Король-техночародей и его убийца

— Мастер, я знаю, вы это не любите, — оруженосец смешно засопел, но Айген видел, что глаза у мальчишки так и сияют. Значит, или опять что-то задумал, или… Эовин, видя, что белые брови Айгена все ближе сползаются к переносице — хмурится, значит, и если не сейчас, то шанс будет упущен, зажмурилась и, набрав в легкие как можно больше воздуха, затараторила: — Сегодня в городской части Мордора будет представление, мастер, у меня не было увольнительной, но вы сказали, что можно, мастер, взять в другой раз, мастер! — И что за представление? — У Айгена восторг оруженосца вызывал почти что зависть. — Про любовь! И про рыцарей! И про прекрасную даму! Телимат сказал, что дама точно прекрасная, и улыбался как дурак. Можно, мастер?! У Айгена сжалось сердце. Надо же, он еще способен на какие-то чувства, отстраненно подумал Ангмарец. А потом оруженосец буквально подпрыгнул к нему и схватил за руку, прижал к груди, не иначе как от избытка чувств, и Айген сам не понял, как (наверное, каким-то обостренным назгульим чутьем) услышал, насколько быстро и рвано бьется чужое сердце. — Как птичка в клетке, — вырвалось у него, и оруженосец замер, выпучив от удивления глаза, но вот руку Айгена, засранец, к своей груди лишь сильнее прижал. Ситуация стала совсем неловкой. Наверху дернулась камера, нацелив свой видоискатель ровно на Ангмарца, он даже услышал жужжание: эти гады еще и приблизили изображение. — Птичка там тоже будет, — Гор, как всегда, появился прямо из ниоткуда, в этот раз в темной нише в стене длинного коридора, где стоял, улыбаясь одними глазами, тогда как черты лица были бесстрастны. Прямо-таки прекрасная статуя вождя. Оруженосец от слов Гора подпрыгнул и наконец (о, Отец, спасибо!) отпустил руку мастера. Настроение у Айгена испортилось окончательно: судя по виду Гора, на представление идти придется. Очевидно, в целях этой, как ее… — Социализации, — услужливо подсказал Гор и кивнул в сторону оруженосца. — Будешь подопечного социализировать. — Каким образом?! — вырвалось у Айгена, который немедленно представил себе Балрог знает что. В его время особо несознательные мастера оруженосцев даже по девкам водили, чтоб, так сказать, действительно всему учился, хотя сам Айген от такой социализации в юности наотрез отказался. — У вас провал по манерам, — Гор сверкнул глазами. — Причем у обоих. Ай-яй-яй, мастер Айген! — А теперь, — Гор демонстративно уставился на идеально отполированные черные когти, — оба марш приводить себя в порядок, и, Айген, на случай, если ты не расслышал, там будут дамы, не забудь про манеры… Но вместо Ангмарца почему-то вскрикнул оруженосец: — Дамы? но… откуда дамы в… — Лучше молчи, — прошипел Айген, быстрым движением заводя оруженосца себе за спину и даже умудрившись свободной рукой зажать ему рот. — Ты что-то сказал? — ласково поинтересовался Владыка, и лампы на стенах дружно мигнули. — Рапортовал о том что приказ принят и будет исполнен! — рявкнул Айген и призвал все свои силы, чтобы ни один мускул на лице не дрогнул, поскольку дрянной мальчишка укусил его за ладонь, видимо, не желая успокаиваться, и вообще собрался наговорить им еще на парочку «социализаций с дамами». — Мастер Айген, твой оруженосец жестами пытается что-то объяснить, — хмыкнул Гор, — и если ты хотел поговорить за него, то руки фиксировать надо было тоже. Айген, которому кровь бросилась в лицо, опустил руки по швам. — Ну, отрок? — Гор перевел взгляд на совершенно пошедшего вразнос Эдвина. — Давай, удиви меня буйством своих гормонов. — А разве в Мордоре не перерезали баб к хренам? — этот паршивец осмелился прямо в лицо Владыке повторить ту поганую байку, которую Айген уже один раз имел неудовольствие выслушать. Сейчас и про пидоров будет… и вознаградит их Владыка ежедневным лицезрением баб! Но Гор удивительно легко воспринял сказанное, Айген бы даже сказал, что Владыка вообще не воспринял, то есть пропустил мимо ушей — не то что не услышал, а даже не захотел прислушиваться, потому что его блуждающий взгляд легко скользнул по мальчишке и остановился на Айгене. В коридоре стало жарко и совсем темно — лампочки моргнули несколько раз и погасли. Единственным освещением стал сам Владыка, он весь подернулся едва различимой огненной дымкой, да желтые глаза яркими звездами мерцали в темноте. Айген с удовольствием выдохнул: ну, кажется, мальчишку наконец проняло — Эдвин замер. И как же он заблуждался! Потому что пацан, пользуясь тем, что хватка мастера ослабла, храбро шагнул вперед и, глядя Владыке, в лицо зачастил: — Ну известно же, что баб в Мордоре нет, ибо воистЕну! Что всех Ангмарец лично положил, а кого не сам, тех назгулы положили! — Да, эти знатно клали на все, — мрачно (и едва слышно) прокомментировал Айген. — Только в Минас Моргул и Барад Дуре действует запрет на женщин, детей и животных. А в Мордоре женщины есть… — поправил оруженосца Гор. — И… — оруженосец вдруг сдулся и поник, Айген смог разглядеть это, потому что Гор щелкнул когтями и вернул освещение. — И. и . — мучительно запинался мальчишка, не в состоянии выразить мысль, причем судя по нулевому полю, которое чувствовал Айген, мысль для мальчишки печальную, почти ранящую, с чего бы… — И… — оруженосец вздохнул и наконец собрался, — И много их? — Вот сам и пересчитаешь! — Владыка Гор улыбнулся во все клыки. — Слышал, мастер Айген? Надо после представления обойти ближайшие поселения и показать оруженосцу, скажем так, демографический срез мордорских граждан по полу и возрасту. Заодно дашь прогноз, что у нас там с приростом населения. Айген смог наконец совладать с лицом и повернулся к мальчишке, оглядел его с головы до кончиков сапог, не нашел, к чему придраться (вот же засранец, он действительно все делает по уставу? Даже Телимат не смог — самый, между прочим, последовательный из всех братьев). Так и не сумев углядеть хоть что-то во внешнем облике, к чему можно было придраться, Ангмарец сосредоточился на бледном лице мальчишки и мстительно прошипел: — Что, мальчик, любви хотел, женщин? Будет тебе море любви, смотри, не захлебнись! Оруженосец отмер и, как-то странно глянув на Айгена, ответил тихим-тихим голосом: — Мне мастер мой всех дороже. Настала очередь Айгена таращить глаза, а Гор щелкнул пальцами и исчез. Айген попытался осмыслить, что там такое в очередной раз ляпнул мальчишка про «всех дороже», но мысль сбивалась. Уж больно вид у оруженосца был… Айген задумался: а какой вид-то? «Бабский», — услужливо подсказало сознание, и Айген непроизвольно сделал резкий шаг назад, со всей дури влетев в стену. Боли он не почувствовал, но, судя по испуганному взгляду мальчишки, стену точно попортил. Тогда Айген осторожно отступил, и сзади послышался характерный хруст ссыпающейся кусками штукатурки. — Вы мне за это оба ответите! — рыкнул динамик откуда-то сверху голосом Феридира. — Быстро на склад номер тринадцать, пока вы общественное имущество еще сильнее не попортили! — велел завхозназгул, и Айген замотал головой, прогоняя наваждение (вместе с неприятным, скребущим где-то глубоко в груди чувством, вызванным совершенно «бабским» видом оруженосца). По коридору шли молча. Ну как шли, Айген — чеканя шаг так, что пол и стены ходуном ходили, и позади мальчишка, которого Айген буквально тащил за собой. У нужного склада их уже ожидал один из орков Феридира с двумя комплектами парадной одежды, начищенными до блеска сапогами и черной бархатной коробкой. — А там что? — оруженосец умудрился обогнать Айгена и залез в коробку. С удивлением приподнял крышку и охнул несколько раз повторив цикл, то поворачивался к Айгену, то пялился в коробку. Причем молчал, только это свое удивленное «О», и губы складывал трубочкой, отчего у Айгена вновь поднималась в груди волна, мешая нормально дышать, да что там, даже думать связно не выходило. Ангмарец лишь смотрел на сложенные губы оруженосца и проклинал себя, но оторваться не мог. Через пару минут Айген таки сумел отвести взгляд от мальчишки. — Ну, что там? — спросил нарочито грубо, отпихивая Эдвина от коробки и кивая в сторону раздевалок. Следом выругался раздраженно, потому что Феридир за каким-то балрожьим многочленом прислал ему ангмарский венец — удивительно красивую корону, которую Гор как-то от скуки сделал по сохранившейся фотографии молодого Айгена на коронации. Еще и добился эффекта, что стальная реплика нуменорской короны была прекраснее венцов эльфийских князей. — Сталь тебе идет больше, — сказал, вручая подарок Айгену. И с тех пор корону настоятельно рекомендовалось носить на все мероприятия, где Айген мог появиться открыто, без доспехов с глухим забралом. Вообще-то Айген был не против короны. И на нормально заплетенных волосах она должна была неплохо смотреться. Просто Айгену не хотелось никаких мероприятий, в