Король-техночародей и его убийца

Владыка Гортхаур придирчиво оглядел себя в огромное зеркало, занимавшее всю стену в его кабинете на вершине башни Око. Сейчас башня была скрыта от чужих глаз помехами, созданными с помощью как электронных приборов, так и искусственно вызванным возмущением в нулевом поле. Из зеркала Владыке криво ухмылялся некто двухметровый, огненно-рыжий, загорелый и желтоглазый. — Нет, так не пойдет. — проворчал он и щелкнул когтями. Глаза приобрели зеленоватый оттенок, но желтизна до конца не ушла, а зрачок хоть и стал чуть шире, все равно оставался другим, не похожим на человеческий. Гортхаур задумался: действовать следовало осторожно. Пусть Эонвэ и дальше думает, что он пользуется человеческим телом, не имея собственного, и является слабым противником. «Пусть почувствует себя могущественным, расслабится и, может, расскажет больше, чем планировал, тем более сам ищет союза со мной и Трандуилом, несмотря на знание, то что «король эльфов» — огненный элементаль», — подумал Гортхаур. Длинные пальцы с выпущенными когтями легко пробежались по гладкой поверхности зеркала, воздух поплыл, став вязким и мутным, но все прошло так же быстро, как появилось, и вот уже из зеркала на Гортхаура смотрел Азор Гор, властелин Мордовии. Чуть вытянутое лицо, пожалуй, красивое по человеческим меркам, но определенно лишенное правильности черт, присущих Майар. Прямой нос, четко очерченные губы, сейчас искривленные в неком подобии улыбки. Гортхаур растянул губы шире, показав острые клыки, и тут же сморщился. Еще одно движение когтей поправило зубы, сделав их ровными, на лице стало еще больше асимметрии, столь привычной человеческому глазу, огненно-красные брови и волосы потемнели, став не такими яркими. Даже зрачок растянулся достаточно, чтобы сделать глаз похожим на человеческий хотя бы издали. — Так-то, — хмыкнул Гор. В этот раз обе руки взлетели вверх, а выпущенные когти совершили несколько очень быстрых движений, слившихся в одно. Теперь перед зеркалом стоял мужчина, с высокими острыми скулами на интересном лице, обрамленном темно-рыжими, чуть вьющимися волосами, собранными в аккуратный хвост и перевязанными узкой черной лентой. Камзол из плотной черной матовой ткани, украшенный едва заметной золотой строчкой, черная шелковая рубашка с черным же кружевом тончайшей работы, брюки из такой же, как камзол, ткани по фигуре, заправленные в высокие сапоги по последней моде Валинора (тут Гор усмехнулся: его наряд деталями повторял костюм Эонвэ, спасибо шпионам Кхамула, но все-таки имел собственный стиль, отличный от Валинорского тяжеловесного ампира) однако, в противовес Валинору, никаких украшений, кроме небольшого венца с острыми шипами-иглами. Гор удовлетворено осмотрел себя с ног до головы. Теперь от прежнего Владыки осталась только кривая ухмылка, но он позволил себе эту «шалость», потому что без иронии смотреть на происходящее было совершенно невозможно. В очередной раз когти на левой руке щелкнули сухо, и этот странный хруст эхом отразился от стен полупустой комнаты. На кольце тут же вспыхнул запрос от Кхамула: «Отец?» «Саечка за испуг», — сообщение, набранное силой мысли, ушло в общий чат назгулов, в ответ вспыхнул значок в форме поднятого вверх пальца от пользователя «Тень_востока». Гортхаур отключил себя от нулевого поля, оставив связь с «детьми» только через смарт-назг. Больше не было Владыки Гортхаура. Азор Гор взмахнул рукой, пряча когти и несколькими круговыми движениями провел по зеркалу перед собой. Гладь пошла рябью, как если бы стекло стало водой, в которую бросили камень, и Гор шагнул в портал. Придворная дама-эльф, судя по светлым волосам и голубым глазам — из свиты Лориэна, охнула и непроизвольно прижала руки к кокетливо обнаженной глубоким вырезом груди, когда портрет хозяина замка — Азора Гора — подмигнул ей желто-зеленым глазом и, гадко лыбясь, шагнул из рамки. Грубая подошва сапога провалилась в мягкий бархат кресла, стоявшего прямо под картиной (кресло жалобно заскрипело, но вес выдержало), а затем Гор и вовсе оказался прямо перед эльфийкой. Подхватил ее под локоть и, придерживая другой рукой за спину, поволок из темной галереи, увешанной мрачными портретами десяти королей, в ярко освещенную и торжественно украшенную залу, откуда доносился звон бокалов, слышались обрывки чьих-то разговоров, радостный смех и музыка. — Как леди находит замок? — низкий глубокий голос вибрацией отозвался в груди эльфийки, заставив ее непроизвольно подчиниться. — Не пугают ли прекрасную жительницу лесов наши мрачные, скромные покои? Леди, впрочем, мало понимала, о чем ей говорил Гортхаур, потому что была оплетена его очарованием, как муха паутиной, и послушно кивала на каждое слово. Тогда рука, распластанная по ее спине и обжигающе горячая, на грани того, чтобы прожечь платье и оставить настоящий ожог, чуть сильнее надавила, отчего эльфийка, непроизвольно скривившись от жара, повернула следом за своим поводырем. — Достаточно ли угощения, а музыка… — Гортхаур, не сбавляя шага прислушался к чему-то и вновь повернул, в этот раз следуя на звук оркестра, — да… хороша ли музыка для изысканного вкуса леди, ум-м? — не унимался он, невесомо, но при этом очень быстро лавируя между кружащихся пар, сам же искал взглядом Эонвэ. –Да, все прекрасно, — золотые кудряшки взметнулись вверх следом за активными кивками, — вот только… — девушка