой волной, и сердце Глора болезненно сжалось, он с трудом подавил стон. Будто ржавым заостренным концом провернулся в сердце раскаленный добела ревностью и отчаянием кол — проклятие снова дало о себе знать, ведь перед коленопреклоненным, словно просившим руки и сердца Ангмарцем стояла Эовин. Айген, чувствуя эмоции эльфа, его ярость и боль, помноженные на жгучую, болезненную ревность, пришел в себя первым и, чертыхаясь на чем раньше стоял Мордор, в одно резкое, едва уловимое человеческому глазу движение, тенью метнулся вверх. Прорычал: «Прочь, смертный!» и тут же нанес первый удар, столь мощный, что сердце Глора опять пропустило удар. Малодушно эльф закрыл глаза, не желая видеть как Ангмарец убьет Эовин. И тут же снова ресницы Глора дрогнули, эльф глянул на пригорок и не поверил себе: Эовин все еще была жива и даже умудрилась отбить страшный удар. Тут Глорфиндел бесстыдно плюнул на прямой приказ Эонвэ ни при каких обстоятельствах не покидать ударный фланг и атаковать биороботов, чтобы оттянуть на себя основной удар. Он отдал короткое распоряжение одному из эльфийских князей, практически волоком стащил того с коня. Толком ничего не объяснив, сам запрыгнул в еще теплое седло и кинулся в сторону сражавшихся посреди поля Айгена и Эовин. Эльфийский князь проводил командира растерянным взглядом, но, заметив огромную черную фигуру предводителя назгулов, все понял по-своему: решил, что Глор хочет свести счеты со старым противником и, махнув рукой, приступил к прямым обязанностям — атаке. Здесь в оправдание Глору следует сказать, что, кроме прочего, Единый наградил его и талантом полководца (Вообще, дорогой читатель, давай попытаемся стать беспристрастнее по отношению к Глорфинделу, ну хоть сделаем вид! Что скрывать, эльф не только хорош собой, но и такие понятия как честь, верность слову, справедливость и смелость ему не чужды. Поет тоже ничего так. Впрочем, как и все эльфы). Вот почему эльфийскому князю оставалось только следить, чтобы противник не прорывал фланг, в остальном же Глорфиндел все предусмотрел. Лучники прикрывали пехоту, пехота оборонялась в стратегически верных местах, а боевые орлы (настоящие! А не ололо-рухлядь в маскировке) активно утюжили противника с воздуха, не позволяя поднять голову или перехватить инициативу на поле боя. Айген мысленно собрался для атаки, но вовсе не в битве на мечах, а в сугубо личном, можно сказать, интимном вопросе. В последний момент он едва уловимым движением сместил положение меча и ударил по касательной, но Эовин все равно вздрогнула, ведь сила назгула была несоизмерима с человеческой, и как бы Эовин не тренировалась, привыкнуть так и не смогла. — Эовин, — решительно начал свою атаку назгул, — за время, что мы провели вместе ты узнала меня и обо мне как никто другой! Эовин ловко увернулась от очередного размашистого удара, перекатилась на другую сторону и тут же сделала контрудар, метя в бок, но Айген легко парировал, «умирать» пока было рано, он еще не закончил. Айген стянул шлем и вытянулся во весь рост, словно став еще выше, больше, хотя куда уж. Лицо его приобрело торжественное выражение, взгляд сфокусировался на Эовин, и она, завороженная огнем, что горел в синих глазах, смотревших на нее с такой любовью, остановилась, замерла в ожидании настоящего чуда. Айген с трудом заставил себя открыть рот, первые слова вырвались глухим стоном: — Эовин, послушай… Он мотнул головой, и белоснежные волосы красивой волной очертили скулы, мягко легли по широким плечам, лишний раз подчеркивая северную суровую красоту Ангмарца. Синие глаза загадочно мерцали звездами на побледневшем и осунувшемся лице. — Из того, что ты все еще рядом и не проявляешь попыток к бегству, смею предположить, — начал Айген, с каждым словом обретая уверенность в себе, — что