особенности с дамами, а хотелось закрыться в караулке и заняться работой, чтоб не думать, какого хрена его оруженосец кажется бабой, и не пора ли Айгену успокоительное по вене пустить. Потому что у всех остальных назгулов Эдвин неправильных реакций не вызывал. И возможно, Айген тут один такой, кому мерещатся сиськи на худом мальчишеском теле. А если так, то проще на свой меч насадиться, только перед Владыкой очень стыдно и есть куча незакрытых дел. Айген размечтался: вот разгребет он в ближайшую тысячу лет все срочные дела и попросится если не в суицидальную увольнительную, то хотя бы в стазис… отчего опять въехал лбом в косяк, уже на входе в раздевалку. — Мастер, я в сортире этого… того… — вдруг пискнул Эдвин. — Рукоблудие вредно для зрения и мозгов, — на автомате ответил Айген, в свое время доставший подобными подколами чемпионов среди назгулов по этой самой дисциплине, и с удивлением увидел, каким красным стал мальчишка. Ну чисто вареный рак. — Я хотел сказать, что переоденусь отдельно! — прохрипел Эдвин и действительно скрылся в сортире. Айген только плечами пожал. Вообще если бы Эдвин был переодетой бабой, то так бы себя и вел, чтоб не раскрыться. Однако, судя по всему, это у самого Айгена гормоны пляшут. В конце концов, в отличие от младшего поколения, он дурью не маялся, руками тоже, и не получающий никакого естественного удовлетворения организм забарахлил. Но это все равно не повод идти к бабам. Тем более, продажным. За две минуты Айген переоделся. Норматив был — пока горит спичка, но можно не торопиться. Затем еще пятнадцать минут он «наслаждался» пыхтением и звуками возни в сортире. Наконец взлохмаченный Эдвин высунул голову из-за двери и робко заглянул Айгену в глаза: — Мастер, я это… в ремешках запутался. И молнию на этом самом… на пузе заело! — Иди сюда, покажу, — Айген не рассердился. Парадная мордорская форма действительно была тем еще испытанием для недотеп, а Владыка отказывался ее менять на более эргономичную. На всякий случай Айген охладил тело перед тем, как приступить к расстегиванию всех ремешков, утяжек, липучек и молний на куртке Эдвина. Пальцы Ангмарца быстро и ловко вязали узлы и щелкали кнопками, подгоняя одежду под худого мальчишку. Айген старательно не касался груди Эдвина и не опускал рук ниже пояса, чтоб мальчишка опять не начал опасаться пидорства. Но оруженосец просто стоял столбом и, кажется, даже дыхание задержал. Нет, все-таки он слишком худой для женщины. Просто узкоплечий. Понять, простить и потренировать… — Ну, понял? — Айген сам про себя в этот момент понял, что вспотел. — Понял, что мне нужно сто лет, чтоб запомнить, как одевать это тряхомуд…амуницию в смысле. Но я хочу быть таким же кра… в смысле клевым, как мой мастер. Вам ведь очень-преочень идет такая куртка, фигура просто обалдеть! — простодушно зачастил мальчишка. — Ну вот скажи, зачем тебе на представление? — устало спросил Айген, напяливая венец набекрень из духа противоречия. — Чего ты там не видел? — Ничего не видел, — Эдвин удивился вопросу. — К нам бродячие артисты очень редко заезжают, потому что страна бедная и степи неспокойные. Вот я и хочу посмотреть, как это. Обещают все ваши любимые рыцарские баллады показать в лицах. — А петь наверняка не умеют, — Айген был настроен скептически, но уже чуть менее злобно, чем несколько минут назад. Мальчишка просто хочет нового опыта, а не баб. Тут Феридир, который, похоже, все-таки подслушивал, прислал Айгену сообщение: — Календарь проверь, за…любленный нами командир! Айген проверил — и стукнул себя по лбу так, что гул пошел по всему этажу. Как он мог забыть?! Во-первых, намечалось не просто мероприятие, а прием гостей из Кханда, поэтому Гор загодя велел Феридиру заняться культурной программой. Тот вспомнил молодость и решил ставить еп… в смысле оперный театр. Благо, в землях умеющего петь майа певцов было хоть задом жуй. Во-вторых, звали всех назгулов, и Айген записал дату в календарь в смарт-назг, с предупреждением за сутки. Но с неугомонным оруженосцем вчера на виртуальную иконку колокольчика даже не нажал. Так что оруженосец, желающий посмотреть на баб, тьфу, дам, фактически спас Айгена от позора и потери лица. Айген смягчился и взглянул на нервно перебирающего ногами — ну чисто шалый жеребенок — Эдвина. — А что давать будут на представлении? — Не помню, — оруженосец беспечно пожал плечами. — Но в конце все умерли, как вы любите, мастер. — Я?! — Айген аж споткнулся. Возмущенно глянул на Эдвина и вдруг покраснел. И действительно, все баллады, что он собрал в личной библиотеке, вели к тому самому — плохому концу. Как-то очень… по-бабски. Надо хоть несколько про воинскую доблесть приобрести… До поселения, где давно был устроен в небольшой долине между горами амфитеатр, сейчас накрытый временным куполом, Айген доехал на байке и оруженосца довез. Тот держался крепко, против обыкновения не болтал, только вздыхал тихонько. Влюбился, что ли? Айген сопоставил нездоровый интерес пацана к его собственной трагической библиотеке и постановкам на эту тему, слова, что Эдвину мастер всего дороже, и возраст, когда совершенно очевидно организм интересуется бабами, и сделал вывод, что оруженосец таки влюбился или вот-вот это сделает, но готов пожертвовать всем ради мастера. Тут Айгену стало очень приятно, в груди прямо потеплело. Но он с обычным своим занудством сам себе сказал: жертва только на время обучения. Потом Владыка заберет зачем-то нужного ему пацана. Может, даже назгула из него вырастит, как было с неразлучниками. А может, на трон посадит — да хотя бы роханский. Так что нечего фантазировать о крепкой мужской дружбе. Все нормальные мужики женятся. Просто у Айгена уже все было, а у парня еще все впереди. На месте выяснилось, что половина певцов заболела. Каким образом в труппу пробрался коварный кишечный вирус — валар его знает. Но Настадрен только что отправил больных в новую больницу для поселенцев отлеживаться и принимать капельницы, а Гудбранд заканчивал обеззараживать скамьи и сцену, командуя орками с распылителями. И над всем этим черно-багровой тучей высился Гор, который был очень, ОЧЕНЬ недоволен. Феридир, поминутно вытирая потеющую лысину, выстроил уцелевших. Хор почти не пострадал, слегли все солисты. — Ну что, мальчики, меняем оперу! — Гор щелкнул когтями. — И личным примером доказываем, что мордорское искусство прекрасно. А петь у нас будут… — Я! — Гудбранд сделал три шага вперед. — Непременно, — фыркнул Гор. — Будешь главным героем. — Но там баба в героях… — заикнулся Феридир. — Ты что ставить собрался? — Гор поднял огненную бровь. — Кажется, я заказывал оперу с кхандскими мотивами? И моралью в финале? — Да-да, там еще кхандская царевна стала рабыней, в конце все плачут, — Феридир развернул с кольца перед Гором экран. — Я сейчас сам заплачу, — фыркнул майа. — От смеха. Убежать не успеете. Ладно, ставим оперу Ксеркс про харадцев. Мораль там есть, и гостям не будет обидно, что их древних правителей об… ославили за сластолюбие. Но придется корректировать сюжет! Взгляд Гора прошелся по всем и остановился на Айгене. Майа ничего не сказал, но Ангмарец все понял правильно. Оказывается, социализация не в том, чтоб смотреть на баб. Женщин то есть. И не в том, чтоб с ними общаться, нет. Отец хочет, чтоб он, Айген, вышел на сцену перед ними всеми. И его лицо вновь увидят все, а не только чересчур бесшабашный оруженосец. Если б Эдвин не смотрел сейчас во все глаза на своего мастера, Айген бы наплевал на остальных и на коленях бы просил избавить его от ужасной повинности лицедействовать. Но сейчас так унизиться он не мог — только не на глазах Эдвина. Поэтому Айген лишь опустил голову и сжал кулаки, чудовищным волевым усилием удерживая себя от формирования натурального «глаза бури». — Итак, — Гор прямо из воздуха извлек пачку исписанных листов, по виду либретто. — Харадского царя-изменника Ксеркса будет играть и петь Гудбранд. — Отец, — вдруг возмутился варьяг, — его партии раньше только кастраты и эльфы пели! — А теперь споет драматический баритон, — Гор не повелся. — Впрочем, хоть я запретил весьма варварскую практику кастрации в Мордоре лет… не помню сколько назад, специально для тебя могу ее вернуть. А потом во время стазиса пришьем. Ну правда лет пятьдесят подождать придется, но искусство требует жертв. Режем? — Нет, нет, отец, — Гудбранд явно испугался. — Баритон — это очень свежо! Очень необычно! Айген, хоть одновременно гневался и паниковал, не мог не обронить смешок. — Тогда иди крась по-харадски глаза и разучивай слова, — Гор ткнул Гудбранда когтем в лоб. — Хорошо, женщины остались хоть кто-то из певиц? — Владыка, их всего двое, а нужно трое, и ни одна не годится на роль невесты Ксеркса… — пробормотал Феридир. — Поглядите сами… В этот момент Эдвин дернул