***
— Ну что, молодые люди, наворотили же вы дел, — после осмотра Чимина устало откидывается на стуле Дохён, глядя на сидящую напротив него пару сквозь стекла очков. — Со мной что-то не так? — обеспокоенно спрашивает гамма. — Да нет, с тобой все хорошо, что удивительно, учитывая недавно перенесенную тобой болезнь и отсутствие сопутствующих беременности гамм препаратов, — отвечает мужчина, просматривая его карточку. — Это очень необдуманно с вашей стороны было, твой организм очень хрупок, Чимин. Обычно подобные вашей пары к такому шагу готовятся как минимум год, но что уж теперь, имеем то, что имеем. Все нужные витамины и лекарства я тебе выпишу, а их будет много. Также, я естественно ставлю тебя на учет, а еще последние месяцы беременности ты проведешь в больнице под моим личным присмотром, впрочем, как и твоя пара. Запах Тэмина один из важнейших компонентов удачного исхода, без него тебе не справиться. — Да, конечно, — согласно кивает альфа, ободряюще руку сидящего рядом Пака сжимая. — И простите меня, но я не могу не спросить... Чимин, ты не нашел истинного омегу? — А... эм... а при чем здесь он? — теряется Марин, неосознанно прижимаясь к Инфиниту. Откровенно его срыва боится. Как ни посмотри, а ситуация очень щекотливая, для обоих болезненная. Тэиль при последнем разговоре ясно дал Тэмину понять, что отступаться от Чимина не намерен, из-за чего второго от первого пришлось оттаскивать их родителям силой. — При том, что его запах еще один необходимый тебе компонент. Судя по вашей реакции, омега есть, но вы, я так догадываюсь, его не жалуете, в чем я вас не виню и что я прекрасно понимаю. Делить истинного... Редко кому удается прийти в подобных отношениях к взаимопониманию, но, к сожалению, такова природа всех гамм, — спокойно поясняет Ким, мысленно сочувствуя парням. И угораздило же... — Есть, но нельзя как-то без него обойтись? — интересуется с надеждой Чимин, опережая Тэмина, готового на горло себе наступить и пойти просить помощи у Тэиля. Беспокойство за состояние пары сильнее ревности, сильнее всего. — Не рекомендуется. Ты уже, хоть и нехотя, к нему привязался, — ровно озвучивает Дохён, следя за эмоциями на лице альфы и, увидев, как тот сцепил зубы, добавляет: — Не чувствами, Тэмин. Это всего лишь инстинкты Чимина. Не надо из этого делать трагедию, твое состояние напрямую передается ему, а это никак не способствует его спокойствию. — Но мой омега... он... его родный брат, — с отчаянием выдыхает Марин. — Это же... я не хочу, мне... — О, так это же хорошо, — не дав ему договорить, отчего-то веселится омеголог. — Что в этом хорошего? — мгновенно распаляется Тэмин, интуитивно прижимая к себе Чимина. — То, что позаимствовать пропахшие его запахом вещи для тебя не станет проблемой. Я же не монстр какой-то, чтобы насильно вас заставлять создавать триаду. Вам она ни к чему, точно не тогда, когда ваши чувства инстинктам противоречат, а значит, будут и на состояние Чимина напрямую влиять, а ему нельзя нервничать, поэтому, Тэмин, постарайся минимизировать свои негативные эмоции, даже я их сейчас хорошо ощущаю, — говорит мужчина, доставая из тумбочки листок со стандартной для находящихся в положении гамм диетой. — Еще, Чимин, ты очень худой, тебе срочно надо набирать вес и ни в чем себя, кроме, конечно, вредных продуктов, не ограничивать. У тебя хоть и хорошие анализы, но это в любой момент может измениться, спусти ты все на самотек, — подталкивает бумаги к парням. — Мы вас поняли, — отвечает Ли, чувствуя, как внутренняя пружина, не дающая дышать, расслабляется, а в сердце ярко расцветает на лучшее будущее надежда. — У вас ужасное чувство юмора, — вместе с тем, Чимин бурчит, представивший, как его будет разрывать от присутствия рядом Тэиля. Он его и видеть-то не желает, а тут пришлось бы идти к нему на поклон, с ним, прости-господи, обниматься. — Уж какое есть, — посмеивается Дохён. — Работа у меня такая. — А... что со спортом? — спрашивает Пак. — Какой тебе спорт? — возмущается Тэмин. — Дома будешь сидеть! — Месяца полтора у тебя есть, но при условии, что нагрузки будут не чрезмерные, а после я бы рекомендовал тебе перейти на гимнастику и