мой внешний вид, особенности характера, мое еб…проклятое сквернословие и моя безудержная любовь тебя не пугают. Он выжидательно глянул на Эовин, но она стояла перед ним и только смотрела, не моргая и, кажется, даже на дышала. Айген вдруг отчетливо понял: всё. Другого раза не будет. Сейчас или никогда. И совершенно твердо, с абсолютной уверенностью произнес: — В связи с этим прошу у тебя руки и сердца. Потому что люблю тебя и считаю брак логичным продолжением любви. Времени на размышление не даю, уже было. Отказ не приму. Ты согласна. Это не вопрос. — закончил он с грохотом. Скалы, земля под ногами, даже Минас Тирит содрогнулись от его слов, словно принимая эту клятву и подтверждая его права на Эовин. Она все еще стояла молча и только улыбалась, и не могла отвести взгляд, даже забыла, что на них сейчас, должно быть, пристально смотрят пять армий, но ей было все равно. Она невольно залюбовалась Айгеном, его решимостью быть с ней и в то же время робостью, что она после такого предложения посмеет сказать «нет». Поэтому, чтобы он сейчас ничего себе не надумал, не испортил опять и не пришлось потом объясняться, Эовин выкрикнула короткое «ДА!» — и ее чувства, больше ничем не сдерживаемые, ярким огненным цветком, как нектаром полным искреннего обожания, распустились в нулевом поле. Губы назгула дрогнули, складываясь в удивленное «о», брови привычно поехали вверх. Он хотел что-то сказать, но не успел. Позади него раздался полный непереносимой боли крик, и Эовин отвела взгляд вправо. Айген же вовсе почувствовал что-то странное, словно Глорфиндел, в ответ на его эмоции к Эовин сначала прорвался сквозь барьер, что установил и удерживал Айген в нулевом поле, почти оглушив его взрывом своей неприкрытой тоски по этой девушке, ненависти и пожирающей душу зависти по отношению к нему — уродливому ангмарцу — но тут же исчез. — Ты тоже слышала? — Айген отмер первым и тут же сделал обманный выпад, дождался кивка Эовин и выронил меч, завыл натужно и совсем ненатурально. — Мне кажется там был… — начала отвечать Эовин. — Не важно! — грубо перебил Айген и, сам дивясь своему поступку, чтобы скрыть замешательство, подхватил меч и снова бросился в бой, тем более, что рядом он заметил шевеление. Кажется, в низких кустах притаился хоббит и планировал, мелкий гад, ударить сзади, только дожидался когда ж Айген повернется к нему спиной. «Отлично, — подумал Айген, — вот и свидетель из Гондора, пусть доложит Пендальфу, что пророчество исполнено». Айген в два широких прыжка, размахивая плащом и завывая, чтобы пострашнее и эффектнее смотрелось со стороны, проскакал к Эовин, попрыгал и покружил вокруг нее, будто бы нанося удары, сам же уводил невесту как можно дальше от чужих ушей и глаз и быстро шипел: — Теперь к деталям! Мне нужно знать, каковы обычаи Рохана для невесты, как следует надлежаще просить руки у родственников? Айген наконец перестал скакать, теперь была очередь Эовин сделать свой ход. — К алтарю меня поведет дядя, и руки тоже следует у него просить, — пропыхтела Эовин, пытаясь сдержать меч, занесенный над ее головой. Айген сжалился и чуть ослабил давление, Эовин отбилась и коротко выдохнула, вытирая выступивший на лбу от усилий пот: — Остальные правила отправлю тебе с почтовым механическим голубем в Изенгард, у меня в инструкции Изенгард указан как «дупло для писем». — Хорошо. Айген кивнул и приготовился к решительному маневру, в нулевом поле тихо позвал С.А. Румянова. Вот-вот надо было открывать портал. Айген нутром чувствовал чужой пристальный взгляд на себе. Что странно, Глора совсем не ощущал, а ведь по воздействию на нулевое поле эльф был круче некуда. «Провалился он, что ли», — подумал Айген и для пущего эффекту послал в их индивидуальный канал пару забористых и очень обидных для эльфов проклятий, но Глор молчал, словно и вправду куда-то провалился. Айген быстро обыскал взглядом поле и нашел точку, с которой его хорошо было бы видно. Пригорок, под которым чернела канава, ему подошел, поэтому Ангмарец мысленно передал координаты пригорка С.