no matter what happened before

***

— Давай встретимся в другой раз? — голос Тэхена звучит глухо и подавленно. Чонгук напрягается, шикает на споривших о чем-то друзей, прося заткнуться, а когда понимает, что его не услышали, быстро встает и выходит на балкон, плотно прикрывая за собой дверь. Он прислоняется плечом к стеклу и зажмуривается, нервно выдыхая. Что-то происходило. Незнание и непонимание заставляют злиться и переживать еще сильнее. Они общаются уже два месяца, гуляют после учебы, когда оба не заняты: на машине Чонгук больше не приезжает, предпочитая скейт, — так времени побыть с Тэхеном кажется, что больше. Проводят по возможности выходные вместе, Чонгук старался не отпугнуть, и у него вроде получалось, но вот уже как неделю парень прикрывается какими-то делами и третий раз переносит встречу. Думать, что Юнги снова оказался прав, Чонгук не хотел, он был уверен, что всё совсем не так. — Тэ, что происходит? — Всё хорошо, хен. — Тэхен замолкает и тихо добавляет: — Не очень себя чувствую, начало зимы, я часто болею в это время. — Болеешь? Мне приехать? Может, хочешь чего-то? Я не занят сейчас, привезу. — Все хорошо, Чонгук. Чонгук слышит, что Тэхён улыбается, но легче на душе не становится, он хочет сказать что-то еще, но приходит оповещение, и Чон недовольно сжимает зубы, скользя взглядом по сообщению. — Прости, Тэхен, я перезвоню позже. Тэхен скидывает первым, коротко попрощавшись, а Чонгук лишь сильнее злится, сжимая смартфон пальцами сильнее. Декан, как всегда, не вовремя. Чонгук взвинчен до предела, хотелось выпустить пар, наорать на кого-то и помолотить висевшую в гостиной грушу, но он лишь быстро пересекает комнату под недопонимающие взгляды друзей — пригласил, а сам смотался — и покидает квартиру, громко хлопнув за собой дверью. Декану нужны списки первокурсников, Чонгуку — Тэхен. На улице хлещет по-зимнему холодный дождь, ледяной ветер пробирает до костей, погода как будто считывала эмоции Чонгука. Разобравшись с документами, Чонгук как можно быстрее возвращается в машину, успевая слегка намокнуть, отвечает Юнги и обещает заехать за заказом в ресторанчик недалеко от дома. Договорить у него не получается, Чон резко давит на тормоз, цепляясь взглядом за знакомый силуэт, Юнги еще чем-то возмущается на том конце и, поняв, что ответа он не дождется, сбрасывает. Тэхен. Топчется перед цветочным, в котором работал по средам и четвергам, под небольшим навесом, который совсем не укрывает от мощных струй. Чонгук кидает взгляд на вход в магазинчик, видит, что зонтов в корзине не осталось, и злится еще больше. Почему Тэхен не позвонил? Не попросил забрать, соврав, что на работу не вышел? Вопросов много, ответом на них у Чонгука нет, но их даст Тэхен, который всё не поднимает скрытое глубоким капюшоном лицо. Лишь после долгого гудка клаксона он вздрагивает и испуганно вскидывает голову, замечает знакомую машину и пугается еще больше, делая шаг назад. Из машины Чон не выходит, открывает школьнику дверь изнутри и толкает, ждать не приходится, Тэхен залазит в машину и, не говоря ни слова, замирает, по привычке сжав бедрами замерзшие ладони. На нем школьная форма и промокшее почти полностью пальто. Вот кто в такую погоду надевает шерстяное пальто? — Сними, заболеешь, — Чонгук говорит тихо, сдерживает бурлившую в душе ярость. Злится на Тэхена, на себя за то, что игнорировал копившуюся эти дни тревогу. Тэхен молчит, но сидит не шелохнувшись, ссутулившись на соседнем сидении. Не смотрит. Чувствует исходившую от старшего злость, но не находит в себе сил послушаться, снять мокрую одежду, посмотреть на Чонгука. — Тэхен, сними пальто, — снова тишина и бездействие со стороны подростка, что злит еще сильнее, заставляет