Эрвин Смит был набожным человеком строгих правил. Но милостивый Иисус Христос, которому он пел еще мальчиком, мог бы постыдиться многих его мыслей. Так считала его мать, а он сам думал, что Иисусу, как его дорогой Леви выразился бы, было абсолютно насрать.
Сам Леви с удовольствием слушал историю о многократных попытках Эрвина добиться принятия от своих агрессивно настроенных верующих родителей. В то время он практически зависел от литературы и мечтал о том, чтобы закончить филологический факультет с отличием. Он признался им, когда уже работал учителем и жил с мужчиной далеко от родительского дома.
— Даже бунт у тебя какой-то слишком правильный, — поддразнил его Леви. — Я даже не представляю, каково было читать эту пиздецки длинную книжку со всеми ее подробностями о том, как мы попадем в ад, только чтобы тебя приняли твои предки.
Эрвин глубоко вздохнул и пожал плечами, сделав глоток кофе. Это было правдой. Он никак не мог перестать быть «правильным», как сказал Леви. Он просто был таким человеком.
— Я думаю, я больше делал это для них, чем для себя, — задумчиво проговорил Эрвин. Он поставил пустую чашку на деревянный стол, промакивая губы. — Мой отец был учителем истории, а мать — медсестрой, оба пенсионеры. Я хотел, чтобы они приводили какие-то нормальные аргументы, кроме того, что будут говорить обо мне их верующие друзья. Мне нет дела до того, что люди подумают обо мне, в отличии от моих родителей.
Леви молча смотрел на него, осмысливая его слова и логику событий, а потом улыбнулся. Эту улыбку Эрвин никогда не уставал видеть.
— Ты все время ставишь тех, кто тебе дорог, выше себя, — мягко сказал он. — Меня это просто, блять, поражает.
— Ты ведь тоже переживаешь о ком-то, Леви, — ответил Эрвин. Леви покачал головой и нахмурился впервые за долгое время.
— У моих переживаний есть предел, и я реально забочусь о ком-то только если это кто-то важный, — он возразил. Эрвин вздохнул. Леви продолжил: — Ты слишком много позволяешь окружающим. Ты даже не злился на неумелого электрика, потому что «ах, бедняжка, наверно, у него был сложный день», — изобразил он, — а тот придурок-сантехник, который в душе не ебал, что творит, и залил сраную кухню. Не надо улыбаться, — незлобно проворчал он. — Ты слишком мягок к людям, даже когда они этого не заслуживают.
— Я думал, тебе это нравится, — немного расстроенно сказал Эрвин. Леви мученически застонал и потер лоб обеими руками.
— Да, нравится, блять, даже не просто нравится, — ответил он. Эрвину было и смешно, и приятно наблюдать за его недовольством. Леви так и не объяснил, что именно он чувствовал, и ему и не нужно было этого делать, — Но ты слишком правильный. У тебя на голове ни один волосок не торчит. Да-да, можешь улыбаться сколько хочешь. Ты добился своего.
Глупая улыбка не покидала лицо Эрвина, и он, кажется, не обращал на это внимания.
— Прости, дорогой, — сказал он мягко. — Я вижу, что ты недоволен, но тебе же нравится это мое качество, — Леви посмотрел на него. — Я все понял. Я просто хотел как лучше, но, наверно, это было ужасной ошибкой. Мне правда жаль, — искренне сказал он.
— Я знаю. Не переживай. Мы и так прекрасно справились, — Леви улыбнулся. — Спасибо, что рассказал о своих предках. Мне понравилось. У меня нет никаких забавных историй на эту тему. Никто никогда не переживал, что мне нравится, а что нет. Старикашка, который меня вырастил, тоже любил мужчин, — сказал он, — или любил одного только Ури. Одно и то же.
В этом не было ничего печального, и Эрвин просто улыбнулся и прикоснулся к его руке, глядя на него.
