Король-техночародей и его убийца

Эовин не помнила, как попала в комнату, как умылась и оказалась в постели. Не смогла бы с уверенностью сказать, помог ли ей кто-то из прислуги или она все сделала сама. Перед глазами было только лицо Айгена — застывшее, болезненно искривленное, чьи глаза стали темнее льда в самой глубокой пропасти на севере Мордора. Ангмарец напомнил ей призрака смерти, таким бледным он был на берегу той проклятой реки, где Эовин чуть не утонула, таким холодным и далеким. Эовин поежилась и повернулась на спину. Глаза тут же наполнились горько-соленой влагой: слезы, быстро скапливаясь в уголках, потекли тонкими ручейками по вискам, попадая в уши, отчего подушка сразу намокла. Принцесса судорожно вздохнула, даже дышать толком у нее не получалось. Каждый вдох давался с трудом, словно грудь сдавило железным обручем. Эовин никогда еще не была такой одинокой и никогда ей не было так страшно. Она прикрыла глаза, думая, что, может быть, молитва Единому сможет облегчить ее страдания, но слова не шли на ум, мысли путались, и перед закрытыми глазами снова и снова появлялся призрачный образ мужчины, которого она полюбила и за которым готова была следовать куда угодно. Даже за край… Вдруг ее с головой накрыло странное чувство, словно, как в детстве, в самый горький момент рядом оказалась ее мама. Эовин с какой-то странной уверенностью подумала: «Вот сейча, мама обнимет, прижмет к себе, проведет рукой по волосам и сразу придумает, как помочь в беде, потому что это же ее мама, только она всегда справится с самой страшной бедой, решит самую нерешаемую задачу и ни за что не впадет в уныние, какой бы ситуация ни казалась безнадежной…» Только Эовин подумала это, как кровать вдруг по-настоящему прогнулась, заскрипела под немалой тяжестью чьего-то тела, а лицо и обнаженные руки принцессы, которая сжимала одеяло так, словно вот-вот порвет, обдало жаром. Кто-то легко провел рукой по ее голове, и тогда Эовин, уже не сдерживаясь дала волю чувствам — заревела в голос, всхлипывая и даже подвывая. — Н-да. — рядом раздался задумчивый голос Гора, — уроки вытья рекомендую взять у Телимата. Он как открыл в себе новые способности, так теперь воет почем зря, полагаю, и тебя научит… Правда, придется много бегать без штанов. — Чего? — Эовин открыла один глаз и уставилась на Гора. Но вместо Гора была женщина — богатырского роста и таких объемов (в груди и бедрах), какие с трудом обхватил бы даже Айген, а еще незнакомка была ужасно рыжей, как и сама Эовин, и вальяжно возлежала на второй половине кровати, задумчиво скользя взглядом по надутой принцессе и скромной обстановке. — А вы кто? — на всякий случай Эовин чуть отодвинулась, потому что тетка была совсем не похожа на Владыку Гора таким, каким его запомнила принцесса. Однако все же было в гостье что-то, смутно напоминавшее темного властелина. То ли кошачья желтизна глаз, то ли ехидная улыбка, застывшая на губах, а может, повелительный низкий голос, которым тетка неожиданно гаркнула на всю комнату: — Выть, говорю, заканчивай! Все равно не поможет! — Хи… — вдруг выдала Эовин. — Хи-хи-ха-ха-ха! — истерически захохотала она в голос, а потом заревела, опять громко и очень отчаянно, и уткнулась в кружева на плече Гора, однако сразу съехала мокрым носом куда-то в самый центр неприлично низкого декольте и прогнусавила туда первое, что пришло в голову: — Но почему женщина?! Гор в ответ только плечами пожал и снова успокаивающе провел ладонью по растрепанным волосам Эовин, а принцесса снова подумала о маме, и вдруг на сердце словно сдвинулся камень, позволяя дышать свободнее. — Я тебя хоть раз обманул? — спросил Гор и посмотрел на руку, вполне себе женскую, на которой появились черные когти. Выглядело стильно и стремно. Эовин шмыгнула носом и отрицательно покачала головой, у нее внутри жаркой, дразнящей волной поднимались любопытство и надежда. Гор всегда приходил, когда ситуация становилась критической, и всегда помогал. А плакать и смотреть на чудеса, которые, кажется, вот-вот начнутся, было очень неудобно. — Значит, сделаешь все, как я скажу? — Черные когти щелкнули по рыжей макушке, и Эовин поежилась, было щекотно. Она часто-части закивала, соглашаясь. — Вот и договорились, — хмыкнул Гор и изменил интонацию на строгую. — Значит, запоминай. Во-первых, как Теоден с тобой проведет воспитательную беседу, сразу ляжешь в кровать и сделаешь вид, что спишь. Но чтобы понатуральнее! Во-вторых, — Гор неожиданно легко для своих форм поднялся, продемонстрировав слишком тонкую талию, и выдвинул ногой из-под кровати умывальный таз, щелкнул когтями, и в руке у него появился кувшин