сжать руль до скрипа кожаного покрытия. — Отвези меня домой, — наконец шепчет Тэхен, но пальто все также не снимает, пряча лицо за большим капюшоном. Чонгук везет. К себе. Им нужно поговорить, и они поговорят после того, как Чонгук отогреет замерзшего парня у себя дома. Больше никто тишину не нарушает, Тэхен игнорирует факт, что они едут далеко не к нему домой, и дрожит от холода, ожидая, пока Чон остановит машину, заехав на подземную парковку. Ким выпрыгивает из машины и семенит за не ждущим его хёном. — Тэхен, ты замерз… Они в квартире, Чонгук взглядом просит скрыться появившегося в проходе Юнги и испытывающе смотрит на склонившего голову Тэхена. Дрожащего, такого маленького, похожего на промокшего котенка. Не трогает его, ведь в голове проносится, что не стоит, что что-то не так со всегда открытым, смотрящим в глаза школьником. На Чонгука тот не смотрит, не спешит снять верхнюю одежду и ботинки. — Тэ… — Чонгук не выдерживает, осторожно стягивает с чужой головы насквозь мокрый капюшон, поддевает пальцами подбородок, заставляя посмотреть на себя, и замирает, шокировано распахнув глаза. — Тэ… — Я упал! — Слишком быстро, слишком эмоционально, слишком... Просто слишком, чтобы поверить. Тэхен смотрит испуганным ребенком, не моргает, замечая бурлящую в чужих зрачках злость. — Я правда упал... — Не врет. Упал, когда толкнули, подставили подножку и, смеясь, толкнули в спину. Он напоролся на торчащий из пенала циркуль, распарывая лоб чуть выше брови, было не столько больно, сколько обидно до злых слез. Но кровь залила пол-лица, а медсестра, тяжело вздохнув, осуждающе покачала головой: нынешние подростки слишком жестоки. Сейчас на лбу красовался пластырь с пикачу, а кожа вокруг была все еще покрасневшей. — Кто это сделал? — цедит сквозь зубы Чонгук, обводя налившийся синяк на скуле. — Я упал, — отчаянно шепчет Тэхен, чувствуя, как глаза застилает пелена непролитых слез. Не упал. Не упал, но говорить Чонгуку, что подставился, что дал избить себя кучке тупых школьников, уже как два месяца высмеивающих его… Стыдно было безумно стыдно за то, что такой слабак, что не может защитить себя, противостоять и дать сдачи обидчикам, решившим, что вправе вершить суд над теми, кого считали слабее. Тэхен не сделал ничего. Лишь влюбился и нашел в себе мужество и силу признаться, наперед зная, что может быть отвергнут, что его не поймут и не примут, зная, что его камингаут может привести к издевательствам, не боясь стать изгоем. Оказалось страшно. Быть изгоем страшнее, чем он думал. Ловить на себе полные отвращения взгляды и слышать, как за спиной осуждающе шепчут оскорбления. Сложно и безумно обидно. Двадцать первый век, но этого мало, чтоб быть свободным в своем выборе, не боясь получить осуждение и ненависть. — Тэхен, — Чонгук засовывает свою злость куда подальше, ведь сейчас злость — последнее, что нужно полностью растерянному парню перед ним. Тэхен расскажет всё позже. Чонгук мягко оглаживает холодную повреждённую кожу и думает над тем, что не в такой ситуации должно было это происходить. Дотронуться до лица Тэхена хотелось всегда и безумно сильно, но не так. Не утешая, не рассматривая побои на тонкой коже. Чон нехотя отстранился и стал расстёгивать пальто. — Ты весь дрожишь. Тэхен послушно позволил себя раздеть до сырой рубашки и снять галстук с обувью. Помочь он не мог, замёрзшие пальцы не слушаются. — Юнги! — крикнул Чонгук, отчего Тэхен вздрагивает испуганно и поворачивает голову к одной из дверей, в которой моментально появляется друг старшего. Он пробегается по школьнику изучающим взглядом и поджимает губы, на секунду замирая на избитом лице. — Набери ванну. — Я не хочу. — Тэхен, ты дрожишь. — Мама будет волноваться. — Я