Король-техночародей и его убийца

Кхамул выслушал приказ молча. При этом стоял, прислонившись к стене в той же самой точке (и тем же самым местом), где он полгода назад получил распоряжение отправиться в услужение к Айгену. И настроение у него было примерно такое же, как и тогда. Будь его воля… Но бодливому козлу рогов не дали. В этот раз Гортхаур, постучав черными когтями по ручке кресла, бросил на него короткий взгляд и велел: — Встреть Настадрена. Он не говорит на черном наречии или вестроне, зато сносно понимает язык народа Сумерек. Что весьма удивительно… Кхамул хотел было возразить, что белоголовый колдун тоже много разных языков знает, особенно ругательств, и опыта встречи «гостей» у него побольше, но не успел. Владыка огненным штормом ворвался ему в голову, сметая и путая все мысли. — Я два раза не повторяю! — прорычал. Кхамул мрачно кивнул. Приказы следует выполнять сразу, это он понял и принял одновременно с мыслью, что жизнь после смерти не так уж плоха (хотя до рая тут как до Валинора, причем на четвереньках задом наперед). Владыка обещал ему бессмертие, а он как огненный дух слов на ветер не бросает. Бросает исключительно огненные тумаки, однако это уже другая история. Кхамул решил не вдаваться в подробности — какая разница, если он получит то, что так хочет. Последний из народа Сумерек уже раз умер, а воскреснув, увидел столько чудес, что его теперь вряд ли что-то сможет по-настоящему впечатлить. К тому же, надежда, которую Кхамул считал похороненной на дне океана, кажется, воскресла вместе с ним. — Пока ты жив, пока дышишь, пока сознание и душа привязаны к твоему телу, жива и надежда, — медленно произнес вслух Гор, словно отвечая на его мысли. Владыка повернулся и задумчиво посмотрел на Кхамула, чуть наклонив голову. — Айген тебе уже столько раз повторил, что жизнь — это единственная ценность, и разбрасываться ей не стоит. А что до встречи новенького, то воспринимай это как этап обучения. Айгена учить общаться не нужно… Ты ведь втайне хочешь уметь так же, ум-м-м? Кхамул снова молча кивнул: зачем нужны слова, если его разум — открытая книга для Майа? — Вновь недооцениваешь, в этот раз силу слов… — губы Владыки изогнулись в хитрой усмешке: — Вот уж правда, пойди и поучись говорить. Полезный, знаешь ли, навык. Гортхаур отвернулся к огню и замолчал, показывая, что разговор окончен. Кхамул вышел, обдумывая то, что сказал Владыка. В голове его настойчиво крутилась смутная мысль, лишь догадка, все никак не желающая оформиться во что-то связное. Однако стоило ему шагнуть за порог, как нулевое поле Владыки окутало его, отсекая назойливый и теперь постоянный фон чужих мыслей, желаний и эмоций — новые возможности таили в себе не только приятное, пришлось приспосабливаться к постоянному белому шуму. Сейчас Кхамул, словно помещенный Владыкой в вакуум, смог собрать все, что крутилось в голове, в единое целое «Приказы Владыки всегда следуют какой-то конечной масштабной цели. Эта цель не связана с моим личным унижением. Скорее наоборот, меня так учат. И всегда первый раз предлагают выбор. Если не следовать судьбе, если сделать неверный выбор — неумолимо последует кара. Чем грубее ошибка, тем больнее наказание. Дух огня — Владыка — одно из воплощений судьбы. Белоголовый просто быстрее это понял, — нехотя признал про себя Кхамул. — С судьбой лишь дураки спорят, а я не дурак». И упрямо сжал губы: он все равно станет равным этому белоголовому рыцарю, нет, вообще превзойдет его. Кстати, следовало связаться с Айгеном… Кхамул мысленно толкнулся в чужое сознание. Когда пришел ответ, сообщил приказ Владыки и извинился, что пропустит занятие, а вечером не сможет заступить на дежурство. Неожиданно Айген сам вызвался выйти вместо него. При этом глаз не закатывал (Кхамул не мог не заметить, что белоголовый колдун перенял эту привычку, да что там, сам Владыка иногда так теперь делал). Удивленный, Кхамул кивнул, мысленно сканируя нулевое поле и все никак не решаясь поверить, что ему могут помочь просто так, ничего не требуя взамен и не торгуясь. После того, как они с Айгеном изрядно потрепали нервы друг другу, но больше Владыке, оба пришли к молчаливому соглашению о перемирии. Зачем напрасно изводить себя и получать ментальные подзатыльники или реальные огненные шары от «папеньки», если силы оказались равны и наказывают все равно обоих? И совместные задачи выполнять легче, имея надежного напарника, даже если это «гном расписной» или «скелет дрыщавый» (нужное подчеркнуть). Кхамул сам не заметил, как ожил рядом с беловолосым рыцарем. Все началось с малого: он просто хотел вывести этого невозмутимого гордеца из себя. У него почти получилось, но Айген оказался не так прост, как думал о нем Кхамул. Терпения белоголовому было не занимать, к тому же он был непривычно и так по-рыцарски великодушен, никакой восточной хитрости и расчетливости. Зла долго не держал, знал много, к обучению подошел серьезно. Если Кхамул что-то не понимал с первого раза, Айген терпеливо пояснял, не издевался над пробелами в знаниях. Хотя Кхамул чувствовал в нулевом поле, иной раз белоголового так распирало от смеха, что он едва держался. И все равно с каменным выражением лица продолжал методично цитировать свои умные книги наизусть. Но больше всех знаний Кхамул оценил возможность оставаться собой: диким сыном бескрайних степей. Ни Айген, ни Владыка не переделывали его суть, не заставляли отринуть своих прежних древних богов или почитать новых, его традиции как-то незаметно вошли в общую жизнь замка. У Кхамула даже появился собственный алтарь, где он почитал духов предков и божество его исчезнувшего рода — пустынную змею, символ возрождения и бессмертия. Совершая свои обряды, Кхамул часто думал, что и он, как охраняющий его род дух, возродился, и бессмертие тоже получит. Со временем. А пока что просто жил и учился. — Владыка Гортхаур увидел в тебе что-то особенное, — смеясь, повторял Айген, — и даже если ты сам в себя не веришь, то в Майа сомневаться не советую. Это как спорить с судьбой… Кхамул в ответ молча сверлил Айгена тяжелым взглядом, стараясь придерживать в нулевом поле злобные образы-ругательства — за такое могло прилететь или ментальным ударом, или физическим, если Владыка считал, что кто-то из них переусердствовал. Постепенно он освоился, стал чувствовать себя увереннее, и споры с Айгеном из «петушиных боев» как-то незаметно перешли в плоскость дружеской беседы. Шутки перестали сочиться ядом, хоть и остались острыми, ироничными, ведь и тот, и другой обладали своенравным характером и уступать друг другу не желали. Кхамул особенно хорошо запомнил, как спустя месяц обучения у Айгена этим его замысловатым «рыцарским искусствам» Гор, посмеиваясь, прошипел: — Не ожидал, что так выйдет? Не верил мне? Да, дитя, мир сложнее чем выглядит на первый взгляд, тебя ждет столько ч-ч-шудных-х открытий… Каких там открытий еще ждать, Кхамул уточнить не решился. Если верить Владыке, «что неизвестно, то и не повредит», тем более что дата операции по «спасению» очередных претендентов на кольца наконец была назначена. Вот уж где всех ожидали открытия, и не факт, что приятные. Владыка, недовольно щелкая черными когтями и щуря желтые глаза, несколько раз переносил срок, пока в один сумрачный дождливый октябрьский день не позвал их с Айгеном. Велел готовиться, особо отметив, что в связи «с непредвиденными обстоятельствами» забрать нужно сразу