с водой. Часть воды Гор плеснул в таз, а часть — совершенно неожиданно — на принцессу, заставив ее кошкой зафыркать. — Во-вторых, ты когда от Ангмарца обратно пробираться будешь… Будешь, будешь, ой, вы глядите, глазки потупила, а то я не знаю, куда ты собралась! Так вот, лучше поторопись, тебя здесь, в твоей комнате, будет дожидаться один твой друг. За ним остался должок, и я взял на себя смелость напомнить ему. Думаю, он знает, как помочь тебе, поэтому внимательно выслушай, что он там тебе такое предложит, но никому, слышишь? Никому не вздумай рассказывать, что это, иначе все испортишь. Даже мне! Пока Эовин кивала головой и всеми остальными членами тела, какими можно изобразить одновременно бурную радость и уверенное согласие, Гор вдруг подмигнул: — В-третьих, что думаешь, навестить мне в таком виде Айгена? Или не стоит, и лучше как обычно, нематериальным столбом пламени? Пока Эовин давилась хохотом и немного заложенным носом, представляя, как чопорный Ангмарец отреагирует на огромные сиськи у обожаемого Владыки, Гор вдруг женским голосом — низким и хриплым — заворчал: — Ваше высочество, ну сколько можно реветь, это в-четвертых! Как вообще в одном маленьком теле мо… Он не договорил, потому что в дверь постучали, а потом она распахнулась так широко, что с грохотом стукнулась о стену. В дверном проеме стоял Теоден. Взъерошенный, нервный и, что самое удивительное, абсолютно трезвый. — Эм… — протянул Теоден профессионально оценивая размер груди дородной роханки с подозрительно тонкой талией (не рожала, что ли?), которая, как там у баб называется, совершала туалет принцессы? В общем, готовила его племянницу ко сну. — Вы тут уже как… — Теоден сделал взмах рукой, и «служанка» присела, опустив бесстыжие глаза, но открывая взгляду короля уже весь вырез и все его содержимое целиком, без остатка, — так это… закончили? Теоден усилием воли заставил себя посмотреть на Эовин и как будто вспомнил зачем пришел. — Ну, я пойду… — Служанка подхватила таз и, амплитудно виляя бедрами, словно шла по палубе корабля в шторм, двинулась к двери, по пути, конечно же ненароком, задев крутым бедром и пушистой косой Теодена, отчего король повернулся и проводил ее долгим взглядом. Ни Эовин, ни Теоден уже не увидели, как рыжая тетка ушла в дальний коридор, где завернула за угол и вдруг тяжело привалилась к стене. Бешеная рыжина в секунду ушла из ее волос, глаза из желтых стали обычными карими. Тетка ощупала себя, восхищенно охая. За то время, пока она себя не помнила, жир с талии неведомым чудом переместился в грудь и бедра, лицо очистилось от оспин, волос на голове прибавилось вдвое. «Ой спасибочки, Владыка Саурон, - думала служанка, с восторгом разглядывая себя в начищенном донце медного таза, - ой, наградил по-королевски, не зря я тебе с детства молюсь, с тех пор как того хитроглазого в степи встретила! Теперь и мужа поискать можно хорошего, да хоть эльфа-раскрасавца!» — Дядя? — тем временем повеселевшая Эовин, едва сдерживая смех, решила сама привлечь внимание короля. — Вы пришли сказать мне что-то? Что-то очень важное, наверное, да? Теоден вернул рассеянный взгляд Эовин, но потом встряхнулся, словно старый боевой конь при звуках сигнального рога, прогоняя воспоминание о прекрасной грудастой незнакомке. Отметил про себя, что принцесса ревела долго и от души, судя по опухшим глазам, но сейчас уже не выглядит так, будто заколоться решила: и взгляд горит знакомой непокорностью, и на щеках играет румянец. Он как-то вмиг растерялся, помялся еще, потом наконец решился: — Ну ты это, девка… Не тони в слезах. И вообще не тони. Глупо это как-то, из-за мужиков помирать. В крайнем случае скажем, что утопилась, а тебя острижем и в штанах отправим на кордон, к троюродному дядьке Хенкелю, там посидишь, пока все не уляжется. Ишь ты, коза, думал, старой девой будешь, а тут очередь г…героев ужо стоит, да промеж собой дерется. Короче, это… Того… Почивай! — и, не найдя больше слов, просто махнул рукой и вышел, аккуратно закрыв за собой дверь. Эовин действительно приободрилась. Во-первых, так на нее всегда действовал Владыка Гор, который в этот раз замаскировался просто от души. Во-вторых, дядюшка, пожелавший о ней позаботиться, невольно угадал, каким способом она уже сбегала из дому, чем умилил до крайности. Поэтому Эовин попила водички, натянула пресловутые штаны и завернулась в одеяло, притворившись спящей. В следующий час ее навестили буквально все, кому было до принцессы дело — начиная от брата (который наверняка с докладом к Айгену потом побежал) и заканчивая посудомойкой, которая просто мимо проходила. Эовин честно храпела с закрытыми