— Знаешь, я не прикасался к тебе уже почти два месяца, — сказал он. Леви посмотрел на него задумчиво.
— Что? Ты же часто трогаешь меня, что ты… А, в этом смысле, — ответил он. Он допускал эту мысль, но иногда все эти сложные речевые конструкции не сразу до него доходили. — Да, ремонт отнимает реально много сил.
— Действительно, — Эрвин вздохнул. — И теперь, как раз когда мы закончили, мне надо уехать на пять дней.
Леви не хотел об этом думать, но и избегать этой темы вечно никак не мог. Он уезжает уже завтра.
— Еще и это, — Леви попытался звучать расслабленно, но не выдержал и завозился на стуле, — но это всего пять дней.
— Это всего пять дней, — повторил Эрвин, все еще глядя прямо на него. — Я бы хотел, чтобы ты поехал со мной. Но лето кончилось, начинается учеба.
— Даже не начинай, — с легкой злостью сказал Леви. — Это не конец света.
— А может, это он и есть, — проговорил Эрвин с налетом некой театральности, который никогда не был серьезным. Он улыбнулся. — Я вполне могу умереть без твоих поцелуев.
Леви уже понял, на что он намекал, и фыркнул.
— Заткнись, — он увидел, как Эрвин заулыбался. — Эрвин, не надо.
Но как же он мог отказаться от такого.
— Now that I'm without your ki-i-i-sses, I'll be nee-d-ing sti-i-i-tches, — Эрвин пропел, без сомнения, красивым голосом, но интонация все-таки рассмешила Леви. Ради этого он это и затеял, даже если их уже достала эта дурацкая песня. Их сосед уже как две недели напевал ее, и новая хорошая звукоизоляция пришлась весьма кстати. Леви был готов поклясться, что если он еще хоть раз услышит эту визгливую строчку о том, как кто-то обо что-то спотыкается*, он лично удостоверится в том, чтобы этот кто-то споткнулся со всем возможным усердием.
Они купили дом миссис Блум в июне. Когда Эрвин предложил съехаться, Леви долго колебался. Именно тогда он рассказал обо всем. К счастью, для таких тяжелых разговоров у Эрвина была припасена бутылочка вина.
Миссис Блум помогла ему, когда он только вышел из тюрьмы. Леви был, мягко говоря, хорошо знаком с жизнью на улице, и ее дом был для него первым местом, которое хотелось так назвать. Он не был похож на ту жалкую лачугу в глубине леса, где ему приходилось жить со старым сумасшедшим ветераном войны, имеющим склонность напиваться, а потом начинать рыдать и ломать вещи, тем самым до чертиков пугая бродячих детей, которых он сам и приютил.
В один прекрасный день Леви рассказал Эрвину обо всем этом.
— «Я дал ему умереть! Я позволил моему Ури умереть! Я позволил любви всей моей жизни умереть! Он умер прямо у меня на руках, и я не смог ничего сделать!» — с удивительной точностью вспомнил Леви и повторил это Эрвину. — Ури воевал с ним вместе. Он любил его, сколько я его помню, — объяснил Леви, хотя Эрвин и так это понял. — Потом он достал маленький нож — кажется, что-то вроде ножа-бабочки — и попытался вскрыть себе вены. Мне частенько приходилось его отбирать. Один раз во время очередной своей истерики он пригрозил им моей сестре, и тогда я не выдержал. В тот момент мне стало наплевать на все, — голос Леви был спокойным, но внутри его эмоции вскипали и лопались, словно пузыри. Эрвин сел за стол напротив него и взял его за руку. Леви не был против.
— Я вырвал у него нож и направил на него. Сказал: «Сделаешь так еще раз, и я тебя убью». Мне, наверно, было лет двенадцать, — сказал он и сделал глоток вина. Эрвин смотрел на него полными слез глазами.