двоих, спасибо, что хоть в одном регионе. Драконы, которых так обожал Айген, Кхамулу доверия не внушали. Они косились своими желто-зелеными глазами, плотоядно растягивая пасти, словно в улыбке, и шипели. А иногда и вовсе водили носами по ветру, словно чуяли сладкую и такую легкую добычу — то есть его, Кхамула. По его наблюдениям, на Владыку или Айгена драконы так не косились и вообще вели себя куда более дружелюбно, зубами не щелкали, откусить ноги или чего посерьезней (голову, а вы что подумали?) не пытались. Родную кровь, что ли, чуяли? Так это Кхамул родственник змеям, а не белоголовый колдун. Впрочем, Айген с драконами кучу времени проводил, чуть ли не вместе ел и спал, как будто они были его любимыми конями. И драконы платили ему любовью, а вот остальных, кроме огненного духа, воспринимали как двуногую еду, живую исключительно по недосмотру белоголового. Первого гостя — какого-то престарелого короля с труднопроизносимым именем Настадрен — они достали прямо из гробницы вдвоем с Айгеном. «Восставший из гроба» король от одного только взгляда белоголового колдуна раз пять впал в тоску и попытался-таки отправиться на свидание с Мандосом. При этом постоянно повторял, что демон огня обманул его и вместо райских кущ отдал на растерзание Абаддону — духу смерти, каковой пришел требовать свое прямиком из пустыни. «Надо было тебя хоть румянами замаскировать», — проворчал Кхамул, которому было неинтересно смотреть как Айген, потея и посылая всех по матери Йаванне то к балрогам, то к Валар, в пятый раз реанимирует Настадрена. Сам Кхамул, не прошедший еще курса по первой помощи и знавший только одну медицинскую манипуляцию — добить, чтоб не мучались, от скуки тренировал голос на птичках. Канюки, слетевшиеся было к новенькой гробнице, от песен Кхамула, отрывистых и резких, еще и приправленных доброй порцией нулевого поля, падали прямо на лету, срываясь в крутое пике. Айген ворчал и нулевым полем отшвыривал птичек подальше, не прекращая операцию по спасению старика, который ну никак не хотел возвращаться к жизни. Буквально — открывал глаза и, видя перед собой бледный, перекошенный лик матерящегося на вестроне Ангмарца, шептал старческими трясущимися губами: «Аббадон, дух смерти! Сгинь, мерзкое порождение тьмы!» В ответ «мерзкое порождение тьмы» начинало делать ему массаж сердца. Спасибо, что не дышало рот-в-рот; поскольку воздух в легкие старика Айген пропихивал нулевым полем, и Кхамул чувствовал его искреннее недоумение — на Балрога им эта старая развалина? Владыка явился, когда все уже было кончено: стражники в ужасе разбежались, Айген молча сидел, укрывшись в тени и нацепив привычное каменное выражение на лицо (все его чувства выдавала грозовая туча, застывшая над гробницей), Настадрен валялся внутри, успокоенный какой-то дрянью, которую Айген вколол ему, потому что уговорить так и не смог, а Кхамул скучал — развлечения слишком быстро закончились. За вторым — Феридиром — отправили уже одного Кхамула. Так как операцию проводили в городе, Айгена решили оставить на границе, чтоб сторожил. Ход казался логичным: уж больно беловолосый бледный двухметровый рыцарь выделялся среди смуглых низкорослых жителей. Зато талант Кхамула незаметно пробираться в самые труднодоступные и охраняемые места раскрылся в полной мере. Владыка был очень доволен и радовался, словно ребенок. Что удивительно, Айген тоже порадовался. Кхамул чувствовал в нулевом поле — эмоции у белоголового искренние, тот даже снизошел до похвалы. После этих двух успешных операций все стало как-то проще, легче. Впереди были еще двое новеньких, и Владыка даже позволил Кхамулу участвовать в планировании наравне с Айгеном. Кхамул не подвел и разработал такой план, что окровавленного морского конунга с развороченными ребрами Айген вытащил с того света как эффективно, так и весьма эффектно. Больше всего Владыка смеялся над тем, что конунг, на мгновение придя в себя, уставился затуманенным от боли взглядом светло-голубых глаз на Айгена и раздосадовано рыкнул: — Кровавый дух огня! Ты обещал мне прекрасную деву! А не это чудовище п… печальное! «Чудовище печальное» вытерло чужую кровь с лица и молча закатило глаза. Морской конунг Кхамулу понравился: в нем чувствовалась внутренняя сила, непокорная и дикая, такая, что была понятна самому Кхамулу. Этот внутренний огонь грозный и неуправляемый, мог привести своего хозяина к невероятной победе, о какой только мог мечтать настоящий правитель, но мог стать и причиной бед, что обрушились бы на голову несчастного, если ошибется, когда ставки так высоки. Вот конунг и ошибся, и если бы не Гор, разглядевший в нем то, что называл дурацким словом «по-тен-ци-ал», кормить бы конунгу воронов. Кхамул голосовал за такую справедливость всеми свежеотрощенными конечностями (особо наглый дракон к этому времени таки добрался до его ноги, что за напасть такая, то морские гады, то крылатые ящерицы). А вот Айген, с его рациональным подходом, понять такого не мог. Впрочем, недостаток безрассудства белоголовый компенсировал слепой верой в огненного духа, считая его богом. Кхамул этого не понимал, но держал недоумение подальше от нулевого поля. Однако было в варьяге и кое-что, бесившее Кхамула до желания врезать. Конунг, по его мнению, был слишком шумным, а рисунки на теле не выдерживали никакой критики. Детские каракули и то выглядели бы лучше. Не то что искусные картины на теле самого Кхамула, которые несли не только ритуальный смысл, оберегая своего хозяина, принося удачу в бою и милость Единого, древних богов и покровителей рода. Еще узоры и изображения Кхамула были настоящим произведением искусства. Про искусство ему рассказал Айген, и Кхамул слушал внимательно. Потом долго в библиотеке сидел, внимательно изучая рисунки разных времен. Даже нашел подходящих драконов, которые решил потом, когда-нибудь, набить и на теле белоголового, настолько они подходили ледяному королю. Осталось уговорить — ну, тысячи лет должно хватить. Для Владыки Кхамул тоже нашел кое-что, но показать не решился. На голографическом трехмерном рисунке из базы данных был изображен чей-то низший бог, который нарушил правила лживых высших божеств и принес людям огонь, причем научил их не просто сохранять пламя, а добывать самим. И тем самым уравнял их с богами, дал надежду и способ изменить мир к лучшему. Вернемся, читатель, к спасению конунга с трудно произносимым именем Гудбранд-Великолепный-сын-Гарольда-и-внук-Гринольва-конунг-Варьягов (кто не смог представиться на пиру, тому больше не наливать!). Ангмарец с громоздким реактивным ранцем смог быстро снять распятого на бревне варьяга, которым был послан к балрожьей матери два раза, к феанору в ж… жаркое и увлекательное путешествие семь раз. И уже активировал этот самый чудовищно рычащий и плюющийся во все стороны огнем ранец, чтобы взмыть вверх со своей кровавой ношей. Однако некоторые из участников «пиршества» достаточно пришли в себя, чтобы схватиться за оружие, поскольку Айген никоим образом не напоминал Деву битвы, что самолично спускается с неба за испускающими дух доблестными воинами (хотя, если подумать, все, кроме одной, приметы в наличии — высокий рост, светлые волосы, широкая грудная клетка и синие глаза). Тогда Гортхаур во всей красе продемонстрировал, кто тут настоящий кровавый бог, сеющий смерть, и что молился варьяг Гудбранд напоследок не зря. От хохота Гора враги разбежались в ужасе. Точнее, расползлись, потому