Житие несвятых

      Микаса проспала привычное время подъёма, но очень резво разлепила веки — организм потребовал немедленно справить нужду. Проскользнув на цыпочках в коридор, она замерла на секунду. Судя по всему, сегодня мама тоже решила поспать подольше: за дверью не слышалось обычной бубнёжки. Утренняя и вечерняя молитвы давно стали неотъемлемой частью их жизни. Микаса, разумеется, не молилась, но всякий раз делала весьма убедительный вид. Так спокойнее. Маме в первую очередь.       Индикатор на смартфоне мигал оповещением. Усевшись на унитаз, Микаса с надеждой полезла в соцсети. От Эрена по-прежнему ни слова. Только приложение Joy Factory, как и обычно, разрывалось от свежих постов. Анонс кастингов и трансляции премии XBIZ Awards, расписание стримов, опросы про контент и сценарии для роликов — Микаса пролистала всё до самого конца, но так и не нашла ничего значимого об Эвиле. Задумалась, подперев подбородок ладонью: а есть ли у порноактеров такое понятие, как отпуск? Что, если Эвил просто сделал небольшой перерыв? Например, чтобы утрясти дела с наследством. Или взял больничный? Несмотря на буйство воображения и гормонов, Микаса вчера отчётливо заметила его болезненный вид. Эвил в роликах выглядел гораздо свежее и живее, а мрачный Леви больше походил на бледного призрака. Быть может, правильный свет и грим решали эту проблему в кадре?       Ох чёрт! Уколы!       От странного внешнего вида соседа мысли резво перескочили к предстоящей встрече. Микаса облизнула губы и передёрнула плечами. Засомневалась, не дрогнет ли рука? Пусть медицина вовсе не дело всей её жизни, но навредить пациенту по вине собственной несдержанности — грубая халатность. Нельзя дрожать и пускать слюни (даже мысленно!) в такой ответственный момент.       Вымыв руки и запихнув за щеку щётку с зубной пастой, Микаса полезла в ютуб — освежить знания. Тыкнув на первый попавшийся ролик, не смогла сдержать улыбки: дородная дама в белоснежном халате и чепце рассказывала о процедуре внутримышечной инъекции с явным перебором уменьшительно-ласкательных. Она суетилась в дрожащем кадре, переворачивая ненастоящего пациента на живот. Румяный и жизнерадостный, он являлся точной копией мистера Пиклза — одного из типовых резиновых муляжей, что служил на благо общества в колледже, где училась Аккерман.       Микаса усмехнулась — бедолага Пиклз повидал много дерьма от студентов на своём веку: потерял один пластиковый глаз, мочку уха и даже обзавёлся нарисованными несмываемым маркером усами. Немногочисленные парни-одногруппники отчего-то обожали ставить его и другой манекен (для ректального исследования) во всякие непотребные позиции. И каждый раз преподаватели, узрев инсценировку горячего содомитства, ужасно ругались и грозились отчислением. А виновники, лопаясь от смеха, прятались от кары Божией на задних рядах лектория.       Аккерман всегда жалела бездушных тренировочных кукол, чей незавидный удел — каждодневно терпеть проколы, процедуры и слюнявые лобызания, имитирующие вентиляцию лёгких. Ей подумалось: а вдруг, если верить в карму и реинкарнацию, мистер Пиклз и остальные в прошлой жизни были великими грешниками? Например, насильниками. Нарушали людскую неприкосновенность без жалости, и теперь их наказание — самим быть растерзанными…       — Милая, ты скоро?       Стук в дверь прервал философские размышления. Микаса подскочила от неожиданности и едва не выронила телефон. Неловко взмахнула рукой и, поймав на лету, выдохнула.       — Сейчас!       Поместив видео в папку «для просмотра позже», наспех умылась и поспешила открыть дверь. Мама в нетерпении переминалась с ноги на ногу и нервно теребила ворот халата.       — Доброе утро! — Микаса вышла из уборной, чмокнула маму в щеку и поспешила к себе, спросив на ходу: — У тебя сегодня выходной?       — Доброе… — Мама нахмурилась, медленно мотнула головой и забормотала под нос, ступая вперёд: — Да… Да, сегодня выходной… Выходной — это значит не надо работать… Совсем не надо, милая…       Микаса вздохнула, глядя ей вслед. Вчера фонтан энергии казался неисчерпаемым, сегодня — отдача: ступор и спонтанное выпадение из реальности. Одному богу известно, что происходило в маминой голове. Эпизоды слишком уж зачастили. Следовало поскорее записать её к врачу и получить заветные жёлтые баночки.       — Я сделаю нам завтрак. Будешь омлет с зеленью? — Спокойно и дружелюбно проговорила Микаса. Уже пару лет как она научилась чётко распознавать начало конца.       Мама не ответила, лишь продолжила бессмысленным взглядом таращиться в отражение. Вздохнув ещё раз, Аккерман отвернулась и направилась вниз.       Время тянулось мучительно долго. Микаса расправилась с приготовлением за полчаса. Мама так и не спустилась — заперлась у себя. Микаса постучала в дверь её комнаты дважды и громко попросила:       — Поешь, пожалуйста. Завтрак на плите.       Собравшись с духом и перемыв скопившуюся посуду, Аккерман принялась за дворовые дела. В основном — чтобы скоротать время до вечера. И мыслишки шальные разогнать заодно.       Солнце нещадно пекло. Мамины розовые петуньи грустно клонили вялые головки к земле. Микаса перетаскала горшки в тень веранды и щедро полила несчастные растения, приговаривая строго:       — А ну-ка, живо восстаньте из мёртвых!       Растения безжизненно молчали в ответ, а пересохшая земля с шипением пила воду. Грустные мысли о схожести мамы с её любимыми цветами отвлекли и замедлили ход работы. Совсем скоро собственная жажда загнала Микасу в дом.       Умывшись и напившись прямиком из кухонного крана, она замерла, вслушиваясь в звуки. Со второго этажа доносилась едва различимая музыка. На первой ступеньке лестницы звук обрёл чёткие формы, добавились голоса — играла запись рождественских хоралов. Микаса закатила глаза и поспешила вернуться к работе.       Самое сложное — на десерт. Жухлый, местами выгоревший газон зарос до неприличия. Газонокосилка то и дело норовила испустить дух. Домучав лужайку перед домом и вычистив механизм от травы, Микаса с чувством выполненного долга отправилась в душ.       — Чёрт!       В узком санузле первого этажа не развернуться — она едва не упала, споткнувшись об завалившуюся переполненную корзину с бельём. Под рёбрами вскипело привычное раздражение.       «Опять! Мама ни черта не делала по дому всю неделю!»       Микаса пнула рассыпавшееся бельё и скривилась. Каждый раз руки опускались от осознания масштабов проблем. Милая, добрая, нежная мама по-прежнему не могла в одиночку сражаться со своими демонами. Как ей помочь? Микаса не знала. Понимала лишь одно: слабому не выжить в этом мире. Всепрощающий Иисус не сойдёт внезапно со стены в святом сиянии, не вознесëт к небу руки с доброй улыбкой и не обратит горькие вдовьи слёзы в хлеб насущный, вино и зелёные хрустящие баксы. Дева Мария не заплатит по счетам, а апостол Пётр не погасит кредит.       Аккерман каждый день старалась делать всё от неё зависящее: вместо гулянок с ровесниками ходила на подработки; одежду покупала самую дешёвую и переделывала на свой вкус. Учебники — только из библиотеки или интернета; художественные книги и кино — с пиратских сайтов. Вся жизнь — сплошная депрессия, экономия и нищета. Микаса частенько выла в подушку от несправедливости. А потом собирала себя в кулак и бежала на подработку.       Озарение настигло столь внезапно, что она вместе с застрявшей травинкой выдрала себе пару волосин.       Новый сосед в теории тоже мог стать источником дохода! И дело не только в оплате услуг медсестры.       