А. Румянову с указанием, что портал надо поставить прямиком в яму. Повернулся к Эовин лицом и, страшно вращая глазами и рыча, погнал ее к выбранному месту. — Организацию свадьбы и все расходы несет жених и его родственники, — Айген выпрямился во весь рост и красиво сверкнул глазами. Эовин от такого взгляда едва сама не полетела в портал, и назгулу пришлось изловчиться, сделать вид, что он не ловит, а валит противника. Легко поймав ее за плечо, он крутанулся вместе с Эовин на месте, умудрившись провести носом по рыжей макушке и с наслаждением вдохнуть ставший родным запах луговых трав и шальной юности. — Так положено по моим ангмарско-назгульим правилам, это вопрос чести! — взревел он, взбираясь на пригорок, где встал спиной к ползущему снизу хоббиту и боком к яме, чтобы портала не было видно. — Организатором и лицом, проводящим церемонию будет Отец, то есть Владыка Гортхаур, — прошипел Айген. — Твой же дядя не будет против? Мечи Айгена и Эовин скрестились, искры рассыпались красивыми брызгами. — Дядюшка-то? — встрепенулась Эовин и посмотрела куда-то за спину Айгена, — Ну, как тебе сказать… — протянула она, парируя очередной удар, — Вон, дядюшкиного коня твой Анунах доедает, а сам дядюшка немного в обмороке. Не самое лучшее время ему сообщать, не находишь? Айген кивнул и скосил глаз на хоббита: тот почти дополз до пригорка и теперь выбирал момент, чтобы напасть. Хорошо, что Эовин его не видела, могла бы испортить всю игру, что вел Айген. Ее удивление должно быть искренним, а тут лучше и не придумаешь. — Но на сватовство надо приехать одному и обойтись без помощи друзей! Сам, все сам! — хохотнула она тем временем. — Друзьям только в кустах дозволяется сидеть! — Эовин сделала ложный выпад. — Вот еще! — даже по голосу было понятно, что Айген покраснел. Он увернулся и взмахом меча срезал ей локон. Крутанулся, вроде как ловя равновесие, и умудрился локон подобрать и тут же тиснуть за пазуху. — Что до традиций… — Эовин опять перешла в атаку и от усердия высунула язык, продолжая лупить Айгена мечом, повернутым плашмя, не очень достоверно, но очень эмоционально. — Видишь ли, до того как эльфы плотно сели на уши роханцам, у нас невест воровали! И коней тоже. Доблесть так показывали. Эовин устала и едва не влетела в Айгена, но он поймал ее и аккуратно придержал за плечи (со стороны смотрелось, словно боролся), сам же, в очередной раз глянув на хоббита, мысленно приготовился к удару, и хоббит не подвел. — Так что можешь спереть меня с лучшим конем табуна и поставить дядюшку перед фактом. Народные традиции и все такое! — прошептала ему в лицо Эовин. Айген совершенно потерял голову от этой вынужденной близости, не удержался и, рискуя раскрыть их обман, коснулся губами ее носа. Эовин охнула и чуть отступила, переводя дух. Стоило ей отвернуться, как хоббит подскочил и подло, со спины, нанес удар назгулу в ногу. Айген взвыл: удар действительно был болезненным, тем более что он мысленно приказал поножу убраться с левой ноги, и ранение получилось вполне себе настоящим — с фонтаном крови и воткнутым в настоящую же плоть небольшим хоббитским мечом, который в ноге же и остался. Эовин растерялась, и Айген, понимая, что вот, сейчас надо сделать красиво, вскинул руки вверх и завыл еще громче, кинул призывный взгляд на Эовин, но она просто стояла и смотрела на него, выставив перед собой меч. Недолго думая, Айген шагнул к ней и со всей дури намеренно налетел на острие. Эовин дернулась, закричала истошно, ведь прямо на лицо ей брызнула кровь того, за