Мёртвые не кусаются

Остров терялся за горизотном, «Испаньола» на всех парусах мчалась прочь от южных морей, в родную бристольскую гавань. Я услышал позади себя хриплый, насмешливый голос Сильвера. — Не сказал бы, что мне жаль прощаться с Островом. — Надеюсь, я его больше не увижу, — отозвался я. — Там много хороших ребят осталось… — Сильвер вздохнул. — А что ждёт Долговязого Джона? — Полагаю, Вас будут судить. А я буду Вас защищать, как и обещал. — Да, я знаю. Ты держишь слово. Но судьи умеют переворачивать твои же слова против тебя так, что ты сам затянешь петлю на своей шее. А я смертельно боюсь виселицы. Ты ведь знаешь… Ты никогда не видел повешенного на корабле? Вздёрнутого на нок-рее своими же товарищами? С чёрным мешком на лице, дёргающегося и визжащего от удушья… Это может длиться часами. Жуткое зрелище. — Не будем об этом, — прервал его я. — Вам следовало подумать, стоило ли заниматься пиратством. — Жизнь не так проста, Джим. Нет, я не оправдываюсь перед тобой. Но это ты уж сам лучше подумай. Впервые на пиратское судно я ступил, когда мне было десять лет от роду. А что ещё оставалось делать сыну портовой шлюхи? Плавал с Инглэндом: его высадили на Маврикии за то, что не добил Маркея. Говорят, он потом ещё попрошайничал на Мадагаскаре и сдох в нищете. Плавал с Беннетом, первым капитаном «Моржа», а ведь теперь уж и мать родная его не вспомнит! Плавал и с Флинтом… Да, всего-то двенадцать лет ходил Флинт под чёрными парусами, и, Джим, мой мальчик, знал бы ты, как я горжусь тем, что я, именно я, впервые завёл Флинта на палубу, уломал-таки его стать матросом! Где-то вдалеке раздался пронзительный плач чайки и тут же стих. Ветер, закат, бесконечная линия огненного горизонта, грубое лицо Сильвера, освещённое последними тёплыми лучами — всё будто прощалось то ли лишь со мной, то ли со всем белым светом. — Хочешь узнать, что за человек был старый негодяй Флинт, который устроил весь этот шум-гам? — спросил Сильвер. Притворная улыбка обнажила его пожелтевшие зубы. Я кивнул. — Так слушай. На деле Флинт был славный малый. В тысяча семьсот сорок втором он работал в Порт-Глазго и еле сводил концы с концами: чинил снасти, мыл полы в борделях, таскал груз с горем пополам. Он снимал комнатушку в трактире, где я в те времена часто выпивал с товарищами. Вот так он и попался мне на глаза. Как сейчас помню: хилый такой, белобрысый, на первый взгляд не старше тебя. А ведь тогда он уже успел разменять второй десяток! Вот бывает же, вроде такой угрюмый, холодный, а меня к нему будто потянуло. Я болтал всю ночь, рассказывал ему о прелестях морской жизни, а он все молчал и сморел на меня мертвецким взглядом. Я пил, он нет. С рассветом я вернулся на «Моржа», а следующим вечером опять пришел в тот же трактир и опять встретил там Флинта. Снова рассказывал ему всякую всячину, снова всю ночь пил эль, а Флинт всё слушал, не прикасаясь к выпивке. Целую неделю, что мы проторчали в Глазго, я вечерами ходил к нему, пытался разговорить помаленьку. Узнал, что тот успел два года отслужить кадетом в пехоте, потом еще два года в кавалерии. Говорит, намечалась у него даже неплохая военная карьера, да только надоела ему жизнь средь тупых рож солдафонов, вот он всё и бросил. Давай, говорю ему, со мной на «Моржа», Беннетт возьмет — не пожалеет! Ты работяга и смышлён, из кожи вон лезешь, а живёшь в этой поганой дыре и трясёшься над каждым пенни. Станешь матросом на буканьерском судне, будешь получать долю от общей добычи, да и такому парню, как ты, раз уж жизнь научила тебя неплохо держать саблю, грешно состариться со шваброй в руке! Не хочу, говорит. Я — его уговаривать, а тот упёрся и ни в какую! Но меня не проведёшь, я вижу, что парень бы и рад был стать джентельменом удачи, да что-то не пускает его, в порту держит как на привязи. Думал, вдруг он на себе семью тянет, мож, дети у него малые