Микаса отчаянно затрясла головой. Словно толкиеновский Голлум, завела внутренний бурный диалог: с упоением предвкушала наживу, но тут же яростно упрекала себя в бесчеловечности подобных мыслей.       Прохладный душ очистил голову и взбодрил. План обогащения обрастал новыми деталями, и всё больше и больше казался гениальным. Совесть по-прежнему укоризненно тыкалась в солнечное сплетение остренькой иглой, но Микаса предпочла её игнорировать. Намотав на голову тюрбан из полотенца, она в задумчивой нерешительности уставилась на комод. В подреберье приятно защекотало от предвкушения. Со странным мазохистским удовольствием вспомнился и колючий подкожный трепет в присутствии Эвила.       Аккерман глупо хихикнула и поддалась блажи: достала из ящика тот самый алый комплект. Красивое бельё придавало уверенности. В будущем она купит себе дюжину подобных: тонких, приятных к телу, сексуальных и безумно дорогих. Когда-нибудь — обязательно. А пока, натягивая поверх кружевной драгоценности повседневные штаны и рубашку, она дала себе обещание непременно вырваться из родной дыры.       Грязное бельё отправилось в стиральную машину, следом за ним — сомнения и трепет. Микаса щедро сыпанула внутрь порошка и захлопнула дверцу. Задав программе отложенный старт, она довольно потянулась и показала отражению язык. Вчерашняя грусть и утреннее беспокойство растворились в хлопотах нового дня и больше не горчили табачным дымом в глотке.       В полпятого Микаса спустилась из своей комнаты на первый этаж. Мама тоже куда-то собиралась — поправляла воротничок платья в пол.       — Я за продуктами. Яйца закончились, и молоко, — ответила она на незаданный вопрос.       — Хорошо. А я к соседу. Как договаривались. — Микаса протянула ей соломенную панаму. Солнце садилось поздно и всё ещё беспощадно жгло.       Бегло оглядев дочь с ног до головы, мама удовлетворённо кивнула. Пристрастие к готично-чёрному и короткому всегда вызывало у неё всплески ханжества. Именно по этой причине сегодня Микаса нарядилась просто и скромно. Почти по-домашнему. Разумеется, если не считать того, что скрывалось под одеждой.       — Удачи, милая! И не забудь пригласить мистера Леви на воскресную мессу! — Мать махнула на прощанье кошельком.       — Да, конечно. Захвати мороженого, ладно? — Микаса помахала в ответ и заперла входную дверь.

***

      Сбитые недавно костяшки пальцев снова заболели. Микаса прекратила стучать в чужую дверь. Подумала уже, что сосед забыл про договорённость, но внезапный шум на заднем дворе резанул слух. Она нерешительно обошла дом и заглянула за угол.       Старый гараж зиял распахнутой пастью ржавого роллета. Внутри, такой чужой и неземной для Причардского захолустья, стоял белый автомобиль. Не веря своим глазам, Микаса в изумлении раскрыла рот — кабриолет с откинутым верхом излучал ауру роскоши и великолепия.       Unchain my heart, baby, let me go!       Аккерман испуганно вздрогнула от неожиданности. Оглушающий рёв музыки, очевидно, исходил изнутри гаража. Заскрежетало, замолкло, затрещало, и снова громко запел Джо Кокер.       — Спасибо, Иисусе, что не «You can leave your hat on»! — Буркнула с усмешкой Микаса.       — Чтоб тебя!       Громкость звука понизилась. В полумраке гаража Аккерман наконец-то заметила возню на водительском сидении и согнувшийся вбок силуэт. Она сделала десяток шагов вперёд и громко поздоровалась.       — Добрый вечер, сэр!       Сосед вздрогнул, распрямился и уставился на неё не мигая, с озадаченным выражением лица. Взъерошенный и взмокший, он походил на растерянного воробья.       — Вы уже здесь? Извиняюсь… — Леви засуетился, перекрикивая музыку. Нервно покрутил регулятор громкости, пригнулся к панели, шаря руками в раскрытом нутре автомобиля. Вокруг его макушки кверху торчали несколько пучков проводов. — ... За задержку. Ещё пару минут… — Он с усилием толкнул что-то внутри, и Микасу на долю секунды ослепил дальний свет фар.       — У вас беда с электрикой, — заметила она жмурясь.       Леви не ответил и продолжил возню. Музыка плавно сделалась тихой, едва различимой.       Внутри пахло бензином и кожей. Микаса прошла глубже, мимо машины и кип бытового хлама, вдохнула полной грудью и прикрыла веки. Злодейка память услужливо швырнула её в прошлое.       В просторный отцовский гараж, заполненный тёплым светом, резкими запахами железа, машинного масла и табака. Там, на удобной самодельной кушетке, Микаса проводила добрую половину летних каникул. Папа вечно копался в двигателе мотоцикла, пыхтел сигаретой, напевал старые песни и рассказывал интереснейшие истории из своей студенческой жизни. А потом, окончательно перемазавшись и пропотев, он сажал Микасу на шею и быстро бегал по двору с громким рёвом. Маленькая и лёгкая, она представляла себя лихой наездницей, мчащей по трассе на крутом байке. Как наяву: ветер в лицо, волосы назад. И сильные руки, всегда оберегавшие от падений и любой другой беды.       Дни беззаботного детства пронеслись смазанной кинолентой на изнанке век. Микаса открыла глаза. Сладкий, но до боли тоскливый морок развеялся. Взгляд не сразу сфокусировался в полумраке. Стеллаж, к которому она успела подойти, пестрел старыми книгами и подшивками журналов. На нижних полках хранились разнообразные инструменты, а на самой верхней — ветхие картонные коробки. Внимание привлекла пыльная деревянная шкатулка в дальнем углу. Микасе нестерпимо захотелось прикоснуться к старому тёмному дереву, ощутить подушечками пальцев изгибы узоров.       — Готово, — послышалось сзади.       Микаса обернулась и снова замерла. Вся тщательно отрепетированная хладнокровность покинула её. Эвил пихал какую-то ветошь в задний карман своих безразмерных спортивных штанов, стоя полубоком и подпирая бедром распахнутую дверь. Белая майка-алкоголичка, просвечивающая от пота, облепляла его торс. Глаза Аккерман, бесстыжие и неуправляемые, снова заскользили по мужской фигуре.       «Соски видно!». — Игриво хохотнул Голлум в голове. — «И пенис, гляди! Вон, там, бугрится под серой тканью!». — Микаса мысленно зарядила себе звонкую оплеуху. — «Не пялься, чёрт побери! Ты здесь за другим!»       Леви повернулся к ней и сделал короткий шаг вперёд. Посмотрел прямо в глаза, заторможено, из-под полуприкрытых век. Не мигая.       Дверь кабриолета громко захлопнулась под силой собственного веса, автомобиль легонько качнуло. Ещё громче, чем раньше, вибрируя дикими басами, звуки музыки и мужского полушепчущего голоса затопили гараж. Микаса моментально и безвозвратно утонула в них.       … And yeah, maybe that's true 'cause I can't stop thinkin' 'bout you…       Слова замолкли, на смену им в уши мощной волной ударили басы и тягучие гитарные риффы. Музыка острыми иглами вонзалась под кожу, будоражила и сбивала с ног. Дворники автомобиля неожиданно дёрнулись и заелозили по стеклу, но их скрип уже не заботил чуткий слух Аккерман.       Самопроизвольно и неудержимо, знакомые трепет и томление окутали её тело плотным душным саваном. Осточертевшие мурашки высыпали на кожу предплечий, а низ живота заполнился густым нарастающим ощущением тепла. Микаса сомкнула колени, повела бёдрами, вздохнула судорожно.       «Да почему же весь грёбаный мир против моей добродетели?!», — последнее осмысленное причитание покинуло разум, оставляя бразды правления рефлексам и инстинктам.       «I'm tryin', I'm tryin' not to forget my words…»       Один короткий рывок, и грудь уже вжата в наполированное стекло двери. Ракурс изнутри автомобиля наверняка шикарный. Осталось только добавить мыльной пены — в лучших традициях жанра. Между холодной сталью, стеклом и жёсткой разгорячённой плотью не двинуться и не пошевелиться. Можно только хватать воздух ртом и мелко дрожать. Дыхание Эвила, шумное, медленное, обжигающее — льётся на левое плечо, шею, ухо… Он зарывается лицом в волосы на затылке, глубоко втягивает воздух носом, задерживает, затем шумно выдыхает. Волна трепета прокатывается по спине. Остро, мучительно, откликаясь давящей сладостью в сосках и промежности.       Тело не слушается, самопроизвольно льнёт назад. Эвил чуть слышно довольно рычит — выпускает руки из цепкой хватки за спиной. Чтобы не упасть, приходится упереться в стекло ладонями. На нём обязательно останутся следы. Запотевшие контуры ладоней и грудей… И пусть, плевать!       Его твёрдая рука скользит по бедру, крадучись, кончиками пальцев от внешней стороны к внутренней. Медленно до невозможности, точно ветхозаветный змей-искуситель. Другая тоже в деле: расстёгивает самую нижнюю пуговицу тонкой рубашки. Следом ещё одну. И ещё. Всё выше и выше. И так же точно медленно. Исступляюще. Микаса готова застонать и лишиться сознания от одной мысли о том, что произойдёт дальше.       «Cause when I'm around you, I tend to keep changin' my mind.»       Жёсткое колено, вклинившееся с напором сзади, промеж плотно сведённых бёдер, открывает дорогу жадным пальцам. Вверх. По тонкому хлопку домашних брюк. От шва на бедре к ширинке. Надавливая, пробуя, сминая. Тихий щелчок пуговицы и секундное жужжание молнии — брюки спущены с ягодиц. Беспардонный звонкий шлепок — и в её нарядных кружевных трусах становится нестерпимо мокро.       Жёсткость сзади обретает новые очертания: Эвил внизу горячий и твёрдый. Крупный. Снова прижимается плотно, трётся ровно меж ягодиц. Раскалённый, как и воздух вокруг. А стекло холодное — соски давно уже заострились под бельём. Микаса роняет сдавленный всхлип.       «I promised, I promised myself not to slip back into old habit… »       «Боже, пожалуйста! Хоть бы он не услышал… Боже… Пусть он услышит!..»       Пальцы на тазовой косточке — пальцы под косточками бюстгальтера. Скользят, берут, сжимают, давят, тянут, гладят… Ласкают так, что током пробивает вдоль позвоночника, до судорог в икрах. До искр из глаз.       Микасе всё равно, увидит ли их кто, услышит ли. Единственное, что волнует её — Эвил трахнет её сзади или всё-таки развернёт к себе лицом? Если сзади, то станет ли закидывать одну её ногу на капот? А если спереди — позволит ли обхватить себя ногами? И если позволит — выдержит ли её вес?..       — Моя… — Шёпот ухает в черепной коробке, пробирает так, что Микаса ощущает мурашки даже на коже собственной щеки.       В грудной клетке и паху — очередной ядерный взрыв. Ноги давно подкосились, но сильные руки не дают ей упасть. Запах машинного масла, железа и мужского пота, мускусный, терпкий — щекочет нос, дурманя, расплавляя что-то тугое в низу живота.       «Cause heartbreak is savage and love is a bitch…»       — Сука!       Возглас, резкий и громкий, заставил Микасу распахнуть глаза. Музыка маревом всё ещё вибрировала в груди, отражалась от стен гаража. Эвил, уже тихо ругаясь, вновь копался в проводах. Нашёл нужный и с силой дёрнул.       Микаса ощутила, как по щеке покатилась крупинка пота. Щекотно. Губы дрогнули. Обидно и стыдно. Стыдно больше, в миллиард раз. Огненным приливом обдало уши и шею, лицо побагровело. Провалиться бы под землю, телепортироваться или просто испариться! В голове колотилось лишь одно:       «Блядь! Блядь! Блядь!»       Она плотнее свела дрожащие колени, стиснула кулаки и судорожно выдохнула.       — Чёртова магнитола! Дерьмо… Ещё раз прошу прощения за шум. — Леви дёрнул провода ещё дважды.       