глазами, переворачивалась с боку на бок и вспоминала Устав Караульной Службы Минас Моргул, затверженный ею наизусть в связи с огромным количеством дисциплинарных наказаний от Айгена. Теперь заунывные фразы типа «Дежурный по гарнизону обязан при получении сигнала тревоги немедленно подать сигнал на подъем оркских частей» вызывали у Эовин улыбку и воспоминание, с каким лицом Айген принимал у нее зачет и как потом целовал в караулке. Наконец, когда иссяк поток желающих узнать, не повесилась ли принцесса, на собственной косе, Эовин поняла: пора! Она подтянула штаны и через окно выбралась в нежнейшие фиолетовые сумерки — искать Айгена. Вот уж кого стоит успокоить, а она крепкая, она справится и ни одному эльфу не дастся! Эовин не знала, что Глорфиндел тоже не собирался спать. Он ждал вестника от Эонвэ, который должен был привезти последний аргумент в завтрашнем испытании, и прогуливался незамеченным по территории дворца, скрывая себя в тенях и нулевом поле от растревоженных людей. Вдруг легкое движение наверху привлекло его внимание. Эльф остановился перед казармой и вскинул голову. По крыше кто-то крался, весьма ловко и умело. Для человека. А еще нулевое поле отозвалось звонкой струной, и эльф уверенно опознал принцессу. Ее след был золотисто-медным, как непокорные пряди рыжих волос, обрамлявшие бледное лицо с высокими скулами, тугими кольцами змеившиеся вдоль шеи и по плечам, залезая в бесстыже распахнутую рубашку… Глор сухо сглотнул и усилием воли заставил себя спрятать воспоминания о ночи, проведенной в гномьем царстве вместе с принцессой, и о своей победе в забеге, когда, облепленная мокрой тканью, Эовин без сознания лежала в его руках, когда он впервые по-настоящему поцеловал ее. Она отдала свое сердце Ангмарцу, оставив ему только горечь одиночества и слабую надежду, что все проходит, и это тоже пройдет. Вопрос, почему надежда вдруг превратилась в яростное пламя желания? Эльф никогда не желал так ни одну женщину, даже самую прекрасную, и впервые не мог остановиться, так хотел быть с ней. Тело бы Глор сумел смирить, но жажду быть рядом с этим непокорным пылающим сердцем не получалось утолить ничем. Поэтому он легко подпрыгнул и в следующий миг оказался напротив. — Добрый вечер, — поклонился. — Уй, бля-а…гародный эльф! — Эовин оступилась и едва не свалилась вниз. Глор, конечно, поддержал, стараясь не сжимать пальцы слишком сильно на ее плече. Его охватывали довольно нехарактерные для любого эльфа желания сорвать поцелуй с этих искусанных губ или встать перед ней на колени, и чтобы она коснулась его волос… — Странное место и время для прогулки, не находите? — заметил светски, все-таки отпуская ее. Пальцы почти горели огнем. — А что такого? — Эовин знакомым сердитым взглядом попыталась провертеть в нем дыру, но до Фахана ей было далеко. — У нас свободная страна и свободные нравы! Хочу и гуляю ночами, пока не просватана! — Может, вас сопроводить? Ночью опасно, — спросил Глор, который дураком не был и прекрасно понимал, куда идет принцесса, точнее, к кому, и чем они там могут заниматься. На душе скребли не то что кошки, а целые драконы, но помешать неизбежному он не может. Впрочем, он ее и порченой возьмет, эльфы не придавали такого значения невинности, как люди, поскольку могли точно определить, от кого ребенок. — Нет, спасибо, — ожидаемо отказалась принцесса. — В Мории мы уже нагулялись! — Тогда не смею задерживать, — Глор отступил, он и правда не знал, что ей сказать, как объяснить свое намерение любой ценой жениться. Эовин вроде бы прошла мимо, преувеличенно-громко топая по крыше, но вдруг развернулась и атаковала вопросом: — Вот скажи, зачем я тебе, а? Ты же отпустил меня в Мории! Мы же все решили! — Зря отпустил, — сказал Глор с раздражением. — Слишком за вас… за тебя испугался. Но теперь уж не отступлюсь. — Но зачем, зачем я тебе? Я же даже некрасивая! И… груди нет! — Эовин так схватилась за ворот, словно собралась рубаху на груди рвать. — Да не в красоте дело. Ты в нулевом поле сияешь так, что любая эльфийка обзавидуется, — вздохнул эльф. — И, помимо простого желания быть рядом, я хочу показать тебе, что есть и другая жизнь. Без лжи и интриг. Показать тебе зеленые леса Амана, над которым никогда не заходит солнце, так длинен этот материк. Я не стану тебя принуждать к телесному. Просто надеюсь получить время с тобой. Я не так уж и плох, даже по вашим меркам… Умею лечить, создавать не только оружие, но и просто красивые вещи… Эовин моргнула и явно растерялась. Знал бы Глор, что она видит в нем Айгена сейчас и вспоминает его слова по схожему поводу, разгневался бы ужасно. А так ему показалось, что