увидела кого-то в толпе, и на прекрасном лице мелькнула тень досады. Гор перехватив ее взгляд, посмотрел следом, и улыбка на его лице застыла. Совсем рядом, в правом углу, но как будто окруженные невидимой стеной отчуждения, стояли Валинорцы. Над всеми возвышался Эонвэ в неизменном белоснежном доспехе с золотой отделкой, рядом с ним кто-то из воздушных Майа, двое из свиты Оромэ, целая компания водных и лесных Майар, и даже мрачный мужчина с постным лицом — этот, очевидно прямиком из покоев Мандоса. Однако вовсе не они и даже не Эонвэ привлекли внимание Гора, так же как и взгляд его спутницы. Эльфийка, не отрываясь, смотрела на миниатюрную рядом с Майар брюнетку, ростом едва доходившую Эонвэ до груди. Черные волосы ее были собраны на затылке в гладкую строгую прическу, темное платье, тоже строгое, глухое со спины, полностью облегало фигуру, делая женщину еще тоньше. Сердце Гора непривычно сжалось, одновременно сладко и горько, и сделало два удара — пронзительных и болезненных. «Тук. Тук.» Гулкий звук отозвался не в сердце, а в душе. А потом женщина повернулась. Эльфийка, встретившись с ней взглядом, сделала дозволенное приличиями выражение лица, но видно было, что это далось ей с трудом, и все равно бессмертная напоминала сейчас зайца из детского стишка. На бледном лице спутницы Эонвэ яркими звездами мерцали умные серые глаза с устало опущенным уголком в окружении темных длинных ресниц. Она смотрела вокруг безразлично. Гвельвен — а читатель наверняка сразу узнал ее — судя по отрешенному виду, пребывала в гостях лишь телом, а мысли ее были где-то далеко. Но вот она чуть повернула голову и скользнула по здешнему хозяину взглядом, все таким же равнодушным и пустым. Гортхаур улыбнулся шире, повел носом. Замершее сердце, ускорилось, начало разгон, ведь зверь внутри почуял добычу. — И кто это у нас тут? — прошипел он, ни к кому не обращаясь, и с удивлением уставился на эльфийку, которая почти сразу же с отвращением выплюнула: — Какая все же стерва! — Да? Как любопытно, — Гортхаур чуть склонил голову, оценивая наряд Гвельвен, которую только что обозвали стервой. Черное платье, наглухо закрытое со спины, имело спереди интригующий вырез на грани приличия, обнажавший грудь, прикрытую лишь тонкой полупрозрачной черной тканью, и тем делая образ еще более откровенным. Все невольно смотрели именно в декольте, а не на пугающее своей идеальностью лицо Гвельвен. «Умно», — усмехнулся Гортхаур и, потянув за собой вынужденную спутницу, отступил в тень колонны. Вовремя: Гвельвен вновь посмотрела туда, где они только что стояли, в этот раз в ее глазах не было безразличия, только просыпающийся интерес, как если бы она что-то почувствовала. И это удивило Гора, ведь в нулевом поле ничего не изменилось, и даже Эонвэ не смог ощутить его след. «Что же ты там такого почувствовала?» — подумал Гор с интересом наблюдая за Гвельвен из своего укрытия, а вслух как будто между прочим спросил: — Кто это? — он бесцеремонно навис над эльфийкой, развернув ее так, чтобы она стояла в пол оборота, закрывая его и с другой стороны. Теперь его не было видно вовсе, зато он отлично видел и Эонвэ, и Гвельвен. — Эта мерзкая змея? — фыркнула эльфийка. — Именно она, — согласился Гор, — Чем она так расстроила леди? — Да эта… эта… мерзкая нуменорская змеища, — лицо эльфийки исказилось злобой, глаза недобро блеснули, а кулаки сжались, — посмела оскорбить леди Галадриэль! И насмехалась над несчастной человеческой невестой, довела ее почти до слез! — Это Эовин-то? — Гор присвистнул и окинул Гвельвен уважительным взглядом. — А зачем? — спросил он и хотел было привычно выпустить когти, чтобы сделать расчет, но едва призвал нулевое поле, как Эонвэ посмотрел в их сторону, и Гортхаур, уходя глубже в тень, почти вжимаясь в мрамор колонн, вынужден был расслабить руку. Воспользоваться привычным инструментом не выйдет, значит, придется выспрашивать дальше. — Так что там? — недовольно спросил он, разворачивая эльфийку к себе лицом и наклоняясь ближе, заглядывая не в глаза, а в самую душу: — Ч-ш-што там у них случ-ч-ш-и-лос-с-с? — прошипел он. Эльфийка не подвела и, подчиняясь ему, легко раскрылась в нулевом поле, показывая все свои эмоции и воспоминания, которые были столь ярко окрашены, что Гортхаур без труда увидел как Галадриэль, намерено отстав от свиты, под пристальным взглядом Эонвэ потеряла всякую осторожность — улыбаясь и ничуть не таясь, направилась в сторону Кхамула, стоявшего рядом с Айгеном и Эовин. Он дошла до середины, когда в нее спиной влетела Гвельвен и, развернувшись, неловко взмахнула рукой, отчего красный напиток из бокала выплеснулся прямо в лицо Галадриэль. Словно не удовлетворившись результатом, Гвельвен опрокинула остатки прямо на платье Владычицы Лориэна. Галадриэль потемнела лицом, сказала что-то сквозь зубы. Гвельвен, улыбаясь во весь рот, что-то ответила насмешливо, а Эонвэ, вдруг потеряв интерес к происходящему, отвернулся. Гор видел в воспоминаниях: Галадриэль была в ярости, и только железная воля удерживала ее от того, чтобы наказать обидчицу немедленно и прилюдно. Зато Кхамул все понял верно, и почти сразу же рядом с разъяренной Владычицей оказалась одна из его шпионок, одетая как прислуга — под предлогом помощи подхватила под руку и, не мешкая, повела прочь из залы, следом за ними тенью метнулся и сам Кхамул. Гор отвернулся от эльфийки, ликуя. Судя