***
— Чон-хренов-Шедоу, что за фокусы? — не размениваясь на приветствия, негодует на той стороне провода гремящий посудой Хонджун, сопровождаясь постукиванием по разделочной доске находящегося в руках Ёсана ножа. Хосок, перебирая прядки разомлевшего после массажа и лежащего на его груди Юнги, усмехается. Звонок от друга и последующее за ним возмущение были для него ожидаемы. Странно, что он не позвонил раньше. Похоже, не только ежи сегодня задержались на тренировке. — Еще скажи, что ты против, что вас тренирует Донхи-хён, — включив громкую связь, кладет рядом с Соником телефон. — Нет, не против, но ты мог хотя бы предупредить, чтобы я не выглядел потерявшим челюсть идиотом, — цокает капитан тизов, поступая со своим айфоном аналогично. — Я так догадываюсь, вы тоже сегодня обзавелись новым тренером? — И ты даже знаешь, как его зовут, — приподнимает уголки губ Чон. Хонджун был первым, с кем он поделился рассказом о встрече отца с сыном и намечающейся стажировке в рядах суперов. — Юнги тебя там еще не прибил? — по-доброму посмеивается Ким, ставя на плиту сковородку, дно которой через секунду заполняется нарезанным Ёсаном луком. — Решил уступить эту радость Чимину, — вместо альфы отвечает омега, забавно морщась от прилетевшего следом по носу щелчка. — Странно тогда, что Хоби до сих пор жив, — вмешивается Ёсан, добавляя к луку морковь. — Хосок, ты хоть представляешь насколько ему обидно? И это он еще не знает, что суперы его хотели пригласить к себе на летние тренировки. — Представляю, и мне правда жаль, что так получается, но его здоровье и безопасность важнее, — тяжело вздыхает капитан, действительно огорченный сложившейся ситуацией. Юнги его печаль чувствует, чуть с него приподнимается и невесомым поцелуем в шею успокаивает, без слов заверяя, что он сделал все правильно. — Важнее, — соглашается Кан, перемешивая овощи лопаткой. — Ладно, в будущем наверстает. Чимин талантливый и упорный, думаю, быстро после родов оправится. Возвращаясь к поднятой теме... Донхи-ним проговорился, что ты готов был отказаться от тренерства Хичоль-нима, типа считая, что это нечестно по отношению к нам. Серьезно, Хосок? Ты думаешь, что мы не сможем дать вам достойный отпор в финале? Я, конечно, рад тренироваться под руководством игрока суперов, но в то же время я на тебя очень зол. Пощады можешь не ждать, тебе конец, солнышко, — добавляет голосу на последних словах приторные нотки, несущие в себе нешуточную угрозу. В этом весь Ёсан. Шедоу и Хонджун синхронно смеются. — Хон, накорми своего зайца капустой, а то ему, похоже, витаминчиков не хватает. Глупости какие-то несет, — весело хмыкает Чон, затем серьезнеет: — Говоря начистоту, я никогда не принимал вас за слабых соперников. Вы достойная команда, просто я... — Он слишком совестный. А идея послать к вам Донхи-сонбэ принадлежала не ему, а моему отцу, о котором ты, очевидно, знал, — прерывает Хосока Юнги. — Не так чтобы давно, но да, я знал. Злишься? — спрашивает Ёсан, жестом прося Хонджуна закинуть на сковороду мясо. — Не за что. Такую новость мне мог преподнести только Хо. Он единственный умеет со мной и моими истериками справляться, — улыбается уголком губ связующий, переплетаясь с Хосоком пальцами. — Тут не поспоришь. Как ты в целом? Нормально прошло? — Давай завтра после тренировки встретимся, и я все тебе расскажу? Сегодня я не способная адекватно формулировать мысли лужа. — Конечно, малыш, отдыхай, я все понимаю, — мягко озвучивает журналист. Дальнейший разговор ведется в основном между альфами. Ёсан, погрузившись в готовку, в нем почти не участвует, а Юнги, убаюканный мерным стучанием сердца Хосока, незаметно проваливается в сладкую дрему, перетекающую в глубокий, полнящийся сказочной атмосферой сон, где они с Шедоу, взявшись за руки, гуляют по пустынному, залитому огнем заходящего солнца пляжу. Тепло, красиво, как наяву. Хосок, видящий этой ночью то же самое, даже за гранью миров его одного не оставляет, крепко держит, не отпускает, обещает, что так будет всегда. Юнги, ведомый навстречу накатывающим морским волнам, ему верит, вместе с ним в лазурные воды ныряет, зная, что не утонет, потому что уже. В напротив глазах. Личном море имени Чон Хосока.
***
— Вы выглядите подозрительно счастливыми. Ладно ты, Юн, но Чимин-то чего? Я думал, что он, как король королей драмы, долго еще будет злиться, — говорит Ёсан снимающему куртку Юнги, глядя на улыбающегося баристе Марина, забирающего со стойки два стаканчика. С клубничным смузи для себя и с кофе для пришедшего с ним в «Надежду» Соника. — Ну во-первых, мой отец назначил его своим помощником, можно даже сказать, вторым тренером, а во-вторых, парень, с которым он сейчас разговаривает — его новый друг, плюс омега брата Тэмина, они хорошо общаются, — отвечает связующий, присаживаясь напротив журналиста за столик. — В общем, нашли чем его отвлечь, хитрецы, — отпив глоток зеленого чая, посмеивается Кан. — Не без этого, но тут дело больше в самом Чимине и его мастерстве, умении доходчиво объяснять, — улыбается уголком губ Мин. Ёсан с удовлетворением подмечает, что они смазаны блеском. Юнги наконец-то вылез из безразмерных черных толстовок, чаще стал носить рубашки и блузки, начал пользоваться недавно купленной косметикой. Осталось научить его красить глаза. Не ярко, лишь слегка натуральную красоту подчеркнуть чтобы, ну и Хосока подоводить, что уж там. — Чимин прекрасный защитник, только последний идиот будет это отрицать. — Вау, какие от тебя комплименты, — поставив перед Юнги кофе, опускается рядом Пак на диванчик, выпутываясь из рукавов отороченной мехом джинсовки с двумя на нагрудных карманах нашивками шакала Инфинита и енота Марина, которые ему на днях сделал Тэиль, оказавшийся, к его удивлению, любителем в свободное время порукодельничать. Тэмин пояснил, что его брат так умиротворяется, от рутины в офисе отвлекается. — Факты, детка, факты, — поправляет журналист, катая по блюдцу ложечкой оставшуюся от его десерта вишенку, затем переводит взгляд на потянувшегося к долгожданному кофе Мина: — Давай вещай. — Я что, радиостанция? — неубедительная попытка Юнги пошутить, чтобы оттянуть озвучивание