Соник

      Чимин после тренировки как обычно немного в зале задерживается. Задумчиво в стену отрабатывает верхнюю передачу, терпеливо ожидая пока парни раздевалку покинут. Не потому что не ладит с командой и в одном помещении находиться с ней не может, а потому что не альфа он, как подумал Юнги, и даже не бета. Чимину не посчастливилось гаммой родиться, половые признаки имеющим сразу двух гендеров. Омега и альфа в одно целое в нем сплелись — редчайшая генетическая мутация, которой Пак до встречи со свои истинным не стеснялся, как бы сильно ни унижали его, но Тэмин всех их вместе взятых переплюнул, свою сущность ненавидеть заставил. Ли Чимина не принимал, отвергал, издевался, злость за то, что пара ему неправильная досталась, на ней же и вымещая. Чимин, несмотря на это, все равно тянулся к нему и страдал, натыкаясь на стену глухую. Не к Тэмину отвращение испытывал, а к себе, и не мог ничего с собою поделать. Любил альфу всему вопреки, ведь сердцу глупому не прикажешь, редко когда разум оно слушает и с доводами его соглашается, за что трещинами покрывается, словно наслаждается болью. Мазохизм в чистом виде.       Выждав приличное количество времени, Чимин закидывает мяч в специальную корзину и направляется в раздевалку, но там его, как оказалось, выжидали тоже. — Что-то ты не спешил, Чиминни, — едкое до Пака доносится, стоило ему порог помещения переступить.       Душа гаммы в пятки уходит, но он быстро себя в руки берет, не позволяет ей осыпаться уродливыми осколками перед Тэмином. Маску непринужденности на лицо натягивает и спокойно к своему шкафчику проходит. — Ты, как вижу, тоже никуда не спешишь, — парирует он, на альфу не глядя. — Не выводи меня, сучонок, или мало тебе на тренировке досталось? — вкрадчиво Ли озвучивает, вплотную к нему подходя. Руку ставит на шкафчик, не давая Чимину открыть дверцу, скалой недвижимой над ним нависает, горячим дыханием волосы на его затылке вынуждая зашевелиться. Душит не прикасаясь, выдержку чужую испытывает, а на деле свою. Вдыхает умопомрачительный, смешанный с потом аромат диких цитрусов. Не надышится никак им, таким ненавистным и в то же время любимым. Противоречие безумное, кровь воспламеняющее на раз. — Отвали, — разворачивается резко гамма, глаз его пасмурных избегая. На пульсирующей шейной жилке подвисает и в который раз за тягу неуместную к ее обладателю себя проклинает. Губами бы коснуться, языком по ней трепетно провести и рукам сильным отдаться на растерзание, но нельзя, альфа его на месте сожжет за подобное. Чимин и без того горит сейчас заживо, пеплом почти разлетается, но до последнего держится. Слабость показывать истинному опять же нельзя. Никому нельзя, кроме себя, а иначе не выжить, а иначе то, что еще бьется, не сохранить. — Мы, кажется, уже выяснили все, я к тебе не лезу, так будь добр и ты мне оказать ответную услугу. — Как же я тебя ненавижу, — шипит ему в пухлые губы Тэмин, вместо того, чтобы в сторону отойти. За скулы Пака больно хватает и оголодало в половинки манящие поцелуем вгрызается. Больно, до крови, всю свою неудовлетворенность и злость на него проецируя. В шкафчик грубо его толкает спиной и по влажной под футболкой коже ладонями начинает неконтролируемо шарить до синяков и красных глубоких полос. Не щадит. Убивает. Чимин безуспешно сопротивляется, но быстро сдается, не менее голодно ему отвечая, наслаждается тем, что перепадает так редко. Альфа коленом между его бедер протискивается, ноги ему свести не давая, пахом в однозначном жесте об них трется. Издевается, до главного не доходя. — Ненавижу, — повторное шепчет и, ударив по хрупкой дверце около головы истинного, с трудом отстраняется.       Чимин, тяжело дыша, с разорванной губы кровь слизывает. Смотрит на Тэмина разбито со слезами непрошенными в уголках карих глаз, из раздевалки мечтая исчезнуть, в идеале – с планеты, в мечтах – вместе с тем, кто этого не заслуживает. — Взаимно, Инфинит, взаимно, — бросает и к шкафчику отворачивается. Там бездумно копается, пряча слезы больные и слыша, как дверь раздевалки позади с громким треском захлопывается. Тэмин ушел. Как обычно, как и всегда, оставив после себя уничтоженного Чимина. Не собраться ему до следующей встречи и даже тогда не встать твердо на ноги. Остается только иллюзию нормальности создавать, развеивающуюся сразу же перед ним. Его личное колесо сансары, его сумасшедшая реальность. Либеро диагональным отравлен давно, не ищет противоядия. Не ищет и не ждет в принципе ничего.       