Айгена за рукав и театральным шепотом спросил: — А что такое кастрат? Это что-то типа кострового? Ну типа в походе за костром следить… — Это мужчина, лишенный самого дорогого… — пробормотал Айген. — Чести? — Эдвин смотрел наивными зелеными глазами. — Мастер Айген, подари оруженосцу словарь, — съязвил Гор. — А что за сюжет? — не унимался Эдвин, хотя Айген запоздало тряхнул его за плечо так, что у парня челюсть клацнула. — Царь по имени Ксеркс хочет отбить возлюбленную у брата, хотя у самого невеста есть. — пояснил Феридир, который любил оперу примерно так же, как Айген рыцарские баллады. — В конце все… — Умерли! — чересчур радостно выкрикнул оруженосец. — Нет, переженились, — ответил за всех Гор, прямо когтем черкавший на листах. — Но мальчик прав. Надо эту псевдовосточную эльфийскую чушь переписать. — Итак, начало, — объявил майа. — Царь Ксеркс гуляет по харадской пустыне, поет про красоту природы, в общем, дурью мается. И тут слышит, как красивая девушка ему подпевает и влюбляется в нее. Красивая девушка у нас где? — Вот, — Феридир извлек из хихикающих зрителей знойную красотку. Эдвин так уставился на ее округлую грудь, что Айген вынужден был отвернуться, испытывая эльфийский стыд за оруженосца, но при этом понимая его. Не, это точно пацан, вон каким печальным взором на сиськи смотрит… — Петь умеешь? — Тем временем спросил Гор у будущей главгероини. — Ну-ка, спой. М-даааа. И тут майа сделал нечто совсем неожиданное. Наклонился к певице и на миг прижался ртом к ее губам, горячо дохнув. А потом, как ни в чем не бывало выпрямился и приказал: — Еще раз! И во второй раз девушка спела кусочек арии так, что Феридир прослезился и даже злого на всех Айгена проняло. Гор, который ненавидел некрасиво проигрывать, продолжил работу над либретто. — Итак, царь влюбляется. Но он не знает, что девушка… Как там ее? Ромуальдэль? Девушка очарована его сводным братом, что появляется всюду с закрытым лицом. А в остальном доблестный воин… Гор щелкнул когтями, и на лицо Айгена мягко легла металлическая сетка, вроде кольчужной, только более вычурная, не скрывавшая черты полностью, но скрадывавшая их для зрителей так, что хорошо видны были только глаза. «Благодарю тебя, отец», — выдохнул Айген в нулевом поле. «У всякой социализации есть пределы», — мысленно ответил Гор, внешне абсолютно спокойный. — Так, брат царя по имени Арзамен любит девушку тоже, но переживает, что ни разу не показывал ей свое, скажем, весьма необычное лицо, — продолжил Гор. — Поэтому не уверен, что она продолжит отвечать ему взаимностью, и когда Ксеркс просит его посвататься к Ромуальдэль, брат не отказывает. Сзади Айгена очень печально вздохнул Эдвин. Сам же Айген молча кивнул — да, именно так он и поступил бы. — Девушка сердится, отказывает царю, говорит, что любит только его брата и требует открыть лицо, чтоб она доказала это. Арзамен почти готов. Тут дуэт, слова я перепишу сейчас, в оригинале было еще больше глупостей, — Гор взглядом выжег в либретто целый кусок. — А вот сестра Ромуальдэль, ее назовем Аталантэль, хочет замуж за Арзамена сама. И она сдает влюбленных Ксерксу, который в гневе прогоняет брата в изгнание… Дальше Ксеркс сватается сам и получает отказ, потому что бородат и вообще недостаточно хорош собой, — фыркнул Гор. — Так, кто у нас за сестру-предательницу? Ну-ка, спой. А вполне сносно. — Эй, я тоже хочу поцелуй, Владыка! — возмутилась вторая (и последняя) из имеющихся в распоряжении труппы певиц. Гор ухмыльнулся и объявил: — По справедливости! — и вторая получила поцелуй даже подольше, чем первая, после чего ей пришлось пойти попить водички. — Владыка, тут в следующей сцене должна прибыть настоящая невеста царя Ксеркса — Амастар, переодетая парнем, а у нас нет такого… — Феридир замолчал и уставился на Эдвина. И Гор тоже уставился на оруженосца, причем глаза майа прямо загорелись желтым огнем. — Я это… петь не умею! — пробормотал несчастный Эдвин, мгновенно став цвета своих волос. — И целоваться не буду! Я не пидор!!! — Видишь, мастер Айген, какой у тебя оруженосец хороший, даже обаяние майа ему нипочем, — фыркнул Гор. — Но уж больно он хорош в образе не мальчика и не девочки, а среднего чего-то. Надо использовать. Держи начало арии, Эдвин. Пропой как можешь. Эдвин честно старался, но выходило так себе, хоть и громко. — Стоп, — скомандовал Гор. — А теперь поешь про себя, но рот открываешь и слова артикулируешь. Выговариваешь в смысле. Эдвин послушался. Гортхаур зашевелил губами вместе с ним, и — о, чудо — с губ оруженосца полились первые строки арии невесты Ксеркса, принцессы Амастар, пропетые звонким юношеским голосом Эдвина же, но как если бы он всю жизнь учился петь у эльфов и имел к пению талант. — За Амастар, то есть нашего Эдвина, петь буду я, главное не забывай на сцене двигаться и рот открывать, — сообщил всем Гор, явно довольный своей выходкой. — Едем дальше, нам еще репетировать! — Владыка, — Эдвин сделал шаг вперед смешно выпучив глаза, — а текст вы тоже за меня выучите? Или я запомню его каким-то магическим способом? Гор усмехнулся, а Эовин почувствовала уже привычную щекотку чужого очень сильного нулевого поля и даже не зажмурилась, просто мысленно приготовилась к чему-то по-настоящему волшебному, но… чуда не случилось. Гор-таки соизволил повернуть голову и продемонстрировал клыки: — Нет, мальчик, — тут улыбка стала совсем нехорошей, — в этот раз давай-ка сам, по старинке, заодно покажешь на что ты способен, чтобы не подвести мастера… Напомню, что он за тебя головой отвечает. — А про себя Гор подумал, что небольшой эксперимент, который он затеял, кажется, грозится вырасти во что-то бОльшее и плохо контролируемое. Однако при этом он всем своим нутром чувствовал, что итог будет счастливым наперекор всем превратностям судьбы, прямо как финал оперы, которую он взялся переписать. Эовин, только что излучавшая жизнерадостность и восторг, под тяжелым взглядом Гортхаура сжалась, сделалась вмиг потерянной. Айгену стало совсем жалко оруженосца, он осторожно протянул руку и ободряюще похлопал того по плечу, мысленно моля Единого, чтобы пацан не разревелся. Гор это страсть как не любил, а в гневе был несдержан и мог зацепить парня своим нулевым полем. Вон как пристально смотрит на мальчишку, как бы беды не вышло. Эдвин шмыгнул носом, а Гор, глянув на Айгена, прошипел: — Окончательный вариант либретто и партии пришлю в течение часа, а пока вам есть чем заняться, костюмы померяйте, грим нанесите. Представление в девять, времени, считайте, совсем не осталось. В этот раз Гор не исчез, а напевая себе что-то под нос, подошел к краю сцены, спрыгнул вниз, где в небольшом углублении, так чтобы со стороны зрителей не было видно, находился оркестр. Что-то скрипнуло, загремело, потом несколько раз дзынькнуло. Струнные забренчали нестройным хором. Духовые разом взвыли. А потом вдруг все стихло. Актеры на сцене переглянулись между собой, пожали плечами и окружили Феридира, засыпая его вопросами. Айген стоял, погруженный в свои мысли, и при этом ощупывал кольчужную сетку-вуаль на лице. Эовин пришла в себя быстрее, чем мастер. Ей было очень интересно, куда пропал Гортхаур и откуда внизу слышны музыкальные инструменты. Поэтому, она пользуясь тем, что все заняты, а мастер и вовсе потерял всякий интерес к происходящему, сделала несколько шагов в сторону. Вначале короткие. А потом, когда поняла, что Айген совсем на нее не смотрит, с места рванула к краю сцены, но, не рассчитав сил, разбежалась слишком быстро и не смогла задержаться на краю, просто слетела вниз. Раздался грохот: звонко лопнули струны, барабан охнул. Актеры разом обернулись, но грохот затих так же внезапно, как возник, поэтому они снова пожали плечами и с удвоенными силами взялись за Феридира. Нужно было примерить костюмы, выучить новые партии, часть их которых Феридир уже получил на смарт-назг и прямо сейчас демонстрировал остальным. Айген на шум среагировал вяло. Просто поднял глаза, ища взглядом оруженосца, а когда не нашел, мысленно обратился к Феридиру, но тот лишь отмахнулся: «Твой оруженосец, ты и ищи». Как некстати исчез Эдвин, и куда только делся? Ни на секунду нельзя его было оставить. Айген вздохнул — мальчишку следовало найти как можно скорее. Владыка только что прислал их партии. В скучном и совершенно прямолинейном до этого либретто теперь были внезапные вот-это-повороты, сразу видно — Владыка лично приложил когти. Айген еще раз пробежался по тексту, чтобы ничего не упустить. Итак, перед тем как отправиться в изгнание, Арзамен решается-таки показать свое лицо возлюбленной. Тут Айген нахмурился. Сам бы он так не поступил. Зачем? Пусть в воспоминаниях девушки останется, хоть и придуманный, но образ прекрасного рыцаря, а не чудовище. Слуга Арзамена — Тэльмиро — предлагает