кого она согласилась выйти замуж пятью минутами назад. Айген поймал ее за плечи и прошептал одними губами: — Верь мне! После чего сделал еще один шаг вперед, вгоняя себе меч меж ребер еще глубже. Затем практически выдернул меч из ослабших рук Эовин и упал перед ней на колени, голова безвольно повисла, и Айген, кося левым глазом на портал, еще разочек взвыл, в этот раз по-настоящему, потому что хоббит вновь подкрался и меч в ноге провернул, сволочь дотошная! Айген отпихнул хоббита ногой, вроде как уже в агонии, и очень медленно завалился вбок, прицелившись упасть в портал. Эовин всхлипнула: ее страх от того, что она только что прикончила Айгена и исполнила тем самым пророчество, осуществила проклятие, был настоящим, как и хотел сам Айген. «Вот теперь представление точно нам удалось, — довольно думал Айген, залетая ровно в центр портала, — еще и свидетель из Гондора оказался рядом, и теперь Пендальф не посмеет навредить Эовин, к тому же Глорфиндел этого не допустит. Кстати, где этот ушастый долбодятел, когда так нужен?» Эовин протяжно завыла, некрасиво раскрыв рот и сморщась. Она с ужасом смотрела на то место, где с черным едким и очень густым дымом и искрами схлопнулся созданный С.А. Румяновым портал. Рядом с ней кто-то возник — она думала, что это «героический» хоббит лезет грабить труп назгула, но ошиблась. На пригорок заполз Глорфиндел и опустился на колени с ней рядом. Обнял ее, стирая грязной рукой с лица кровь Айгена и прижался холодными губами ко лбу. — Жива, жива, жива, — только и повторял он. А у Эовин не было сил вырываться из этих крепких объятий, чужие руки представлялись ей стальными прутьями темницы, но все стало теперь неважно, бороться сил не осталось. Она мутным от слез взглядом, шмыгая носом и сотрясаясь от рыданий, еще раз повела по сторонам. Однако никого не осталось. Что произошло с Айгеном, она не знала, но в красках и мельчайших деталях представляла, что рана его смертельна, а кровь не остановить, и он будет лежать где-то в далеком холодном месте — одинокий, истекая кровью, а она (глупая, неблагодарная женщина!) убила его и будет теперь в расплату влачить свою жалкую жизнь, состарится в одиночестве и умрет с его именем на губах. Единственное, о чем Эовин молилась Единому и Владыке сейчас, чтобы на том конце портала был кто-то, кто сможет помочь Айгену. Глорфиндел же просто сжимал ее в объятиях, не позволяя вырваться, и тихо скулил от своей и чужой боли. Эмоции Эовин были столь сильны, что битым стеклом залезали под кожу, впивались в сердце, острыми цепкими краями проникали в душу, причиняя ему нестерпимую боль, имя которой Любовь Неразделённая. Глор даже пожалел, что не умер. Первый раз от невыносимой боли, что причинил ему Ангмарец, стоявший перед Эовин, а она смотрела на него, желала его и готова была отдаться ему вся без остатка. Второй раз, когда он кинулся, чтобы убить своего соперника но вместо этого чуть сам не погиб на поле боя, где стая уруков окружила его и бросилась терзать, рвать на части. Кто-то огромный в черном доспехе, отливавшем багровым, словно владелец только что искупался в крови, сначала разметал уруков, а потом вместо того, чтобы помочь Глору подняться, со всего маху огрел его рукоятью меча, и Глор потерял сознание, потеряв возможность добить злейшего врага. И вот теперь, сжимая в объятиях Эовин, которая, кроме ненависти, ничего к нему не испытывала, эльф в третий раз молил о смерти, но и старуха с косой брезгливо воротила от него нос. А Эовин молча, с застывшим лицом и остановившимся взглядом, смотрела на грязную яму, где только что исчез Ангмарец — ненавистный всему Средиземью король-чародей, павший от проклятия эльфа Глорфиндела. Самый лучший мастер, самый доблестный воин, самый верный рыцарь. И об этом никто никогда не узнает.