Немного подуспокоившись, Пак, захватив полотенце и все необходимые принадлежности, идет в душ. Наспех, не чувствуя холода, ополаскивается под ледяными струями, затем одевается в повседневную одежду, потом выходит из раздевалки, предварительно ее заперев, и, прихватив из спортзала мяч, покидает стены университета. На спортивной площадке около здания он замечает скучающего на качелях Юнги и не может пройти мимо. Догадывается о причинах подавленного состояния старшего и помочь ему хочет, тем более, что сам невольно его грусти поспособствовал, притащив на тренировку силком. — Прости, я не думал, что так все получится. Не ожидал от капитана подобной несправедливости, обычно он прислушивается и не против дать новеньким шанс, но тут… Не лучшее время для него, видимо, да и в принципе для команды, — неловко почесывает затылок гамма, одаривая друга виноватой улыбкой. — Жизнь вообще несправедливая штука, — хмыкает невесело Юнги, уголки губ искривляя. — Это точно, — горько усмехается младший. — Мне о том разве что не клеймом на лбу выбито. Но ты не расстраивайся, все наладится. Ты хоть и омега, но сразу видно, что не лыком шит, а иначе бы не играл за свой университет в Тэгу. Спорт слабаков быстро отсеивает, а ты аж до основного связующего поднялся. — Откуда ты… — шумно сглатывает Мин, округляя в испуге глаза и по сторонам в панике озираясь. Вдруг кто услышал? — Знаю о том, что ты омега? — риторический вопрос задают. — Не бойся, я никому не скажу. Не зря же ты заглушками пользуешься, значит, причина имеется, и, думается мне, не только с волейболом связанная. Очень сильный и приятный аромат, я даже грешным делом решил, что ты мой второй истинный, но нет. — Второй истинный? И как ты… — продолжает ошарашенно пялиться на Чимина Юнги. — Я гамма, хён. Мне заглушки, чтобы запах учуять, не помеха. И да, у таких, как я, двое истинных. Альфа и омега. Альфу я уже на свою беду встретил, а омегу, надеюсь, никогда не найти, — поясняет Пак, лениво мяч подкидывая в воздух. — Тэмин? — догадывается парень, вспоминая слова Сокджина и поведение диагонального на площадке. Не понимает причины, потому как ну пара же вроде. Тогда почему? За что так Ли поступает с Паком? Это же такая удача судьбу свою повстречать. — Заметно? Или скорее, братец мой проболтался? — иронизирует либеро. — И то, и то. И все же… почему вы…? — Юнги не знает, как тактично вопрос оформить в слова, оттого тушуется. — Тебя не смущает, что я гамма? — озадачивается Чимин, ждавший несколько другой от омеги реакции, что обусловлено не отличающимся радужностью опытом прошлого. Людей его гендера часто делают изгоями. — Нет, а должно? — выгибает Юнги в недоумении брови. — А вот Тэмина смущает. У меня ведь помимо течной задницы и узел имеется, соответственно, гон тоже бывает, — поджимает губы Пак и тут же улыбается солнечно, так привычно тепло, что и Юнги ему ответно улыбнуться не может. — А вот то, что ты лояльно относишься к этому, меня радует. Редкость однако. Провидение меня сегодня прям осчастливило. — Да брось, — смеется омега. — Я вот со своими проблемами похлеще тебя буду. Ты прав, на самом деле, предположив, что причины выдавать себя за бету у меня несколько иные, чем волейбол. Вся соль в запахе. Он, как ты и сказал, очень сильный и буквально всем крышу рвет, что не несет за собой хорошего ничего, о последствиях чего — догадаться несложно, — кривится, и сам не зная почему настолько разоткровенничался. На искренность искренностью захотелось ответить, поддержать нового друга. Чимин хороший и правды заслуживает. Пока частичной — Юнги все еще тяжело кому-либо открываться. — У нас тут, похоже, уже своя команда образовывается, — констатирует либеро. — Ага, подбитых и бракованных, — фыркают иронично. — Ты не бракованный, — резко в грудь старшего кидает мяч младший. — А кто считает иначе и будет к тебе приставать — с моим кулаком познакомится. — Себя защити для начала, — посмеивается беззлобно Мин, вставая с качелей. — А то сверкаешь тут разбитой губой. — Да я это… споткнулся просто… — немного замявшись, отмахивается Пак. — Ага, об Тэмина. Видел я, как он вылетел из универа, словно его в жопу ужалили. — И все-то ты замечаешь, — буркает себе под нос Чимин. — Пойдем лучше мяч покидаем, а то зря я его что ли из спортзала упер? В деле твою внимательность проверим.       