по всему, Гвельвен не потеряна для него навсегда. «Ну, не лично для меня, а для дела революции, конечно», — поправился он и тут же усмехнулся с горечью, потому что вынужден был признать: эта человеческая женщина отлично справилась и без него, обретя сильных союзников в лице валинорцев. Чтобы вернуть ее в этот раз, ему придется действительно постараться. Но было в новом облике Гвельвен что-то обреченное — то, что люди называют несчастливой судьбой. Мысль не давала Гору покоя, потому что раньше такого в Гвельвен он не замечал. «Возможно, цена союза с Эонвэ оказалась слишком высока», — подумал Гор и вновь заглянул в глаза своей спутнице, ведь, судя по ее словам, одной Галадриэлью представление не ограничилось. Когда Галадриэль, пылая праведным гневом и скрипя зубами, была вынуждена ретироваться — впрочем, все равно не потеряв ни грамма своей царственности и без ущерба для собственной гордости — Гвельвен проигнорировала злобное шипение и осуждающие взгляды и, ни капли не смутившись, направилась к Ангмарцу и Эовин. То есть туда, куда так и не дошла Галадриэль (и Гор вновь был вынужден признать, что нуменорская царевна держалась прекрасно — одна против всех). Гор четко видел в воспоминаниях эльфийки, что ни Ангмарец, ни Эовин, не вызывали у эльфийской половины гостей восторга. На Эовин смотрели снисходительно, с подозрением и даже с завистью (какой видный мужчина достался невзрачной человеческой девушке без роду и племени, ах какой древний род у короля Ангмара, какая интригующая внешность и туманное происхождение — эмоции обрывками витали в воздухе и Гор легко считывал их). А перед Ангмарцем эльфы испытывали внутренний страх, уж больно вид у него был впечатляющим, а еще ореол таинственности и намеки, что это настоящий король-чародей, создавали общую нервную ауру, тяжелым плотным кольцом собиравшуюся в воздухе. Что-то должно было случиться. Гору не нужно было нулевое поле или сложные расчеты, он достаточно пожил среди эльфов и людей, чтобы понять, как будут развиваться события. Не могли не проявиться ненависть и страх, которые испытывали некоторые «гости» по отношению к Ангмарцу (кто-то потому что узнал его и помнил о тяжелых последствиях прежних встреч, кто-то в силу суеверия или зависти). Ангмарца действительно опасались, а вот Эовин… Она была беззащитна против чужих насмешек, против жестоких и вроде как неосторожно брошенных слов, что острыми иглами впивались в людские сердца, оставляя глубокие кровоточащие раны. Гвельвен в тишине с пустым бокалом подошла к Ангмарцу и, чуть склонив голову, в нарушение всех правил этикета нарочито громко произнесла, пока улыбалась одними уголками губ: — Так-то вы, уважаемый сосед, встречаете гостей? — Красиво очерченная темная бровь приподнялась вверх, а пустой бокал оказался в руках Ангмарца. — Вы же истинный рыцарь, не так ли? — Гвельвен теперь улыбалась широкой и совершенно неискренней улыбкой и смотрела исключительно на Айгена, игнорируя то, как он удерживал одной рукой Эовин, не позволяя ей выйти вперед. — Вы же не оставите даму в беде? Айген посмотрел на Гвельвен тяжелым взглядом, темные губы вытянулись в прямую линию. Все внезапно умолкли, и даже оркестр перестал играть. Однако Айген церемонно поклонился и, сжав бокал до скрипа, огляделся по сторонам. Как назло никого из орков-слуг не нашлось рядом, и он вынужден был пойти сам за новым бокалом, оставив Эовин наедине с Гвельвен. Эльфийка стояла недалеко от Эовин, в своих воспоминаниях она видела, как женщины обменялись парой фраз, но так тихо, что расслышать ничего не смогла, хотя Гор чувствовал, что прислушивалась и испытывала досаду, что не может услышать ни слова, вот это была бы сплетня! Видела только, что Эовин заметно нервничала и постоянно сжимала подол платья, говорила что-то очень тихо, отрывисто, а Гвельвен больше слушала, иногда натянуто улыбаясь одними уголками губ. Но вот музыка вновь заиграла, люди заговорили, и кто-то рядом с эльфийкой отчетливо произнес: «Спорим, маленькая замарашка-табунщица и пяти минут не продержится рядом с нуменорской змеей…» Эовин услышала и замерла с открытым ртом, так и не закончив фразы, на побледневшем лице выделялись зеленые глаза, и на них проступили злые слезы. Эовин приоткрыла рот, чтобы ответить, но Гвельвен повелительным взмахом руки остановила ее и, чуть повернув голову в сторону, откуда прозвучали обидные и такие несправедливые слова, очень четко произнесла: — А я поставлю на то, что любой, кто посмеет встать между мной и моей добычей, не продержится и минуты. По толпе пронесся настоящий ураган эмоций, эльфы и люди зашептались, по бледному лицу Эовин сбежала слеза и целый поток был готов уже пролиться, но вернулся Айген. Гвельвен, приняв бокал, почти насильно всунула его в руку Эовин со словами: — Вы как никогда вовремя, дорогой сосед, вашей даме как раз требуется крепкий напиток и не менее крепкое мужское… плечо! Окинув стоявших с ней рядом дам оценивающим взглядом, Гвельвен вдруг остановилась на одной, безошибочно определив ту, что имела неосторожность высказать свои мысли вслух. А затем плотоядно, действительно по-змеиному усмехаясь, произнесла: — Некоторым требуется крепкое здоровье, чтобы переварить собственный яд и не захлебнуться. Гор закончил смотреть сцену и, распрямляясь, коротко хохотнул. Он едва удержался, чтобы не рассмеяться в голос, но это бы точно раскрыло его