или мать больна, так нет, говорит, холост он, и в доме родном ему не рады. Так, слово за слово, и он раскололся мне, что… — Сильвер резко оборвал свой рассказ, но было поздно. Тяжело скрывать ту тайну, о существовании которой ты уже обмолвился. — Что, Сильвер? — Да на самом деле не важно. Считай, что Флинт был болен редкой дрянью, что-то с головой, ну, или не совсем с головой, не знаю, но так бывает. Был у моей матери дружок такой же, странный… От этого не сдохнешь, но всю жизнь будешь мучаться. Короче, поклялся я ему, что буду нем как могила, чем смогу — помогу, не дам в порту сгнить… Тем же утром он расписался у Беннета. Счастья-то было! Вот каково оно — когда нашел-таки парень свой путь истинный! Да, Джим, жизнь морского волка… Флинт быстро учился всей палубной работе, ну а когда мы шли на абордаж — рубил врага как дьявол! Представь себе: я, Долговязый Джон, здоровый громила, и Флинт, шустрый выдрёныш, вдвоем могли перерезать хоть весь испанский флот! В бою он был сущим Сатаной, да и скрытная душа его не располагала к себе товарищей. Флинта все сторонились. Даже старик Беннетт с опаской поглядывал на мрачного хлипкого матросика, который больно легко рвал человеческую плоть своим клинком. Но прибыль текла ручьем, то были последние золотые годы буканьерства! Мы спускали всю выручку в первом же порту, а Флинт всё копил, монетку к монетке. Знаешь, Джим, есть люди, которые попросту не умеют расставаться с деньгами. Был в Лондоне один такой старик — богатый как чёрт, а питался голубями, которых, говорят, сам ловил голыми руками на рынке. Ну, Флинт до такого под моим присмотром не докатился б, хоть и был он всё-таки редким скрягой. Так что будь осторожен, парень. Когда будешь тратить его состояние, помни, как законный хозяин лелеял каждый его эскудо! — Но ведь все его сокровища — это награбленные деньги. Какая разница, как копил их Флинт? Да пусть он хоть все двенадцать лет разбоя жил скромнее францисканца! Вы говорите об этом так, будто я обокрал Вашего покойного товарища. — Обокрасть вора не грех! — глухо рассмеялся Сильвер. — К тому же, Джим, таков закон. Ты и твой доктор будете купаться в деньгах, а мне, одноногому старику, быть может, и повезёт не сплясать в воздухе джигу. Да и не виноваты вы, даже этот конченный олух сквайр не виноват. Не вы же прикончили Флинта ради денег. — Но Флинт ведь скончался от пьянства? Так говорил мне Билли Бонс. — Кто-кто? Сам Билли Бонс тебе рассказывал? — Сильвер разразился нервным смехом. — Билли Бонс, чтоб ему черти кадык выгрызли! Джим, мой мальчик, сдохну я или нет, не знаю, но, ей-богу, хочу от тебя только одно, по-товарищески, по-отцовски прошу: научись же ты наконец думать своей башкой! Даже твой доктор Ливси твердит, что нельзя верить слову пирата! Ах, Сюзанна, ах, Сюзанна, ты зачем в семнадцать лет полюбила капитана, а его простыл и след? — пропел своим хриплым голосом Сильвер и замолчал. Солнце уже давно село за горизонт, и лучи полной луны очёркивали своим ярким холодным свечением груды облаков. — Давай на камбуз, там поговорим. А то темно уже, и ветер крепчает, не дай бог старый бродяга Сильвер выбросит тебя за борт и удерёт со шхуны в шлюпке. Я помог ему спуститься по ступенькам. Тот отпер дверь и тяжело проковылял в полную темноту. Послышалось чирканье огнива, и голова Сильвера, освещённая пламенем кухонной свечи, повисла в темноте, словно луна. — Есть у меня в Бристоле одна вещица, хочу её тебе отдать, Джим. Поезжай в мой трактир, лезь на чердак. Шестнадцатая доска от двери, под ней — лазейка, а там — пара амбарных книг и тетрадь в кожаном переплете. Эта тетрадь — последний корабельный дневник Флинта. Читай, и что поймёшь, то поймёшь. Суди Флинта за грабежи, суди за кровь, Бог его покарал. Только, Джим, прояви дух доброго христианина и прости мёртвому морскому бродяге то, что изменить было не в его силах.