Юнги, подхватив рюкзак, послушно за тонсеном плетется. Ему и самому давно не терпится хотя бы вне игры мяч в руках подержать. Как несколько месяцев не прикасался к нему и теперь от нетерпения пальцы покалывает. Скучал. — Разомнусь слегка, чтобы не потянуть ничего с непривычки, — остановившись около уличных сеток, говорит он, передавая снаряд гамме. — Ага.       Пока Юнги разминается, Чимин задумчивым взглядом его изучает. Низкий и хрупкий хён, кажется, дунь, и по ветру развеется, но он на контрасте растяжку завидную демонстрирует, уверенно гнется, четко упражнения все выполняет, длинными пальцами похрустывая, будто бы созданными для точных пасов. Не оторваться. — Я готов, — оповещает Мин, вставая по другую сторону сетки от друга.       Чимин мяч накидывает, и Юнги легко его ему, словно и не касался, возвращает сверху обратно. Гамма отвечает. Играют один на один, полностью отдаются игре, окружающий мир отвергая, меланхолично мяч через сетку пасуют. Омега снизу снаряд над собой принимает и следом несильным накатывающим ударом нападает. В два-три касания за неимением других игроков сами себе ассистируют. Чимин аналогичное омеге проворачивает — да, он защитник, но и бить тоже умеет неплохо. Мин не так ровно, как бы ему хотелось, защищается, но, будучи в обороне далеко не асом, иного от себя и не ждет. Мяч тем не менее все еще в воздухе. Юнги, легко подпрыгнув, скидку резкую делает, и тут уже Пак не без труда ее почти у самой земли подбивает. — Хорошая была, — комментирует действие старшего младший, второй передачей возвращая ему снаряд.       Юнги скидывает снова, и на этот раз Чимин за его атакой не успевает, досадливо цокая на укатившийся мяч. — Держу пари, это твое коронное, — улыбается он. — Не уверен, что даже в падении ее бы достал. — Падать не надо. Точно не на бетоне, — хмыкает Мин. — Береги колени, на реальной игре пригодятся. Ты, кстати, очень хорош в приеме. Я это еще на тренировке заметил. — Ну так, стараюсь, — смущенно отмахиваются. — А если честно, то твои пальцы поражают. Ни один судья не засудит такую верхнюю передачу. Без задержки пасуешь, как будто и вовсе мяча не касаешься. Правда и нападение у тебя, не считая скидки, такое же мягкое, да и с приемом беда — без обид. — Да какие обиды? Я и сам это понимаю и не против свои удары исправить, но в моей бывшей команде мне не дали такого шанса, — вздыхает омега. — Чисто пас и подачу мне нарабатывали, а скидки уже моя личная инициатива. Что тут говорить, если даже наш либеро не блистал в защите, ни меня, ни тройку не прикрывал. — Плохо, но со мной тебе бы и не пришлось думать об этом. Знай себе пасуй, а уж я всегда рядом буду и подстрахую, — подбирая с земли мяч, подмигивает Чимин. — Хосок очень погорячился, сразу же твою кандидатуру отвергнув. Посмотрел бы хоть на тебя для начала. Твои пасы реально загляденье, я с такой связкой и сам бы не прочь атакующим игроком побыть, — смеется. — Ну значит, будешь вот так вечерами нападать, а заодно и прием мне подтянешь. Но лучше бы, конечно, в зале. Колени мне, знаешь ли, тоже дороги, и так одно на ладан дышит. — Не проблема, я все равно после тренировок там постоянно тусуюсь. — Общие душевые? — понимающе кивает Мин. — Угу.       