раньше времени, ведь огненный элементаль если отдавался какой-то страсти, то всецело, делать что-то наполовину он просто не мог. Эльфийка перед ним несколько раз моргнула и непонимающе глянула на него. — Что-то мне нехорошо, — произнесла она побледневшими губами, — голова закружилась… — Клин вышибают клином, — со знанием дела сообщил Гор. — В какую сторону кружится голова у леди, у-м? Желто-зеленые глаза хитро сощурились. Голубые глаза с удивлением уставились в них. — Кажется, влево, — неуверенно произнесла эльфийка. — Тогда нам срочно нужен энергичный танец, двигаться будем по солнцу, то есть вправо! — И Гор в одно движение оказался рядом, а эльфийка, не успев даже охнуть, вдруг очутилась с ним прямо в центре зала, среди танцующих пар. Она растеряно крутила головой, оглядываясь и не понимая, почему она здесь, а Гор, то и дело поглядывая куда-то поверх ее головы, твердой рукой повел ее в танце, не позволяя упасть или отклониться от известного только ему маршрута. Они миновали первую залу, оставив позади себя равномерный гул толпы, разговоры, приветствия и шорох шагов по паркету, и оказались в небольшом помещении, где музыка звучала приглушенно, всего несколько пар кружилось по начищенным до зеркального блеска полам, а свет был только от небольших аккуратных подсвечников, больше походивших на украшение стен, чем на источник света. Гор, легко подхватив руку эльфийки, потянул вверх, игнорируя разницу в росте и вынудив партнершу подняться следом, встать на кончики пальцев и едва ли не оторваться от пола. Он закружил ее, и вдруг резко остановился. Эльфийка, удерживаемая от падения только его рукой удивленно подняла глаза и ахнула. Прямо напротив нее, на расстоянии вытянутой руки, в танце двигались Эонвэ и Гвельвен. Музыка остановилась на мгновение, позади были слышен тихий разговор гостей, кто-то рассмеялся, но вот вновь тонко запела скрипка и тут же следом вступил альт, то вторя ей, то споря, то переплетая голоса в переливчатой звонкой мелодии. Низким мужским тенором загудела виолончель, и пары двинулись в первом танцевальном па навстречу друг другу. Эонвэ весь день наблюдал за гостями, подмечая каждую деталь, каждый взгляд или слово, сказанное (или, напротив, утаенное) собеседниками. Новая роль обязывала, он должен был понимать расстановку сил. Кроме того, сейчас прямо на его глазах, образовывались новые стратегические союзы, а старые распадались под влиянием обстоятельств. Средиземье лежало в руинах, ослабленное и истощенное валинорцами и населявшими его народами, а теперь еще и разодранное на лоскутья вынужденной войной, к которой, как оказалось, никто не был готов. Эонвэ представлялось, что сейчас, в особенности с учетом новостей, полученных им от Манвэ перед отлетом, необходим единый центр управления, и кто-то (в его представлении, разумеется, он сам) должен собрать всех и повести за собой, ведь по-другому не выжить. И он готов был положить свою жизнь на алтарь всеобщего блага, стать тем самым спасителем, что придет и укажет верный путь. Ну а тех, кто будет с ним не согласен, он сможет убедить. Тем или иным способом. Он не случайно выбрал этот отдаленный зал. Здесь, не привлекая внимания остальных гостей, он собирался спокойно обсудить с эльфийскими владыками ряд вопросов. В том числе, предложить им свой протекторат и ресурсы, которыми Валинор даже после взрыва, уничтожившего половину острова, обладал в достаточном количестве. Но его планам не суждено было осуществиться, поскольку прямо перед ним возник хозяин Мордовии — Азор Гор. «Точнее, — тут Эонвэ мысленно усмехнулся, — жалкая оболочка, которой ты в отчаянии пользуешься, огненное порождение» Эонвэ не поменялся в лице, хоть и был неприятно удивлен появлению Гора. Он спокойно завершил движение и, переходя к следующему танцевальному па, подал руку своей даме, пропуская ее вперед — навстречу эльфийке, что танцевала в паре с Гором. Судя по растерянному виду и широко раскрытым глазам, полным неподдельного страха, эльфийка не была шпионкой или частью хитроумного плана. «Но насчет последнего утверждения уверенности нет и быть не может, если дело касается Майрона», — подумал Эонвэ и, пользуясь тем, что в танце произошла перемена партнерш и Гвельвен равнодушно шагнула навстречу Гору, переключил свое внимание на эльфийку, сканируя ее в нулевом поле, а попутно отметив про себя, что эльфийские Владыки напряглись и тоже не спускали глаз с него и Азора. Галадриэль и вовсе как-то странно бегает взглядом, словно ищет кого-то по углам полутемной залы. Гвельвен, механически следуя музыке, сделала шаг, протягивая Гору руку. Тело ее, обманчиво расслабленное, двигалось в такт музыке, но внутри она была как натянутая струна и едва сдерживала себя. Сейчас все ее силы уходили на созданный и тщательной спрятанный экран, защищавший ее в нулевом поле. Ни Гор, ни Эонвэ не должны были знать об ее истинных чувствах. Она двигалась, опустив глаза в пол и не смотря ни по сторонам, ни тем более на своего вынужденного партнера — Азора Гора. Впрочем, он и сам не смотрел на нее. Гвельвен не надо было видеть, она чувствовала, что все его внимание сосредоточено на Эонвэ. Они сделали несколько па, меняясь местами, и Гор, задержавшись чуть дольше, чем следовало, поменялся с ней ролями — теперь он танцевал женскую партию и оказался рядом с Эонвэ. Эльфийка испуганно посмотрела на него: пары должны были