что не все смогли подняться после первого приступа огненного смеха. Остальным отправиться на встречу с Мандосом помог Кхамул — пока Айген и его орки ревели дурно управляемыми реактивными ранцами и сквернословными голосовыми командами, кружа над головами застывших в немом ужасе людей, Кхамул поджег корабли, что стояли борт к борту у пристани неподалеку от места казни. И победители, только что праздновавшие победу, опьяненные терпким медом и стонами боли поверженного конунга, вмиг протрезвели, вот только было поздно. Крики, смятение, паника овладели толпой. От черного смоляного дыма день стал чернее ночи. Смутные, едва различимые тени метались по площади. Люди сталкивались, в страхе калеча и убивая друг друга. Кхамул с презрением смотрел на них: это была недостойная смерть. Суетливые, злобные существа, только что жаждавшие чужой крови, из морских львов мгновенно превратились в жалких селедок, растеряв всю свою «храбрость». А вот конунг достойно встретил смерть, еще и петь без языка пытался — значит, и жизнь после смерти заслужил тоже. Следующим, четвертым, стал король-пират. Кхамул наблюдал за ним и довел до нужной точки в открытом море. К тому времени он, став наравне с Айгеном настоящим назгулом, все планировал и осуществлял сам, у него даже подчиненные появились. Причем набирал Кхамул их лично, Владыка доверял ему в данном вопросе, ни в чем не ограничивая и не подвергая планы сомнению. Уж если Кхамул где-то ошибался, то вина была исключительно на его совести, и ошибки такие он исправлял тоже сам. Зато при таком подходе Кхамул смог научиться многому, но больше всего доверию, странному и такому непривычному отношению, когда в правильности твоих действий, твоей искренности и верности не сомневались, напротив, были уверены. Это окрыляло Кхамула, заставляя не просто двигаться вперед, а задумываться и прокручивать варианты, не полагаясь только на судьбу. В нулевом поле он чувствовал — Владыка был им доволен, и белоголовый тоже, вроде как даже гордился. А уж когда Айген назвал его братом, Кхамул и вовсе обалдел настолько, что выдал: «Для моего брата у тебя картин на теле маловато!» На это Айген только фыркнул и повторил фокус с одновременным закатыванием глаз и посыланием к Балрогу на… рог. Потому что нормальные мужики обходятся без сопливых братаний, не то что эльфы всякие, которые даже поплакать совместно любят. Однако Кхамул серьезно напрягся, когда первый раз прощупывал еще спящее и не оформившееся до конца нулевое поле пирата Кириона. Уж больно этот кандидат в дети Владыки Кхамулу не понравился. Вид у Кириона был больно п… поэтическо-эльфийский. Судя по видеозаписям с палантиров, пират обладал серо-зелеными глазами, вечно устремленными куда-то за горизонт, говорил заумно, манерами своими щеголял, даже стихи складывал. Кхамул нашел испещренные красивым почерком бумаги в каюте и долго смеялся. Айгену показал, но тот лишь вздохнул, покачал головой и, кажется, позавидовал, что сам так не может. Чему там завидовать, Кхамул так и не понял — любовь, кровь, закаты, бабы в рифму и не очень. Вот дрался на мечах Айген круто, вот это да, настоящий повод для зависти. Была и еще одна причина, почему Кхамул насторожился. Если этот король-пират так похож на Айгена геномом и умениями, зачем им нужен такой второй? Предыдущие короли обладали каждый своим характером, знаниями, которые были только у них. А Кирион этот, весь из себя благородный рыцарь, не представлял из себя ничего нового, чего не знал тот же Айген или морской конунг Гудбранд… А что если Владыка, который умеет смотреть далеко вперед и даже решается спорить с судьбой и выигрывать, увидел, что Айген погибнет? И готовит ему замену? Или… замену готовят ему самому — Кхамулу? Отправят его на побегушки к нудному королю-лекарю Настадрену, чтоб материалы доставал для опытов или пробирки подносил в лаборатории. Или еще хуже, его сделают личным секретарем Феридира-счетовода, и будет бедный Кхамул с утра до ночи писать программы, чтобы налоги да подати собирать, а еще проверять, сошелся ли баланс в бухгалтерии… На этой мысли Кхамула взяла такая тоска, что Гортхаур ответил ему смехом (от которого нулевое поле вздрогнуло) и рассеял сомнения. Нет, замены не будет никому, каждый на своем месте. И вот спустя полгода настало время пробуждений. Первым из гроба на волю должен был вылезти старик-докторишка. «Нудятина», — мысленно выругался Кхамул, услышав приказ встречать «гостя», и тут же получил от Владыки легкий ментальный подзатыльник-предупреждение. Поэтому, выходя из покоев Гортхаура, мысли свои держал при себе и рискнул поделиться ими, только когда сообщал Айгену в защищенном канале новости. Собственный уголок в нулевом поле они наладили с белоголовым после памятной совместной тренировки. Оба не питали иллюзий: Владыка, скорее всего, сможет услышать любые их мысли, если захочет. Но пока, видимо, не хотел, оставляя им личное пространство. Кхамул скользящим взглядом окинул длинный темный коридор, подсвеченный тусклыми лампами. Зачем полная яркость, если новое зрение позволяет видеть гораздо лучше в приглушенном свете? Пара десятков шагов, не более. И вот он у лифта, нажимал кнопку вызова. Двери распахнулись, и Кхамул сделал шаг внутрь, подумав мимоходом, что и этот безотчетный страх перед «пастью механического зверя» смог победить. Он вообще победитель теперь по жизни: вон, даже в «Бидоне» на дно опускался, скоро Владыка позволит плавать ему в специально созданном (только для него!) «гид-ро-ко-стю-ме». Пребывая в приятных мыслях, Кхамул оказался на нижних этажах, где располагались лаборатории со стазисными саркофагами (вестронское слово «саркофаги» Кхамул выучил не сразу, и пару раз смешил на тренировке «сракофагами» Владыку настолько, что умудрялся удачно его атаковать). Двери лифта распахнулись, и Кхамул замер на месте, не веря своим глазам. Нет, нужная лаборатория все еще существовала, вот только вместо привычных полумрака и тишины его встретила группа орков под предводительством личного урука Владыки — Захарра, протопавших в дальний, закрытый на десять электронных (и один амбарный) замков экспериментальный зал. Кхамул сощурился, мысленно позвал Айгена, но внятного ответа не получил. Только длинное и очень витиеватое ругательство, в котором количество «эльфопидоров» и «сношений через ж… жабры», «балрогов с отсохшими членами в ж… животрепещущих и чувствительных местах», а также других очень неприятных пожеланий, стремилось к трехзначной цифре. Кхамул попытался вообразить себе эту многочленную конструкцию, не смог и сразу понял — дело дрянь. Владыка не случайно отправил именно его встречать новенького. Айген, похоже, будет чем-то ну очень занят. Чем-то таким, что приветствовать приходится балрожьим квадратным многочленом. Уточнять у Владыки, что там такого в дальней и о-о-о-чень секретной лаборатории стряслось, Кхамул не решился. Немного покрутив в голове события прошлых дней, он пришел к выводу, что в дальнюю лабораторию, почему-то подальше от всех остальных и под замками, спешно запихнули саркофаг, в который Саруман поместил собранного Владыкой из нового биоматериала варьяга. Вот только лежать конунгу Гудбранду там надо было полгода, не меньше, пока дыры в груди и сломанные ребра срастутся обратно из «Кровавого орла». А прошло-то всего каких-то жалких два месяца. Неужели что-то пошло не по плану? Вот уж правда, сракофаг для тех, у кого шило