болезненного рассказа. На его лицо набегает печаль, эйфория после тренировки с отцом неизбежно ей потесняется, на сердце тяжесть ложится, давит на грудь. — Поделишься и станет легче. Не носи все в себе, не позволяй узлам образовываться, иначе рано или поздно они тебя задушат, — не ведется на ухищрения Юнги Ёсан, догадываясь о причинах его нежелания открываться. Как бы друг поначалу при приходе сюда ни светился, он знает, что рассыпавшееся в его душе стекло выместись не успело, мешающая дышать мелкая крошка осталась, продолжая ранить и постоянно к мыслям о потерянных порознь с Хичолем годах и всему из этого вытекающему возвращать. — Иногда твоя проницательность пугает, — невесело усмехается связующий, замерев поблекшими глазами на темной поверхности содержимого своего стаканчика. Точно такой же цвет внутри разливается, воронкой засасывающей воплощается, грозясь Юнги поглотить, если чувства в слова не обличить. Ёсан как всегда прав. — Мы просто слишком хорошо тебя знаем, — ласково дотрагивается до его запястья Чимин. — Ага, как проблему ходячую, — в ответ горькое, намного горче любимого американо, почему-то сегодня не приносящего привычного удовольствия. Наверное, пора переходить на латте. — Как хорошего и чуткого человека. Да, с вечными загонами, да, любящего накручивать себя, но это все не на пустом месте рождается. Получивший удар в спину не может в последствии постоянно назад не оглядываться, не может очередного удара не ждать. В людях заложено так. Беззаботно живет только тот, кого жизнь ни разу не била, — тянет журналист за нужные струны, до самых глубин существа Юнги проникая, снимает препятствующие языку развязаться оковы. Юнги больше не сопротивляется, посвящает друзей в историю родителей, рассказывает о своих переживаниях, боли и страхе, вине о принятом в детстве решении папу забыть, а отца, словно его и не было, вычеркнуть, о подавляемой, но сохраняющейся в самом дальнем уголке его души обиде на дедушку за молчание, которую он обещает, прочитав письмо в Японии, окончательно из сердца вытравить. С каждым произнесенным предложением и впрямь становится легче, на смену тяжести приходит опустошение, затем целительное понимание, что двери в его светлое будущее, несмотря ни на что, не закрылись, продолжают ярким маячком на горизонте сиять, потому что Юнги не один, никогда не был и не будет. Все окружающие его близкие люди вновь упасть ему не дадут, он сам себе этого не позволит и им тоже не даст. — Комментарии требуются или и так дошло? — когда Соник умолкает, лукавой улыбкой одаривает его Ёсан. — Дошло, — бурчит Юнги, комкая в ладонях подол кремовой блузки. — Тогда надо закрепить результат, — умело спрятав печаль от рассказа друга, заявляет Чимин, сгребая его в крепкие объятия. Спустя полминуты их дополняет пролезший к ним под столом Кан, обвивая вяло сопротивляющегося омегу с другой стороны. — У меня сейчас кости треснут, — ворчит захваченный в плен цепких рук Мин. — Не ври, что тебе не нравится, — хмыкает положивший голову на его плечо гамма, умиротворяясь от его смешанного с морской свежестью фруктового аромата. Юнги, расслабленно откидываясь на спинку диванчика, и не собирается, прикрывает глаза и слушает Ёсана, защебетавшего о планируемой вечеринке, организуемой им для дружественных команд и грядущем знакомстве Хонджуна с его родителями, приезжающими завтра, из-за чего сегодня он едет помогать Джонхёну и Кибому приводить особняк в порядок. Немного погодя Чимин проливает свет уже на собственные планы, заключающиеся в реализации подаренной отцом путевки на Чеджу, куда поедет вместе с Тэмином после финальной игры, возможно, поедут Намджун и Сокджин, а по приезде обратно они все вчетвером приступят к подготовке двойной свадьбы. — Я бы предложил вам свою помощь, но я ничего в свадьбах не смыслю, — говорит Юнги, сонно моргая. День оказался насыщенным, все соки из него выжавшим, но продуктивным, избавившим от негативных мыслей и вернувшим уверенность в завтрашнем дне. — Ну вот и прокачаешь скил, значит. У тебя самого она не за горами. Летом же, если не ошибаюсь? — уточняет продолжающий лежать на его плече гамма. — Вроде как. Мы с Хо пока не обсуждали точной даты. Единственное, что я точно могу сказать — церемонию мы проведем на пляже. — Даже не удивлен. Тебе только море подавай, — щекотно дует в ухо Мина Ёсан, следом в него же игриво нашептывает: — Но брачную ночь советую провести все-таки в кровати, песок не самый удачный для нее выбор. — Это я уж как-нибудь без тебя решу, — упершись ладонью в лоб наглого омеги, отталкивает Юнги его от себя. — Плед кинут и нормально. Им не привыкать к экзотическим местечкам, — хмыкает прекрасно услышавший Ёсана Чимин, намекая на ранее опробованные Шедоу и Соником спортзал и подсобку, может, зная первого из них, что-то еще. — Попрошу вас обоих выйти из моих экзотических местечек. Вам там не рады, — ехидничает связующий, раздраженно складывая на груди руки. — Да нам как-то и не горит наблюдать за творящимся у вас там каннибализмом, — тычет Кан пальцем в плохо замаскированный тональным кремом засос на шее друга. Юнги, предпочтя никак его замечание не комментировать — себе дороже, передергивает плечами, чем заставляет полудремлющего Чимина недовольно приподнять с него голову. Ёсан, не дождавшись какой-либо другой реакции, непринужденно переводит тему: — Ты сказал, что поедешь с Хосоком в конце марта в Японию. Вам бы чуть пораньше, а то можете не застать цветение Сакуры, там сезон на неделю раньше нашего наступает. — Не получается, большая очередь на загран-паспорта. Я поздно спохватился подать документы, — уныло поясняет омега, сетуя на свою непредусмотрительность. Весь его навык планирования дальше волейбольной площадки, где продумывает, как и кому лучше пас отдать, скинуть, напасть, не уходит, на повседневную жизнь не распространяется. Юнги, как и отец, жить за пределами спортзала еще только учится. — У моих родителей есть знакомый, который им визы и загранники буквально за пару дней делает и продлевает. Они же у меня тревел-ведущие, сам знаешь. Думаю, если я попрошу за тебя, то он мне, как их сыну, не откажет, — предлагает выход