ей позвоню, хорошо? — Тэхен кивает, соглашаясь. Он и в цветочный пошел, лишь бы оттянуть возвращение домой. Одноклассники впервые задели лицо. Два месяца унижали, делали пакости, иногда попадалось по ногам и рукам, но как сегодня избили впервые, если можно назвать избиением несколько ударов от местного задиры и рьяного гомофоба, после того как Тэхен упал, распоров лоб. Тогда они не заметили крови, а потом, испугавшись, сбежали, оставив его в пустом классе. Тэхен знает, что мать сильно испугается, а отец, не слушая, пойдет в школу. Да, может, задир накажут, но после станет всё лишь хуже. Говорить Чонгуку было стыдно, но сейчас Тэхен был так рад, что Чон приехал за ним. — Я сам, — тихо шепчет Тэхен, когда Чонгук заходит следом за ним. — У тебя руки отмерзли и не слушаются. Я помогу и уйду, ладно? — Тэхен жмурится. Не хочет, но Чонгук прав: пальцы все еще не слушаются, и расстегнуть мелкие, тугие пуговицы он не сможет — слишком долго стоял под ледяным дождем. Тэхен не хочет, ведь хен разозлится еще больше, и он злится, находя под рубашкой еще несколько синяков на ребрах и боку. Молчит. Помогает стянуть мокрую ткань, сжимая зубы и выдыхая через нос. Их больше, чем Чонгук надеялся. Он расстёгивает ремень на школьных штанах и выходит, прикрывая за собой дверь. Тэхену хорошо. Впервые за эту неделю он так расслаблен и спокоен, хоть переживает безумно сильно перед предстоящим разговором. Горячая вода забирает напряжение и ноющую боль, успокаивает и дарит ощущение защищённости, она пахнет приятно, и Тэхен удивлённо понимает, что ванилью. Ему нравилась ваниль, даже духи такие были, но сиротливо стояли на дальней полке: слишком сладкие для парня-старшеклассника, они заменялись одеколоном с ароматом хвои и свежести. Тэхен не пытался выделиться из общей массы подростков, но и быть как все у него не получалось. Хотелось ходить в туфлях и глупых, как кидали ему в след, беретах, ухаживать за руками и выщипывать густые брови. Родители поощряли всё, что делал их сын, ведь это лишь во благо себе и их репутации, но что-то пошло не так. В средней школе стало резко заметно, что он ни с кем не общается, не заигрывает с девчонками и не рвётся гулять до ночи, отец с ним поговорил, а Тэхен не стал скрывать. Ему неинтересно и он гей. Уставший после экзамена школьник ожидал отвращения в родных глазах, но мать лишь расплакалась, крепко обнимая, корила себя за то, что, загруженная работой, уделяла мало внимания, а отец похлопал по плечу подбадривающе, а после тоже обнял, пообещав переломать кости тому, кто посмеет Тэхена обидеть: он врач, как сломает — так и соберет. Такое чувство благодарности Тэхен не ощущал никогда. Родители его любили и не отказались только потому, что он не такой, как все. Когда вода стала остывать, а разум затуманила дрема, в дверь постучали, парень вздрогнул, открывая глаза, громко сказал, что выходит, ощущая, что горло неприятно дерет. Оставленные для него вещи стопкой лежали на стиральной машине, в которую он, недолго думая, закинул влажную форму. Штаны сидели отлично, Тэхен натянул теплые носки, явно ручной работы, и мягко улыбнулся, приходясь пальцами по ткани черного худи. Толстовка, которую Чонгук недальновидно забыл забрать тем утром в Пусане, все еще хранилась в шкафу. Тэхен спал в ней всю неделю, пока запах полностью не выветрился, а после спрятал, пугаясь собственных чувств, которые накрыли лавиной страха за жизнь попавшего в аварию Чонгука. Тогда раненое сердце не понимало, что происходит, сейчас Тэхен бросил все попытки отрицать. Тэхен был снова влюблен. Он неловко замер в дверях просторной кухни. Чон его не видел, продолжая помешивать что-то в небольшой кастрюльке, Тэхен быстро пересек