проверить чувства Ромуальдель и надевает на себя одежду господина, а лицо скрывает за кольчужной сеткой, чтобы точно его не узнали, и на все вопросы молчит, лишь изредка вздыхает или качает головой, но ни звука не произносит. Однако вместо Ромуальдель на встречу с переодетым Тэльмиро приходит Аталантэль. Айген ухмыльнулся: а живой такой дуэт вышел, динамичный. Даже ему, не особенно любившему оперу, мелодия пришлась по нраву. Телимату, который должен был исполнить роль Тэльмиро, отлично подходил. Было что-то в самом младшем назгуле эльфийское, и музыка, которую Гортхаур написал, вся была пропитана этой эльфийской «чистотой» и «гармонией». Ладно, что там дальше, Айген пробежался пальцами по виртуальной клавиатуре, листая нотную запись. Ага, вот оно. Аталантэль уговаривает показать лицо, но Тэльмиро неприступен, тогда девица (ого, какая настойчивая) сама срывает кольчужную сетку и в изумлении отступает. Лицо юноши столь прекрасно, что Аталантэль забывает прежние чувства и падает в пучину страсти. Собственно, вот и страстный дуэт, где Тэльмиро признается, что он лишь слуга, но Аталантэль все равно, она хочет быть только с ним. Арзамен, скрываясь под плащом, покидает замок в гордом одиночестве: даже слуга нашел свою любовь, и только ему никогда не узнать, что значит взаимные чувства… Айген вздохнул. Как знакомо. Пробежался глазами по нотам и сам не заметил, как напел вслух печальную мелодию полную неподдельной тоски. В носу защипало. Айген остановился как вкопанный: он что, плакать собрался? Нет, все же надо сходить к Настадрену, у него точно с гормонами какая-то ерунда творится, надо бы все это немедленно исправить. Во избежание, так сказать. «Чего?» — немедленно (и очень ехидно) поинтересовался внутренний голос, а память услужливо подкинула образ вздыхающего Эдвина, почему то с тоской глядящего на своего мастера. «Мне мастер мой всех дороже», — беззвучно произнес Эдвин, облизнул губы и призывно глянул на Айгена. Айгена прошиб пот. Это уже вообще ни в какие ворота не лезло. Что это вообще такое было сейчас? Он мотнул головой, прогоняя наваждение, и вновь уткнулся в кольцо. Чем там эта балрогова опера заканчивается? Так, вроде, вот оно… Айген нашел место, на котором остановился, и прочитал: "Арзамена догоняет всадник, это Ромуальдэль. Арзамен пытается изменить голос и убедить ее, что он просто путник без имени и без рода, и едет он в дальние страны, потому что был изгнан царем, и нет ему нигде теперь места, будет скитаться по всему миру, пока не умрет". Дальше была партия Ромуальдэль, в которой девушка поет, что узнала своего возлюбленного и со всей страстью юной влюбленной души клянется, что последует за ним хоть на край мира и разделит с ним любую судьбу. Арзамен открывает лицо в надежде, что его необычная внешность ее отпугнет и она передумает, но девушка не видит в нем ничего ужасного и только сильнее уверяется в своих чувствах. Айген вздохнул: жизнь куда печальнее этой сказочки. И его любимые баллады правдивее. Их дуэт, где они теперь оба клянутся в вечной любви (да сколько можно-то, Айген уже откровенно начинал скучать) прерывается появлением Амастар, настоящей невесты Ксеркса, переодетой в мужскую одежду. Она просит их помочь вернуть возлюбленного, и они соглашаются. Втроем едут к Ксерксу, но по дороге видят, как неподалеку от замка на пустынной тропе на одинокого всадника нападают разбойники. Амастар первая бесстрашно бросается спасать несчастного путника, за ней следует и Арзамен. Они побеждают разбойников и с удивлением узнают в раненном путнике Ксеркса — он решил последовать за братом и сбежавшей Ромуальдэль, но попал в засаду. В спасшем его юноше Ксеркс с удивлением узнает свою отвергнутую невесту, и ему становится стыдно. Дальше партия на четыре голоса: Ксеркс примиряется с братом, девушки поют про любовь, мужчины поют про любовь, все поют про любовь и танцуют. Айген фыркнул и закатил глаза, прямо как Кхамул. Нет, Владыка, конечно, постарался и опера теперь мало была похожа на первоначальный вариaнт, появились и сражения, и комедия положений, и внезапные неожиданности… Но все же… Это была слащавая сказка, которой в реальности нет места. Ни одна женщина не бросится за чудовищем вслед и не будет клясться ему в любви. Айген вздохнул и с горьким сожалением подумал, что, как бы ему ни хотелось, Эдвин не окажется переодетой девушкой. А даже если бы и оказалось так, то никакая девушка не согласилась бы прожить отведенное ей время рядом с таким страшилищем как он. Из мрачных мыслей его вывел истошный протяжный вопль: «Ма-а-а-а-астер!» Интонации подозрительно напоминали потерянного оруженосца. Айген оглянулся и не смог сдержать улыбки. Местный служитель вел за руку Эдвина. У мальчишки глаза опять были на мокром месте, но лицо, как только он увидел, что Айген смотрит на него, преобразилось: исчез испуг и появилась… радость? Он что, правда радовался тому, что видит перед собой? Айген не позволили себе развить эту мысль, не стоит. Больнее всего разочаровываться. Он хорошо запомнил жестокий урок, и единственная причина почему Эдвин рад его видеть, сто процентов заключается в том, что опять натворил бед и рассчитывает на помощь. — Ваш… эээ… — техник странно покосился на Эдвина, — мальчик? Айген молча кивнул. Эдвин вырвал руку и побежал в сторону Айгена, и не бросился ему на шею только потому, что Айген сам сделал шаг назад и выставил руку, останавливая мальчишку. Кивнул технику, чтобы поблагодарить его таким образом, а когда тот отошел на достаточное расстояние, чтобы не было слышно, сурово спросил у оруженосца: — И во что ты в это раз вляпался? — В барабан, потом в штуку, похожую на огромную скрипку, а когда попытался подняться, то в лестницу мастера-осветителя. Вот того, — Эдвин махнул рукой в сторону, куда ушел служащий, — и вот он привел меня к вам мастер! Я теперь от вас ни ногой! Айген вздохнул. — Как ты вообще оказался в барабане? — Я пошел посмотреть, куда исчез Владыка Гортхаур, и упал в яму. «О Единый», — мысленно простонал Айген и также мысленно поблагодарил и Единого, и Владыку, что оркестровая яма была совсем неглубокой, ведь неугомонный мальчишка мог сломать себе руку, ребро или даже… тут Айген всерьез напрягся… и даже шею! — Давай-ка ты, неугомонный отрок… — Айген остановился, потому что оруженосец схватился за его локоть с видом «ничто теперь не разлучит меня с мастером». Айген забыл, что хотел сказать, потому что в последние годы, да что там, десятилетия никто не желал его касаться иначе, чем по работе или с намерением убить. А редкие «стажеры» по разным воинским дисциплинам задерживались ненадолго и не обладали такой конской дозой наивного обаяния, как Эдвин… Мысли Ангмарца снова вознамерились свернуть не туда, но тут на сцену вплыло новое действующее лицо. — Мамочки… — шепотом проговорил Эдвин, и Айген его понимал, хотя сам это чудо видел не впервые. В Мордор всегда стекались разумные существа, которым не было места в Средиземье, и не только лихие люди. Бежали ученые, которым валар запрещали развивать науку, бежали воины, чьи государства пали под натиском «доброго и мирного прогресса», бежали женщины, не желавшие жить по правилам, бежали эльфы, у которых добрые соплеменники всех родичей перерезали. Всех их отправляли с безлюдных и безжизненных горных границ дальше, во внутренний Мордор, потому что Владыка Гор не терпел бардака и строго следил за запретом на баб в главных крепостях. Однако самые смелые (или отбитые) оставались жить в виду черных замков — в тех самых поселениях. К смельчакам лет, может, тридцать назад прибилась эльфийка, которая сама себя называла темной. С соплеменниками она не поладила, потому что отец ее погиб в очередной стычке за феанорово добро. Каким уж образом женщина вышла на Настадрена — Айген не знал. Но она очень хотела изменить свою внешность, и каким-то образом (Кхамул предполагал, что через постель, но Айген сплетни не любил) эльфийка уговорила Настадрена на генетические эксперименты, после чего обзавелась черными, как драконово крыло, волосами, обычными круглыми ушами и грудями размером с небольшие дыни, круче было только у орки на раздаче. Айгена подобные ухищрения не трогали, но он почти услышал стук, с которым отвалилась челюсть у оруженосца. Самое любопытное, что потом эльфийка перебежала к Феридиру и теперь состояла в его штате при театре. Другие назгулы тоже по разику попробовали такое чудо, но Айген пользоваться своим статусом ради подобного не желал, а сама «темная» эльфийка обходила его стороной и ничего не предлагала (хотя он бы отказался в любом случае). — Грим, мальчики! — жизнерадостно пропела она. — Кто первый? — Ма-ма-мастер, я не готов, — заикаясь, пробормотал Эдвин, и Айген еле удержался от смеха. Ага, готов, да не к тому. Эх, молодость… — Иди