у него есть шанс, пусть крошечный, но реальный, со временем заставить Эовин взглянуть на него иначе. — Я знаю, к кому ты идешь, — сказал, отступая. — Единый завтра решит мою судьбу, твою и его. Бежать от божественного промысла бесполезно, только горше будет. Доброй ночи, принцесса! Глорфиндел спрыгнул с крыши и растворился в вечерних тенях. Но если кто подумал, что он просто позволил бы возлюбленной пойти да по… возлечь! Да, возлечь с ненавистным врагом, тот крупно ошибался, не учитывая эльфийскую прекрасную память и эльфийское же своеобразное чувство справедливости. Поэтому Глор немного отступил, чтоб принцесса точно его не заметила, и все-таки сопроводил ее до казармы, где брат Эовин разместил Айгена. Глор будет действовать в зависимости от того, чем закончится разговор Ангмарца и Эовин. В конце концов, завалить невесту до официальной победы — это тоже нарушение всех мыслимых кодексов, что развяжет эльфу руки… И ладонь Глора мягко погладила рукоять меча. А теперь угадайте с трех ударов, ой, простите, с трех раз, дорогие читатели, задался ли у Эовин с Айгеном разговор? — Пообещай, что ничего с собой не сделаешь! — потребовал Айген, которому принцесса буквально свалилась на голову (балрогову крышу еще в прошлом году по документам залатали, но Гнилоуст, кажется, и тут деньги присвоил). — И это все, что ты можешь мне сказать? — сердито прищурилась Эовин, которая рассчитывала минимум на поцелуй, а максимум на уестествление: ну и что, что не положено, правила существуют, чтобы их нарушать! — Сначала пообещай! — Ангмарец нахмурил белые брови и выглядел ужасно суровым и отстраненным. — А если я не буду? — Эовин начала злиться по-настоящему. — Что ты мне сделаешь, а? Откажешься жениться и уедешь? Красиво помрешь, а в загробном мире будешь мою душу палкой отгонять?! — Какой палкой… — Айген приложил ладонь к лицу. — Эовин! — А я говорила, говорила, к балрогам традиции, надо жить и радоваться жизни… — Эовин осеклась, вспомнив, кто именно потребовал в их паре роханских традиций. — Я… я не хотела, чтоб так! И она разрыдалась, оседая на пол (не в обморок, однако ноги что-то плоховато держали). И тут ее словно ветер подхватил. Айген с силой прижал Эовин к груди, и она слышала, как часто бьется его сердце, бросаясь на грудную клетку, как дикая птица в неволе. И ее собственное маленькое непокорное сердце вторило назгульему. — Эовин, — очень тихо и очень спокойно сказал Айген. — Послушай меня внимательно. Она молча кивнула и сильнее уткнулась в его грудь, впитывая всем существом знакомый горький запах трав и нагретого металла, и дыма, и оружейной смазки. — Ты сняла проклятие, — продолжил Айген. — С меня. И заменила его собой. Пока живешь ты, живу и я. Поэтому, что бы ни случилось, ты должна продолжать жить. Еще ничего не решено, чаши весов качаются, и даже Владыка не сможет посчитать вероятности, чтоб точно сказать, кто завтра победит. И все же… Я могу попасть в стазис или вообще развоплотиться, но пока жива ты, у меня есть маяк, чтобы вернуться. Поэтому пообещай, что не наложишь на себя руки, даже если проклятый эльф сумеет победить. А я вернусь, хоть еще не знаю как. И Эовин, конечно, пообещала, ну как в ответ на такое не пообещать? И еще минут пятнадцать рыдала, так что поцелуй получился горько-соленым от слез, а потом Ангмарец попросил ее уйти, поскольку должен был получить наставления от Владыки Гора. Так Эовин оказалась на улице, снова с опухшим от слез лицом и заложенным от менее благородных жидкостей носом. И тут она вспомнила про какого-то там друга, который ее в спальне ждет. Пришлось тащиться обратно. Она даже не заметила, что прошла в полуметре от Глорфиндела, а вот он разглядел принцессу хорошо — и злобно, мелочно возрадовался ее слезам (и внутренней чистоте, которую даже проклятый назгул не стал пачкать в последнюю ночь). Эльф, пропустив принцессу обратно к дворцу, вновь прислушался. Теперь нулевое поле фонило льдом и холодом: ненавистный Ангмарец тоже куда-то собрался. Что ж, он побеседует с ним, когда Айген вернется обратно — спросит, как дела, не стыдно ли заставлять девушек рыдать и куда с такой рожей и тенью за плечами жениться. Рука сама непроизвольно легла на рукоять меча и сжалась так, что кожаная обмотка жалобно заскрипела. Глорфиндел снова отступил в тень и сознание тоже спрятал, не желая быть обнаруженным. Но, судя по тому, что Ангмарец остановился совсем рядом с ним, легкомысленно подставив ему спину, его заклятый враг был полностью погружен в свои мысли (наверняка о принцессе!) и даже не заметил эльфа. Айген действительно был близок к тому, чтобы взорваться и устроить всем