— Но, знаешь, вообще-то он о нас заботился. После этого он вроде как исправился, но долго не прожил. Курение и алкоголь его добили. Это был инсульт, кажется. И все. Его не стало, — рассказал Леви. — С тех пор мы были сами по себе. Все было нормально, пока мы не решили поехать в город попытать удачу, — его взгляд затуманился, голос стал напряженным, и он отпил еще вина. — Мы связались не с той компанией. Вначале все было хорошо, но они обидели мою сестру, сделали ей больно, и мне захотелось все бросить, у нас даже почти получилось, но они нас засекли, — он не смог договорить. — Остальное ты знаешь. Ты читал те записи.
После этого они купили дом миссис Блум. Эрвин не особо думал об этом. С его квартирой были связаны воспоминания, которые нужно было оставить в прошлом, и он так и сделал.
Дому нужен был капитальный ремонт, и они были рады заняться им, учитывая то, какая замечательная у него была история. Миссис Блум была практически влюблена в него, и ее дочери рассыпались в благодарностях перед Леви за заботу. Вероятно, их мать была заметно подавлена из-за того, что дом мог оказался заброшенным после ее отъезда. Новости о том, что Леви решил сохранить его, заметно приободрили ее.
Но, увы, это было лишь началом. Сложности начались, когда Эрвин начал пытаться сделать все правильно и нанять специалистов для починки всего, что нужно было чинить. Леви раз из раза говорил ему, что он мог справиться с этим сам. Он не просидел всю свою жизнь в тюрьме и много работал, когда был моложе. Он был очень неплох в этом и при желании мог выстроить дом с одного фундамента. Черт, да он даже туфли мог сшить! Но Эрвин хотел сделать все по закону. Электрик чуть не умер от электрического замыкания, а сантехник-гомофоб залил всю кухню. Когда Эрвин настоял на том, чтобы нанять дизайнера интерьера и инженера, и они предложили снести стены, чтобы превратить дом в студию, Леви не выдержал и выгнал их вон. Почти что вымел метлой. От всей этой нервотрепки он становился еще более раздражительным и уставшим, чем обычно.
— Если бы я хотел жить на складе с мебелью, я бы его и купил. Что это за хрень вообще? Это же уродство. Дому нужны стены!
Эрвин согласился, что стены были необходимы. К тому же, инженер-строитель отметил некоторые проблемы с конструкцией здания, так что он не был так уж бесполезен. В конце концов, Леви, как и хотел изначально, занялся всем ремонтом самостоятельно. Эрвин помогал ему под его руководством. Он схватывал все на лету, но опыта в ремонтных работах у него было как у типичного учителя английского. Леви пошутил об этом однажды, и Эрвин долго смеялся над этой шуткой.
Теперь пришла очередь Леви учить его, и ему это нравилось. К счастью, работал Эрвин лучше, чем катался на велосипеде.
Дом был весь застелен газетами, была середина лета, и они оба взмокли от жары. Впоследствие никто из них не мог понять, каким волшебным образом им удавалось сосредотачиваться на работе, а не друг на друге. Логично было предположить, что причиной было банальное переутомление.
Эрвин, полуголый, раскрасневшийся, взъерошенный, покрытый пылью и брызгами краски, был удивительно привлекателен, и Леви незамедлительно сообщил ему об этом однажды.
— Думаю, из-за того, что обычно ты весь из себя опрятный и чистый, странно видеть тебя таким, но, заметь, странно в хорошем смысле. Хочется прижать тебя к стене и заняться этим прямо здесь. Но я не буду этого делать, потому что мы все грязные, — сказал ему Леви, пока они пили воду. Эрвин поперхнулся. — Что?
— Странно?
— Да.
— Может, скорее привлекательно?
— Нет, ты всегда привлекателен, — возразил Леви. — Это другое.
— Тогда горячо, — улыбнулся Эрвин.
— Да, и правда горячо, я здесь скоро изжарюсь, — Леви согласился. Это было правдой. На улице стоял настоящий зной. Окна были открыты настежь, но в помещении было все еще жарко.