На том разговор обрывается, и ребята вновь в игру, весело друг над дружкой подтрунивая, погружаются, из-за чего неподалеку от них притаившегося третьего лишнего совершенно не замечают. Хосок, согласовывая с ректором расписание игр, задержался в университете. После вышел на улицу и, как и Чимин, не смог, потворствуя своему любопытству, пройти мимо. Интересно все-таки на новенького посмотреть, как бы Чон себя в обратном ни убеждал, тем более такой случай подходящий представился. Почему бы и нет собственно? Смотрит теперь, почти не мигая, как Юнги ловко с мячом управляется. Как легко и непринужденно, без прокрутов снаряд от его мягких пальцев отскакивает, что самому уже испробовать эти пасы очень хочется. Подпрыгнуть и на Чимина напасть, далее ответное точно на связующего принять, чтобы снова и снова передачи волшебные от него получать. Хорош карапуз в этом бесспорно, чего капитан ежей сейчас не признать просто не может. Перекрывают пасы Юнги даже его мелкий рост и его откровенно отвратительный прием. Работать можно. Хосок ему, на горло гордости наступая, шанс дать решает. Нет ей места в желании побеждать. Хосоку пасующий нужен, команде — необходим.       Солнце тем временем начинает садиться, и парни, порядком вспотевши, домой, так как видимость плохая становится, собираются. Пот утирают, улыбаясь устало, и пять отбивают, нормализуя сбившееся дыхание. — Хорошо поиграли, — подытоживает Чимин. — Ага. Я и не представлял насколько соскучился, — довольным котом жмурится Юнги. — Спасибо. — Тебе спасибо. Отвлечься мне помог от падения на Тэмина, — младший смеется, подколку старшего припоминая. — Тебя проводить? Поздновато уже. — Не, я в двух кварталах отсюда квартирку снимаю, а тебе, как я понял из разговора с Сокджином, далеко ехать. Посижу еще на качелях немного, погода располагает. — Есть такое. Тогда ладно, до завтра, — машет гамма другу рукой на прощание и, не забыв мяч, движется в направлении главных ворот. — Пока, — вслед Чимину Юнги бросает и к качелям уходит. В теле удовлетворенность и усталость приятная ощущается, а сердце отчего-то наполняется теплотой. Первый день ему горечь некоторую принес, но больше – неожиданной радости. Гамма оказался классным и душевным парнем, омега подобных людей не встречал никогда, и готов провидение все того же гаммы за это поблагодарить без насмешек и искренне. Да и брат его неплохой, эксцентричный слегка, но отторжения не вызывает. Неужели налаживается все? Дедушка будет за него счастлив.       Юнги мыслям своим улыбается, но, к сожалению, недолго: появление Хосока на нет все его хорошее настроение сразу же сводит. — Чего скалишься, карапуз? — вставая перед ним, Чон усмехается. — Чупа-чупсов наелся? — Отвали по-хорошему, а? Все, что ты мне сегодня хотел сказать, ты сказал, — неприязненно Мин смотрит на Чона, чем веселит его только больше. — Не все, — капитан отбивает. — Видел я краем глаза, как вы с енотом игрались, и знаешь, работать с тобой можно. Пасы ничего так, а вот прием откровенно дерьмовый, что, впрочем, поправимо. Прыгаешь высоко и легко, несмотря на явно травмированное в прошлом колено. Скидки сойдут, удары слабоватые, но, думаю, ты можешь и лучше, играй ты серьезно, а не на лайте, как несколькими минутами ранее. — Мило, я прямо тронут, — в ответ сарказничает Мин, покоробленный незапланированными смотринами в команду. — Надо полагать, ведь я редко когда свое решение меняю в обратную сторону.       Омега оскаливается, демонстрируя очаровательные клычки, которые, Хосок уверен, на раз-два его горло перегрызут. — Я не сказал, за что я был тронут. — Зубки-то убери, пригодятся еще, — по носу-кнопке щелкает связующего капитан, заставляя того возмущениями давиться. — Научись критику и похвалу принимать, а иначе не по пути нам. Если согласен, то завтра в шесть жду тебя на тренировке, — серьезным взглядом насквозь прошивает. — Но учти, щадить не буду, как бы ты там свои милые губки ни дул. — Да пошел ты, — шипит Юнги. — Я и пошел, — отвечает Хосок, паузу недолгую оставляя, чтобы под конец насмешливо бросить: — Домой, чего и тебе советую, время детское давно закончилось. — Вот мудак, — бубнит омега, глядя вслед уходящему капитану и думая, что он его не слышит. — Я приду. Тебе назло приду. — Похвальный настрой. С нетерпением ожидаю, карапуз, — обернувшись, подмигивает Чон.       Мин ему средний палец показывает.