обитателям Эдораса трехдневную снежную бурю летом. Как там Кхамул говорил? «Не представляю, что должно случиться, чтоб ты провалил сватовство?» Вот пожалуйста — случился опять Глорфиндел с проклятьем, которое связало их троих неразрывно и превратило смешной спектакль со сватовством в трагедию, в которой кто-то непременно умирает в конце. Однако Айген задавался вопросом: насколько это вообще инициатива Глорфиндела? Хорошо изучив характер ушастого и понимая, что тот совсем недавно мучился от несмываемого позора, а потом вдруг воспарил горным орлом, Айген готов был поставить на кон любимую черную рубашку Владыки, что без майа Эонвэ и его проповедей о светлом будущем тут не обошлось. Хуже всего то, что Эонвэ всегда закладывал в фундамент этого самого будущего великую жертву во имя всеобщего блага (тогда как Гортхаур был более милосерден и лгал поменьше, да и крови в таком количестве не требовал). Но чьей крови жаждет Валинор в этот раз? Его, назгульей? Или невинной девственной, да не на ложе? (Тут Айген вынужден был признать, что куда-то не туда мыслями зашел, и пришлось прикладывать ко лбу лед и думать о чем-то мерзком). К тому же, со скрипом и посылая балрогов врагу во все известные и не очень места, Айген вынужден был признать: как бы он сам ни относился к проклятому Глорфинделу, у них у обоих имелись схожие принципы и понятие о чести, даже по отношению к врагу. И потом, ему было искренне жаль Глора. Ангмарец прекрасно осознавал всю глубину отчаяния, в котором эльф оказался. Вот только, в отличие от Айгена, Глору обещали спасение, ему же никто ничего не обещал, и если бы не мудрость Отца… Айген вздохнул и направился в соседнюю казарму, где хотел найти Эомера. Ему нужна помощь, чтобы справиться с эльфами, пока не настало утро, его все равно не оставят в покое. Гор же велел искать подходящий момент — это он и будет. Глорфиндел уловив в нулевом поле тональность мыслей Айгена заскрипел зубами: не хватало еще чтобы его жалели. И кто? Ангмарец?! Словно ему мало было прилюдного позора прошлой ночью. Он, не знавший раньше, что значит поражение, хлебнул из этой горькой чаши сполна. Смех женщин, визгливый, звенящий, крики детей, призывающих посмотреть, как эльфа купают в навозе, басовитый смех мужиков, издевательства летящие ему вслед… все это болезненной язвой разъедало его самолюбие. Но больнее всего было ощущать ту неловкость, которую «благородно» прятал его враг за каменной белой маской неподвижного лица, при этом транслируя это на все нулевое поле так сильно, что даже Элронд почувствовал. «Ничего, — думал Глор, — засуньте вашу жалость куда подальше, Балрогу в самое небалуйся!» И все же вынужден был нехотя признать, что он оказался в корне неправ, когда думал, что видел в этом мире все: руины целой эльфийской империи, смерть друзей, сам погиб, но даже в смерти не нашел спасения, был воскрешен, чтобы что? Чтобы теперь изнывать от тоски, маяться бессильной злобой без возможности поделиться своими чувствами? Ну уж нет. И словно мало было всех этих бед, его лишили последнего — гордости. И теперь он чувствовал себя не просто уязвленным, а сломленным. «Очень зря, дитя, — в голове раздался удивительно спокойный голос, ровный, как идеально острая грань алмаза высочайшей пробы. И все тревоги отступили! Глорфиндел почувствовал, как кровь перестала шуметь в ушах, а виски больше не сдавливает железным обручем уязвленная гордость. «Разве такая мелочь может смутить тебя или отвернуть от намеченного пути? — Глор почувствовал, нет, он словно на самом деле увидел, как на губах Эонвэ мелькнула призрачная улыбка, а сам Майа подернулся едва уловимой золотистой дымкой. — Это не мираж и не галлюцинация, — снизошел Эонвэ до объяснения, — моих сил достанет не только чтобы помочь. Например, передать энергию, как я сделал это в конюшне, послать луч солнца, уничтожающий тень, как на том берегу… — Эонвэ вдруг замолчал, и ясные голубые глаза холодно уставились на эльфа, — но я могу и наказать, если ты не будешь следовать воле Единого! Ты ведь теряешь свою веру, несмотря на то, что победил врага чудесным образом, совершенно честно и при всем народе!» Глор почувствовал себя маленьким и ничтожным, сжался внутренне, боясь, что за словами последует ментальный удар, но Эонвэ все так же смотрел на него, не мигая, и когда пауза затянулась настолько, что Глор вынужден был судорожно вздохнуть, наконец произнес: — Просто делай, что должно. А я сделаю так, что свершится божья воля. Эонвэ исчез из нулевого поля столь же внезапно, как появился. А Глор перестал тискать несчастную, уже измочаленную рукоять и решился: он нападет на Ангмарца. Сейчас! Не