— Нет, я имею в виду меня, то, как ты видишь меня, — попытался объяснить Эрвин. Леви посмотрел на него. — Ты думаешь, что я выгляжу горячо сейчас.
Леви был сбит с толку и, не таясь, признался Эрвину в этом. Он и сам всегда был горячим. Он был живым человеком, конечно, он должен быть горячим. Будь он холодным, он был бы мертвым. Эрвин наклонился и поцеловал его, что, хоть и было приятно, смутило Леви еще больше.
— Почему ты улыбаешься?
— Просто скажи, что ты возбужден, — сказал Эрвин. — Потому что я — да. Слова не могут передать, насколько ты великолепен. Особенно когда занят тем, что у тебя хорошо получается.
Леви ощутил, как у него в животе что-то шевельнулось, и слабо ударил его по руке.
— Заткнись.
После этого их сосед опять начал завывать ту надоедливую песню. Леви заметил, что им срочно нужно было заняться звукоизоляцией.
***
Леви нравилось поддразнивать Эрвина по поводу его правильности, но он никогда бы не сказал ничего подобного о нем в спальне. Или в машине. Вся его «правильность» заключалась в том, как он любил и как желал Леви. Это ощущалось так, как будто весь огонь, который он сдерживал внутри, загорался в один момент.
«Насыщенно» — вот какое слово Леви выучил, чтобы это описать. Он никогда особо не любил принимать, хотя он не был против, и Эрвина все устраивало, но иногда он был в особом настроении. У Леви перехватило дыхание в первый раз, когда это случилось.
Все дело было в руках — так он себе это объяснил. Все дело было в руках. Они всегда было теплые и гладкие. Он клал их на талию Леви, притягивал его к своей груди и наклонялся, чтобы поцеловать. Так Эрвин показывал, что он хотел обожать его, как будто он был самой главной ценностью в мире. И благодаря его рукам, его поцелуям, его мягким словам, Леви чувствовал себя именно так.
Но Леви никогда не говорил ему, что он не считал его правильным, когда они занимались любовью. Ему казалось, что это очевидно для них обоих. Он еще даже и не догадывался, насколько неправильным Эрвин может быть.
В один прекрасный солнечный сентябрьский день Эрвину нужно было уезжать на конференцию за границу. На конференцию для ученых. Про книжки и всякое такое. На пять дней. Леви старался не показывать, как одиноко он себя чувствовал еще до того, как пришло время провожать его в аэропорт. Эрвин не стеснялся целовать и обнимать его прямо среди толпы.
— Я вернусь, а ты даже не успеешь соскучиться, — сказал Эрвин, и его глаза по-дурацки заблестели, — зато я успею.
— Да-да, — пробормотал Леви, нахмурившись, — удачной поездки. Напиши, как доберешься, — он замолчал и тихо добавил: — пожалуйста.
Эрвин обнял его еще раз, и Леви зарылся лицом в его грудь, сдерживаясь. Ему просто хотелось, чтобы он был в безопасности.
Эрвин вздохнул, оторвался от него и взял в руки сумку.
— Обязательно. Я позвоню тебе сразу, как смогу, — сказал он. Леви кивнул.
— Хорошо, — ответил он.
Помахав напоследок, Эрвин исчез в зоне выхода на посадку. Леви поехал назад на поезде. Поезда были худшим видом транспорта в такие одинокие моменты. Леви никогда не расставался ни с кем вот так. Ему было хреново.
Эрвин уехал утром в воскресенье и должен был вернуться в пятницу. Возвращаться в пустой дом было тоже хреново. Он отвык от этого. Он прибрался везде, где мог, навел порядок и проверил каждый уголок. Он пообедал в одиночестве и вечером в жутком беспокойстве сел читать книгу, которую ему посоветовал Эрвин. «Над пропастью во ржи». Он первый раз читал что-то, написанное от первого лица. Было странно. Он чувствовал себя так, как будто читает чужой дневник. В любом случае, он никак не мог сосредоточиться на чтении, поэтому отложил книгу и просто начал сверлить взглядом стену.