помещение и уселся за стол, натягивая рукава кофты до кончиков пальцев и пряча ладони меж бедер. — Согрелся? Тебе удивительно сильно идут мои кофты, — хмыкнул Чонгук, ставя перед парнем кружку горячего молока с медом и сливочным маслом. — Пей, нам не нужно, чтобы ты заболел, но ты уже хрипишь, — заметил он, опускаясь на стул напротив. Тэхен смущается, чувствуя, как начинают гореть уши, но кивает, поднимает полный благодарности взгляд и шепчет, ведь горло слушаться перестает: — Спасибо, хен! Большое спасибо тебе. Он заканчивает еще тише и, обхватив длинными пальцами теплую чашку, прячет за ней смущенную улыбку, отпивая сладкое молоко. Морщится. Снова отпивает, чувствуя, как тепло разливается по горлу и становится легче. — Тоже не любишь? — Мама все детство поила им. Я много болел, — ведет плечами Тэхен и делает еще один осторожный глоток. — Поэтому решил продлить и заболеть посильнее, постояв под дождем? — Я не мог пойти домой в таком виде, — отчаянно шепчет Тэхен, поднимает влажные глаза, в которых столько отчаяния, что Чонгук теряется на мгновение и снова злится. — Ты мог сказать мне, Тэхен. Мы говорили с тобой по телефону, почему не сказал, не попросил забрать тебя? Ты не доверяешь мне? — Нет, Чонгук! — Тэхен его резко перебивает, смотря с испугом. — Я доверяю тебе, очень сильно, хён. Но я… — Что ты, Тэ? — Чонгук не кричит, хоть злость закипает в душе всё стремительней. Он не понимал, почему Тэхен не обратился к нему за помощью. — Какая причина того, что, зная, что я обязательно помогу, ты не сказал? Терпел всё это время, скрывал ото всех, прятал синяки, но улыбался мне. Ты думал, я не пойму? Прими наконец-то, что ты не один! — Он повышает голос и резко замолкает, смотря на Тэхена. Того прорывает. Он сжимает чашку пальцами так сильно, что, кажется, еще немного — и она раскрошится у него в руках, содрогается всем телом в беззвучных рыданиях, низко склонив голову. Понимает: быть сильным и замыкаться, сидя напротив участливого и понимающего Чонгука, больше не хочется. Господи, как же больно было эти два длинных месяца! Тэхен роняет крупные слезы в теплое молоко, прикусывает губу, сильно, до выступившей крови, он не боится. Поднимает голову, не боясь увидеть осуждения в глазах напротив, и громко, горько, так же, как и в их первую встречу, всхлипывает. Тэхену больно. Обидно. Он не понимает, почему мир оказывается таким жестоким, почему окружающие и вроде бы такие же, как и он сам, подростки так жестоки. Дело было не в царапине на лбу, которую он получил сегодня, и не в наливающихся синяках на теле, болела развороченная душа и израненное сердце. Дети не задумываются: высмеивают чужие чувства, бросают, казалось бы, безобидные на первый взгляд слова, ковыряют края раны сильнее, не разрешая той зажить. Тэхен не хочет, чтоб болело, он боится боли, отгораживался, как мог, замыкаясь в себе, принимая себя и обещая, что сможет, не подпустит никого, но, когда не получается, чувствует, что ломается. Чонгук его боль чувствует как свою. Оказывается, рядом мгновенно, обхватывает чужие ладони, отцепляя техновы пальцы от чашки, сжимает их нежно и заглядывает в глаза, опустившись на соседний стул. Чонгук тянет подростка на себя, усаживая на колени, и крепко обнимает, успокаивающе поглаживая по спине. Тэхен крепко обнимает старшего за шею, принимая слова утешения, утыкается ему в шею мокрым лицом и громко рыдает. В дверях появляется обеспокоенный Юнги, но Чонгук кивком просит оставить их, взглядом обещая рассказать все позже. Друг понимающе кивает, недовольно поджимает губы, ведь он не переносил чужих слез, просто не понимал, как с ними справляться, израненное лицо того, в кого был влюблен Чонгук, приводило в глухую ярость. Хотелось