бассейн, — проигнорировав выпад альфы, произносит Ким, поправляя очки. — Класс, успею с тиграми сыграть, — воодушевляется гамма. Для него это дело принципа, да и команду подводить не хочется. — Минни, ну какой тебе волейбол, какие нахрен тигры? Хосок и без тебя справится отлично. Ты же в падении часто мяч принимаешь, нападающие со всей дури в тебя колотят... — Ну, значит, буду больше ногами шевелить и избегать падать. Чего ты так на меня смотришь? Я беременный, а не при смерти! — негодует либеро, глядя в недовольные глаза диагонального. — Твой отец другого мнения, — необдуманное срывается с губ. — Не напоминай мне о нем, — сразу же поникает Чимин, нервно теребя заусенцу на указательном пальце. — А я-то все думал, почему вы в мою клинику обратились, а не в ту, где работает Ынчоль. Там специалисты не хуже, — вмешивается Дохён. — Я так понимаю, он против вашего решения оставить ребенка? — Он за моей спиной заставлял Тэмина подписать документы на аборт, — в ответ убитое, сквозящее горечью, болью. — Вы знакомы? — Отвратительный поступок, — осуждающе цокает омеголог. — И да, я очень хорошо с ним знаком, что уж и говорить, если я принимал у твоего папы роды. Как первые, так и вторые. Как вчера помню, как тебя, малютку, на руках держал. Ты слабенький совсем был, Люсин так боялся, что ты не выживешь... — проваливается в воспоминания, где успокаивал старого друга, ныне почившего из-за... — Чимин, я не должен этого тебе рассказывать, но мне кажется, что в сложившихся обстоятельствах тебе надо узнать правду. У Ынчоля есть все основания бояться, ведь твой папа, он... он тоже был гаммой. — Что? — пораженно выдыхает Чимин, чувствуя себя так, словно его огрели чем-то тяжелым по голове. — Но от него же... — Да, от него пахло омегой, а все потому что он с тем, кем был, не смирялся. В школе, в университете его травили, да и Ынчоль его ревновал, опасался, что в их паре появится омега и разрушит брак. Люсин... он принимал препарат, подавляющий сущность альфы, что и привело к его ранней кончине. Его организм не справился, природу нельзя пересилить. Сейчас те таблетки запрещены, но случившегося уже все равно не исправишь. А Ынчоль... не вини его, Чимин, он пытался его переубедить, но Люсин ни в какую. Вини меня, если уж на то пошло, ведь я... это я ему сказал, что причина гибели его супруга из-за тяжело перенесенной второй беременности, а не из-за препарата, потому что знал, что он станет винить себя, а так... В общем, поэтому твой отец против того, чтобы ты рожал, поэтому настолько боится. Да, риск остается, но не таких масштабов, как считает он. — Почему он мне ничего не рассказывал? — давясь подступающими слезами, шепчет Пак. — Полагаю, не хотел, чтобы ты по его стопам пошел, считал себя виноватым. Прости меня, ребенок, я правда... — шелест печальный, вспоминая солнечную улыбку Люсина, его слезы и ненависть к своей сущности. Раньше отношение к гаммам было еще хуже. — Вам не за что извиняться, — прерывает его Чимин. — Если бы отец узнал истинную п-причину... он бы не справился, он и так загибается, никак не отпустит папу... С-спасибо, что открыли мне п-правду, — на последних словах задушенно всхлипывает и прячет заплаканное лицо на груди того, кто его слез не выдерживает, распадается на части от понимания, что почти довел его до такого же исхода. — Если ты хочешь, я могу сейчас же ему позвонить и все объяснить. Он не будет больше препятствовать вашему решению, — предлагает Дохён, вставая, чтобы налить Чимину воды. — П-позвоните, но не говорите то, что озвучили мне. С-скажите, что мой организм в хорошем состоянии и волноваться не о чем. Не надо правды, она его у-убьет. — Хорошо. И вот, возьми, — подают ему стакан с какой-то таблеткой. — Слабое успокоительное. — Спасибо, — принимает предложенное Пак трясущимися руками. Тэмин у него стакан отбирает, лично его поит, чтобы он ничего не разлил. — Можете идти и обязательно при малейшем недомогании звоните, я всегда на связи, — вкладывает Дохён в ладонь альфы рецепты с рекомендациями. — Идем, Минни. Тебе нужно отдохнуть, — убрав бумаги в карман толстовки, помогает Инфинит подняться Марину и, попрощавшись с Дохёном, выходит из кабинета.