водички попей, — распорядился, придавив неуместную улыбку. — Пусть мне первому грим нанесут. Хотя если надо уродство, то мне грим не нужен. — Надо красивое уродство, — внезапно не согласилась с Ангмарцем эльфийка-гримерша. — Садитесь, ваше назгулье величество, я не достану так. — Уродство не бывает красивым, — ответил на это Айген, но от него отмахнулись. Ну хоть Эдвин отпустил рукав и опять куда-то сбежал. «Вообще меня бояться перестали, всякий страх потеряли», — мрачно подумал Айген, позволяя отвести себя к кулисам и сесть там на свободный стул, потому что гримерки еще не были продезинфицированы. Ему-то ничего не грозило, а вот эльфийке и Эдвину — да. Не самое лучшее воспоминание — понос на сцене… Он сфокусировал взгляд и тяжело вздохнул. Настадреново творение в количестве двух идеальных молочно-белых полусфер, едва прикрытых низким корсажем, оказалось прямо у его носа. Тогда Айген перешел на зрение через нулевое поле, чтобы смотреть на мир через энергию и эмоции. Эльфийка его действительно не боялась, спасибо и на этом, но никакой симпатии к нему как к мужчине не испытывала. — Рот приоткройте, — скомандовала эльфийка, отцепляя от Айгена «подаренную» Гором вуаль из железных колец. — Зачем? — с подозрением спросил Айген. — Я, конечно, прошу посидеть с открытым ртом тех, кто много болтает, — хмыкнула та, — Но здесь явно не ваш случай. Губы будем красить. — И так уже… с пигментом, — проворчал Айген, но рот послушно приоткрыл. Эльфийка достала кисточки, быстро что-то смешала на небольшой палитре и начала водить кончиком той, что потоньше, туда-сюда. — А красивые губы, — вдруг заявила с явным профессиональным интересом она. — И вообще, если приглядеться попристальнее… Не хотите ли после представления расслабиться, ваще ангмарское величество? — Хрясь! — возмущенный Айген со стуком закрыл рот и обломал гримерше кисточку. Сплюнул кончик и сверкнул на нее глазами так, что под куполом аж снег пошел. — Айген, прекрати дурью маяться, кордебалет поскользнется! — завопил с другого конца сцены сердитый Феридир. Пришлось убирать тучу. — Ну, не хотите, как хотите, — беспечно пожала плечами эльфийка. — Только кисти больше не грызите! Хорошо, что у меня есть запасная! — Вам бы тоже не помешало с открытым ртом поработать, — проворчал Айген. И внезапно для себя добавил: — Оруженосца моего тоже не трогайте! Пусть первый раз у него будет по любви. — И покраснел, понимая, что почти ревнует. Просто к вниманию, к вниманию, помоги, Отец! «Отстань! — пришел насмешливый ответ. — Чтобы там ни было, сам разберись, все прочие дела после представления!» — Чтобы в любви удаль проявить, — эльфийка снова взялась красить его губы, — надо хоть немного опыта иметь. А то засадит не туда… Айген попытался жестами показать, что тема разговора, связанная с засадами, ему нимало не интересна, но не преуспел. — Цвет подправили, — эльфийка распрямилась, — теперь не такой агрессивно темный. В моде более сдержанные оттенки. Форму губ тоже изменили, еще бы вот вы их поджимать перестали бы, а то выглядите, как будто наелись несвежего. Ого, а чего это вы покраснели? Красивый цвет, кстати, сейчас добавим румянца. И брови подтянем… и круги вокруг глаз высветлим, да со стрелочками… м-м-м… загляденье! Точно не хотите развлечься? — Еще раз предложите — уволю, — сухо сказал Айген. — Тогда осталась прическа, — судя по тону, эльфийка обиделась, что ее благотворительность не оценили. — Волосы я заплету, — позади снова появился Эдвин, которому Айген обрадовался, как родному. — Вы не сумеете, очень сложно. — При этом оруженосец смотрел на мастера, открыв рот, и спотыкался о стул, собственные ноги и гримершу. — Сначала тебя накрасим, — эльфийка подмигнула пацану, который пошел разноцветными пятнами. — Ваше ангмарское величество, не мешайте, он на вас смотрит и вертится! — Не забудьте мой приказ, — Айген встал и направился в костюмерную, уточнить насчет народных харадских одежд. Там наткнулся на зеркало и встал столбом — не узнал себя. Лицо изменилось, стало не таким угловатым, приобрело здоровый цвет. Глаза казались просто накрашенными, губы получили вишневый подтон. Эльфийка сделала из Айгена почти прежнего красавца, неудивительно, что Эдвин так загляделся. И тем горше возвращаться к правде им обоим потом. Поэтому Ангмарец решительно пристегнул стальную вуаль обратно на лицо. Тут у Айгена запищало кольцо, и он вспомнил, что ему все еще требуется срочно выучить несколько своих арий — хорошая возможность отвлечься. Сами арии местами были скучные. Точнее — не так. Сразу видно было, куда именно приложил свой талант Владыка, но переписать текст полностью за такой короткий срок было не в его силах, потому что прямо сейчас Мордор еще и отражал небольшой налет «роботизированных» орлов обычного размера, призванных слегка подпортить представление, и Айген, периодически погружаясь в нулевое поле, слышал, как азартно вопит Телимат, который одной рукой управлял противовоздушной обороной и второй … нет, не то что подумал бы всякий пошлый хоббит, а сам гримировался. Недостойное всякого назгула желание, чтоб налет был покрупнее и надо было бы выводить в небо драконов, Айген постарался в себе задавить. Во-первых, могут погибнуть люди. Во-вторых, замысел Владыки важен, и пусть Айген сейчас его не понимает, но потом всенепременно поймет и изумится мудрости и величию. И с оруженосцем тоже поймет… однажды… «Кто-то опять возроптал? — кажется, Гор нашел для старшего минутку. — Забавно, что именно ты, любитель печальных баллад, не понимаешь идею. Все дело в культурной экспансии. Прямо сейчас эльфы с их однообразным искусством и манерой учить всех жизни надоели. И это большой шанс для Мордора заявить о себе не только как о стране с самыми крутыми злодеями в черном. Покажем, что у нас есть веселье, пение и танцы, красивые люди, красивая культура, заимствовавшая у эльфов лучшее, но не остановившаяся в развитии. А у меня под рукой лучшие из лучших. Говорю без тени сомнения, потому что сам внес в вашу натуру свой геном. Ты не думал, откуда у тебя такой повелительный голос, что аж кони с драконами приседают? Еще несколько тысяч лет, и сможешь с самим майя Эонвэ потягаться, если доживешь. Понял?» — Понял, Отец, — Айген глубоко вздохнул. — Велика твоя мудрость. — Да и у тебя упорство немаленькое. Править тексты арий дозволяю, если не ложится в рифму, напиши Кириону. И держи оружие поближе, а драконов наготове. Как бы все действительно не закончилось большим налётом. Но не решаются, не решаются, забавно… — Гор расхохотался и исчез. — Мастер, заплетаться срочно! — оруженосец опять возник в поле зрения. Айген сфокусировал взгляд на лице Эдвина — и обомлел. Перед ним было нечто совершенно прелестное и настолько неопределенное, что даже сейчас невозможно было сказать, девушка это или парень. Любая тень или блик, касающиеся лица Эдвина, меняли его. То девушка, то парень, то живой человек, то прекрасный эльф. Айген потряс головой, откашлялся, вернул зрение в нулевое поле. Кажется, ему предстоит сегодня весь вечер провести, глядя на цветные пятна. Впрочем, Эдвин и там сиял — глаза в нулевом поле казались звездами, а сердце — огоньком. — Тебе… гримерша ничего не предлагала? — нейтральным тоном спросил Ангмарец, чуть не сев мимо стула. — Мастер-класс по гриму. Сказала, у нее даже Кхамул учился, — без тени подозрения ответил Эдвин, нацеливаясь на гриву Айгена. — Мне сказали, что волосы надо распустить, а фиксировать будем тонкими косичками, чтобы сильно не лезли. Эх, вот сказали бы раньше, ух, я бы заплел. — Тебе она понравилась? — вдруг спросил Айген. Уловив волну недоумения, уточнил: — Гримерша. — Ну… — Эдвин странно запнулся и вдруг затараторил: — Конечно, понравилась, такие си…ние глаза, такая вся, я таких дома не видел, и такие ноги, и… — он поперхнулся, закашлялся и замолчал, не подозревая, что каждое ласковое слово в адрес эльфийки режет Айгена хуже ножа. Ангмарец подумал, что чересчур быстро привык к комплиментам от мальчишки. И что это бабская черта — надо ее убирать. Просто до Эдвина если кто Ангмарца после перерождения и хвалил, то разве что Гор — в своей извечной насмешливой манере. И не было рядом никого, чтоб смотрел почти влюбленно, как здорово Айген управляется с мечом или отжимается тысячу раз. «Это не про уестествление, — Айгену немного полегчало. — Просто я душевно расклеился и потек. Похвалы, видишь ли, не хватает, и малолетних фанатов. Вовсе не значит, что если Эдвин увлекся женщиной, он перестанет так восторгаться нашими занятиями… Хотя кого я обманываю? Себя. Когда появляется в жизни женщина, все остальное отступает на задний план». — Ты вполне можешь просто остаться в Мордоре, — сказал вслух на пробу. — Потом, когда закончится твой срок обучения. Женишься тут… — Да не хочу я