сейчас вновь поменяться партнерами, и она, не зная, что делать, хотела остаться на месте, но Гор не дал ей такой возможности. Он шагнул вправо, вынуждая ее освободить место, и эльфийка, чье имя он так и не удосужился узнать, повернулась по кругу, глупо хлопая глазами, и встала рядом с Гвельвен. Музыка заиграла иначе. Скрипку не было больше слышно, а вот альт и виолончель поспорили между собой. Сильный, низкий, глубокий звук виолончели вибрировал, и его было слышно даже в отдаленной зале. Альт, очевидно, был недоволен этим фактом и требовал восстановить статус-кво — оттого звучал резко, отрывисто, атакуя острыми щипковыми нотами. Улыбка Гора стала шире, открывая идеально ровные белые зубы. Эонвэ, напротив, сильнее стиснул губы — так, что на скуластом лице выступили желваки, сделав его еще более строгим и даже злым. Любое нарушение установленных правил, дисгармония, искажение того, что Эонвэ считал истиной, приводили его в бешенство. Гор точно знал, как вывести своего друга из равновесия всего лишь парой танцевальных па. Альт зазвучал протестующе, громко, окончательно заслоняя собой виолончель. На паркете не осталось других пар. Эльфы, включая партнершу Гора, остановились и медленно разошлись в стороны, оставив в центре зала Гора, напротив него Эонвэ и Гвельвен, стоявшую теперь в одиночестве чуть поодаль. Виолончель вступила неожиданно, и Гор сделал первый шаг в такт музыке. Он двигался тихо, не спуская глаз с Эонвэ. Ступал бесшумно, нарочито медленно обходя своего «партнера» против часовой стрелки в нарушение фигуры танца, чем окончательно взбесил его. Эонвэ смог все-таки справиться с собой. Набежавшая тень исчезла так же быстро, как возникла, и прекрасное лицо вновь стало застывшей каменной маской, ничего не выражавшей. Вот только светлые глаза потемнели, расширились, и Гор довольно оскалился, в очередной раз демонстрируя белозубую улыбку. Виолончель полностью включилась в мелодию, теперь альт вынужден был отступить, но, как оказалось, ненадолго. Резкие, тонкие и отрывистые звуки альта изменились, стали низкими, басовитыми, копируя интонации виолончели, подбираясь все ближе, и вот, наконец, виолончель и альт запели в унисон. Эонвэ резко взмахнул рукой. Длинные белые пальцы, будто высеченные из мрамора, крепко схватились за плечо Гора, стиснув ткань камзола так, что она заскрипела, готовая порваться в любой момент. Гор не остался в долгу и, все так же улыбаясь, плавно, словно нехотя взялся свободной рукой за плечо Эонвэ. В этот раз к яростным звукам спорящих виолончели и альта и скрипу рвущейся ткани добавился скрежет металла. Пальцы Гора вцепились в наплечник, сминая крепкий металл, как бумагу. Первый шаг, заняв место партнера, сделал Эонвэ — опередив Гора на долю секунды. Альт победно запел, перехватывая главную партию. Виолончель вынуждена была следовать за ним. Гор больше не улыбался, только смотрел сосредоточенно на «партнера»: его партия в танце была теперь женской, ведомой, но сдаваться он точно не планировал, что тут же продемонстрировал для Эонвэ. Гор сделал несколько шагов, позволяя «партнеру» вести в навязанном ему танце, причем с нарушением правил следуя против часовой стрелки, а когда Эонвэ, следуя рисунку танца, чуть повернулся, перенося вес на другую ногу, Гор резко сделал шаг вперед, вплотную, уперевшись нос к носу с Эонвэ. Тот ошарашенно сморгнул, а Гор воспользовался его удивлением и неустойчивым положением и легко развернул его на месте, заняв сам место партнера. Виолончель больше не звучала сдавленно и не следовала за альтом. Тяжелый гулкий звук стал нарастать, заполняя собой все пространство, отражаясь от стен. Альт замолчал на мгновение, и вот они поменялись местами. Первая партия теперь была у виолончели. Эонвэ крепче стиснул плечо Гора, окончательно разрывая ткань, сжимая почти до костей, но Гор, ничуть не изменившись в лице, продолжил движение, заставляя Эонвэ на глазах зрителей исполнять женскую партию. — Выбир-р-рай, — прорычал Гор еле слышно, — если будеш-ш-ш следовать чьим-то пр-р-равилам — пр-р-рогир-раеш-ш-шь. Нар-руш-иш-шь пр-р-равила — есть ш-шанс на победу. Гор подмигнул Эонвэ, заставив его побледнеть еще сильнее. Широко открытые льдисто-голубые глаза больше не были темными: внутри них, на самом дне зрачка, разгорался белый свет. Фигура Эонвэ тоже подернулась ореолом, пока еще прозрачным. В воздухе запахло озоном. Гор отпустил плечо Эонвэ и повернулся на месте, сделав два коротких шага вперед, Эонвэ двинулся следом. Теперь они оба исполняли мужскую партию, двигаясь синхронно, повторяя движения, словно были отражением друг друга. Скрипка, почти не слышная раньше, вдруг запела мягко и нежно, и между мужчинами, сверлившими друг друга яростными взглядами, неожиданно появилась Гвельвен. Мужчины синхронно развернулись, беря Гвельвен за руку — каждый со своей стороны. Виолончель и альт отступили в тень, позволив солировать скрипке, и ее густой, насыщенный звук ярко зазвучал, сопровождая каждое движение Гвельвен. Она сделала два коротких шага, меняя рисунок танца, и чуть опередила обоих мужчин, мягко повела их за собой, никому не позволяя приблизиться, но и не отпуская рук. Гвельвен то отступала, то подходила ближе, попеременно кружилась с каждым из них. Виолончель заворчала первой, тягучий звук вновь стал напряженным, и Гор недовольно щурясь, потянул тонкие пальцы женщины сильнее, чем