дожидаясь даже помощи от Эонвэ, зато сам! Хватит этих бессмысленных игр в рыцарей, кто их оценит? А победителей… Победителей не судят! Эльф мысленно позвал Элронда и остальных, умолчав, для чего просит прийти ему на помощь. Понимал, что поступает нечестно, едва ли не подло, но остановить себя не мог. Ненависть к Анмарцу, которого он воспринимал сейчас как единственный источник всех его бед, взяла верх, затуманив мозг, в котором (поднятые рукой Эонвэ с самого дна души Глора) мелькали обидные слова, спутанные мысли и воспоминания о всех позорных моментах. Нападающие ждали Айгена у его комнаты. Глор даже не счел нужным прятаться. Айген успел сходить за Эомером, чтобы обсудить приготовления к последнему состязанию, и возвращался назад, когда почувствовал нулевое поле эльфа: злое, ощетинившееся, отчаянное, словно смертельно раненый зверь бился в предсмертной агонии. Айген тут же сделал все, чтобы спровадить Эомера как можно дальше под самым надуманным предлогом. Сказал, что забыл меч — подарок Эовин — в тронном зале, хотя даже не взял его собой на сватовство. У него вообще оружия не было, кроме ритуального каменного кинжала, да и тот скорее был нужен ему, чтобы подчеркнуть статус (а еще напомнить Эовин, как много она для него значит). «Лучше б ты штаны забыл, как Телимат! — раздался в голове низкий глубокий голос Гора. — Но печалиться рано! Как говорится, не хвались, ушастый, на рать едучи…» «Отец?» — Айген чуть замедлил шаг в коридоре, прикидывая про себя, как поступить. Глор, очевидно, не собирался разговаривать: он пришел поквитаться. Поле искрило от обиды и желания отомстить, хоть эльф честно пытался усмирить себя и драться планировал честно. «А вот Эонвэ будет драться до последнего вздоха Глорфиндела и еще немного потом, причем совсем нечестно, поэтому мы с тобой тоже немного слукавим. Самую чуточку», — хмыкнул Гор. Айген замер, прислушиваясь. Глор тоже почувствовал его присутствие и ждал. Воздух теперь был наполнен его нетерпением, наэлектризован настолько, что Айген ощущал на коже настоящие разряды тока. Эльфы же, сопровождавшие Глорфиндела, не имели намерения напасть, просто стояли в недоумении, только поглядывая иногда на товарища, но молчали, не понимая, что происходит. «Нападать, может, они и не планируют, но это пока. А ты безоружен. Да и стазис тебе сейчас точно ни к чему, а есть и такие варианты исхода, поэтому…» Гор исчез на мгновение, а затем велел тоном, не терпящим возражений: «Первым уберешь со сцены Элронда, только ребра не ломай в этот раз, пожалуйста. Если отправлю Настадрена драконом, тебе точно Эовин этим же драконом увозить придется. И ты потом опять в уныние впадешь, что не по пра-авилам. Поэтому соизмеряй силу. Это раз. Двое справа от тебя, с ними все просто, а вот Глора постоянно держи в зоне видимости. Это два!» Айген сделал глубокий вдох, собираясь с мыслями. В голове нетерпеливо прогрохотал Гор: «Ну, чего замер?!». И Айген без раздумий подчинился, привычно начал разбег. Первые шаги были тяжелые, грузные, он словно боролся с притяжением посильнее земного. На третьем шаге тело привычно расслабилось, став вмиг легким, движения — плавными, шаги — длинными, стремительными. Когда Айген вынырнул из темноты узкого коридора, первым его встретил Элронд. Айген ударил. Точно, резко, метя под челюсть. Элронд покачнулся. Лицо его приняло по-детски удивленное выражение, но на ногах полуэльф все же удержался. Айген, как и велел Владыка, бил вполсилы, но этого оказалось недостаточно. Тогда Ангмарец сверкнул глазами, призывая нулевое поле, и следующий удар — столь же быстрый, как и первый — достиг нужной цели: Элронд, закатив глаза и шумно выдохнув, завалился назад и, словно в замедленной съемке, сполз по стене на пол, где и остался лежать, раскинув руки. Но Айген этого уже не видел. Откуда-то справа на помощь Элронду пришли двое, ударив мечами одновременно. Айген с поразительной быстротой увернулся от первого клинка и тут же чуть не напоролся на второй, но его тело, подчиняясь не ему, а кое-кому другому, дернулось в последний момент, и острое лезвие лишь со скрежетом прошлось по боку, вспоров толстую ткань камзола. Айген прямо в повороте парировал очередной удар наручем, выворачивая противнику руку незнакомым, но очень точным, выверенным движением (и едва не вывихнув собственную, потому что границы подвижности назгулов были уже, чем у майар). Ткань на боку камзола тут же с треском разошлась от взмаха рукой, показав в прорехе тусклый, абсолютно гладкий серый металл, из которого была сделана тончайшая кольчуга, незаметная под одеждой (Эомер только что вернул мордорскую «защиту», что