жениться! — парень вдруг возмущенно топнул ногой. — Чтоб жениться, не обязательно выезжать в ж-ж… — снова запнулся. — Ж-ж? — поддел его Айген, который боролся со смехом, понимая, что оруженосец хотел сказать «жопу мира» и совершенно точно подцепил это выражение от своего мастера, как и множество других. — В жаркий Мордор с вулканами! — ловко нашелся Эдвин. — Я подвигов хочу и драконов. А бабы пусть сами в штабеля складываются, вот. Без подвигов и не дадут ведь! И любовь надо не выпрашивать, дай, мол, тебе что, жалко, а заслужить этими самыми подвигами! — посмотрел на поехавшие вверх брови Айгена и нервно уточнил: — Сестра сказывала. Ходют нытики и просют всякого. Нет чтоб дракона завалить или хоть сборщику процентов по кредиту звездюлей дать… — Правильно говорить «ходят» и «просят», — на всякий случай сказал Айген, который уже давно догадался, что Эдвин начинает изображать деревенского паренька, когда нервничает, а в остальном речь у него хорошая, чистая и гладкая, без ошибок. — Ага, мастер, только давайте заплетаться уже, иначе нам Владыка Саурон задницы подпалит, — Эдвин снова завертелся на месте. Айген кивнул и наклонился, чтоб оруженосцу было удобнее. Сам же испытывал нехарактерное желание приобнять пацана, но слава Единому, организм неправильно не реагировал, просто хотелось вот так сидеть, и чтоб Эдвин продолжал плести ему косы и болтать без умолку, и самому думать, что, возможно, парень таки задержится надолго, и можно будет показать ему все, что Айгену нравилось. В том числе — рассветы и закаты со спины драконов. А бабы как-нибудь потом… На репетицию времени не хватило — все еле-еле слова успели выучить и переодеться, причем Гудбранд в одежде из золотой парчи казался слегка кособоким — наверняка неправильно застегнул. Самому Айгену оруженосец вплел корону в волосы, чтоб держалась хорошо, и к ней прицепил кольчужную сетку, закрывающую лицо. А пока Эдвин возился, Айген рискнул вернуть себе нормальное зрение, чтоб просто полюбоваться красивым мальчишкой. Вон как возится, аж губу прикусил — больше, чем для себя, старается, хотя казалось бы, юность должна красоваться и перед дамами выделываться. Нет, все-таки надо пользоваться обычным зрением, иначе представление запорет. Наконец на сцену быстренько насыпали песка и поставили каких-то кустиков, долженствующих изображать пустыню. Из-за опущенного пока занавеса доносился возбужденный гул — посольства кхандцев хватило на половину зала, остальные места заняли поселенцы и замаскированные ребята Кхамула — для безопасности. — Кто облажается, тому не поздоровится, — Гор появился среди всех внезапно. Он был в короне, с полным комплектом колец на пальцах (поди, догадайся, какое правильное), в роскошном черном одеянии. И его волосы тоже были красиво пропущены через шипы короны, наверняка Эдвин подсмотрел это заранее, чтоб использовать на мастере. — Отличившихся награжу, — и Гор снова исчез. Вероятно, переместился в собственную ложу, откуда собирался спектакль смотреть и за Эдвина петь. Почему Владыка официально не участвует сам, Айген хорошо понимал — не по статусу. И вот заиграла музыка, занавес пополз вверх, и Гудбранд двинулся навстречу аплодисментам. Первые два куплета прошли без проблем, а потом варьяг зацепился раззолоченным одеянием за бутафорский кустик. К несчастью, кустик этот был вполне мордорский, спешно выкопанный поблизости, а значит, ощетинившийся шипами и репьями и вцепившийся корнями в горшок. Менее упрямые растения во внешнем контуре Мордора просто не выживали. Гудбранд типа величественно дернул за полу одеяния — и кустик победил. Потому что в следующую секунду варьяг остался почти голым, а вся парча намертво пристала к липким корявым шипам. Кхандцы нервно зашевелились. Что у них, что у харадцев почти полное мужское обнажение было не принято, и лицезрение в первом же акте бородатого мускулистого мужика с жалкой золотой тряпочкой на причинном месте не способствовало душевному равновесию. Положение спасла певица, исполнявшая арию Ромуальдэль. Своим прекрасным голосом, который не далее как пару часов назад обновил лично Гор, она запела про обнаженную душу которой тесно в людском теле, аж одежда не выдерживает. Ромуальдэль изо всех сил импровизировала и выдавала настоящие рулады там, где не хватало рифмы. Харадцы успокоились, зрительницы дополнительно послали герою лучи любви, дуэт кое-как допели, и Гудбранд сумел продемонстрировать, что он, как царь, влюбился с первого взгляда. Айген острым назгульим зрением заметил, как Владыка Гор в своей ложе сделал фейспалм. А Вардамир, который с Минардилом и остальными отсутствующими смотрел трансляцию по видеосвязи, прислал глумливый комментарий, что надо было просто продемонстрировать со сцены стояк. Айген посоветовал всем заткнуться хотя бы до конца представления, иначе тех, кто будет отвлекать, он лично уестествит веслом от варьяжьего драккара — сначала по голове, а потом куда достанет. И двинулся на выход — следующий акт почти весь был за ним. На сцене осветители уже заменили золотистые прожекторы на синие, и над сказочной пустыней сгустилась ночь. Эовин, наблюдавшая за сменой декораций из-за кулис, ахнула. Темно-синий бархат на заднем фоне вспыхнул вверху тысячами огоньков. Светло-желтые, белые, нежно-голубые лампочки-звезды красиво переливались в свете софитов. А потом наверху что-то пришло в движение, и на сцену неспешно выплыла луна в окружении полупрозрачных шелковых облаков. Ткань вздрагивала от движения и волновалась, создавая ощущение настоящих облаков, плывущих по небу. Айген в образе Арзамена вышел на сцену, поклонился всем и никому конкретно, приложив руку к груди. А затем поднял эту самую руку к потолку и устроил небольшой ветер прямо в помещении. Этих минут ему хватило, чтоб вспомнить начало и запеть. И пусть первый куплет вышел хрипловато, дальше Айген сориентировался по мелодии. Гудбранд не зря звал петь его дуэтом, повторяя настойчивое приглашение каждые сто лет. В нужный момент появилась Ромуальдэль и запела с ним про любовь, невозможную и запретную. Красиво выходило, но Айген нет-нет да и видел на красивом девичьем лице чужие зеленые глаза. У него даже проскочила дурацкая мысль, что если сестра Эдвина хоть немного на него похожа, то стоит с ней познакомиться. Просто… посмотреть. Он так замечтался о чем-то неясном, но новом и необычном, что едва не пропустил куплет, когда Ромуальдэль просит его открыть лицо, а он отказывает. Получилось сурово — как в жизни, только что не выругался. Однако кхандцы остались очень довольны — трепетная дева и суровый воин отлично вписались в их представление о прекрасном. Дальше был хор и сольные арии Ромуальдэль и ее сестры Аталантэль, а в финале народные танцы. И тут Гор в нулевом поле похвалил Феридира, который за всего-то пару часов умудрился найти национальные кхандские наряды и профессиональных танцовщиц. Правда, в какой-то момент, глядя на исполнение очередного очень сложного танца, где танцовщица умудрялась змеей извиваться и подпрыгивать, и все это с подсвечником на голове, ему почему-то подумалось, что без Настадрена здесь не обошлось. И, возможно, одежда и канделябры вместе со свечами просто прилагались к танцовщицам. Уж больно кордебалет напоминал любимую медиконазгулом труппу одалисок из «Оперы Казино». Помнится, Гор тоже побывал в том заведении, чисто из любопытства, но ничего нового для себя не увидел. Агни и ее прихвостни-змеи и не такое выделывали, когда желали заполучить невинную душу или просто развлечься. Для третьего акта понадобилось закрывать занавес, чтоб поменять декорации на дворец царя Ксеркса. Айгена отвлекли — его неугомонный оруженосец лазил к осветителям, не иначе как рассмотреть «звезды» вблизи, причем свалился оттуда и запутался в тросах. Поэтому, пока Айген лазил Эдвина снимать, пропустил начало сцены, когда сестра его «возлюбленной» рассказывает горящему запретной страстью царю правду, мол, брат у тебя женщину хочет отбить. Еле-еле успел на собственное изгнание, и то Гудбранд лишних два куплета расхаживал у края сцены и пел: «Ну где же тот мерзавец, подать его сюда, сюда, я сказал СЮДА!!!» Стычка братьев получилась вполне себе агрессивной, тем более что Гудбранд, разозленный, что опера шла не по плану, от души досыпал «брату» рифмованных оскорблений перед тем, как изгнать. Кхандцы после такой отповеди, кажется простили Гудбранду его «обнажение» в первом акте. Мужчины довольно кивали головами и перешептывались, кто-то даже старательно записывал новые выражения в блокнот. Тут на сцену вылетела вся красная и запыхавшаяся Ромуальдэль, которой во дворце вообще не предполагалось, и яростно отказала царю в его матримониальных притязаниях, опять не в рифму. Гудбранд единственный, кто знал истинную причину ее появления, про себя