***
— Господи, да на тебе же лица нет! — всплескивает руками Ёсан, пропуская гостей и своего альфу, вызвавшегося сегодня поработать для них водителем, в пропахшую виски квартиру. — Плохой диагноз, да? — Не переживай, хён, со мной все хорошо, просто переволновался, — разуваясь, отвечает Чимин. — Что-то мне подсказывает, что ты мне врешь, — вытерев руки об фартук, упирает их в бока омега. — Не надо, Ёсан, с Минни действительно в плане здоровья все в порядке, — осекает его Тэмин, снимая с Чимина оранжевый пуховик. — Лучше завари ему что-то травяного и открой, пожалуйста, окно, — намекает на концентрированный запах ирландского алкоголя. — Ой, что-то я не подумал. Сейчас, — уносится в комнату журналист, сверкая короткими пижамными шортиками, знаменующимися каждодневным испытанием выдержки Хонджуна. — Зайчонок, надень халат, — кричит ему в спину Ким. — Ох уж эти ревнивые альфы, — ворчит прекрасно догадавшийся о причине такого требования Ёсан, однако халат все-таки на себя накидывает, затем на кухню идет, где Хонджун усаживает друзей за стол. — Будете кушать? Я тут собу приготовил, есть нэнмён. Чай естественно организую, — суетится у кухонного гарнитура. — Спасибо, хён, но... — начинает было гамма. — Супа ему налей, с обеда ничего не ел, — предупреждает отказ Ли. — А я, пожалуй, буду собу. — Тэмин... — Цыц, тебе что сказал Дохён-ним? Так что через не могу, а то поедем домой и никакой тебе покраски волос. — Ладно, — сдается Чимин, обиженно надувая губы. — Кстати, что там с цветом-то? Блонд или все-таки розовый? — спрашивает Кан, расставляя перед гостями дымящиеся тарелки. — Розовый, — буркает Пак, нехотя потянувшись за ложкой. — Будешь зефиркой? — улыбается Ёсан, тем, чувствуя неладное, пытается разрядить обстановку. Чимин, погружаясь в себя, его игнорирует, бессильный все навалившееся переварить. Наверное, зря он уговорил Тэмина поехать к друзьям вместо того, чтобы дома плакать в подушку. Ему сейчас так плохо, как, даже будучи прикованным к кровати, не было. Отца, несмотря на открывшуюся правду, не может простить, а свое положение и вовсе до конца не осознает, будто бы это все не с ним происходит. Он растерян, подавлен, как новорожденный котенок беспомощен, и, если бы не поддержка альфы, вероятно, совсем бы расклеился, лег и больше не встал. У него внутри расползающаяся дыра, лезвия тупые, проходящиеся по сердцу, не дающие здраво мыслить, зарождающейся жизни порадоваться. А как еще три недели назад было легко. Правду говорят, что счастье в незнании и тишину любит. Вероятно, Чимин слишком вселенной и всем окружающим своей улыбкой поднадоел, собственной беспечностью навлек на себя гнев судьбы, которая и без того к нему была не особо щедра. Вся эта ситуация с Тэилем, отцом, папой, недавней ссорой с Тэмином и, конечно же, опасной беременностью придавливают неподъемной плитой, что выбраться самостоятельно — навряд ли. Почему нельзя хотя бы дозировано боль принимать? Почему она разом накрывает, совсем не щадит? Считается, что небеса дают нам только то, что человек выдержит, преодолеет, Чимин в этом сомневается, Чимин уже не справляется, а впереди еще долгие девять месяцев, в которых не за себя, а за маленького кроху будет бороться. Обязательно будет. — Так не пойдет. Давай глаголь, что там у вас случилось, а то позвоню Джину, он точно с тобой церемониться не будет, — поставив перед другом кружку и тарелку нэнмёна, строго на него смотрит Ёсан. — Хён, скажи, тебе когда-нибудь родители врали? Когда-нибудь, не спросив твоего мнения, принимали решение за тебя? — бесцветно спрашивает Пак, поднимая безжизненные глаза. — Нет, — растерянное в ответ, глядя на копающегося в тарелке ложкой Чимина. — А мне да, причем, как оказалось, всю мою жизнь. Мой папа был гаммой, а притворялся омегой, принимая препараты подавляющие сущность альфы, от чего и умер. А отец собирался против моей воли