из ситуации Кан, краем глаза подмечая припарковавшуюся напротив кафе ауди Хонджуна. Время в компании лучших друзей быстро пролетело, на загоревшуюся фонарями и неоновыми вывесками улицу успели сумерки опуститься, пора ехать к брату, наверняка и пальцем о палец не ударившему, чтобы хотя бы так и стоящую с рождества в особняке елку убрать в чулан. Кибом же хорош лишь в приготовлении еды, но точно не в уборке, да и не с его заштифтованным после перелома позвоночником полы натирать. — Было бы неплохо. — Скинешь мне сканы документов в личку. — Как, кстати, твои родители отреагировали, что ты вернул свой аромат? — спрашивает Чимин, вспомнив, что обычно во все их посвящающий Ёсан об этом ни словом не обмолвился. — Я им пока что только о Хонджуне рассказал. Не хотел отвлекать от тура по Италии, а то они тут же бы ко мне сорвались, наплевав на работу. В общем, будет сюрпризом, — ярко улыбается Ёсан и, увидев вошедшего в заведение капитана тизов, спешит перелезть через парней. — Ладно, пупсики, меня ждет замес с принцессой Джонга. — Разве не уборка? — ироничный от гаммы вопрос, но упорхнувший в объятия своего кивнувшего им в знак приветствия альфы журналист его уже не слышит. — Ставлю на Ки, — усмехается Юнги, за недолгое знакомство с острым на язык фигуристом понявший, что того победить в словесных баталиях невозможно. — Ёсе этого только не скажи. Впрочем, я с тобой согласен, — смеется Чимин, нажимая на кнопку вызова официанта, чтобы расплатиться за напитки. Скоро и за ними должны их пары приехать, в ожидании чего друзья обсуждают сегодняшнюю тренировку. Спустя десять минут на пороге кафе появляется, к недоумению Пака, не Тэмин, а Тэиль, что быстро списывается на то, что омега пришел забрать Лукаса, сейчас как раз передающего смену другому сотруднику. — Прям омежья версия Тэмина, — заключает Юнги, рассматривая целующего в щеку бариста старшего Ли, выглядящего в красном брючном костюме с накинутым поверх черным длинным пальто эффектно. — Есть такое. Но Тэмин, несмотря на то, что альфа, более мягок. Тэиль же несколько жестковат. Не в том смысле, что он плохой, а в том... Короче, властный он что ли, но оно и понятно, большой босс все-таки, ему надо держать марку. Сам, наверное, догадываешься, как к омегам в бизнесе относятся, — делится умозаключениями Чимин, задумчиво шкрябая по дну опустевшего стаканчика трубочкой. — Предвзято, — кивает Мин. — Тэмин видит, как ему тяжело, хочет снять с него часть нагрузки, поэтому уже сейчас усиленно вникает в дела его строительной фирмы. — Рад, что они помирились, нашли компромисс. — Да, теперь у нас все хорошо, чему, как мне кажется, немало поспособствовал Лукас. Тэиль рядом с ним превращается в ласкового кота, — намеренно громко озвучивает гамма, с веселыми в глазах искорками глядя на остановившихся около их столика омег. — Ты просчитался, апельсинка, если думал, что я стану это отрицать. Но не забывай, что когти у котов никуда не деваются. Проверять не советую, — растягивает покрытые алой помадой губы в очаровательной улыбке Тэиль. Жмущийся к его боку Лукас смущенно опускает в пол взгляд. Слова его мужчины, выражающиеся в открытом к нему проявлении симпатии, приятны, укрепляют веру в то, что тот, вопреки нахождению под боком истинного, выбирает его. Лукасу сложно его к Чимину не ревновать, пускай Тэиль и не дает поводов: каждый раз с работы забирает, откладывая все дела в офисе, регулярно на свидания водит, без стеснения представляет перед коллегами, как свою пару, приглашает на семейные ужины, постоянно дорогими подарками балует, последнее из чего для парня вторично, он от них пытается отказываться, говоря, что не надо, просто будь рядом. Мужчина, между тем, не дав Чимину придумать достойный ответ, переключается вниманием на притихшего Мина: — Ты Юнги, верно? Извини, но я вынужден украсть твоего наверняка опять забывшего нормально поесть друга. — Вообще-то я жду Тэмина, — нахмуривается гамма, не понимая, зачем омеге понадобился. — Он тебя тоже, но сам по кое-каким причинам подъехать не может, поэтому попросил об этом меня, — вводящее в еще большую, перемежающуюся со смутной тревогой растерянность. — С ним что-то случилось? — всполошенно подскакивает на ноги Чимин, хватая с диванчика джинсовку. — Боже, Тэли, взял его напугал. Он же беременный, ему надо говорить прямо или никак, — укоризненно цокает Лукас, после возвращает взгляд на суетливо пытающегося попасть руками в рукава парня: — Тэмин готовил для тебя сюрприз, но слегка не уложился по времени, потому и обратился к Тэли, чтобы он тебя привез. — Хоть бы написал, — буркает Пак, уже успевший перебрать наихудшие из вариантов событий. — Тогда какой бы это сюрприз был? Впрочем, это теперь и не он, — фыркает Ли и, развернувшись на каблуках, идет на выход из заведения, с однозначным намеком следовать за ним. — Не обращай внимание, у Тэли сегодня крупная сделка сорвалась, вот и вредничает, — извиняющеся улыбается омега. — Ну что, идем? — Идем, — вымученно выдыхает Чимин, осознавая, что планы о горячей ванне и теплой кроватке карточным домиком рухнули, и, попрощавшись с Юнги, удаляется вместе с Лукасом. Юнги, оставшись в полном одиночестве — кафе совсем опустело, телефон проверяет на наличие сообщений. Хосок пишет, что чуть задержался в родительской квартире, помогая папе и отцу с чертежами, будет через десять минут. Омега в ответе ему печатает не торопиться, следить за дорогой, все нормально, он подождет, потом чат команды читает, где парни ведут оживленное обсуждение на тему грядущего финала, тренировок с Хичолем, прикалываются над Шейдом, которому больше всех остальных достается из-за его переучивания на позицию либеро. Чонгук скидывает фото собой нарисованной на тетрадном листе карикатуры со стоящим с плетью над новоявленным защитником Чимином. Юнги пересылает ее в беседу «орден хитрых жопок», на что Бэкхён отправляет стикер держащегося за живот от хохота кота, Сокджин ставит лайк, Кенсу шутит, что Чанель в подпинывании Сехуна не далеко от гаммы ушел, недавно добавившиеся к ним в чат Минхо и Джисон отмечают, что Феликс в сравнении с либеро эксов и ежей гоняет лафу. На лицо отложившего