в сраке. Зрит гортхауров зрак Засранца в сракофаге, Тому недостает Умишка и отваги! «А что, игра слов не хуже, чем у этого п…поэта Кириона», — срифмовал и подумал гордый собой Кхамул, который заранее не любил пирата, и не только за стихи. Он как раз поравнялся с основным стазисным залом, когда очередная порция орков бодрым шагом влетела в дальнюю лабораторию и тут же вылетела. В основном по частям. «Ого, — с удовольствием щурясь подумал Кхамул, — Как интересно-то». «Напоминаю, что твое интересное находится здесь, — строго сообщил Владыка в нулевом поле. — А с тем «интересным» другие разберутся». «Опять все лучшее любимчикам,» — недовольно проворчал Кхамул, но больше для вида, потому что на самом деле так не думал. Даже не получил очередной огненный ментальный удар, видать, Владыка занят был и на мелочи сегодня не разменивался. Поначалу эта странная ревность, поселившаяся в груди Кхамула, и болезненные удары, прилетавшие в ответ на нее, были настоящими. Но со временем все изменилось — Владыка стал терпеливее и даже (Единый, спасибо!) мог что-то повторять дважды. Кхамул меньше закатывал глаза и больше прислушивался к нулевому полю, смирив гордыню и прикрутив строптивый нрав на минимум. Лишь белоголовый рыцарь остался собой — все таким же надоедливо правильным, безукоризненно вежливым, позволяя себе только витиеватые ругательства в особенных случаях. Чем несказанно веселил Владыку, а Кхамула вынуждал сомневаться в своем владении черным наречием и постоянно лезть сверяться в словарь. Кхамул проводил грустным взглядом очередную партию орков, лихо влетевших в дверь дальней лаборатории, чтобы со свистом и воем выпорхнуть из нее спустя пару минут. Затем изобразил на лице нечто, долженствующее по его задумке символизировать радость от встречи с новеньким, точнее «стареньким» Настадреном, и вошел в тихое и прохладное помещение. Но оживших новобранцев там не было. — Саркофаг со стариком, раз. С лысым бандитом, два. — Кхамул, скрипя зубами пересчитывал саркофаги, не забывая заглядывать внутрь, чтобы убедиться, что все «жильцы» на месте. Все шло по плану — индикаторы жизни светились зеленым, тревожная сирена молчала. Кхамул медленно повернулся на месте, пока не отыскал взглядом еще один работающий саркофаг, в котором лежал король-пират, отращивая себе новые легкие (а может быть даже и жабры или плавники, кто знает, каков великий замысел Владыки?). Еще три пустых саркофага стояли ровным рядком в углу и не отсвечивали, то есть были отключены. Зевнув, Кхамул неуверенно потоптался в центре зала, присматриваясь и прислушиваясь. Но ничего не случилось. Камеры на потолке подмигивали красным глазом, оборудование мерно гудело, огоньки красиво переливались желтым, зеленым и синим. Все было тихо и спокойно. Прямо как в склепе. Кхамул усмехнулся сравнению и выждал еще пару минут, просто «для галочки». Убедился, что камеры точно зафиксировали, как он, исполняя волю Владыки пришел, никого не обнаружил и… На этом мысль Кхамула прервалась, он недобро сощурился, собрался и очень осторожно, стараясь не привлекать внимания санитара в лице Сарумана (чье нулевое пол чувствовалось где-то совсем рядом) и главврача их чудесного Барад Дур…дома в лице Владыки Гортахура, попятился к выходу, туда, где лаская слух, уже просто благим матом орали орки, призывая кары Валаровы на обитателя дальней лаборатории, и им вторил Айген, что удивительно, тоже вслух. Значит, случилась натуральная ж…изненная проблема. Сначала Кхамул сделал небольшой шаг в коридор, все еще оставаясь одной ногой в стазисном зале, но небеса вместе с потолком не разверзлись и огненный шар под задницей не материализовался. Тогда он, больше не мешкая, выскочил целиком и, уже в открытую пользуясь нулевым полем, слился с тенями, что отбрасывали орки, метавшиеся по коридору в панике. Кхамул, как мог быстро, прокрался к дальней лаборатории, старательно игнорируя предупредительные сигналы, которые пока что очень тихо, едва ли не шепотом, посылал Владыка в их общий канал нулевого поля. А когда заглянул в распахнутую на весь Валинор дверь, зашелся хохотом. Жаль, что так эффектно как у Владыки не получилось. Виновнику веселухи бы помогло поймать потолок головой. *** Гудбрад ворвался в суровый мужской коллектив Минас Моргул так же, как жил и «помер»: красиво, безудержно, с огоньком. В ту ночь должен был дежурить Кхамул, но Владыка неожиданно поменял утвержденный план и отправил его встречать Настадрена, готового пробудиться. В целом, Айген понимал почему и не ворчал. Еще полгода назад, едва увидев его в пустыне, старый король чуть по-настоящему не откинул копыта (зачеркнуто) не отправился к Мандосу, а потом и вовсе за пределы Арды. Не то чтобы Айген обиделся, но удивление точно испытал. Реакция Кхамула, по крайней мере та, которую он запомнил, была куда сдержанней. Поэтому Айген спокойно кивнул, принимая информацию от Кхамула, и без раздумий предложил себя в качестве замены на дежурство. Он все равно бы не смог уснуть. В воздухе буквально витало ощущение, что вот-вот случится что-то непонятное, что-то, как любил говорить Владыка, ВНЕЗАПНОЕ. Айген с самого начала решил, что он за все в Минас Моргул в ответе. И чтобы ловить все эти внезапности на подлете, заступил на пост. Поэтому появление Гудбранда, громко и весьма фальшиво орущего что-то на своем варварском языке, отследил буквально в прямом эфире, наблюдая за действиями варьяга с помощью камер на потолке и в орочьих глазницах. Восстав (буквально) из мертвых, Гудбранд первым делом сел в саркофаге, размахивая руками, и принялся себя ощупывать, потому что осмотреть не мог — зрение еще не вернулось. Новичок добрался до самого главного и вздохнул с облегчением (нет, это было вовсе не то, о чем многие могли бы подумать, он обнаружил свою грудь срощенной, без вывернутых наружу костей, а значит, и душа не успела отлететь в чертоги к Мандосу и не покинет этот мир. Ну, по крайней мере, не в этот раз). Ладно, то самое Гудбранд проверил вторым пунктом, а вот потом, довольно лыбясь, варьяг взревел что-то неразборчиво, но весьма громко и выбрался из саркофага наружу. Несколько минут просто стоял, слепо вертя головой, затем сделал неровный шаг в сторону, выставив перед собой руки. Эти нехитрые манипуляции привели его в дикий восторг, и Гудбранд, уже без всякого смущения, стал исследовать лабораторию более предметно. Например, стойка с инструментами вызвала у него недоумение, и он просто отшвырнул ее в сторону. А вот стазисный саркофаг, напротив, очень понравился, конунг вновь заулыбался. Кряхтя и ругаясь, он вырвал короб из постамента и, лихо ухнув, закинул его себе на плечо. Дальше исследование лаборатории пошло еще живее, а мысль Айгена прямо-таки заскакала, следуя за эпицентром погрома. Гудбранд, размахивая остовом саркофага во все стороны, снес несколько крупных (между прочим, вмонтированных в стену!) шкафов с оборудованием и один запасной генератор. Айген, не отрывая взгляда от экрана, через кольцо вызвал отряд орков, чтобы утихомирить бушующего варьяга. Гудбранд прислонился к стене плечом, на котором все еще покачивался саркофаг, и мотнул головой, потер свободной рукой глаза и вновь взревел. В этот раз в голосе отчетливо были слышны нотки отчаяния. Он отлепился от стены и принялся крушить все вокруг себя с еще большим энтузиазмом, раскидал (если совсем точно, то просто разломал) голыми руками подоспевших орков-охранников самой