Когда его телефон зазвонил, он тут же ответил.
— Это я, — сказал Эрвин с улыбкой, — со мной все в порядке.
Леви вздохнул и ничего не ответил. Он почувствовал невероятное облегчение.
— Леви?
— Да, я здесь, — тихо сказал он, — я рад, что все хорошо.
— Ты читаешь ту книгу?
— Да, ну, почти, — ответил Леви, рассматривая ее. Ну, он пытался.
— Хорошо, тогда я… Подожди, — он замолчал, и Леви услышал, как он что-то ищет. — Вот она, моя сумка. Так, меня ждут сейчас. Поговорим позже.
— Поговорим позже, — повторил за ним Леви.
— Леви, — позвал Эрвин.
— Да?
— Я уже по тебе скучаю, — его голос был глубоким, но мягким.
Леви засомневался, но потом сказал ему:
— Я тоже по тебе скучаю.
Они оба замолчали.
— Я позвоню тебе позже, — сказал Эрвин.
— Хорошо, — ответил Леви.
— Пока.
— Пока, — Леви вздохнул и положил трубку. Он встал, подошел к стереосистеме и включил диск B.B. King.
Он словно чувствовал этот сраный одинокий блюз.
Когда он пришел к ним тем вечером, он долго просидел, просто разговаривая. Рассказывая обо всех своих проблемах. Жалуясь, выплескивая все эмоции и разрешая себе чувствовать себя грустно, когда он был со своей семьей. Никого кроме них там больше не было.
***
Леви очень хорошо скрывал свои эмоции, так что в понедельник он вел себя как обычно. Он открыл дверь в 6:45, все проверил и сел читать книгу в столовой. Потом он положил книгу в шкафчик и стал ждать детей и остальной персонал.
Без Эрвина это место казалось одиноким. Некоторые другие учители тоже уехали на конференцию, так что несколько пришли заменять их, и все они выглядели немного потеряно. Их уроки прошли хорошо, потому что никто не беспокоил Леви. Возможно, директор Пиксис сказал им напомнить детям о том, что наказание никак не изменилось.
Он спустился в подвал за чистящими средствами, когда услышал, как кто-то плачет. И почему из мест для плача этот ребенок выбрал именно это?
— Эй, — позвал он и услышал возню и грохот. Кладовка. Он подошел к ней и, прежде чем ребенок мог убежать, открыл ее. Он сразу узнал его. Это был тот крепкий парень из команды по регби. — Браун?
— С-сэр, — он замер, пытаясь вытереть глаза, — простите, я…
Леви замолчал, потому что не знал, что сказать ему. Парень покраснел от стыда. Леви цокнул языком.
— Что-то случилось? — неуверенно спросил он.
Браун потерянно посмотрел на него опухшими красными глазами. Леви заметил подбитую бровь. Рана не была прикрыта, но заживала.
— Ты подрался? — спросил он без осуждения в голосе. Мальчик плакал, так что логично было предположить, что это никак не могла быть драка.
Браун посмотрел на него с опаской.
— Я не буду тебя наказывать, — пообещал он. — Кто это сделал?
— Это было не в школе, сэр, — сказал Браун тихо. — Я просто, мне нужно… Я не мог…
— Я знаю, парень, я знаю, — он похлопал его по руке и вывел из кладовки, — выпусти это все. Говорят, что мальчики не плачут, но это херня, — сказал он, ведя его из подвала, — мальчики, и мужчины, и, черт побери, все плачут, если они не сраные психопаты, — проговорил он. Он вздохнул и вытащил упаковку бумажных платков из одного из своих многочисленных карманов. Он достал один, — приведи себя в порядок.