Мышцы на его руках, опутанные сетью вен, заходили от напряжения. Наваждение исчезло вместе с музыкой. В уши вернулся звонкий стрекот цикад. Духота ударила под дых, ободрала глотку и бронхи. Микаса едва сдержала подступающие слёзы. Раздался треск, и пучок проводов остался в руке, а сам Леви по инерции отшатнулся. Всё это время елозившие с противным скрипом по лобовому стеклу дворники — замерли.       Грязное, буйное, пошлое воображение натянуло Микасу по самое не балуй. И спереди, и сзади. А потом, с клоунским смехом пнуло под зад. Хорошенько так размахнувшись.       «Дьявол! Гореть мне в аду…»       Шальной мозг, явно испёкшийся до хрустящей корочки в душном гараже, услужливо выдал подсознательное за явь. Микаса ощутила колючее жжение в подреберье. Невыносимое и болезненное, оно падало и падало, бесконечно вниз. Острый стыд и ненависть к себе. Вперемежку.       Никто еë не касался. Разумеется. Никуда не вжимал, не раздевал и не шептал на ухо развязные пошлости. Никто, кроме её собственных фантазий, слеплённых из слов песни и десятков просмотренных когда-то порнороликов про станции техобслуживания, накачанных автомехаников и фигуристых похотливых клиенток.       Сосед, хмурый и мрачный, всё так же стоял на расстоянии пятнадцати шагов и перебирал в пальцах вырванные с мясом провода. Его взгляд, прищуренный, недовольный, жёг Микасу. Ей даже на секунду почудился оттенок упрёка на его лице. Леви повёл подбородком, насупился пуще прежнего, и тряхнув головой, приоткрыл рот в секундном замешательстве.       — Идёмте. Душно тут.       Оборванные провода полетели в коробку с другими деталями. Микаса помедлила пару секунд и, проклиная себя за все грехи разом, поспешила следом за соседом в дом.       Животворящая прохлада окутала тело, едва за спиной захлопнулась входная дверь. Похоже, Леви предусмотрительно включил кондиционер перед работой в гараже.       — Проходите. В холодильнике есть содовая, берите, если нужно, не стесняйтесь. Я скоро. — Леви махнул рукой в сторону гостиной.       Микаса зацепилась взглядом за перепачканные пальцы. Под короткими ногтями чернели каёмки грязи. Порноактёр Эвил Джой, оказывается, далеко не белоручка.       «Умеет шарить под капотом не только лишь у сисястых девах!»       Аккерман раздражённо отмахнулась от очередного гогота подсознания, послушно побрела в комнату и уселась на диван. Поёрзала, вытянула ноги и растопырила пальцы ступней. Прохладный воздух немного остудил перегретую голову, но колкая нервозность никуда не делась. Микаса решила не терять времени и взялась пересматривать ролик по инъекциям.       Верхний наружный квадрант… Игла перпендикулярно коже, глубоко в ягодичную мышцу…       В глубине дома послышался шум воды. Микаса обернулась, навострила уши — сосед явно принимал душ. Противный распутный Голлум в черепе хотел уже ляпнуть очередную дичь про мужские ягодицы, душевую и прочее, но заткнулся, жёстко подавленный усилием воли. Гасить плотские порывы ей не впервой — научилась за время разлуки с Эреном. Переключившись на мысли о возлюбленном, Микаса вновь бегло прошлась по мессенджерам и соцсетям. По-прежнему тишина. Йегер исчез, словно и не существовал никогда. Палец заскользил по экрану в думскроллинге.       — Кхм.       Микаса подпрыгнула от неожиданности — сосед бесшумно подкрался из коридора и замер за спинкой дивана.       — Тут лекарства и всё необходимое.       Огромный бумажный пакет с логотипом аптеки в его руках явно был заполнен доверху. Микаса внимательно оглядела Эвила с ног до головы, пока тот проходил мимо дивана к обеденному столу. Отметила про себя влажные взлохмаченные волосы и свежую одежду: белая, вполне благопристойная футболка совсем не будоражила воображение, серые спортивные штаны сменились на такие же, но чёрные. Микаса еле сдержалась от смешка — на ногах соседа красовались толстенные вязаные шерстяные носки с узором из ёлочек. Такие наверняка носили жители Аляски и других северных снежных мест.       — Мисс? —Леви оставил пакет на столе и с интересом наблюдал.       Микаса смутилась, осознав, что её поймали с поличным за слишком пристальным разглядыванием.       — Простите. Я удивилась вашим… носкам.       «И СОСКАМ!», — гоготнул навязчивый внутренний голос и тут же заткнулся.       — Хм… У меня ноги мёрзнут. Кровообращение плохое, — сосед глянул вниз, повёл большими пальцами на ногах, пожал плечами и протянул ей назначение врача.       Микаса решительно углубилась в чтение. В документе отсутствовала пара первых страниц — клочки бумаги торчали из-под скобы степлера. Неизвестный доктор прописал Эвилу курс антибиотиков, капельницы физиологического раствора и витаминов, покой, отсутствие физических нагрузок и приём тонны таблетированных биодобавок. А также реабилитацию через полгода, с возможностью коррекции чего-то неизвестного — текст обрывался в конце страницы без пояснения. Микаса поняла, что держит в руках лишь середину послеоперационного назначения, а последние листы, как и первые, — отсутствуют. Эта странность крючком засела в мозгу.       — А что за операция? — Аккерман оторвалась от бумаг и подняла глаза на Леви. Тот посмотрел в ответ с трудно скрываемым недовольством. Молчание затянулось. Тихонько цыкнув языком, он нехотя процедил:       — Грыжа.       — О… Простите! Не стоило мне спрашивать… — Микаса смущённо уставилась обратно в бумаги.       — Ничего. — Леви неопределённо мотнул головой, отошёл от стола и уселся на другой конец дивана. Микаса тут же в неловкой спешке подорвалась с насиженного места и бросилась к пакету. Найдя нужные лекарства, протараторила через плечо:       — Сейчас я всё подготовлю! И вы… — Запнулась, смутившись ещё больше. — Тоже подготовьтесь. Пожалуйста.       Сосед буркнул что-то нечленораздельное. Микаса нервно покосилась на листок. Решила сперва сделать укол, а потом уже капельницу.       Руки не слушались, дрожали. Несмотря на прохладу, пот проступил на лбу и над верхней губой. Микаса отложила ещё нераспакованный шприц, закрыла глаза и облокотилась на столешницу. Внутренний глумливый бес услужливо запустил слайд шоу: знакомые изгибы поясницы, ямочки чуть выше ягодиц, крупным планом — родинка у копчика. Маленькая, но приметная, она всегда привлекала к себе внимание. И сами ягодицы. Крепкие, гладкие, мускулистые…       Микаса отчаянно замотала головой. Мысленно облила непристойные картинки керосином и бросила спичку.       Трепет и раздрай отступили. Воображаемое пламя заплясало, сжигая трусливую дрожь в коленях. Самообладание медленно возвращалось к ней, измученной духотой и возбуждением.       «Задница есть задница! Ею люди срут, вообще-то!» — сказала себе Микаса и принялась набирать в шприц лекарство. Выдохнув, взяла спиртовую салфетку и обернулась, готовая беспристрастно узреть сокровенное.       Эвил сидел всё там же, на краю дивана, бездвижно.       — Вы ещё не готовы?       — А?       Сосед вдруг до ужаса напомнил Микасе мать: с приоткрытым ртом пялился в пространство перед собой и вяло отреагировал на её оклик.       — Сначала сделаем укол, мистер Леви… Внутримышечно, — Микаса замялась, помахала шприцем, не зная, как ещё намекнуть.       Леви закивал спохватившись, не вставая потянул шнурок на штанах. Узел развязался, но руки, вместо того, чтобы приспустить наконец-то резинку, напряжённо вцепились в бёдра. Микаса растерянно наблюдала за его странным поведением. Леви наконец-то распрямил спину и посмотрел ей в глаза.       — Хмм… — Мотнул головой и поморщился. — Ладно, я уверен, что не первый такой у вас… — Сжал ткань штанин на коленях.       Микасе почудилась дрожь в его тоне, хотя лицо выражало скорее недовольство или упрёк. Озарение пронзило навылет. Сдержать улыбку стоило больших усилий. Непристойные мысли, всё это время терзавшие её, испарились как капля воды на раскалённой сковороде.       — Вы боитесь уколов?       Леви на секунду поник, тут же с вызовом зыркнул, тряхнув влажной чёлкой:       — Не боюсь. Иголки не люблю.       Микаса кивнула. Леви всё ещё смотрел с недоверием.       — Не переживайте, это совершенно нормально. — Она вложила в выражение лица и голос все имевшиеся при ней тепло и доброту. — Я вас в какой-то мере понимаю. Сама боюсь, когда меня кто-то колет.       Сосед заметно расслабился, считав её приятие и спокойный настрой, но продолжал хмуриться.       — В инструкции сказано, что раствор антибиотика можно добавить прямо во флакон вашей капельницы. Давайте так и поступим. — Она вернулась к пакету и принялась искать систему для вливания. Под руку весьма удачно подвернулся жгут и пластырь. — Но вам всё равно нужно будет прилечь, и… Сейчас…       Микаса огляделась по сторонам в поисках чего-то, что могло бы сойти за стойку. Будто прочитав её мысли, Леви быстро вышел из зала и вернулся с вешалкой в руках.       — Сойдёт?       — Да, вполне.       Микаса подготовила всё необходимое, подвесила флакон на крюк импровизированной стойки, спустила пару капель с острия инфузионной системы и закрыла её колпачком. Леви вытянулся по стойке смирно, протянул руку и с каменным лицом следил, как Микаса накладывала жгут. В нужный момент сжал кулак — она кивнула одобрительно, но тут же осеклась:       — Для удобства я могу поставить вам катетер. С ним можно ходить целых три дня.       — Было бы замечательно, но у меня их нет.       — Я посмотрю, может быть у меня где-то дома завалялся. — Микаса осторожно прощупала сосуд под кожей, примерилась к нему.       Эвил отвернулся и напряжённо замер. Связка на шее натянулась, жилка под ней пульсировала, дрожала, притягивая взгляд. Микаса учуяла свежесть мыла и дезинфицирующую мазь. Ещё одна крошечная заметка в мыслях:       «Этим же вчера от него и пахло!»       Несмотря на опасную близость к источнику соблазна, Аккерман больше не терзалась томным удушьем и трепетом. Сейчас она видела в Эвиле простого пациента. Из плоти и крови. Обычного молодого мужчину с набором неприятных болячек и страхом инъекций. Человека, которому она может помочь своими навыками.       Игла вошла плавно, сосед не двинулся, не проронил ни звука. Микаса удостоверилась, что попала в русло, и плавно подкрутила колёсико, запуская раствор в вену. Жидкость мерно закапала в трубке, Эвил медленно повернул голову обратно.       — Готово! Ну как вы? — Она проворно залепила кусочком пластыря прокол и подняла на соседа глаза.       Тот, слегка бледный, дёрнул уголком губ в слабом подобии улыбки и хрипло протянул:       — У вас лёгкая рука. Всё в норме.       — Вот и славно.       Эвил заскользил взглядом по трубке капельницы, с остатками недоверия оглядел пластырь и, смежив веки, тяжело вздохнул. Оценив его состояние, Микаса тоже расслабилась. Прибрала мусор, отнесла на кухню и выбросила в ведро. По дороге увидела, что на столешнице, на специальном коврике от влаги стояла вымытая форма из-под вчерашнего пирога. Эта мелочь от чего-то заставила её улыбнуться.       Телефон в заднем кармане завибрировал — Микаса загодя отключила звук. Для дела. Быстро ответив маме по смс, что предпочитает простой ванильный пломбир, она воровато оглянулась на своего пациента.       Леви будто бы безмятежно дремал: грудь мерно поднималась и опускалась, веки еле заметно подрагивали. Дыхание его было бесшумным. Бутылка с раствором успела опустошиться на треть. Микаса подошла вплотную к дивану — мягкий ковёр надёжно гасил шаги. Замявшись в секундной совестливой нерешительности, она ещё раз вгляделась в лицо соседа, выбрала нужный ракурс и быстро сделала десять чётких снимков.