смартфон Мина просится улыбка, чему он, растекшийся по столешнице, не препятствует, смотрит в окно, видя перед глазами не обнажившуюся полностью сошедшим неделю назад снегом улицу, а моменты из своего прошлого, мелькающего перед глазами, словно кадры из киноленты. Не из далекого, а совсем близкого, пускай ему и кажется, что со дня вступления в команду прошла целая вечность. Не гладкая, шероховатая, пестрящая как счастливыми, так и печальными днями. Первых все-таки больше, оттого уголки вниз не опускаются, продолжают черты Юнги украшать, вставшего по ту сторону стекла Хосока радовать. Омега, пролистывая страницы жизни, не сразу его, что-то рисующего на запотевшем от созданного дыханием контраста температур окне, замечает, а когда замечает, звонко смеется. Сердечко, Хосок нарисовал сердечко. Чертов романтик, его истинный альфа, совмещающий в себе озорного мальчишку, доброго и заботливого парня, строгого, но справедливого капитана, которого он всепоглощающе любит и которого сейчас, едва не сбивая с ног, крепко обнимет.
***
— И куда вы меня привезли? — выйдя из мерседеса Тэиля, спрашивает Чимин, недоуменно оглядывая недавно сданную высотку в элитном районе. Горящих светом в ней окон по пальцам можно пересчитать, видимо, не все еще квартиры выкуплены. — А ты не очень сообразительный, да? — хмыкает Ли, ставя машину на сигнализацию. — Идем, уже поздно, а я с шести утра на ногах. — Вы с Лукасом купили квартиру и наконец-то решили съехаться? — выдвигает гамма самое логичное, по его мнению, предположение, послушно плетясь за омегами. Сонный мозг едва ли сейчас соображает, принимая происходящее за банальное желание пары отпраздновать новоселье вместе с ним и Тэмином. О сюрпризе он, по дороге убаюканный ароматом корицы, и вовсе забыл. Лукас от его вопроса давит в горле смешок. — Вот что бывает, когда организм не получает нужное количество витаминов и толком не отдыхает, — открыв электронным ключом дверь в подъезд, справедливо упрекает парня мужчина, искренне беспокоящийся о его самочувствии. — Все это здание построила моя фирма, соответственно мне же оно и принадлежит. А свои личные апартаменты, если ты не знал, у меня уже есть. Я не приверженец стереотипа «сапожник без сапог», — поясняет, пересекая просторный, отзывающийся эхом под его размеренно стучащими по плитке каблуками холл. — Правда Лу что-то не спешит ко мне перебираться, придумывая глупые отмазки, — укоризненно добавляет, нажимая кнопку вызова лифта. — Тэли, ну мы же обсуждали... Я честно хочу к тебе переехать, но из твоего района на учебу и до кафе долго добираться. Потерпи немного, через три месяца мои курсы закончатся, я подыщу другую работу и сразу же к тебе с чемоданами, — в сотый, наверное, раз объясняет бариста, заходя в разъехавшиеся двери лифтовой кабины. — Долго. Из кафе ты и сейчас можешь уволиться, а на курсы и в университет я могу тебя подвозить. Вообще не понимаю, зачем ты там продолжаешь работать, когда у тебя есть я, — фыркает Тэиль, раздраженно клацая наманикюренным ногтем по цифре двадцать. Чимин, опасаясь попасть под перекрестный огонь, тактично не вмешивается, продолжая гадать о причинах их приезда сюда. — Я не собираюсь сидеть на твоей шее, будь ты хоть мультимиллионером! — возмущается его твердолобости парень, на самом деле от его некоторого доминирования в глубине души млея. — Да кто тебе говорит сидеть?! — А как это, по-твоему, называется?! — Забота, блядь, Лу, — эмоционирует Ли, и без того сегодня донельзя заведенный ускользнувшей из-под носа в последний момент сделкой, общей от недосыпа и нервов усталостью, тоской по присутствию рядом своего любимого упрямца. — Думаешь, я в восторге от того, что мой омега разрывается между учебой и подработками? Я же не говорю тебе все бросить и сидеть безвылазно дома. Я сам карьерист, не умею без дела болтаться. Хочешь учиться — учись, хочешь работать — работай, но не в ущерб себе... нам. Закончи спокойно университет, курсы. Я видел твой табель, твоя успеваемость стремительность катится вниз, а все потому что ты пытаешься обхватить все и разом, но на выходе ни там, ни там нужного результата не добиваешься. Так нельзя. Люди, прыгающие через две-три ступеньки, на выходе отдышку получают, если вообще, оступившись, не падают, — смягчается на последних словах, раскрывая объятия для виновато сжавшегося Лукаса. — Иди ко мне, шоколадка. Ты же знаешь, что я только лучшего тебе желаю, а еще я желаю с тобой в одной постели засыпать и просыпаться, слышать твой поутру надо мной смех, когда я опять спалю наш завтрак, потому что готовка — это не мое, но я все равно от попыток однажды тебя им порадовать не откажусь. Я устал от одиночества, Лу. — Вчерашний омлет был неплох, — нырнув в руки мужчины, растроганно бурчит Лукас. — Я видел, как ты выковыривал из него скорлупу, — улыбчиво иронизирует Тэиль. — Тебе показалось, — ответно улыбается парень, дразняще проходясь губами по его пахнущей корицей шее. — Теперь я понимаю, у кого Тэмин подобных приемчиков понабрался, — резюмирует Чимин, позабавленный и вместе с тем умиленный представшей картиной. — Официально заявляю: хён, ты — краш, — произносит и торопится выйти из лифта. Сгустившийся стараниями Лукаса феромон истинного сложно для его сущности в таком количестве в замкнутом пространстве вынести и не возбудиться. Проклятые, усиленные беременностью инстинкты, вопреки желанию обладателя, требуют Тэиля себе. — Désolé, bébé, ton train est parti, — приобняв свою пару за талию, самодовольно отвечает на чистейшем французском старший омега, выходя следом. Для сбившегося дыханием Лукаса становится приятным открытием, что тот владеет принадлежащим стране любви языком. — Думаю, не ошибусь, если предположу, что ты меня послал, — смеется Пак, пропуская из-за незнания куда идти дальше пару вперед. — В точку, — обогнув истинного, уверенно движется в конец коридора Тэиль. Остановившись спустя полминуты у нужной двери, он жмет на звонок, заставляя находящегося внутри квартиры брата отвлечься от гипнотизирования в ожидании Чимина стены и поспешить в прихожую, чтобы открыть. — Как договаривались. С рук на руки. С тебя сопроводить меня послезавтра