отправить меня на аборт, даже Тэмина задействовал, настаивая, чтобы он подписал соответствующий документ, — надтреснуто улыбается Чимин. — Раньше я многого не замечал или не хотел замечать, но теперь я ясно вижу, что отец растил меня именно альфой, а все мои омежьи заскоки сразу же пресекал. Ругался, когда я ярко одевался, красился, плакал по Тэмину, говоря, что он мне не пара, настаивал его отпустить, искать омегу. Даже удивительно, что не заставил пойти на операцию по удалению омежьих феромонов. Я этого никому раньше не рассказывал, потому что не придавал значения, думая, что отец мне только лучшего желает, но какое это лучшее? Я хочу быть собой, хочу, чтобы меня таким, какой есть, принимали, а не ошибкой природы клеймили. Инфинита от этих пропитанных даже не болью, а кровью слов разрывает. И себя, и Ынчоля заставляет ненавидеть, хотеть в прошлое вернуться и все исправить, не позволить Марину о подобном думать, чему сам поспособствовал, ведь и он унижал, он с его сущностью не смирялся. И как при всем при этом Марин не переставал улыбаться, своей солнечности не терял, ни одну из сторон не подавлял, отстаивая право на нормальную жизнь? Его истинный действительно сильный, всем бы у него поучиться, но, кажется, его ресурс, не найдя понимания, поддержки, исчерпался, растрескался, но не доломался и не доломается, потому что Инфинит не позволит. — Минни, ты не ошибка, — притягивает его к себе. — Я принял тебя, мне другого не надо. — Я знаю, потому и держусь. Ради нас, ради него, — укладывает гамма на свой живот ладонь. — Черти вас задери, вот что вы со мной делаете? — всхлипывает расчувствовавшийся Ёсан, которого сразу же сгребает в объятия Хонджун. — И ты это, давай заканчивай нагнетать, енот. Все у вас хорошо будет. — Определенно будет, — наконец-то искренней улыбкой лицо Чимина, положившего голову на плечо Тэмина, расцвечивается. Иногда просто кому-нибудь высказаться лучше любого лекарства для души израненной приходится, но еще лучше, когда за спиной любимый человек стоит, а он стоит, помогает крылья расправить, так же сильно в ответ любит, больше не ошибется, доверия не предаст. — Тэмин, я согласен на твое предложение, — неожиданно добавляет Чимин. — Какое? — опешивает альфа, в волосах гаммы рукой замирая. — Какое-какое, кольцо доставай, — смеётся Хонджун, сразу же догадавшийся что к чему. — Я... — Ты что, забыл его? Носил всегда с собой, а тут забыл? — негодует Ёсан, подскакивая с коленей капитана. — Это ж надо такой момент испортить! — Не-а, не забыл, — нащупывает довольный Чимин в кармане чужих джинс заветную коробочку, которую тут же у него вырывают. — Значит, ванная тебе не подходит, а чужая кухня в самый раз? — наигранно возмущается Инфинит, ощущая, как сердце наполняется счастьем, покоем, теплом. — Ванная? Серьезно? — хохочет Кан, доставая из верхнего шкафчика бутылку ирландского виски. — Ага, прямо около унитаза, — смеется Пак, выставляя безымянный палец. — Минни, блин! Необязательно об этом было рассказывать, — и сам не удерживается от смеха Тэмин, надевая платиновое, переливающееся маленькими бриллиантами кольцо на положенное место. — Нет, ну неудивительно, что енот тебе отказал. Я бы вообще за такое Хона побил, — продолжает подтрунивать Ёсан, разливая алкоголь по стаканам. — А для тебя только чай, — пододвигает кружку к гамме. — Но сначала целуйтесь, а то все не как у людей. — А они и не люди — ежи. Точнее шакал и енот, — вставляет Хонджун, отбирая у надувшегося омеги виски. — И тебе тоже так-то нельзя алкоголь, ты на гормональных. Будущие супруги их уже и не слышат. Самозабвенно, будто никого, кроме них, на кухне нет, целуются, и хорошо, что Ёсан открыл окно — жарко, чувственно, сладко. Так начинается новая в жизни глава, где старых ошибок точно не будет, будет только всепобеждающая любовь и крики Сокджина, что какого он опять узнает обо всем самым последним?