найти обидчиков и заставить их ответить за совершенное преступление. Это было преступление. Насилие и школьный моральный буллинг — то, что было в каждой школе. Юнги покинул квартиру под громкий плач всё не успокаивающегося школьника и бормотание Чонгука. — Мне так плохо, хен, — шепчет Тэхен, чуть успокоившись. Он не отстраняется. Прижимается к теплому и большому хену и не отпускает, слушая слова о том, что всё хорошо и всё наладится. — Тише, Тэхен, тише. Все так же, как и в первую их встречу, но все совсем по-другому. Тэхен жмется доверчиво, а Чонгук сдерживается, чтобы не отстранить, не поцеловать, дабы успокоить чуть быстрее. Держать в руках Тэхена, чувствовать тепло его тела даже через толстую ткань, наслаждаться его случайными прикосновениями губ к покрывшейся мурашками коже. Чонгук боялся, что заметит. Оттолкнет. Еще рано. Тэхен был к этому не готов, а пугать его сильнее не хотелось, он не отошел еще от случая в парке под потухшим фонарем, когда лихорадочно бившееся сердце и окрыляющие чувства были жестоко растоптаны. Тэхен был не готов принять чувства Чонгука, даже если чувствовал то же, но Чонгук умел ждать. Уже лежа на широкой кровати под одним одеялом, Тэхен, все еще всхлипывая, признался. — Это случилось в первый день после каникул, — Чонгук сдержал раздражённый вздох, молча вслушиваясь в тихие слова, и снова провел ладонью по волосам вжимающегося в его грудь Тэхена. — Мино, парень, в которого я был влюблен, не сказал ничего, проигнорировал меня, когда я зашел в класс, но его лучший друг отпустил пошлую шутку про мою ориентацию, а Мино громко рассмеялся. С того утра не проходило и дня без подколов. Сначала все шутили, девчонки пытались завести со мной дружбу, ведь иметь в друзьях гея, оказывается, какая-то их цель, но они быстро поняли, что это бесполезно, и присоединялись к остальным. Подколы сменились озлобленными комментариями, более обидным замечаниям. После того как мне подставили подножку в столовке, все, что происходило в классе, вышло за пределы, и через пару дней вся школа гудела о том, что я гей. Это странно, ведь в школе было много открытых геев и даже несколько лесбиянок, даже парочки есть, но я выбрал не тот объект для любви. Все считают, что я сделал что-то мерзкое, поэтому даже не пытаются узнать, что из всего сказанного в столовой правда, а что нет. Мне портили вещи, пару раз подставляли на проверочных, но я всегда хорошо учился, и учителя в итоге догадывались, ругали не меня, но впоследствии мне доставалось лишь сильнее. Пару раз запирали в кладовке или в шутку зажимали по углам. Было так мерзко, — голос Тэхена срывается, он жмурится сильно, но успокаивается быстро, чувствуя монотонные поглаживания и размеренное дыхание хёна. — Два месяца было терпимо, но сегодня, когда учитель заметил, что ко мне снова цепляются, снизил Мино оценку и наказал дополнительными часами. Он сорвался, когда все ушли на физру, толкнул, и я распорол лоб, наткнувшись на циркуль, приложился щекой о стул, а его друзья добавили, пока не увидели кровь, а после трусливо сбежали. Тэхен хмыкнул и заворочался, отстраняясь немного дальше, он рассматривал лицо Чонгука в полной тишине, пока старший не выдохнул тяжело: — Они заплатят за это, Тэхен. — Я знаю, хён, всё, что ты делаешь, возвращается в двойном размере, но, — он улыбнулся и по-детски сложил ладони под щекой, прикрывая глаза. — Но мне не станет легче, Чонгук. Больно все равно будет. — Тэхен улыбается, прежде чем провалился в сон, который ему сейчас так необходим, а Чонгук еще долго не может уснуть, обдумывая пропитанные разочарованием слова. Тэхен был разочарован в людях, но Чонгуку под силу вернуть ему веру, доказать, что такие не все. Он — не все.