на сделку. Сынри достал мне делать мозги, — стоило альфе показаться на пороге, толкает опешившего гамму ему в руки мужчина. — Спасибо, Тэли. Выручил, — благодарно кивает Тэмин, прижимая Пака к себе. — Douce nuit, les tourtereaux, — подмигивает Тэиль и, взяв откровенно поплывшего от его французского Лукаса под локоть, удаляется в обратном направлении. — Vous le même, — возвращает ему любезность Инфинит, вызывая у Марина аналогичную Лукаса реакцию. Сколько еще он от него скрывает? — Лу, — окликает младшего омегу альфа, пока тот не успел далеко отойти. — Мм? — оборачиваются. — Проследи, чтобы Тэли нормально выспался. Разрешаю выкинуть в окно все его десять будильников. Никуда его фирма за лишние четыре часа не денется. — Читаешь мысли, — разлившийся по коридору колокольчиковый смех. Тэиль фыркает. — Не фырчи. Лучше задумайся, что через пару лет такого темпа жизни будешь выглядеть по сравнению со своим омегой дряхлой развалиной, — бросает Тэмин колкое напоследок, являющееся ничем иным как заботой, о нем беспокойством, о чем старший, пряча улыбку, знает. Чимин, оставшись с Тэмином наедине, робко переступает порог погруженной во тьму квартиры, складывая наконец два и два: — Тэми, ты... ты же не на свидание меня сюда попросил привезти? — Почему не на свидание? На свидание, просто в домашней обстановке, — захлопнув дверь, загадочно блестит глазами Инфинит. — Я подумал, что в связи со скорым пополнением нашей семьи, нам неплохо бы обзавестить квартирой побольше, чтобы у Китти была своя комната и пространство для игр, а у нас с тобой нормальная спальня, — вплотную к затаившему дыхание Чимину подходит и наощупь расстегивает пуговицы на его джинсовке. — Тэми... это... — Наш новый дом. — Ты же не хотел пользоваться помощью родителей. Они и так нам машину... — Они здесь не при чем, — прерывает гамму Тэмин, дотрагиваясь тыльной стороной ладони его скулы. — Этим комплексом владеет Тэли, и я с ним договорился, что постепенно буду выплачивать ему за квартиру. Первый платеж внесу сразу же, как продам старую. Ты... ты не рад? — переживает, что никак его хаотично мечущихся эмоций не разберет. — Рад. Очень рад, альфа, — забирает истинного в плен маленьких, но сильных рук Пак, вжимаясь увлажненной слезами щекой в его ключицы. — Только у меня вопрос... почему мы до сих пор не включили свет? Хочу посмотреть на наш дом, — бурчит, задевая смуглую кожу губами. Отлепляться от крышесносно пахнущего пряным, смешанным с запахом цитрусовых вином тела совершенно не можется. — Посмотришь, но позже. Сначала сюрприз, — чмокают его в макушку, затем опускаются перед ним на корточки, чтобы помочь снять конверсы. — Подними ногу, я тебя держу. — Я могу и сам, — неубедительно ворчит Марин, на контрасте послушно требование выполняя. — И подожди... А это разве уже не сюрприз был? — Его часть, — веселым голосом снизу. — Ты меня довести собираешься? — нервный смешок. — Смотря до чего, — убрав в сторону обувь, поднимается с пола Тэмин, потом берет за руку Чимина и ведет его, плохо в темноте ориентирующегося, по коридору. — И что же в это твое «до чего» входит? — заражаясь его игривым настроением, спрашивает гамма. — Если по порядку, то сначала до приятного удивления, затем до удовольствия твоих вкусовых рецепторов, после до оргазма, ну и заходя немного вперед... до алтаря. — Звучит многообещающе. Последние два пункта мне особенно нравятся, — довольно мурлычет Чимин. Инфинит его заявлению усмехается, на иное он, испытавший все грани темперамента Марина, и не рассчитывал. Дойдя до спальни, в нее двери толкает, воплощая в реальность первое из озвученного собой списка. С размахом, для сердца его будущего супруга разгромно, выбивая из его легких весь воздух. «Приятное удивление?! Приятное удивление?!», — вопит мысленно гамма, оглядывая комнату, залитую теплым светом, исходящим от расставленных по усыпанному лепестками разноцветных гербер полу свечей. Посередине стоит поистине гигантских размеров кровать, к ней в комплект тумбочки по обе стороны расположились, подле к ужину большой журнальный столик накрыт, вокруг него мягкие подушки лежат, панорамное, шторами не задернутое окно завораживающий вид на пестрящий огнями ночной Сеул открывает. Чимин не в порядке, Чимин, прижавшись к груди Тэмина, никак подобного не мог ожидать. — Ну и чего ты? — посмеивается альфа, поглаживая задрожавшего гамму по мягким даже после окрашивания волосам. Чимин не отвечает, мотает головой, отказываясь говорить, вернее отказываются его не способные творящееся внутри оформить в слова губы, которые через секунду губами Тэмина пленяются, их размыкают, нежно сминают, не требуя подчинения, аккуратно поцелуй углубляют. Гамма, окутанный романтической атмосферой, неспешности сегодня не против, каждой драгоценной секундой происходящего наслаждается, в сердце этот момент отпечатывает, трогательно, точно маленький котенок, комкая в кулачках чужую футболку. — Спасибо, — шепчет он, слезящимися глазами снизу вверх на своего мужчину смотря. — Пока рано, наше свидание только начинается, — непрошенные соленые капли с его щек Тэмин стирает, вновь берет за руку и, отведя к столику, помогает на подушках устроиться. Чимин, все еще находясь под впечатлением, накрытые крышками блюда, вазочки с трепещущими внутри огоньками свечей, поставленный в центр букет гербер взглядом обводит, на последнем особенно долго задерживается, что от внимания альфы, прочитавшего немой вопрос на его лице, не ускользает. — Для тебя, Минни. Цветы для тебя, — усаживаясь напротив, развеивает его сомнения Ли. — Не знал, какие тебе нравятся. Розы мне показались банальными, а увидев эти... Они такие же, как и ты, яркие. — Они чудесные. Мне никогда не дарили цветов, — смущенной улыбкой гамма расцвечивается, с трепетом касаясь оранжевых лепестков. — Мое упущение. — Тэмин... — Чимин, я обе твои стороны люблю одинаково сильно и ни одну обделять в чем-либо не собираюсь, а уж тем более подавлять, — строго отрезает Инфинит, снимая с блюд крышки, под которыми эстетично, будто в дорогом ресторане, разложены запеченная в духовке рыба с овощами, салат из морепродуктов и апельсиновое суфле. — Помнишь