примитивной модели. Орки выли, Гудбранд ревел. Айген быстро вызвал еще один отряд орков, но, немного подумав, решил не ограничиваться этим и вызвал еще и уруков. Зрение, судя по всему, вернулось к Гудбранду: он стал ломать орков не так хаотично, удары стали точнее, а саркофаг — видимо чтобы не мешал — он на время прислонил к какому то уруку. Урук не выдержал веса и вместе с саркофагом повалился на пол, где затих. На этом эпическом моменте Айген, послав всех к Балрожьей матери и посулив Феанора и всех его детей на пути, подскочил и бросился прочь, чтобы поприветствовать новенького лично. Возглавить, так сказать, комитет по встрече. Проблема была только одна — бить варьяга категорически не рекомендовалось, ведь из-за фальстарта его кости были хрупкими. И что прикажете делать с дебилом? Просмотровая, которую выбрал Айген в качестве наблюдательного пункта, находилась на одном этаже с лабораториями, бежать долго не пришлось. Он даже успел (в перерывах между изящными пассажами, в которые вложил всю свою радость от предстоящей встречи) вызвать еще подкрепление, поскольку предыдущие два небольших отряда орков и четыре урука стремительно закончились. Пробудившийся Гудбранд был подобен разъяренному олифанту. И ревел примерно таким же голосом. Айген, усиленно игнорируя вопли Гудбранда и жалобный скулеж орков, мысленно собрался, чтобы послать запрос Владыке с просьбой об инструкциях, но вместо этого почему-то получил ответ от Кхамула. «Вали гада!» — азартно прошипел Кхамул, и мимо Айгена прошмыгнула едва различимая тень, которая тут же слилась с темнотой в уже наполовину разрушенном помещении, где целым, кажется, остался только Гудбранд. Тем временем Гудбранд смог разделаться с очередной группой орков и вновь подхватил на плечо саркофаг (Айген не мог найти этому рациональное объяснение, поэтому просто решил, что из хулиганских побуждений), и предстал перед очи ангмарца во всей красе: голым, мокрым, и лихо размахивающим остовом саркофага, который весело искрил во все стороны, увеличивая опасность пожара. «Почти как стар-бос-коп», — по слогам сообщил Кхамул в нулевое поле, рисуясь тем, что не просто выучил новое слово, но еще и применил его по делу. Айген моргнул два раза, отказываясь принимать такую реальность. Где-то в голове тихо и очень устало вздохнул Владыка. Чтобы картина была полной, а дорогой читатель по самые потроха проникся чудесной атмосферой, созданной Гудбрандом, нужно представить в дополнение к искрящимся оголенным проводам вой сирены и истошные вопли встроенного в лабораторию ИИ, который балрожьим матом на всех доступных пониманию языках требовал то умертвить его, то срочно прийти на помощь. И да, бить придурка в полную силу все еще нельзя, о чем Айген напомнил Кхамулу через нулевое поле. В миг, когда Айген ступил на порог этого импровизированного чистилища, сработала аварийная пожарная система, и на головы всех присутствующих полилась пена, красивым ровным и очень пушистым слоем ложась вокруг, залезая в нос и глаза… Ну, и срамоту Гудбранда немного прикрыла, так что в целом с работой справилась — причина пожара определенно была залита пеной по самое небалуйся. Гудбранд остановился на месте, вытирая свободной рукой с лица пену, отплевываясь и посылая проклятия тому, кто посмел «обоссать его б… балрожьей мочой». Саркофаг он так и не снял с плеча, зато с явным чувством глубокого удовлетворения оглядел поле битвы: орков, скулящих и расползающихся от него в разные стороны, поверженного урука, все еще искрящие провода и красивые огоньки под потолком. — Музыка тут говно, как вой морских ведьм, я б поменял! — сообщил он вслух на вестроне с акцентом, непонятно к кому обращаясь. Ответил ему Айген, который, как обычно, пришел в себя первым. Ангмарец сощурился и вкрадчиво, как морозный ветер, бьющий в мокрое лицо, прорычал: — Сейчас поменяем! — Над головой Айгена прогрохотал гром, а в помещении похолодало сразу градусов на десять. — Живости добавим. Динамики! Гудбранд удивленно повернулся на голос. Приподнял одну бровь, разглядывая Айгена, словно все еще не верил, что кроме биомашин в зале, который он мысленно окрестил чистилищем, мог оказаться кто-то живой и разумный. Нахмурился, потому что решил: наверное, с этим странным полуживым призраком надо теперь сразиться, чтоб пройти очередное испытание и предстать наконец перед кровавым божеством, повелевающим огнем и несущим смерть. То есть перед тем, с кем он заключил сделку, пообещав свою бессмертную душу в обмен на вечную жизнь и возможность (подумать только!) стать его, этого самого божества, сыном. Так. А про баб-то, про баб забыл договориться! Надо срочно искать божество и спросить насчет баб! Кхамул, пользуясь тем, что все внимание свежеожившего новенького было приковано к Айгену, отлепился от стены и бесшумной тенью, незаметной даже обостренному зрению перерожденного организма, двинулся влево, медленно и очень осторожно заходя за спину варьягу. Гудбранд заметил что-то и дернул головой, сощурился, пытаясь одновременно следить за Айгеном и разглядеть нечто, проскочившее совсем рядом с ним. Кхамул на такое лишь усмехнулся. Никто не смог бы его заметить, какое там поймать. Он пользовался каким-то внутренним чутьем, происхождение которого сам толком не понимал, и мог теперь предугадать малейшее напряжение чужих мышц, поворот головы, безотчетное движение глаза — предугадать и скрыться от него. Даже Владыка не всегда видел «второго сына», скорее угадывал чужое нулевое поле своей интуицией, обостренной до невозможного бесконечными тренировками и расчетами. Айген тоже почувствовал что-то, вот только в отличие от варьяга был всегда готов ко всякой херне. Ведь не раз уже Кхамул испытывал его на прочность, то подкрадываясь незаметно сзади, то набрасываясь из тени. Однако Айген был выше и мощнее невысокого, но очень подвижного Кхамула, поэтому такие атаки, как правило, оканчивались ничем, зато держали обоих в тонусе. Вот и сейчас, когда между Айгеном и взбесившимся варьягом проскользнула едва уловимая тень, Айген лишь криво ухмыльнулся и послал привет Кхамулу. «Я отвлеку, а ты вали давай», — бросил в нулевое поле. — Это меня, что ли? — взревел Гудбранд, поворачиваясь к Айгену. — Это меня, что ли? — хрипло повторил он, и на перекошенном лице отразилось настоящее недоумение, а нулевое поле всколыхнулось от обидных эпитетов внешности Айгена, где «взбледнутый недоэльфячий полудрыщ» было самым безобидным. — Это ты зря сейчас! — очень громко сообщил Кхамул Гудбранду. Гудбранд дернулся, пытаясь поймать «призрака» за своей спиной, и лишь теперь смог разглядеть, как из тени появился чей-то силуэт: по виду — человеческий. Варьяг решил, что если там живое существо, то он сможет сражаться и непременно победить в честной битве. — Вас Владыка по росту, что ли, выбирает? — недовольно прошипел Кхамул, легко уворачиваясь от пудового кулака, просвистевшего прямо возле его уха. — Так ведь все в рост идет, и на мозги энергии уже не хватает, — следующий удар был совсем мимо. Гудбранд завертелся на месте, пытаясь держать в поле зрения и бледного духа со спутанной белой гривой, и тень, что мелькала за ним, то и дело досаждая болезненными резкими ударами. — А позволь спросить, орел подбитый, кто тебе сказал, что бой будет честным? — Кхамул дождался момента, когда Айген подобрался совсем близко к варьягу и нанес первый удар, чтобы подцепить с пола кусок разбитого камня. И со всей