восхитился. Это ж какая страстная, неудержимая женщина, не чета северным холодным валькириям: и грудь правильного размера (а как поет!), и оплеух ему навешала профессионально, когда он полез к ней целоваться по-настоящему, и вот, даже не испугалась гнева Владыки! В нулевом поле тут же послышалось недовольное покашливание самого Гора, и Айген опустился перед Ромуальдэль на колени. Торжественным речитативом освободил ее от данного слова и пожелал счастья с другим. Занавес закрывался под гром аплодисментов и женские рыдания. Айген же подумал, что его рост, грим, вуаль и хороший голос дают ему образ, который в реальной жизни невозможен. Он куда страшнее выдуманного Арзамена, и этого в жизни не скрыть. В четвертом акте Айген-Арзамен общался со своим слугой Тэльмиро, которого играл Телимат. Назгул-звездочет был настолько красив, что ему и петь-то было не обязательно, достаточно туда-сюда по сцене ходить. Однако, как преображенное дитя майа, петь мог и Телимат. Итак, Телимат-Тэльмиро принес весть, что возлюбленная все равно хочет встречи, несмотря на возвращенное слово, и упрашивал своего хозяина проверить чувства Ромуальдэль. План был дурацкий что в первоначальном варианте, что тут — прийти в плаще и вуали Айгена и молчать. Почему сам герой не мог пойти? Потому что расчувствуется, поведется на уговоры. А Тэльмиро настаивал, что девица должна делом доказать свою любовь. Арзамен дал согласие и спрятался на краю сцены, а Тэльмиро надел его плащ, вызвав у публики смешки из-за разницы в росте. И вот на сцене появилась хрупкая девичья фигурка, тоже закутанная в плащ, который через минутку полетел на сцену. Это Аталантэль, и она тоже любит загадочного Арзамена, и тоже хочет ехать с ним в изгнание, и никакие преграды ее не страшат. С последней пропетой фразой удалая сестра главной героини сорвала с Тэльмиро вуаль — и упала в настоящий обморок, Телимат только на назгульих инстинктах ее поймал. Вышло эффектно, зрительницы дружно охнули, в зале повисла гробовая тишина. «А, мы ж не репетировали вместе, — сообразил Айген. — Вот это эффект…» — Впрочем, он не завидовал брату. В это время Телимат делал девушке искусственное дыхание и массаж сердца, в промежутках напевая что-то о неземной красоте, и опять не в рифму. Но зрительницам было все равно, незапланированная ария вызвала гром апплолисментов. «А вы точно рыцари? — со смешком пропел в нулевом поле Гор. — Похоже, все, кроме Кириона, напрочь забыли, как слагать стихи, что ж, мы это быстро поправим, и Кириона тоже касается, повторенье — мать учения!» Очнувшаяся Аталантэль повисла у Телимата на шее и запела кусок арии из совершенно другой оперы про то, как она прямо сейчас влюбилась, и какой прекрасный оказался мужчина. — Арзамен есть у тебя, о Тэльмиро ты вздыхаешь зря, я всего лишь слуга его! — пропел Телимат. — Забирай меня скорей, увози за сто морей! — ответила певица и призывно посмотрела на Телимата. Пришлось уносить за кулисы от греха подальше. Айген вышел на середину сцены, спел полагающийся куплет, что никого-то у него не осталось, ни возлюбленной, ни брата, ни слуги, уезжаю навсегда… Как вдруг на сцену высыпали хористы и кордебалет, которые начали с ним громко прощаться и сожалеть, на кого такой герой их покидает. Это было из старой версии оперы, и Айген несколько растерялся. Но тут он догадался заглянуть в нулевое поле и офигел. Бойкая девица, певшая за сестру главгероини, и правда настолько впечатлилась Телиматом, что умудрилась напеть ему на настоящее уестествление. Айген прислушался к нулевому полю и еще раз офигел: ан нет, даже принудила. Внезапная страсть накрыла певицу с такой силой, что она набросилась на Телимата прямо за кулисами, где акустика все еще была слишком хорошей. Спасибо, что Феридир не растерялся и скомандовал хору исполнить арию из первоначального варианта оперы, благо, что хористы ее репетировали, прежде чем поменялось либретто. Однако хору пришлось петь все громче и громче, хлопая и притоптывая, а еще улюлюкая и подвывая на кхандский манер (ну и что, что опера про Харад!), пока Телимат разорялся в нулевом поле: «Не виноватый я, она меня держит мертвой хваткой!», неразлучники отчаянно завидовали, а Гор смеялся, отчего тряслись задние ложи — потому что чуть перестарался, отдавая певице силу искусства двумя часами ранее. И только ни о чем не подозревающие кхандские гости остались в восторге — такого накала страстей от драматической постановки про несчастную любовь они точно не ожидали. На этом, как вы понимаете, сюрпризы не закончились, все самое интересное ожидало зрителей впереди. Итак, снова ночь, снова пустыня, брат короля отправляется в изгнание. Айген несколько опасался, что на сцену выведут живого коня — не то чтобы он не управился с собственным конем, но где кони — там навоз, и по закону подлости куча окажется прямо на сцене в самый неожиданный момент, даже если на заду коня специальный мешок по сбору фекалий. Однако Арзамен, видимо, был вынужден идти в пустыню пешком. Впрочем, плащ и меч ему вручили — настоящий, не бутафорский. В Мордоре бутафорских мечей не водилось, а вот из самой лучшей стали и моргульских — хоть задом ешь. Уже на сцене Айген понял, что забыл слова и стоит, как дурак, с мечом в ножнах в руке. Тогда он привычно закрепил меч за широкими плечами, благо мордорская парадная форма это позволяла, поправил плащ и поклонился, вызвав очередной гром аплодисментов. За это время Феридир успел подсказать начало печальной песни про одиночество и женское коварство. Про последнее Айген пел вот прям от души. Прервался после припева, пока был красивый проигрыш, и тут услышал позади цокот копыт. «Вы дебилы или кто?!» — спросил возмущенно в нулевое поле. «Кончайте уже, — перебил всех Гор, — разбор полетов потом!» Ромуальдэль на светлой вышколенной кобылке нагнала возлюбленного и со всеми положенными руладами пропела, что хочет быть с ним в горе и радости. «Ну да, ну да», — с тоской подумал Айген, которому по сценарию пора было открывать лицо, и поднял руки к кольчужной сетке. Однако пока Айген-Арзамен мялся, кобылка углядела тот самый проклятый бутафорский кустик, уже испортивший Гудбранду выход, и попыталась его попробовать. А певица была не из наездниц, и когда казавшаяся надежной лошадиная спина вдруг пошла вниз, скатилась с нее кубарем, хорошо хоть почти без травм, так, оглушило. Для зрителей же это выглядело так: герой открыл лицо — героиня упала с лошади от ужаса, еще и вскрикнула громко. Плохое начало для слащавой арии об истинной любви. И тут на сцене появился оруженосец Айгена, загримированный под невесту Ксеркса, переодетую парнем. Выглядело не менее эффектно, чем падение с лошади, хотя, во-первых, слишком рано по сценарию, а во вторых — судя по ошалевшим глазам Эдвина — не по его воле. Айген развернулся боком к сцене и попытался бровями и губами просигнализировать, мол, ты рано, не стой столбом. И тут парень открыл рот и запел. Это определенно был голос Эдвина, и даже очень схожие с ним интонации, но Айген чуял в нулевом поле тень Владыки за хрупкими мальчишескими плечами. Поэтому и голос был полон неких удивительных оттенков, и мальчишка был — Айген с ужасом ощутил это слово в своем разуме — СОБЛАЗНИТЕЛЕН. Как если бы это правда была переодетая девчонка. Новичок представился публике как принцесса Амастар, невеста Ксеркса. И яростным гекзаметром сообщил, точнее, сообщиЛА, что приехала повидаться с женихом вперед всего свадебного поезда, так рвалась его повидать, что переоделась специально, чтоб сделать сюрприз. И что она видит — свой позор. Ведь Ксеркс бегает за какой-то развратницей! — Заколюсь, заколюсь, примите меня, боги! — спел Эдвин и с удивительной силой попытался отобрать у Айгена меч. Тому пришлось с силой сдавить его в объятьях, чтоб не лишиться меча и уха впридачу. — Ты что делаешь?! — прошипел Айген тихонько, пока зрители аплодировали такому контактному взаимодействию на сцене. — Мастер, это не я! — успел ответить Эдвин, тоже шепотом. Айген понял, что Гор управляет сейчас его оруженосцем, но не позволил забрать меч. Спел что-то про «ты так молода и прекрасна, не губи жизнь свою». И тут «невеста царя» потребовала, раз он не дает ей меч, взять ее с собой спутником. Поклялась быть ему слугой, сестрой, братом, кем угодно, только бы забыть о бесчестье и попранных чувствах. Даже Айген проникся, тем более что Эдвин перестал сопротивляться Гору и играл ну очень, очень убедительно сейчас. «Соглашайся, не порти представление, — пришел ментальный тычок от Гора. — И на колени встань!» Айген воспринял подсказку с облегчением и все сделал как надо, хоть и не в рифму. Но отсутствие рифмы вообще стало одной из отличительных черт этого оперного балагана. «Чужая невеста» протянула руку и коснулась его волос, и Айген заглянул в