тот день, когда я впервые пришел к вам на тренировку? — внезапно спрашивает Марин, в упор глядя в пасмурные глаза, мгновенно отразившие продолжающую жить в альфе вину. — Чимин, я не... — Другим могло показаться, что ты смотрел на меня, как на ядовитую змею, но факт в том, что это была маска, — отсекая его ненужные извинения, озвучивает Пак свою истину. — Признаюсь, ты ее носил мастерски, я почти ей поверил. Почти — здесь определяющее слово. Раньше я думал, что, чтобы было за что цепляться, я просто убеждаю себя, что настоящий ты другой. Сейчас я думаю, что все оказалось намного проще. Я не убеждал себя, Тэмин, я это знал изначально, поэтому и не отступал. Спасибо, что показал и доказал мне все в реальности. — Умеешь же ты все с ног на голову перевернуть, — вздыхает Тэмин, уверенный, что за все совершенное в прошлом его прощения не заслуживает. В целом такого прекрасного во всех отношениях Чимина не заслуживает, если уж на то пошло. — И это мне говоришь ты? — веселится Чимин, что сопровождается его взвывшим китом животом. — Ой, — сконфуженно накрывает предавший участок тела ладонью. — Опять перебивал голод своими смузи? — цокает недовольно альфа, торопясь наложить в его тарелку салат. — Провидение решило, что мне не стоит до вечера налегать на еду, чтобы сейчас я мог всю эту вкусноту слопать, — в попытке избежать привычных нотаций шутит Марин, предвкушающе берясь за приборы. — Не перестаю удивляться твоим кулинарным талантам. — Нет у меня никакого таланта. С ним рождаются, а я всего лишь много времени проводил на ресторанной кухне, помогая папе, когда не было замены заболевшим поварам. Он меня, конечно, к чему-то сложному не подпускал, но что-то нарезать, почистить, украсить — пожалуйста. Так, наблюдая за ним, и научился, — отмахивается Тэмин, не считая свои навыки чем-то заслуживающим внимания. Чимин, прикрыв в удовольствии от таящей во рту креветки глаза, иначе считает. Идеально проваренная, сочная, в воде не передержанная. — Папа божественно готовит, но, уверяю тебя, ты мало в чем ему уступаешь. Я все выходящее из-под твоих рук до крошки съедаю. Из-за тебя я постоянно нарушал диету, — говорит Пак с полными рукколы и мидий щеками. Альфа с то ли похвалы, то ли жалобы — очевидно, тут два в одном, смеется, излучая довольство при виде с неподдельным наслаждением уминающего салат гаммы. — Смешно ему! Знаешь, как я расстроился, когда мои любимые кожаные штаны мне в бедрах стали тесны? — негодует Чимин, обвиняюще тыча в Тэмина вилкой. — У тебя шикарная фигура, тебе нет нужды сидеть на диетах. Сейчас они и вовсе тебе противопоказаны, — непринужденно разливает виноградный сок по бокалам Ли. — Так и скажи, что просто любишь лапать мои бедра, — фыркает Марин, принимая из его рук напиток. — Тебя люблю, — произносит Тэмин и, обождав пару секунд, с дерзкой ухмылочкой добавляет: — Ну и лапать, как ты выразился, тоже конечно. — Не имею возражений, — игриво урчит Чимин, в чью голову при воспоминаниях о горячих на себе ладонях так и лезут непристойные мысли, которые скоро обязательно в реальности воплотятся. Альфа пообещал, гамма спросить не забудет. — Кстати, меня тут один вопрос мучает... Почему ты мне раньше не говорил, что ты знаешь французский? Чувствую себя обделенным. — Обделенным? — поползшие в недоумении вверх брови. — Именно. Как ты мог лишить меня удовольствия такой секс из твоих уст раньше услышать? — Не думал, что тебя подобное заводит. Исправлюсь, tout-petit. — Уау. Скажи еще что-нибудь, — едва не подпрыгивает от восторга гамма. — Si je sais ce qu’est l’amour, c’est grâce à toi, — слух ласкающим мягким тембром произносит Тэмин, делая из Чимина человеческую версию поплывшей рядом воском свечи. — Кажется, я познал нирвану, — вызывающее у альфы очередную улыбку. У кого-то нирвана, а у кого-то появление нового способа доводить. До греха, да. Потому что Чимин не против прямо сейчас согрешить. — Настолько впечатлен, что даже не спросишь перевода? — почувствовав всплеск поплывшего по спальне апельсинового феромона, подразнивает Ли, забавляясь с мечтательного вида истинного. — Хочу оставить интригу, — улыбается Чимин, приступая к сманивающей его рыбе. Он не преувеличивал, давая оценку мастерству Тэмина в готовке. — Ты на какие-то языковые курсы ходил? — Самостоятельно изучал на пару с Тэилем. Нам показалось прикольным общаться при посторонних так, чтобы нас никто не понимал. Английский в силу достаточной распространенности для этого не подходил, но и французский я не особо хотел учить, сложный язык все-таки. Но Тэли настоял именно на нем, шутя, что тогда от омег отбоя не будет. — И как? Много омег повелось? — с напускной невинностью интересуется Пак, сжимая до побеления костяшек столовый нож. Приправа под названием «ревность» портит вкус рыбы. — Ты не хочешь этого знать, — прекрасно его состояние видя, откровенно дразнится Тэмин. — Говори. — Pas du tout, parce que je ne l'ai jamais utilisé pour séduire quelqu'un. — Тэмин, блин! — Ты хотел оставить интригу. — Да ну тебя, — обиженно надувается Чимин, отбрасывая приборы в сторону. Альфа, понимая, что перегибает, поднимается на ноги, огибает стол и, опустившись рядом с гаммой, перетягивает его на свои бедра: — Нисколько, tout-petit. Я таким никогда не занимался. До тебя я в принципе только с Кансо встречался, — забравшись теплой ладонью под хлопок его рубашки, успокаивающе оглаживает живот. — Я ненавижу ветренность в людях и себе такого не позволял. Короткие интрижки ничего хорошего в себе не несут. Тэиль так же считает, потому и ждал своего истинного до последнего, а ему, для справки, уже двадцать семь исполнилось. — Ждал, а получил отказавшегося его принимать, как пару, меня, — уткнувшись лбом в плечо альфы, уныло констатирует гамма, чувствуя перед омегой вину. — О чем не жалеет. Недавно мы с ним разговаривали, так сказать, по душам, и он поделился, что, если бы не ты и твои слова, он, зацикленный на истинности, даже бы на Лукаса не посмотрел, упустил свое настоящее счастье. Ты помог нам обоим стать лучше, открыл на многие вещи глаза. — Прекрати, опять же разноюсь. Из-за того, что мой внутренний альфа в полуспячке, я теперь