следовало, но Гвельвен, став на мгновение прозрачной, легко высвободила руку и тут же положила вновь ставшими осязаемыми пальцы поверх ладони Гора. Эонвэ самодовольно ухмыльнулся, довольный таким фокусом, но радость его была недолгой. Скрипка теперь пела в терцию с виолончелью, а Гвельвен повернулась лицом к Гору. Эонвэ видел, как изменилось ее лицо, когда она в очередной раз повернулась к Гору, как взгляд, вначале пустой и равнодушный, стал пронзительным, каждое движение, до этого выполняемое ею механически, окрасилось чувством, ему не знакомым, чуждым его природе Майа, таким человеческим. Он уже видел нечто подобное, когда разглядывал жениха и невесту, на чью свадьбу приехал незваным гостем. Эовин вся искрилась в нулевом поле, но сильнее остальных чувств, было что-то щемящее, неизведанное, обещавшее тому, кому оно предназначалось, нечто особенное, такое восхитительное, сродни экстазу, что испытывал Эонвэ, паря высоко в облаках, но все же отличавшееся чем-то невысказанным и таким всеобъемлющим, чему просто не было названия ни в одном языке, которых Эонвэ знал большое количество. Но не это поразило Эонвэ, заставив сердце болезненно сжаться. Виолончель запела в унисон со скрипкой, не перекрикивая, как раньше альт, а следуя рядом. Инструменты пели вдвоем, рождая мелодию, столь прекрасную, что даже эльфы, наблюдавшие за ними и шептавшиеся по углам, замолчали. Альт тоже затих, уступая напору и страсти виолончели, чей обволакивающий звук создавал ровный, глубокий фон, на котором так ярко проступала мелодия скрипки, позволяя солировать, но при этом не уступая ей в красоте и насыщенности звука. Скрипка и виолончель вопреки всему звучали как единый инструмент, у которого было два голоса. И тут Эонвэ с удивлением осознал, что существо, чье тело, как он думал, занял Гор, тоже испытывает чувства — настоящие, человеческие. Эонвэ не нужно было прислушиваться к нулевому полю, чтобы уловить интонации и желания. Тот, кто назвал себя Азор Гор, и Гвельвен испытывали одно и тоже чувство, глубокое и тщательно скрываемое, но все-таки одинаковое по своей природе, и вовсе не тривиальную плотскую жажду. Ладонь, перехватившая пальцы Гвельвен, стала обжигающе горячей. Что-то поменялось в нулевом поле, и Гвельвен вынуждена была поднять глаза — конечно же, сразу встретилась взглядом с Гором. Он не смотрел больше на Эонвэ, только на нее. Сквозь зелень глаз она отчетливо видела проступающую желтизну и зрачок, который едва уловимо дрожал, как пламя свечи, готовый в любой момент сомкнуться в узкую щель. Она почувствовала, как пол уходит из-под ног, и вот она уже почти лежала, но при этом ноги продолжали двигаться в такт мелодии, а над ней нависал Гор, склоняясь все ниже и ниже с каждым звуком. Огонь, исходивший из его сердца, заполнял все вокруг, казалось, даже воздух горел, но Гвельвен это пожар не причинял никакого вреда, она ощущала кожей только чужую щемящую нежность, робкое движение души, желавшей узнать новые, до этого неизвестные чувства и в тоже время страшившейся их. Сухие, четко очерченные губы Гора почти коснулись ее, когда она, желая прервать эту горько-сладкую пытку, сморгнула и тихо, так, чтобы только Гор услышал, выдохнула, едва уловимо задев его губы своими: — Это невозможно теперь… Все закружилось, Гвельвен словно вырвали из жаркого марева и опустили на дно ледяного озера. Лицо Гора растаяло, и сквозь застилавшие глаза слезы она увидела Эонвэ, смотревшего на нее с подозрением. Вокруг него сиял свет, но и он не причинял Гвельвен никакого вреда, она просто стала прозрачной, пропуская сквозь себя чужие эмоции, среди которых с удивлением обнаружила ревность. Музыка вдруг стихла, и в этой внезапно наступившей тишине раздался низкий, глубокий голос Азора Гора: — Я принимаю твой дар и твое предложение. Пусть будет союз, и пусть станет он долгим и плодотворным. Произнесенные слова прокатились по небольшой зале рокотом камнепада. — Истина! — прогрохотал раскатом грома Эонвэ. До обычных гостей заключение договора между двумя сильнейшими из оставшихся в Средиземье Майа отозвалось шумом в ушах и секундным головокружением. А для всех чувствительных к нулевому полю это ощущалось как удар пыльным мешком по башке. Айген поморщился, неосознанно потер затылок, и обнаружил, что Эовин куда-то направилась без него. Сделал движение последовать за ней, и тут на смарт-назг сработал сигнал, означавший необходимость идти переодеваться к финальной церемонии. Ему с утра уже пришлось выдержать бурю возмущения от Теодена, который заявил, что видеть невесту до церемонии — плохая примета. Однако по современным правилам Айген должен был появиться с Эовин до вечернего действа, чтоб продемонстрировать, что девица женится по доброй воле и без охраны из родственников или назгулов. Фаты на все лицо тоже до вечера быть не должно. Конец спору положила сама Эовин, сказавшая: — Дядя, ну ты же понял наконец, куда мы попали? Тут любая плохая примета наоборот означает удачу в делах! После таких слов Теоден немного успокоился, а Эовин надела первое из трех платьев, какое ей полагалось. Причем мстительный и злопамятный Владыка Гор, который негласно руководил свадьбой, притворяясь, что вообще не имеет к действу никакого отношения, отправил ей то самое платье цвета изменчивого моря, в какое нарядил, представляя ее Айгену «куклой». И Айген смиренно поблагодарил Гора, понимая, что