— Спасибо… — сказал Браун и взял платок. — Почему вы так спокойно к этому относитесь?
Леви хмыкнул и покачал головой:
— Потому что ты ребенок, и тебе грустно, а я не люблю грустных детей. Теперь иди и подыши свежим воздухом. Скажешь, что у тебя аллергия началась или типа того.
Браун посмотрел на него и шмыгнул носом. Он кивнул.
— Спасибо, мистер Аккерман.
— Не за что. Иди уже отсюда.
Браун так и сделал и исчез в лестничном пролете. Леви глубоко вздохнул и помотал головой.
— Я не хочу никаких, блять, детей, — пробормотал он, собирая все вещи.
Ему хватило тех, что он уже встретил, и они, кажется, не собирались заканчиваться.
***
Закрывая дверь вечером, Леви услышал какой-то шум в кустах. Может быть, это было животное. Он услышал его снова когда спускался по лестнице. Он был мнительным и умел драться, так что если это был вор, то он мог вырубить его и позвонить в полицию, хоть он им и не доверял.
Оказалось, что это был всего лишь ребенок, прятавшийся в кустах, как какой-то зверек.
— Йегер? — сказал он, не веря своим глазам. Йегер ахнул, упал и прокатился по траве. — Аккуратнее, придурок, — он сел и в ужасе посмотрел на Леви, — я не хочу создавать тебе проблем, — сказал последний и протянул руку. Йегер засомневался, прежде чем схватиться за нее. — Какого хера ты тут делаешь?
Парень молчал. Леви скрестил руки и ждал.
Йегер опустил глаза, но все-таки заговорил:
— Я не хочу идти домой, — сказал он, — там никого нет.
Ну, его можно было понять, не так ли? Хотя Леви хотелось домой.
— Ты никому не помогаешь тем, что остаешься здесь, дурак, — наругал его Леви. — Тебя могут ограбить или что похуже. Позвони кому-нибудь из друзей, спроси, могут ли они тебя приютить. Ты же им не чужой.
Йегер нахмурился, и Леви громко вздохнул.
— Я только их расстрою, — пробормотал Йегер. Леви начинал терять терпение.
— Ты не останешься на улице, блять. Не позволю, — твердо сказал он и вдруг вспомнил: — Ты помирился с Брауном?
Йегер был похож на оленя в свете фар.
— С Райнером?
— Да, с Райнером.
Йегер пожал плечами.
— Типа того… наверно, — сказал он.
— Тогда позвони ему, скажи, чтобы он заваливался к тебе, или как это на молодежном. Я его видел сегодня. Кажется, что ему надо убраться подальше оттуда, где он сейчас, — предложил Леви. Йегер замер. Леви сделал шаг в его сторону, и Йегер в страхе попятился. — Послушай, ты, маленький засранец, я не оставлю тебя тут, пока ты кому-нибудь не позвонишь, но ждать всю ночь я не собираюсь.
Йегер осторожно засунул руку в карман, достал телефон и начал искать номер. Леви увидел, как он вздохнул и нажал на кнопку вызова. Леви вслушивался, чтобы понять, действительно ли он кому-то звонит. Потом он услышал голос Брауна.
— Эм, это, э-э-э, ты не хочешь приехать ко мне сейчас? Типа на ночевку. Долго объяснять.
На другой стороне провода замолчали, но затем он снова услышал голос Брауна, точнее то, что он согласился.
— Я напишу тебе адрес, — сказал Йегер, сжимая в руке телефон, — До скорого, — он повесил трубку и посмотрел на Леви.
— Хорошо, теперь садись на автобус — или на чем ты там добираешься до дома — и езжай. Никаких пряток в темноте. Ебаный идиот.
Йегер кивнул и пошел к остановке. Леви второй раз за день тяжело вздохнул. Он прошел к своему велосипеду и поехал домой, думая о том, что он скорее бы умер, чем завел своих детей.