передавали ему через Трандуила, и очень вовремя). Эльф дернулся, но Айген, провернув чужую руку с мечом до конца, едва не до хруста дернул на себя рукоять. Эльф не смог удержать меч, и тот со звоном полетел в стену, а потом, судя по звуку покатился куда-то в темноту. Второй бросился на него, задрав обе руки вверх и вложив все силы в удар, — и сразу же потерпел поражение. Айген, вместо того чтобы отшатнуться, сделал нырок, оказавшись совсем близко, одной рукой перехватил занесенный меч и тут же ударил в открытый живот. Эльф смешно хрюкнул и задышал быстро-быстро. Меч выскользнул из ослабевших рук, а его хозяин с тихим стоном осел куда-то рядом. «Хорошо хоть облегченные доспехи догадался надеть. Я же сказал, еще двое справа! — раздраженно прошипел в голове голос Владыки. — Ай-яй-яй, мастер Айген, совсем от любви голову потерял! Смотри, как бы в самом деле ее не лишиться!» Так, подгоняемый злобным шипением, Айген смог продвинуться к остальным эльфам и даже на время перехватить инициативу в бою, который стал рукопашным — эльфы еще не успели схватиться за мечи. Он же продолжал молотить руками, теперь совершенно не беспокоясь, куда приходятся его удары, но все-таки соизмеряя силу, и принялся теснить вглубь коридора нападавших, сбившихся в кучу в узком проеме. Шаг, еще один, поворот, серия быстрых коротких ударов. Латная перчатка, как по волшебству появившаяся на руке, пока отлично справлялась. Айген про себя усмехнулся: «Надолго ли?» Словно услышав его мысли, эльфы стали отбиваться не так вяло. Еще немного и его начнут атаковать с прежней силой, может, даже мечи осмелятся использовать. Айген резко развернулся, сделав почти полный круг, зацепив рукой сначала одного эльфа, успевшего-таки выхватить меч, а затем и второго, сшибая его с ног товарищем. В узком пространстве негде было гасить инерцию, и они, обнявшись, с уханьем влетели в противоположную стену. Эльф со стоном пополз по стене, в точности как Элронд несколькими минутами ранее, и тоже закатил глаза. Второй глухо охнул, но все еще был в сознании, хоть рука, сжимавшая меч, разжалась и висела плетью. Меч звонко ударился об каменный пол. Айген откинул его ногой в черноту впереди, туда, где вроде бы никого не было. «Сзади!» Айген нечеловечески быстро, на пределе возможностей повернулся, повинуясь, но все равно получил удар от Глора и полетел следом за мечом, который только что отбросил. «Влево и на ноги, меч. Не спать, мастер Айген, не спать. Трое!» — беспощадный голос грохотал в сознании, так что голова раскалывалась от боли, а тело наливалось невыносимым жаром, первородным огнем Майа, которым Гор щедро делился с «сыном» на расстоянии. Это потом, если выживут, они оба будут зализывать раны, и еще неизвестно, кто пострадает сильнее. Чужие ментальные атаки, похожие на удары исполинского молота, безжалостные и точно направленные так, чтобы удар приходился на самое чувствительное место, которые Гор принимал целиком на себя, Айген ощущал отголоском, но все равно внутренне содрогался от боли и даже не решался представить, что там сейчас испытывает Владыка. Что Айген в мельчайших деталях ощущал, так это тяжесть, какую приходилось преодолевать Гортхауру. И дело было не только в этих свирепых атаках. Расстояние между ним и Владыкой было слишком велико и требовало изрядного напряжения как для передающего, так и для реципиента, а еще Владыка как будто уже где-то потратился. Но и эффект был уже виден. Жилы Айгена пульсировали жидким огнем неистовой силы, энергия чужого нулевого поля с каждым новым ударом его сердца растекалась по телу вместе с кровью. Айген остановился, переводя дух, а эльфы отшатнулись от него в страхе. Он сначала не понял, почему, а потом посмотрел на свою руку, вспыхнувшую в темноте ярким голубоватым пламенем, и как понял! Он с усилием сжал кулак, словно пробуя новые возможности на вкус. Стена, пол, потолок в том месте, где он стоял, заворочались, покачнулись и пошли трещинами, а сам Айген на мгновение превратился в целиком пылающий голубым огнем силуэт. Оставшиеся трое эльфов и Глорфиндел, словно подгоняемые чужой волей, бросились на него скопом. В освещенном аурой Айгена коридоре лица выскакивали из темноты, и Айген тут же отправлял их в полет. Ему приходилось сдерживать себя, Гор недвусмысленно дал понять: спасти не удастся, а смертей им не нужно — это сочтут нарушением правил высшие силы. Айген, бросился очередному нападавшему под ноги и, пока катился, прямо в кувырке подхватил с пола чужой меч, слишком короткий для него и недостаточно сбалансированный. Рывком подскочил, завертелся на месте огненным вихрем, отражая сыпавшиеся