заслужил этот намек на свою дурость и упертость. А вот потом начались неожиданные проблемы. Старая знать Ангмара, злые придворные эльфийки и просто завистницы старались по-женски задеть невесту, шепотком донося до ее острого слуха гадости вроде «немытой кривоногой лошадницы». Эовин вроде и понимала, что завидуют, но все равно переживала, а Айген злился, что положение не дает ему провести свадьбу только «для своих». Масла в огонь подлила и Гвельвен, которая на самом деле пожелала счастья молодым, и даже искренне (если судить по нулевому полю), но с таким лицом, словно обещала закопать, и последующий диалог про яд Эовин тоже слышала. И теперь будущая королева Ангмара пошла в атаку сама. Выцепила взглядом главную заводилу — герцогскую дочку из старой ангмарской знати, у которой в родословной вроде бы тоже когда-то нуменорцы потоптались, и приблизилась на расстояние удара. — Вы что-то хотите? — пропела высокая (но все-таки ниже самой Эовин) грудастая блондинка, с точно рассчитанной паузой добавив: — Ваше э-э высочество?.. — О да, — сказала Эовин, наступая той на подол. Вроде бы случайно, но судя по повороту каблука (Айген оценил ловкость), случайности были неслучайны. — Хочу предсказать вам будущее. У нас, у лошадников, есть такой ритуал. Невеста выбирает на свадьбе самую бля…гародную и п…рекрасную п…одругу и делает ей предсказание. Так вот. Берегитесь острых предметов, — в руке Эовин блеснуло и исчезло лезвие ритуального ангмарского ножа, — ведь ими так легко резать длинные языки! — Вы мне угрожаете? — обалдела недонуменорка. — Предупреждаю, — в голове Эовин проявились прям горовские интонации, — можно сказать, берегу вашу жизнь. А счастье ваше будет за тридевять земель от Ангмара. Уж я-то об этом позабочусь! Счастья вам, здоровья и отличного настроения на моей свадьбе! Эовин под гробовое молчание кружка длинноязыких убрала ногу с чужого подола и отправилась наконец переодеваться. А слушавший весь разговор Айген выдохнул и наконец убрал руку с рукояти меча (который притащил на свадьбу, потому что без оружия чувствовал себя голым). Всех гостей по громкой связи позвали наружу. На черных полах замигали огненные стрелочки, указывающие путь. Новый Моргул был двойного назначения и двойного облика. Если смотреть со стороны шоссе и главных ворот — чужеродно-современные угловатые черные башни возвышались над округой. А вот если зайти с противоположной стороны, где поднималась горная гряда, то оказывалось, что замок здесь неплохо вписан в пейзаж и даже изящнее декорирован, отчего те же самые угловатые башни были хоть и мрачными, но стильными, словно из проектировал эльф-извращенец или даже сам восставший из мёртвых Эол. Вышло так случайно — Владыка Гор в спешке расписался прямо посреди двух разных проектов на одном чертеже (для сравнения), а Феридир воспринял это как команду «все и сразу». Но теперь те гости, которые сумели выдержать вид на Моргул спереди, только рты разевали, пытаясь сдержать сквернословие от вида Моргула сзади (классическая черная крепость ужасного злодея в горах, чего вы хотите?). От задних ворот гости цепочкой поднимались на вершину ближайшей горы. Путь был отмечен факелами, а точка сбора — громадным костром, языки которого, казалось, лизали звезды в прорехах туч, таким высоким и яростным было пламя. Конечно, Гор постарался. Эонвэ, поднявшись наверх, поджал губы, повел ладонями, и вдруг небо очистилось от туч и дыма, а звезды стали ближе и ярче, не позволяя каким-то уголькам затмить свой свет. Гостей еще на подходе делили на ближний и дальний круг. Все нелюбители рыжих выскочек против своего желания вынуждены были сесть подальше, хоть и с видом на лысую вершину горы, где полыхал алтарь. Далее разместили эльфийских владык, людей-аристократов и прочих важных шишек. Ну а самые близкие друзья и самые злейшие враги получили места в первом ряду — вперемежку. Огонь полыхал на черном обсидиановом алтаре, который размещался на абсолютно пустой площадке. Когда последний гость сел и в воздухе зазвучала одинокая флейта, из самой тьмы с багровыми искрами соткался Азор Гор — теперь он был в длинном черном балахоне, который то струился по фигуре, как черная вода, то вился вокруг завитками дыма. «Надеюсь, хоть в этот раз обойдется без жертвоприношений во славу Морготу», — вдруг послал ему мысль в нулевом поле Эонвэ, досадуя на себя, что совершенно невозможно удержаться. В ответ Гор ослепительно улыбнулся бывшему другу, однако оправдываться за былое не стал. Тем временем флейта замолкла, и загрохотали барабаны. К алтарю поднялся Айген, тоже переодевшийся (из черного с серебром в черное с серебром, поскольку письменные советы по стилю от неназванного анонима-доброжелателя Айген отправил вороном обратно — без комментариев, но аккуратно свернутыми в трубочку). — Все вы знаете, зачем мы здесь собрались, — медленно произнес Гор. Его голос пробрал гостей до костей, и только Эонвэ крепче сжал челюсти: подумать только, он ведь сам научил когда-то «дорогого друга Майрона» воздействовать на толпу. Но если Эонвэ отточил умение влиять на толпу до совершенства, мог вдохновлять и звать за собой, то Саурон поставил эту способность на службу своим низменным инстинктам и очаровывал голосом тех, кто слаб сердцем и духом. Кажется, несмотря на слабость новой плоти, голос все еще с ним. — Мы свидетельствуем крушение старого мира и возрождение