силы швырнул его по полу в сторону Гудбранда, пытаясь сбить того с ног. — Живым не возьмете, пидоры поганые! — заорал Гудбранд, срываясь на хрип. Его глаза вдохновенно пылали, лицо перекосилось. Он изобразил толкание ядра — дисциплину, которая только в четвертой эпохе и появится, только вместо ядра толкнул с плеча саркофаг туда, где, по его мнению, должен быть находиться «дух тени» (то есть Кхамул). Разумеется, Гудбранд промазал, никого там уже не было. Недолеченное тело с неоконченной регенерацией стало уставать, но дури у Гудбранда было на троих и еще немного сверху. С двух сторон на него синхронно двигались Айген и Кхамул с максимально устрашающими рожами и помогали себе нулевым полем. То есть транслировали в него разную дичь: кровь, кишки и распи… распростертую тушу Гудбранда, ровно в той степени отвратительных подробностей, как Владыка когда-то показывал им обоим на первой тренировке. Айген ударил первым. Он всегда и во всем, что было связано с воинским искусством, был негласно первым, и сейчас не собирался уступать. Кхамул только глаза закатил, позволяя старшему размахнуться от души, и с мстительным удовлетворением проследил, как шумный варьяг полетел через всю лабораторию, пока с грохотом не встретился со стеной, где саркофаг наконец разлетелся на куски, а сам Гудбранд осел со стоном и замотал головой в разные стороны. Если б Айген не берег варьяга, то ударил бы кулаком в живот, превращая внутренности в кровавую кашу. «Даже ребер не сломал, ювелир сучий!» — восхищенно хмыкнул Кхамул. Но победу праздновать было рано. Кряхтя и постанывая, Гудбранд поднялся — он-то счел удар мощным и даже ощутил некоторое уважение. Провел рукой по затылку, где набухала здоровенная шишка, и, улыбаясь во весь рот, где кровили прокушенные губы, заревел, ударяя себя в грудь кулаком. И зря — грудная клетка вдруг отозвалась болью. Но и это не смутило бешеного берсерка. Чтобы соперники, не иначе как злобные духи, охраняющие вход в царство его кровавого бога, не сомневались в его намерениях, Гудбранд послал в нулевое поле такой заряд бодрости, что даже заскучавший Владыка встрепенулся. «Мда, мальчики, — прошипел Гор в нулевое поле, — а я-то, начитавшись педагогической литературы, полагал, что с третьим будет как-то полегче. Не будет!» — мрачно констатировал он. Гору захотелось выпить и закурить. Но алкоголь не брал Майа. А табак, которым баловались синие волшебники и Пендальф, ему сразу не пришелся по вкусу. Ощущение было, что пожевал горелой бумаги: во рту кисло, волосы и руки неделю еще потом каким-то паучьим дерьмом воняют, ну его к Валар в исподнее. Занятый своими мыслями, Гортхаур пропустил момент, когда воспрявший духом Гудбранд кинулся на Айгена (ведь он услышал голос кровавого бога, жаль только ни Балрога не понял причем тут табак, а вот выпить и варьяг бы не отказался). Клещом вцепившись Ангмарцу в плечи, варьяг повалил его на пол, пытаясь оседлать, а затем сплелся с ним в удушающем объятии братской нелюбви и покатился, то и дело натыкаясь на сломанную технику, мебель и орущих орков. Кхамул выполз из тени, так как скрываться больше не было необходимости, и резвым кабанчиком поскакал следом за ними, с неменьшей лихостью, чем наши герои, перепрыгивая, или наступая, тут как получится, все через тех же орков и поломанные вещи. Айген, имея уже опыт «дружеского общения» с Кхамулом, оказался проворным, поэтому во встроенный энергетический шкаф они влетели спиной Гудбранда. Но варьяг не растерялся — хоть и взвыл от боли, но хватку не ослабил и с размаху, все еще подвывая, вломил Айгену собственным лбом, метя в нос. Что-то сухо и очень неприятно хрустнуло. Владыка подумал, что скорее лоб варьяга, чем нос Айгена, но ничего, у варьяга там кость, до следующего стазиса само заживет, а если нет — в стазисе и поправит. Оказалось, все-таки нос, потому что Айген схватился за него, зажимая бледными пальцами, по которым тут же ручьем побежала кровь. «Красиво, — громко подумал Гудбранд, — если доберусь до кровавого бога сложу в честь этого сагу и буду петь ее по праздникам». «НЕ НАДО!» — хором в нулевом поле ответили ему три голоса, чем удивили чрезвычайно. В смысле не надо петь? Всем песня строить и жить помогает, а еще воевать, пировать и трахать баб! Пока Гудбранд думал о бабах, Кхамул смог доскакать до него и в очередной раз попытался зайти сбоку, прикрываясь искореженным шкафом. — Что ж ты пи… паразит, со спины все заходишь! — зарычал на него Гудбранд. Окрыленный победой над первым противником, он оттолкнул Айгена и в этот раз смог-таки дотянуться до Кхамула. Схватил его за ворот майки и потянул на себя что было сил. Ткань затрещала в его руках, но Гудбранд вложил в удар нулевое поле и ногой отпихнул распрямляющегося Айгена, который немного пришел в себя и попытался боднуть Гудбранда в ответ головой. Этого нехитрого маневра оказалось достаточно, чтобы Айген, упав на спину, заскользил по полу, сметая все на своем пути, а Кхамул потерял равновесие и завалился бы назад, если бы Гудбранд очередным рывком не поставил его на ноги. Айген сел, мотая головой так, что белая грива совсем растрепалась, зарычал низко, утробно. И легко оттолкнувшись, прямо из положения сидя (ну хорошо, чуть помогая себе нулевым полем) прыгнул на ноги и начал свой разбег, мечтая только об одном: чтобы оставшиеся потенциальные «кольценосцы», дремавшие сейчас в другой лаборатории, не очнулись все разом. Ему с таким количеством буйнопомешанных не справиться, даже если предположить, что Кхамул вдруг присмиреет или, но это совсем вряд ли, станет вести себя как взрослый мужик, а не как дикий десятилетний пацан, вы…ращенный ослами в бескрайних степях края Рун. «Владыка, обездвижь их! — взмолился Айген. — Или меня в стазис отправь наконец, прошу!» Его обидную мысль про диких воспитанников ослов услышал Кхамул. Сравнение ему совсем не понравилось, ведь он-то думал, что с Айгеном у них сложилась дружба… А тут опять про ослов! «Высокомерный урод!» — прошипел Кхамул в нулевом поле и, двинув Гудбранду кулаком, оттолкнул его, задыхающегося, хватающего себя за горло и пучащего глаза. Повернулся к Айгену, чтобы расквитаться уже с ним, но не успел. Гудбранд все еще откашливаясь, поймал его за лямки майки и, распрямившись во весь свой рост, потянул и Кхамула за собой, да так, что тот повис, смешно дергая ногами в воздухе. — Это я-то высокомерный? Да варьяги все такие, что ты росту завидуешь, гном! — пробасил он. Айген к тому времени смог хорошенько разбежаться, и теперь он влетел в Гудбранда точно так же, как тот сделал это минут десять назад. Веселый клубок теперь уже из трех «горячо любящих друг друга» человек полетел по лаборатории, доламывая остатки того, что еще считалось целым. В это время всеми забытые орки, благополучно выползли наружу, помогая друг другу. На выходе их встречал невозмутимый Захаррр, пересчитывая по головам, а у кого недоставало — по шеям, и аккуратно направлял в разные стороны. Одних к куче с руками, других с ногами, а тех, кто был без головы, аккуратным пинком прямиком к стеночке, где лежали и злобно ругались на орочьем бионические головы. В стену наши друзья влетели, по сложившейся уже традиции, спиной Гудбранда. Айген, приложившийся головой без всяких скидок на санаторный режим, опять пришел в себя первым. Кхамул просто мотал головой в разные стороны, а Гудбранд яростно сплевывал кровь из опять (!) разбитой губы и с ужасом думал: назавтра пасть так распухнет, что саги ему не скоро придется петь, сможет только шепелявить… Однако чем закончилась бы эта драка, читатель так и не узнает. Потому что за спиной Гудбранда появилась высокая фигура в белом саване. Мужчина покачал головой, рассматривая колоритную троицу. В его руке блеснул плексиморготовым боком большой шприц. Хищная игла со звонким пением воткнулась в шею Гудбранда — он оказался к незнакомцу ближе остальных. Гудбранд удивленно хрюкнул и, закатив глаза, завалился назад, приложившись вначале затылком, а потом и (да, опять) спиной. Кхамул победно вскрикнул, ликуя, но вопль радости плавно перешел в хриплый стон, и вот уже он, тоже закатив глаза, осел рядом с Гудбрандом. Мужчина посмотрел на пустой шприц, потом на Айгена и недовольно сжал губы. Драться он не планировал, а «успокоительный коктейль» закончился. — Спасибо, не стоило. Я бы и сам справился, — Айген выглядевший как злобный дух преисподней, как следует попивший крови ртом и носом, сухо кивнул, поднимаясь и одергивая форменную куртку. Командир в любой ситуации должен выглядеть аккуратным и подтянутым. А он — командир, пусть новенький сразу это поймет. Присмотрелся к лицу мужика и ровным голосом, но при это внутренне готовый к немедленным реанимационным действиям, произнес: — А ты стал лучше выглядеть с нашей последней встречи. — К сожалению, о тебе такого сказать не могу, — поклонился Настадрен (а это был он), пряча куда-то в складки своего импровизированного балахона использованный шприц. Когда он проснулся в стазисном саркофаге, то, в отличие от остальных, паниковать не стал, а просто сидел и ждал возвращения зрения. Ведь он был чуть больше знаком с медицинской наукой и даже читал трактаты некоего ученого из Валинора, публиковавшего под псевдонимом Курумо свои очень интересные наблюдения (и опыты по погружению в стазис!). Правда, в тех статьях ни слова не было о том, смог ли кто-то из подопытных ученого из этого стазиса выйти. Однако написано все было подробно, основательно, и сразу чувствовалась хорошая научная база. Айген тем временем пригляделся внимательнее и распознал в обмотанном вокруг тела Настадрена балахоне кусок нетканки, которую Саруман обычно использовал во время операций как средство защиты от бактерий, у него даже балахон был из такой ткани. «Какая ирония, доктор в докторском отправил еще двоих к доктору. Интересно, сам оперировать будет?» Айген хмыкнул, удерживая смех. В конце концов, он не только командир, но и рыцарь, а рыцарю не пристало смеяться над нелепым нарядом, он останется невозмутим. Но Настадрен с таким царственным видом поправил сползающую с плеча ткань, что Айген не выдержал. Плюс сказалась нелепость всей ситуации, ведь прямо у него в ногах, едва ли не в обнимку, валялись, мерно посапывая, Кхамул и Гудбранд, даже во сне пытаясь придушить друг друга. Ангмарец прислонился к двери и разразился хохотом — мальчишеским и заразным, как чума. Настадрен посмотрел на него вначале со всей суровостью дожившего до преклонных лет короля. Но потом оглядел себя, остальных и разрушенную лабораторию, и, словно под воздействием столь чудесного смеха, сам тоже легко и беззаботно рассмеялся. Владыка к ним не присоединился — ему не до смеха было. В нарушение всех его планов и вопреки всем расчетам из стазиса очнулся еще и Феридир. И, видимо, пошел на шум, а теперь стоял, держась руками за лысую голову и с настоящим (Гортхаур мог поклясться собой и даже Единым), прямо-таки неподдельным ужасом подсчитывал сколько придется потратить денег, чтобы восстановить помещение и заменить дорогостоящее оборудование. «Это ж опять контрабандой ввозить через Харад, а там мошенники и кровопийцы, сдерут втридорога, а у Валар не заказать, у них у самих кончилось, все в Харад продали, чтобы денег заработать!» *** Приоткроем, читатель, завесу тайны. Пройдут века, да что там — тысячелетия. Однако, суровый мужской коллектив и его обитатели не сильно поменяют свои привычки. Гор путем проб и ошибок (и седых волос примерно везде, даже подмышками, которые вырастут специально, чтоб было чему седеть) научится тонко регулировать гормональные настройки, чтобы назгулы не впадали в маразм, но и не скатывались в откровенное детство. Гудбранд станет выдержаннее, Кхамул добрее, Айген проще будет относиться к «вопросам чести». Однако сценка будет повторяться из раза в раз, ну хорошо, с вариациями. Вот так, например. Гудбранд, облокотившись на железный стол, застонавший под его массивной фигурой, криво усмехнулся. И заявил громко, так, чтобы все в обеденном зале, даже орки, услышали его классную шутку: — О, Евген, давай к нам, не стесняйся! А то чего ты все время с Владыкой или с его мулом, или вообще с драконами? Айген, кажется, побледнел бы еще сильнее, если бы это было возможно. В зале похолодало. Несколько техников, так и не доев свой обед, похватали подносы и мелкими перебежками под прикрытием стоек с посудой и декоративных колонн, украшавших зал, поскакали на выход. Гудбранд, игнорируя недовольное шипение Феридира, окинул победным взглядом Кириона и самого Феридира и растянул губы сильнее. Улыбка превратилась в оскал. В зале стало совсем тихо. Даже орки перестали греметь посудой и замерли на местах, как по команде. — Ты типа не из наших будешь? — не унимался Гудбранд. — Как эльф типа? Айген молча считал до ста, мысленно прикидывая, как и откуда попытается достать Гудбранда Кхамул, когда до него дойдет смысл шутки про мула. «Двенадцать», — отсчитал Айген и едва успел ухватить Кхамула за плечо. Кхамул больше не смеялся. Айген чувствовал, как позади них собирается нулевое поле, змеиным клубком сворачивается энергия, готовая в любой момент сжатой пружиной вырваться наружу, чтобы достать, побольней укусить обидчика, а еще лучше ужалить его так, чтобы сразу отправился в стазис. Резкий рывок успокоил первый, самый сильный порыв гнева. Айген мысленно выдохнул, посылая благодарность Единому и Владыке. Но поторопился. Кхамул действительно остановился, неожиданно для Айгена расслабил плечи. Он щурился, разглядывая Гудбранда и прикидывал про себя, сможет ли завалить этого здоровяка, например, зайдя сбоку и прикрываясь уже испуганными техниками и орками, которые почуяли, что сейчас грянет великая битва. Битва при обеденном зале. Кхамул отбросил мысль прямо сейчас разделаться с Гудбрандом и раздраженно повел плечом, стряхивая руку Айгена, поскольку тот все еще удерживал его, видимо, питая надежду остановить кровопролитие. Или хотя бы отсрочить до ближайшей тренировки, на которой все могли выпустить пар. «Наивный ангмарский парень, — Кхамул искоса глянул на Айгена. Тот убрал руку и стоял, то сжимая, то разжимая кулак. — Нервничает, отлично, тогда план скормить орущего варьяга драконам оставим на потом, а сейчас…» Прямо сейчас Владыка Гортхаур, раздраженно отложил бумаги. Свежая почта от шпионов из Темнолесья несла дурные вести. «Вот всегда так, — вздохнул он. — Никому ничего нельзя поручить. Просил же не копать в том районе. Феанор даже близко там не ходил… Зато Шелоб ходила и носила всякое!» — рыкнул он, мысленно ругая старуху, оставившую свои кладки в глубинах Темнолесья, из которых потом навыводились разные мутанты. И вот теперь до мутантов докопались тупые биомашины и разбудили. Надо будет наведаться и все поправить. Непорядок! На этом мысль Гора прервалась яростной вспышкой в нулевом поле. Он, обладая теперь трижды утроенной (то есть