удары. Эльфы разошлись, окружили его, не позволяя встать спиной к стене, и нападали теперь по двое, чтобы не мешать друг другу, чередуя удары. Они как будто тоже получили дополнительную энергию, удары их стали быстрее, яростнее. Лица исказились злобой: они, в отличие от Айгена, не сдерживали себя. Первыми наносили удары Глор и еще один златовласый парень, его Айген видел впервые. Они отступали и тут же в бой врывались темноволосые эльфы из свиты Элронда, этих Айген помнил еще с Дагорлада. Впрочем, и они его тоже, от того их нулевое поле вспыхивало красным, наливалось чернотой старой обиды. Айген двигался все медленнее, начинал уставать, и уже был близок к тому, чтобы пропускать удары. Гор молчал. И когда Айген, уже отчаявшись переломить ход битвы, хотел кинуться в атаку, собрав остаток сил, Гор приказал: «Вниз, под ноги темноволосым». Айген даже не думал, просто отпустил себя, подчиняясь чужой воле. Пудовый кулак ментально нажал на голову, заставляя согнуться в три погибели. Айген, свернувшись, полетел под ноги нападавшим людям Элронда и они кубарем покатились в начало коридора, ко входу. Кто-то больно схватил его за волосы, потащил за собой. Айген взвыл от боли, мотнул головой и со всего маху влетел в стену, где и остался, а эльфы с грохотом продолжили свой полет дальше, пока не столкнулись с противоположной стеной и затихли. «Глор. Соберись, тряпка!» — разум изнутри резанул жесткий смешок. Айгена словно за шкирку потянул кто-то, вынуждая подняться на прямых ногах, даже не согнув коленей. Слева от него у самого входа кто-то удивленно охнул. От стены отделилась тень. — Ого, да как так-то, да кто-ты такой вообще… — удивленно тараторил Эомер, прижимая к груди высокий сверток, в котором Айген с удивлением узнал рукоять фламберга, что подарила ему Эовин. Но отвлекаться было некогда, потом расспросит подробности. Айген поймал потенциального родственника за шиворот и, пользуясь разницей в росте, тряхнул хорошенько, почти как тогда, в борщевике, да рявкнул: — Меч отложи в сторону. К Глору не лезть. Второго эльфа выруби, он устал и удара по шее будет достаточно. Исполнять! Глаза Эомера в темноте закатились так, что стали видны одни белки, и он действительно повернулся в темноту, из которой, как по волшебству, появился сначала взъерошенный Глор, а затем и единственный уцелевший эльф, едва державшийся на ногах. Эльф даже за стеночку ухватился, переводя дыхание, и Эомеру хватило этого, чтобы подпрыгнуть (все же эльфы были рослыми по сравнению с роханцами) и нанести короткий удар по шее, а еще закрепить успех прямым тяжелым ударом в челюсть. От такого приветствия голова эльфа дернулась, волосы взмыли вверх, а сам он осел вниз, даже не издав ни единого звука. Теперь за стеночку держался Эомер, переводя дух и с удивлением наблюдая, как Айген, объятый голубым пламенем, двигался так быстро, четко и неестественно, словно им управлял кто-то другой. «Ай-яй, мастер Айген, — злобно защелкал языком в голове Гор, — совсем устал». Айген действительно едва держался на ногах от напряжения, и Гор, чувствуя, что силы противников равны — оба вымотаны до предела, легким толчком в сознание вскинул безвольную руку Айгена вбок, словно метя в ребра, Глор, не ожидавший такого движения с удивлением уставился в не менее удивленное лицо Айгена, дернулся следом, закрываясь, и этого мгновения оказалось достаточно, чтобы Айген не растерялся и сам, без подсказок Гора, ударил противника в солнечное сплетение, вложив в удар остаток сил. Глор, выпучив глаза, полетел обратно в черный коридор и, судя по длинному стону и кряхтению, хорошо приложился спиной. «Быстрее. Чего ждешь!» — Гор тоже устал и уже не столько приказывал, сколько зло выплевывал слова. Айген скользящим, кошачьим шагом, не позволяя противнику услышать его, в три удара сердца оказался рядом с Глором, который пытался подняться, и ударил, не дожидаясь, пока противник увидит его и сможет увернуться. Глор попытался отбить удар, но ожидаемо не смог и со всей силы приложился затылком об стену. Этого хватило, чтобы яростно мерцавшие в темноте голубые глаза закатились, показав белки, а потом веки и вовсе сомкнулись. Глор затих и больше не шевелился. Рядом с ним раздался призрачный вздох, не менее болезненный, чем у эльфа. «Кто бы там ни стоял за Глором, он свое тоже получил», — зло усмехнулся Айген, проводя тыльной стороной ладони по лицу. Кровь от мелких ран, смешалась с выступившими капельками пота, и лицо теперь нестерпимо зудело. «Хорошо, — прошипел Гор, — дальше сам разберёшься. Меч не забудь, послезавтра пригодится! — Владыка отключился от нулевого поля, даже не попрощавшись.