нового на его обломках, — чуть печально произнес Гор, а потом бросил взгляд на Эонвэ и вдруг беззвучно добавил: «Не напомнишь, в какой раз? Я сбился со счета!» Эонвэ растерянно моргнул, а Гор вновь продолжил: — Если помните, дева из древнего роханского рода победила короля-чародея Ангмара. Но теперь должно забыть старые распри. Поэтому дева выйдет замуж за его потомка и принесет мир в Средиземье, и очистит древний благородный род от служения тьме! «Самому-то не смешно?» — Эонвэ закатил глаза, его злил этот дурацкий маскарад. Вот он, король-чародей, пугало проклятое. А уж как технично он и его «папочка» поимели все Средиземье с этим убиением назгула! Совершенно в стиле «дорогого друга Майрона». Хотя удивительнее всего, что Майрон не избавился от своих деток окончательно, а вместо этого придумал кучу идиотских планов. Видно, новых последователей брать неоткуда. А мог бы и Глорфиндела переманить, но отчего-то не стал. Музыка тем временем стала громче, к барабанам опять добавили струнные, и к алтарю медленно пошли невеста и ее названный отец, то есть патриарх рода Эорла Теоден. Дядюшка невесты был в полном боевом облачении, но шагал на удивление легко, потому что перед свадьбой тайком распил что-то ужасно бодрящее со здоровенным бородатым братом жениха на брудершафт. Эовин же была в платье, совмещающем народные ангмарские и роханские традиции. В белых как снег платьях невесты в Ангмаре брачевались. А красную оторочку и золотой позумент, плюс лошадиные мотивы в вышивке, сделали данью Рохану. От красоты венца с подвесками у дам захватило дух. «Надо же, ты еще способен улавливать красоту», — подумал Эонвэ о бывшем друге, не посылая, впрочем, ему эту мысль. Он узнал работу Гора в украшениях невесты и даже прочел в узорах настоящее заклятье плодородия, созданное из воли майа и уловителя нулевого поля в центральном камне венца. Теоден подвел невесту к каменной площадке, но сам к алтарю не пошел — сел на единственное свободное место между Эонвэ и Галадриэлью. Светлый майа сделал вывод, что, судя по шахматной рассадке врагов и друзей, Галадриэль для Гора не друг. Хотя с женщинами ни в чем нельзя быть уверенной — и Эонвэ покосился на сидящую между Кхамулом и Эомером Гвельвен. Эовин подошла к алтарю с противоположной стороны от Айгена, и пламя опало, позволяя им взглянуть друг на друга. Эонвэ немедленно коснулся нулевого поля, желая еще раз посмотреть на истинную любовь у людей. Он не мог понять, как из порочных желаний и собственнического инстинкта появляется нечто светлое. И не мог поверить, что такого абсолютно холодного и жестокого человека, нет, даже бывшего человека и нынешнюю тварь тьмы можно искренне любить. Но зреть истинную натуру существ всегда было его проклятьем. И даже сейчас Эонвэ сердился, не понимая, как заслуживает любви это существо, тысячелетиями топившее корабли, лившее кровь, уничтожавшее все живое. Как оно вообще способно что-то чувствовать само?! Однако Айген, несомненно, чувствовал, даже слишком сильно для почти бессмертного существа. Для Эонве, привыкшего облекать нулевое поле в образы, чувство Айгена смотрелось, словно живая птица в клетке изо льда — да, хищная, огненная, как и у хозяина, бессильно трепещущая крыльями от невозможности слиться с любимой целиком. Эонвэ перевел взгляд на девушку — такую юную по меркам элементалей. Он не участвовал лично в плане «завали сауронова ферзя» и понимал сейчас, отчего все пошло не так. Нельзя было лезть под руку судьбе, нельзя было лишать эту девушку шанса не исполнить пророчество и прожить обычную жизнь. Ну подождали бы еще сто лет, мелочь. Однако Митрандир торопился. Торопился, торопился да выторопился. Что ж, в ближайшие сто лет Эонвэ не был намерен выпускать его из кракена и сполна оценил мудрость Великого Манве, лишившего всех истари большей части сил. Потому что ни один не прошел испытание властью. Которую в итоге Валар вручили ему — ненавидящему управлять тупыми массами всей душою… — Хочешь ли ты эту женщину в жены? — спросил без всякой прелюдии Гор у Ангмарца, перебивая мысли Эонвэ. — Хочу всем сердцем и душой, — ответил Айген. — Хочешь ли ты этого мужчину в мужья? — спросил Гор у Эовин. У той сердце в нулевом поле засияло ярче сильмарилла (Эонвэ видел и то, и другое, и мог засвидетельствовать), когда она выдохнула: — Да, да и еще раз да! И Айген улыбнулся ей, совершенно преображаясь. — Клянитесь, — Гор бросил между ними ангмарский ритуальный нож из черного обсидиана с серебристыми вкраплениями, глухо стукнувший о камень алтаря. — Мы едины, когда вместе, — сказал Ангмарец и взял Эовин за руку. — Мы едины, когда вместе, — тихо повторила она, но слышно было всем. — Мы едины, когда порознь, — продолжил он, поднимая нож левой рукой. — Едины… когда порознь… — эхом повторила она, не отрывая взгляда от его лица. — И после смерти мы останемся едины до конца времен, — Айген вложил лезвие в руку Эовин, переплел с ней пальцы и сжал слегка, чтобы острая кромка разрезала их ладони и кровь смешалась на ноже. Первые капли упали на алтарь, и столб пламени ударил до небес. От такого руки молодоженов, да и они сами, должны были рассыпаться черным жирным пеплом, но вместо этого их руки словно омылись огнем, что исцелил раны. — Испытание пройдено, брак заключен, — Гор глянул со своего места прямо в глаза Эонвэ. — И подтвержден! А теперь возрадуемся и отпразднуем как следует!