глаза Эдвина, чувствуя острое сожаление, что это всего лишь игра на публику. Положение спасли хор и кордебалет, наряженные под шайку разбойников. Айген вручил «невесте» свой кинжал, сам наконец обнажил небутафорский меч и понадеялся, что на него никто не напорется. Однако танцоры были научены горьким опытом прошлых постановок, когда Вардамир и Минардил прибавили работы Настадрену. Поэтому они сами подбегали, сами с криками отскакивали, крутили пируэты мучительной смерти и театрально умирали в корчах, Айгену оставалось только туда-сюда мечом водить, чтоб об него побольше злодеев пострадало. Эдвина сейчас контролировал Гор, поэтому об мальчишку тоже никто по-настоящему не убился. Ромуальдэль под шумок занесли за кулисы, где Настадрен оказал ей первую помощь. Айген было подумал, что ее решили сделать погибшей от страха, но вот уже принесли обратно, вполне очухавшуюся, судя по взгляду из-под ресниц. В это время разбойники наконец кончились и появился Гудбранд, которому понравилось ходить полуголым. Сказывались прошлые, доназгульные, привычки, когда варьяг шел в бой в одних кожаных штанах, так чтобы всем видом показать, что не нужна ему никакая броня — он под защитой кровавого огненного бога (Вид действительно был устрашающим, да и Гору нравилось представление и он помогал как мог — ни вражеский меч, ни стрела, не предательская финка в бок не могли помешать Гудбранду). Здесь же варьяг, наряженный в обрывки цепей и веревок, а также в знаменитую уже с первого акта золотую тряпочку, распевал песню, какие злые вокруг него люди, как его предали и похитили и какой он дурак был, что прогнал своего героя-брата, все бы отдал, чтоб тот вернулся. — Ну здесь я, — Айген шагнул вперед и по смешкам в зале понял, что забыл пропеть фразу. Гудбранд остановился, поправил цепи и завращал накрашенными глазами, в нулевое поле без удержу транслируя панику, что дальше нет сил импровизировать. Между ними вклинилась «невеста». Та изящно оскорбила неверного жениха, вернула ему его слово и поклялась, что смоет позор кровью сейчас же. «Давай, — тем временем подсказал Гор Айгену. — Скажи что-нибудь на рыцарском». И снова Айген преклонил колено, чтоб попросить взять его кровь вместо крови любимого брата, даже удачно вспомнил подходящий кусочек из какой-то печальной баллады. — Значит, я беру твою жизнь! — припечатала невеста, поднимая нож, и Айген представил, что это не выдумка и все по-настоящему. Красивый исход для урода… Но тут нож опустился на его плечо плашмя. — Ты женишься на мне и будешь ты моим! — «невеста» с глазами, в которых зрачки доехали до края радужки, наклонилась так близко, словно сейчас поцелует. Айген замер и похолодел, но, как оказалось, Эдвин по указке Гора только на миг прижался своим лбом ко лбу мастера, имитируя поцелуй, восторженно вопящим зрителям все равно видно не было. «Я обещал, что птичка тоже будет», — сказал так, чтобы и Эовин и Айген его услышали и тут же исчез из нулевого поля. Гор довольно ухмыльнулся, чуть отпустил тело Эовин, позволяя ей распрямиться, но далеко отойти от мастера не дал, хоть и ощущал всю гамму противоречивых чувств в сознании девушки. А уж Айген и вовсе такое выдавал в нулевое поле, что сам Гор удивился. Благо, остальным назгулам было невдомек, что могло вывести из себя их «хладнокровного» и весьма сдержанного командира, они просто списали это на незапланированное прилюдное выступление. И только Гор понимал настоящую причину, но вместо того чтобы опасаться, возрадовался. Удлинившиеся когти легко пробежались по резной ручке кресла. В персональной ложе больше никого не было, хозяин Мордора подойдет к гостям позже, как того требовал протокол. Посол сейчас общался с Феридиром, ну а Владыка присоединится после представления. Гор вновь улыбнулся, ему понравились вероятности. Выходило, что Ангмарец сможет уйти от судьбы, только если встретится с ней лицом к лицу, и ладно бы просто мимолетное знакомство. Нет, все было куда интереснее: кажется, у Гора появился шанс подарить старшему сыну почти что бессмертие. «Так-так», — подумал Гор, продолжая отстукивать когтями рваный ритм А тем временем в зале все внимание переключилось на царя-Гудбранда, который пал на колени рядом с Ромуальдэль, моля богов вернуть ее, и подарил той вполне себе настоящий поцелуй взасос. Конечно, «боги» дали ему второй шанс, а потом все наконец выстроились в ряд лицом к зрителям и спели ту самую финальную арию на четыре голоса, где Ксеркс примиряется с братом, девушки поют про любовь, мужчины поют про любовь, все поют про любовь и танцуют. Им устроили стоячую овацию, кхандский посол на радостях сломал диван в ложе для дорогих гостей, занавес поднимали и опускали раз десять, пока его к балроговой матери не заело — спасибо, что в опущенном положении. — Эдвин, иди умойся. Если гости будут спрашивать, это твоя сестра пела арии, — Гор возник за кулисами, как всегда неожиданно. — Не расходимся, сейчас фуршет. Один Айген может идти. Кто-то же должен остаться на дежурстве этим вечером. Айген устало выдохнул, хотя в груди неприятно кольнуло. Возможно, он мог бы вынести еще немного этой дурацкой социализации, по крайней мере, пока не стерся грим. Однако Владыка по два раза не повторяет — все, кончился праздник. Ангмарец сунул кому-то чужой меч и пошел к служебному выходу, где припарковал байк. Однако, уже когда надел шлем (с уродливым оскаленным черепом) и заводился, услышал топот. — Мастер, я с вами! — недоумытый Эдвин, похожий из-за потекшей туши на кхандского бамбукового медведя, выбежал на улицу. — Ты же общения с б… барышнями хотел?! — Айген не то что удивился, он натурально обалдел. — Я это… что-то наобщался… — пробормотал мальчишка, заливаясь краской. — Ну мастер, вы ж обещали! — Что обещал? — со всегдашним занудством уточнил Айген. — Этот, как его… финт Феанора, во! Финт Феанора показать! — Эдвин сердито потер кулаком лицо. — И про сратегические игры рассказать! — Стратегические правильно, — Айгену стало смешно и приятно. — Они самые. Можно с вами на дежурство? — парень так смотрел, как будто ему можно было отказать. — Бери шлем, — Айген кивнул на седельную сумку, — и садись. Со мной очень скучно, напоминаю. — Не знаю, я так в жизни никогда не веселился, — парень опять запутался в застежке, и Айген помог закрепить шлем. — И вообще! Вы тут спрашивали давеча, что дальше. Ну, чего я хочу. У вас учиться хочу сильно-пресильно. И чтоб потом как вы быть. — Страшным? — хмыкнул Айген, которого оруженосец, сидевший на байке как собака на заборе, но зато держащийся не хуже клеща, уже успел обхватить руками за пояс. — Героем, — мечтательно выдохнул мальчишка. — Тогда никаких разговоров о бабах! — поймал его на слове Айген. — Постараюсь… — пробурчало из-под шлема. Байк взревел, и Ангмарец с подопечным выехали на дорогу, все ускоряясь. Нулевым полем Айген на миг почувствовал взгляд — в их сторону глядел сейчас сам Гор. Однако причину внезапного интереса прокомментировать Владыка не пожелал, а через пару минут и вовсе переключился на кого-то еще. Хорошо, что сегодня не вспомнил про собственное распоряжение считать баб в Мордоре! ______ Бонус — к чему приводит культурная программа! \\\прошло много лет\\\ — В очередь, с-с-с… сумасшедшие бабы! — кричал Феридир, пытаясь не дырявить кулаками собственную лысину, Айген просто рычал, Кхамул закатывал глаза, а Гор безучастно смотрел, как возле ворот Нового Мордора выстроилась очередь из женщин. Петь не умел никто, но все очень хотели тела вождя. И назгулов. Вот так и реализовался в реальности слух, который когда-то изложил оруженосец Эдвин. Бабы натурально выстроились в очередь у дверей Мордора, чтобы получить свою частичку огня майа. А все потому, что великая (теперь уже) исполнительница опер в своих мемуарах рассказала, КАК она получила прекрасный голос. Чтобы хоть как-то исправить положение, Кхамул придумал и распустил через сеть шпионов слух-страшилку о том, что вместо поцелуя будет… уестествление. Причем не только Владыкой, а ужасными назгулами, да еще и самым внезапным и неожиданным способом. Однако это возымело противоположный эффект. Теперь получить свою порцию «счастья» хотели уже вообще все женщины в округе, и не только. — Айген, что ты там говорил про низкую рождаемость? — Гор окинул взглядом очередь из женщин всех возрастов, форм и размеров, тянущуюся вдоль Угарных гор до самого горизонта. — Демографический срез показал, что женщин в Мордоре мало, в основном у нас проживают мужчины. Показатели воспроизводства населения, соответственно, так себе. И прогноз неутешительный. — Ага, — кивнул Гор, — ну, теперь, видимо, дела пойдут лучше. Вели объявить дамам, что я в длительной командировке, назгулов на всех не хватит, но есть жители Мордора. Они с радостью исполнят свой, так сказать, долг.