чисто омега из дурацких сопливых романов. Постоянно плачу и истерю. Меня это бесит, — смешно ворчит Пак. — Не говори глупостей. Ты все тот же умеющий поставить всех на место Чимин. Но, если тебя это так тревожит, я могу попробовать ненадолго пробудить твоего альфу. Недавно мы выяснили, что у меня это неплохо получается, — предлагает Тэмин, невесомо скользя губами по линии челюсти, затем на требующую ласки шею спускается, обводит языком аккуратную метку. — Знаешь, в данный момент меня и омегой устраивает побыть, — приглушенно выдыхает Марин, подставляя горло под бабочкой порхающие поцелуи. — Как скажешь. Эта ночь для тебя, mon amour, — прикусив судорожно двинувшийся под тонкой кожей кадык, шелестит альфа и, легко, будто гамма ничего не весит, подхватывает его на руки. Чимин не успевает опомниться, как уже на постели лежит, выгибаясь от хаотично перемещающихся по его животу губ. «В порядке» — определенно за последний час в категорию мифов ушло. Порядка в затуманенной голове вплетшегося пальцами в темные волосы Тэмина Чимина точно в ближайшее время не предвидится. — По классике? — нависнув над ним, хитро улыбаясь, спрашивает Ли. — По классике, — тихий ответ, самостоятельно вынимая пуговицы из петель на своей рубашке. Тэмин, мазнув устами по приоткрытым губам, за заветной, прекрасно Чимину знакомой коробкой под кровать тянется, после крышку с нее снимает, являя на свет алые веревки, прячущие под собой, отнюдь, не детские игрушки. Чимин, что дальше произойдет, знает, расправляется с остатками одежды, принимает сидячее положение и, подогнув под себя ноги, нетерпеливо поерзывает на мягком пледе. — Соскучился, tout-petit? — ласково щеки гаммы дотрагивается альфа. Гамма не отвечает, к ладони ластится, просяще глядя в цвета холодной стали глаза. Для него они не холодные — самые теплые, шоколад в его собственных растапливающие на раз-два. Тэмин все понимает, ждать долго не заставляет, накидывает на его шею веревку, затем быстрыми, но предельно осторожными движениями рук ей торс оплетает крест на крест, ловко узлы вяжет, заключая тяжело от возбуждения вздымающуюся грудь в плен искусно им сотканной паутины, чуть выпуклый живот в нее не включает — нельзя, взамен, ненадолго от связывания отвлекшись, одну из вставших бусин сосков ртом накрывает, посасывает, до приятной боли зубами оттягивает, вырывая из горла Чимина задушенный стон, переходит ко второй, вокруг кожу прикусывает, оставляя хорошо даже в тусклом освещении видный и точно в дни ближайшие не сойдущий след. Чимин, чувствуя, как внизу становится влажно, жалостливо, желая наполненности, хнычет. Давление веревок, ощущение частичной беспомощности возбуждение невероятно усиливает, превращают в умоляющее, но все еще непокорное нечто, которое, пользуясь частичной свободой, от прикосновения к своему набухшему члену не удерживается. — Не так быстро, ma douceur, — пресекает его попытку Тэмин, заводя обе его руки за спину. Вдоль лопаток веревку проводит, между ними очередной узел вяжет, спускает ее к послушно сложенным сзади рукам, окольцовывает запястья. — Не больно? — участливо спрашивает, закончив с упрощенной из-за беременности Чимина конструкцией. — Больно будет тебе, если так и будешь сидеть и ничего с этим не делать, — грудью на постель опускаются, красноречиво приподнимая вверх скользкие от секрета ягодицы. — Тебе не кажется, что ты несколько не в том положении, чтобы угрожать? — посмеивается альфа, оглаживая поясничные ямочки, следом в межъягодичную ложбинку проскальзывает. — Попроси меня правильно, tout-petit, — края пульсирующей дырочки задевает пальцами, но ни на миллиметр внутрь не входит, получая искреннее удовольствие от картины пытающегося на них насадиться гаммы. Чимин, вжавшись щекой в плед, упорно молчит, за что хлесткий шлепок по правой половинке получает, от которого всем телом вздрагивает, почти падает, но Тэмин, придержав его за бедра, упасть не дает и, не услышав ответа, повторно ладонью к покрасневшей коже прикладывается. Их любимая, называемая ими классикой игра, приносящая обоюдное наслаждение. В ней ни один из никогда другого не побеждает, полно огненные темпераменты двух истинных раскрывает. — Не хочешь? Значит, заставлю, — третий удар. Чимин закусывает губу, силясь стон в горле сдержать. Тэмин, проверяя его состояние, в его эмоции вслушивается и, убедившись, что в них нет отторжения происходящего, вновь тянется в коробку, откуда достает небольших размеров вибратор, дразняще обводит колечко мышц ногтем, в него игрушку проталкивает, посыпая его спину мягкими поцелуями, включает на пульте минимальную скорость. Чимину этого недостаточно явно, жаждущее нутро требует большего. Игрушка, намеренно зафиксированная так, чтобы не задевать комочек нервов, скорее дразнит, чем сколько-нибудь облегчения приносит. Невесомость прикосновений альфы ситуацию только усугубляет, заставляет беззвучно хныкать, тереться членом о флисовую под собой ткань. Альфа, проскользив языком вдоль всего позвоночника, его попытку самостоятельно довести себя до оргазма замечает, резко дергает за оплетающий шею участок веревки, создавая легкий эффект удушья, тем распрямиться и сесть на пятки его вынуждает. — Нечестно играешь, tout-petit. Будешь наказан, — притянув гамму за пролегающий между лопатками узел, шепчет ему на ухо, прижимая спиной к себе. Чимин мурашками покрывается, предвкушая дальнейшее, прикрывает затуманившиеся глаза. Тэмин мастер подводить к самой грани, около нее держать до последнего. Чимин создал дьявола, Чимин от этого дьявола без ума. — Продолжаешь молчать? Хорошо, — мочку прикусывает, на ощупь нашаривая в коробке атласную ленту, ею бережно член, поджавшие ячки задыхающегося от ощущений Чимина обвязывает, проверяет, чтобы давление на чувствительный орган было не чрезмерным. Чимин жалко всхлипывает, но ни слова против не произносит, глаз не открывает, послушно наказание принимает. Тэмин его налившуюся головку, вздувшиеся венки пальцами обводит, удовлетворительно урчит, чувствуя прокатившуюся по чужому телу крупную дрожь. Отстранившись, скидывает с себя одежду, садится напротив, встречаясь взглядом с недовольным потерей