удевятеренной) силой, смог создать закрытый канал, куда никакие Валар пролезть не могли. Но были нюансы. В канал регулярно транслировались эмоции и желания его «детей». Вот прямо сейчас Кхамул что-то не поделил с Гудбрандом. А Кирион просто очень хотел есть (надо ему тоже метаболизм будет поправить, вон, у Кхамула и Гудбранда отлично сработало) и рассчитывал, пока Гудбранд и Кхамул будут лупить друг дружку, сожрать и порцию Гудбранда. Феридир прикидывал, во сколько обойдется ремонт, Айген злился и честно пытался контролировать себя и свое нулевое поле, получалось посредственно, и только… Настадрен отложил вилку. Посмотрел на скальпель, который по привычке носил с собой и часто использовал как столовый прибор, отмычку, средство защиты от взбесившихся орков и еще многими другими не менее полезными способами. Потом глянул на растворяющегося в тени Кхамула, на Айгена с застывшим, обращенным вовнутрь взглядом и едва шевелящего губами (Настадрен мог поклясться именем Владыки, Айген только что прошептал «шесть три») и решительным движением руки отложил скальпель. Сразу же вытащил из потайного кармана форменной куртки шприц, наполненный коктейлем из витаминок, а еще сосудорасширяющего, успокоительного и сильнодействующего снотворного, способного надолго завалить стадо олифантов и ненадолго одного назгула. Гудбранд чувствовал прилив бодрости: вот сейчас будет шикарная драка. Он сложит про нее сагу. А потом они будут вместе убираться (тимбилдинг, епта!), и Айген опять научит его новым ругательствам, обогатит, так сказать, его словарный запас на черном наречии. Где-то далеко в нулевом поле мелькнуло приближение беды. Но Гудбранд отмахнулся — он не отступится от хорошей драки! Тем более, что Айген тоже намерен в ней участвовать, вон, счет ему не помогает, уже девяносто девять, сейчас грянет буря! Однако надеждам Гудбранда не суждено было сбыться. Даже Владыка у себя в кабинете подпрыгнул от неожиданности (а ведь он почти готов был послать всем участникам стычки ментальный удар и заодно уронить посуду, чтобы Кирион опять не нажрался лишнего; нет, все-таки надо прямо сейчас ему подкрутить метаболизм, это просто невыносимо, постоянно чувствовать, как кто-то мечтает о сочной бараньей ноге!). Настадрен ударил первым. Сначала Гудбранд обмяк и повалился головой прямо в свою тарелку. Горестный стон Кириона, который так и не получил свою добавку к порции, перекрыл все остальные звуки. Следующим прямо на Гудбранда, завалился Кхамул. Настадрен достал и его, едва Кхамул мелькнул тенью над распростертым телом своего обидчика, желая отрезать тому косу — воинское достоинство варьяга. Айген замер в дверях. Кхамул, закатив глаза, валялся на Гудбранде. Настадрен чесал голый подбородок скальпелем и морщился: очень бороды не хватало. Феридир мрачным взглядом обводил подпорченный ремонт и прикидывал убытки. Кирион рвал на себе волосы свободной рукой и готов был заплакать, при этом очень быстро поглощал свою порцию, до которой пока никто не добрался, не высыпал и не уронил. — Всем наряд вне очереди! — пророкотал динамик на потолке голосом Владыки. — Но! — начал было Кирион и тут же получил предупреждающий удар под дых от Феридира, отчего и захлебнулся кашлем. Однако Владыка услышал. Динамик хрюкнул что-то нечленораздельное, словно тот, кто был у микрофона, то ли подавился, то ли потерял на мгновение дар речи от такой наглости. Конечно, на самом деле Гортхаур просто рассмеялся и был вынужден прикрыть рот рукой, из последних сил задушив в себе приступ смеха. Феридир был уже не просто мрачным, он по-настоящему опечалился, и если бы пришлось еще ремонтировать кабинет Гора (опять), он бы точно сам попросился в стазис, вот и сдерживал себя Владыка как мог. Наконец он смог собраться. Пребывающие в сознании назгулы замолчали все разом, внимательно прислушались, чувствуя в нулевом поле странную активность и прикидывая, над кем сейчас пошутит Владыка. Параллельно каждый молил Единого и своего «отца», чтобы не над ним. Гортхаур откашлялся, и в этой звенящей напряженной тишине, готовой в любой момент взорваться от любого неосторожного движения или слова, максимально страшным, низким, вибрирующим голосом, так, что даже стены в обеденном зале содрогнулись, а на потолке взорвалась парочка ламп, проревел: — А чтобы не спорили и прочувствовали всю серьезность моих намерений, в полном составе отправляйтесь на шесть часов в пыточную номер девять! Мужчины, кто был в состоянии, переглянулись. Феридир молча подхватил Кхамула, закинув его руку на плечо, и пошел на выход первым. Следом двинулся Кирион, прихватив по дороге с чужого стола тарелку с недоеденными бутербродами и нарезкой, две буханки свежего хлеба, литр воды и помидор. Настадрен кивнул Айгену на Гудбранда, мысленно спрашивая, не надо ли помочь тащить здоровяка, и, получив молчаливое согласие, приподнял Гудбранда с одного бока, прилаживая его расслабленную и от того еще более тяжелую тушу так, чтобы спину не надорвать. Айген качая головой и всем видом показывая скорбь и смирение, подхватил Гудбранда с другой стороны. Так они, волоча Гудбранда, попутно задевая столы и переворачивая стулья, попадающиеся на их пути, стали замыкающими этой скорбной процессии. Шесть часов Владыка напряженно прислушивался к нулевому полю, но все было удивительно тихо. На седьмой час, когда в нулевом поле ничего не изменилось, а камеры коридора, ведущего к пыточным, так ничего и не показали, он, взволнованный уже по настоящему (ну не перебили же они друг друга молча? Он бы почувствовал!) отправил Захаррра проверить «детей». Каково было его удивление, когда Захаррр вошел в дверь, предусмотрительно распахнув ее настежь так, чтобы не мешать обзору камер. Гудбранд раскачивая ногой, которая свешивалась с короткой ему (и единственной) каменной койки, тихо напевал сагу примерно такого содержания: «Братья, желая померяться силой, показать свою удаль Отцу и Владыке, ждали от него похвалы. Но Отец был суров и стараний не оценил. И теперь, запертые в темном сыром подвале, лишенные белого света и радости жизни, но не сломленные и готовые к новым свершениям, братья играют в игру, что показал им премудрый Доктор…» Захар повернул голову, следуя указанию Владыки. Заинтригованный Гортхаур, не имея возможности увидеть пыточную целиком, потеснил сознание Захаррра и с интересом (а также немного ужасом) посмотрел на горбившихся на полу Айгена и Кхамула, которые, азартно ругаясь и размахивая руками, ставили на нацарапанных чем-то белым клетках буквы Х, О и еще какой-то непонятный знак. Когда одинаковые буквы, нацарапанные Кхамулом, собрались в одну линию по вертикали, он истошно и очень радостно завопил. Настадрен, который до этого сосредоточенно отсчитывал секунды вслух, остановил свой счет. А Феридир озвучил выигрыш каждого, кто делал ставки. Хмурый Айген молча подставил лоб, Кхамул со всей дури дал ему щелбана, радостно скалясь, и прошипел: — Давай, варьяг, твоя очередь! Играем в этот раз не на щелбаны, а на новые рисунки на твоем теле, если не зассышь! Выиграю — делаю тебе НОРМАЛЬНЫЕ, понял?! — А если проиграешь? — Гудбранд нехотя поднялся с узкой койки, потирая затекшую спину. — Не проиграет, — авторитетно сообщил Феридир, глядя на стену со ставками, нацарапанными тем же самым белым цветом. — Он пока единственный, кто одержал победу сотню раз подряд… Захаррр, повинуясь приказу Владыке, молча вышел и закрыл за собой дверь.