с ним близости Чимином. — Тебе надо всего лишь попросить, mon amour, — по его нижней губе проходится пальцем, на нее сильно надавливает, проникает подушечкой в рот. Чимин языком по ней мажет, дерзко в осенние напротив омуты смотря, тем говорит, что не сдастся. Тэмин думает, как бы здесь самому не, а на контрасте недобро оскаливается, хватает Пака за щеки, сжимает, шепча в губы: — Я тебя сломаю, Минни. Гамму от его угрозы, грубости, властности неумолимо ведет. Знает, что это игра, альфа ему никогда боли не причинит, никогда того, чего бы он сам не захотел, сделать не посмеет. Наверное, Чимин действительно тот еще мазохист, ведь и в прошлом, если подумать, млел, когда Тэмин его в стену раздевалки впечатывал, до кровавых отметин кусал, синяки на коже оставлял, и пускай после Чимин на осколки разлетался, за бесхребетность себя проклинал, но зато так он чувствовал, что Тэмин аналогично ему без него не может, в нем не менее сильно нуждается. Оба друг друга ломали, не понимая почему и зачем. Потому что они, не соединившись в единое целое, неправильные, не завершенные, что Тэмин осознал лишь тогда, когда окончательно Чимина разрушил, чтобы потом возродить со своим в груди сердцем, как в уже собственной бьется его ощутить. До сих пор, укладывая его на кровать, ощущает. Чимин в стороны ноги разводит, ими прильнувшего к его устам Тэмина цепляет за талию, голодно на поцелуй отвечает, почти плачет от давления ленты на член и внутри отдаваться вибрацией не прекращающей игрушки. Ощущений много, мечущемуся по постели Чимину ни за одним не угнаться. Пружина внизу опасно натягивается, в ничто его, стоит ей разжаться, низведет. Чимин этот момент обожает, сам не раз до подобного альфу доводил, сам же его всему научил. Контроль оргазма их любимая практика. Тэмин с губ на шею, ключицы кривой дорожкой спускается, оцарапывает выступившими клыками потемневшие от частичного перекрытия кровотока соски. Чувствительность невероятная, от протяжного стона невозможно сдержаться, Чимин и не сдерживается, змеей извивается, бьет пятками по кровати. Альфа успокаивающе потревоженные местечки зализывает, языком ребра щекочет, особенное внимание уделяет животу, мысленно извиняясь перед их малышом за возможный дискомфорт. Заласкав тугую округлость, опаляет дыханием истекающую смазкой головку, слегка оттягивает ленту, позволяя крови равномерно по органу распространиться, через минуту возвращает на место. Гамма от каждого прикосновения сравни оголенному проводу бьется, никак дергаться не прекратит, жалко от накрывшего его член рта альфы скулит, хочет бедра подкинуть и, удерживаемый сильными руками, не может. По правде сказать, не может ничего абсолютно, кроме... — Пожалуйста, альфа. Я не... не м-могу, — выстанывает на выдохе Чимин. — П-пожалуйста... — всхлипывает. Тэмин, поцеловав головку, тут же оказывается над ним, расставляя руки около его головы. Пронзительно на него, такого разбитого, нуждающегося, сломленного, смотрит, запоминая, как рожденные догорающими свечами тени по желанному телу танцуют, как ресницы с повисшими на них слезинками подрагивают, как по виску бисеринка пота сбегает, теряясь в разметавшихся по подушке розовых волосах. — Tu es si belle, mon amour, — вытащив больше ненужную игрушку, аккуратно его в вертикальное положение возвращает и, усадив на себя, нежно целует. — Сам или помочь? — далее спрашивает, оглаживая судорожно сжимающуюся в поисках наполненности дырочку. — Сам, — пытаясь привстать, отвечает Чимин, что из-за разъезжающихся коленей не получается, и он повержено обратно на Тэмина падает. Тэмин, нисколько подобному исходу не удивленный, улыбается, Чимина приподнимает и, приставив член к дырочке, легко внутрь проскальзывает, вызывая слитный вздох облегчения. Что первый, что второй в одинаковом положении были, оба друг другом больны, оба друг друга измучили, оба друг в друге равно нуждались, но смиренно правила игры принимали. Тэмин, как и сейчас медленно покачивающийся на нем Чимин, мазохист. — Не могу, альфа. Не могу... — бессвязно гамма бормочет, балансируя на той самой грани, ни двигаться, ни ее пересечь сил не имея. Альфа, развязав ленту, на постель спиной опускается, утягивает его за собой, заставляя полностью лечь на себя. Вверх сильно бедра подкидывая, за пару безошибочно задевающих простату глубоких толчков, помогает ему конечной точки достичь, в которой Чимин, окутанный винным запахом, растворяется, на несколько минут от сверхощущений теряет сознание. Тэмин, не первый раз с этим сталкивающий, через секунды считанные изливается, но расслабиться себе не разрешает, сразу же от веревок пребывающего в забытьи истинного освобождает, растирает его затекшие мышцы, разгоняет по телу кровь. — Как ты себя чувствуешь? Я не перегнул? — обеспокоенный вопрос задает, стоило Чимину разлепить тяжелые веки. — Все было прекрасно, — разнеженно мурлычет гамма, содрогаясь от раздувшегося внутри узла. — Почему не сказал, что запястья натер? — виновато правое подносят к губам, извиняющеся саднящую кожу целуют. — Не заметил, — слушая биение любимого сердца, по груди альфы водят пальцами. — После ванны надо будет обработать, а еще хорошенько тебя размять. — Потом. Лучше переведи, что ты тогда мне сказал, — поднимает на него Чимин взгляд. — А как же интрига? — лукаво улыбается Тэмин. — К черту ее. — Если я знаю, что такое любовь, то это благодаря тебе, — без промедления раскрывает загадку Инфинит, убирая упавшие на глаза Марина прядки. — Точно сегодня разноюсь, но сначала... — чуть привстав и расставив по обе стороны от Тэмина руки, над его лицом своим нависает Чимин. — Я не знаю другого языка, я не умею красиво говорить, я не умею ничего, кроме как тебя безумно любить. До последнего вздоха, Тэмин, потому что ты моя жизнь. Не будет тебя — не будет меня. — Взаимно, моя любовь, потому что и жизни без любви не существует. Свечи в вазочках дотлевают, спальню во мрак погружают, целующаяся пара того не замечает, им света не нужно, чтобы друг друга видеть, слышать, чувствовать, понимать. Они, долгий во тьме путь прошедшие, ее не боятся. Боятся — руку отпустившей руки. Порознь страшно, вдвоем — никогда.