Церемония награждения для Юнги, упавшего в прострацию, затем в эйфорию от победы и того, что именно он поставил решающую точку в матче, смутно в сознании отпечаталась за исключением пары моментов, в которых его объявили лучшим связующим студенческого турнира, а его альфу лучшим доигровщиком. Окончательное понимание произошедшего его накрыло, когда Хосок, как и обещал, все-таки посадил в тот самый кубок Чимина, кстати идеально в него задницей уместившегося, и вместе с командой, сопровождаясь визгом гаммы, его поднял. Ёсан же ожидаемо получил титул самого результативного нападающего не только в финальной игре, а в принципе, и это, несмотря на то, что начал он играть не со старта сезона. Также званиями выдающихся в своих амплуа игроков были отмечены Чимин и Кенсу, что последнему пришлось передавать по телефону, так как параллельно шедший матч за третье место между эксами и тиграми тоже затянулся до пяти партий, и диагональный не смог вовремя подъехать в университет ежей, да и не особо собирался, если честно — слишком устал, к тому же, ему, успевшему накидаться на пару с Бэкхёном в честь выигрыша в раздевалке, сталось явно не до того. Приз зрительских симпатий по голосованию, проводившемуся на сайте Ёсана, был отдан тандему Тэхена и Чонгука, впрочем, Уён и Сан ненамного от них отстали — у двух балагуров из тизов оказалась большая фанбаза, состоящая из мечтательно вздыхающих по ним омег. По завершении церемонии Ёсан заявил, что в день намеченной вечеринки некоторых игроков ждут отдельные награды, но за какие заслуги они будут выдаваться не сказал, мол, интрига, и, загадочно улыбнувшись, слинял в обнимку с засыпающим на ходу Хонджуном из спортзала. После судья Чхве, подметив откровенно измученный вид Хосока, не преминул его окликнуть и спросить: «а как же танцевальный батл?», что вылилось в приступ безудержного хохота у всех, кто стал свидетелем скривившегося в потешной гримасе капитана колючих. Даже Соник, уводя Шедоу на выход из зала, не удержался от смешка, говоря, что нечего было доводить мнительного Минхо. «То-то же», — самодовольно бросил им вдогонку мужчина, опрометчиво забыв, что не за горами пляжный сезон и что ему предстоит еще один год судейства матчей с участием его
обожаемого Чона. Вопреки общей усталости, никто из команды домой идти не планировал — первый за время их студенчества победный финал требовалось отметить с размахом и в особенном месте, и Юнги заочно догадывался в каком, оттого для него не стало сюрпризом спустя час оказаться сидящим в кругу друзей на небезызвестной крыше общежития около бочки с разведенным в ней Чонгуком костром.
— Так теплее? — накрыв плечи омеги вторым пледом, спрашивает Хосок, подсаживаясь к нему на виды видавший матрас.
— Обнимешь и будет идеально, — улыбается Юнги, приподнимая флисовую ткань с намеком, чтобы альфа нырнул в его уютный кокон.
— Для тебя мои объятия прилагаются по умолчанию, карапуз, — хмыкает капитан, послушно забираясь под плед, и, окольцовывав левой рукой талию связующего, тянется правой к импровизированному столу, представляющему собой деревянные поддоны, чтобы смешать для него его излюбленный виски с колой.
— Что еще? — строит невинные глазки омега, пребывая в нетипично для себя игривом настроении, что незамеченным для ухмыляющихся парней не остается, но они, желая посмотреть, чем это обернется, колкие комментарии пока не вставляют. В коем-то разе ежи решают малину Хосоку не портить, что так-то тоже из ряда вон.
— Поцелуи, — оттянув его мочку зубами за сережку-колечко, отвечает Шедоу и чмокает в разрумянившуюся на холодном ветру скулу.
— Мм, а еще? — не унимается Юнги, млея от касающихся его щеки губ, прокладывающих по лицу невесомую дорожку из того, что только что их обладателем было озвучено вслух.
— На что это ты меня пытаешься развести, пантерка? — забавляется поведением истинного Хосок, забираясь ладонью под его толстовку, которую, опасаясь, что он может заболеть, пожертвовал ему со своего плеча перед приходом сюда.
— Да ну тебя, — надувшись, шлепает по нагло скользящей по его животу руке Мин, хотевший привнести в этот вечер немного романтики, что Чону как с гуся вода — он, крепче притиснув омегу к себе и не понижая голоса, говорит:
— Отвечая на твой вопрос, тебе вся моя любовь, Юнги. Целый мир, если захочешь.
— Но хочу я только тебя, — довольно урчит Соник, не понимая, как это двусмысленно прозвучало, или понимая, но на то не обращая внимания. Он больше открыто проявлять чувства к своему альфе не стесняется. Возможно, чуть-чуть, с чем активно борется.
— Простите, но здесь так и просится... — было собирается Енджун пошутить, но Юнги, вскинув на него дерзкий взгляд лисьих глаз, его обрывает:
— Нет, ключей от вашей с Чарми комнаты нам с Хо не надо, и на все от вас предложения уединиться тоже нет, нет и нет, поэтому советую вам сейчас отвернуться, — пламенную речь завершает и, обхватив ладонями лицо Хосока, его улыбчивые уста собственными накрывает.
— Ставлю ему лайк, — глядя на намертво склеившуюся друг с другом парочку, произносит Тэхен. Чонгук, заканчивая с рисунком лисенка на наложенном на его палец гипсе, читает в им сказанном отсылку к шестой части «Форсажа».
— Эх, я буду скучать по нашему стесняшке Юнги. Совсем взрослым стал, теперь его даже не повыводишь. Так и знал, что кэп его испортит, — драматично вздыхает Шейд, утирая несуществующую слезу.
Парни, с ним согласившись, смеются, берясь кто за банки с пивом, кто за стаканчики с соответствующим их вкусу алкоголем. За весельем и обсуждением матча тот поглощается в немеренных количествах, благо младшие из ежей, все пятеро живущие этажом ниже, предусмотрев подобный исход, двумя днями ранее закупились им под завязку и тайком проносили в общежитие, думая, что вахтер не видит. Видеть-то дядюшка Чхве, конечно, не видел, но зато прекрасно звяканье бутылок, доносившееся из набитых битком рюкзаков, слышал и, глядя вслед мелким пакостникам, покачивал головой. Престарелый альфа, чего только не повидав за долгую работу в этих стенах, наивным не был, как и не был ханжой, поэтому предпочитал на многое закрывать глаза. Молодежь же, что с нее взять? Если не дебоширит, не дерется, погром не устраивает, то и ладно. Тем более, команда колючих ему нравится, а тут еще и повод уважительный, не каждый день получаешь кубок. И пускай основная масса игроков здесь жильцами не числится, но за посторонних мужчиной не считаются, они для него все как родные, оттого и пришедший поздравить друзей Лино пропускается в казенное здание без лишних вопросов.
— Ну, с победой вас что ли, ежата. Надеюсь, вы не против компании двух симпатичных омег? — вынырнув из опустившейся на город темени, улыбается незаметно прошмыгнувший вместе с Джисоном на крышу Минхо.
— Симпатичных-то симпатичных, правда занятых друг другом. Падайте, — хмыкает Чонгук, чуть сдвигаясь на матрасе в сторону, чтобы освободить местечко для вновь прибывших.
— Да и вы все не без пар так-то, — отбивает связующий и, решительно потянув за собой замешкавшегося Хана, рядом с Сильвером плюхается, за чем следуют теплые приветствия от парней.
— Значит, уезжаете, — с печалью констатирует Тейлз, поигрывая янтарной жидкостью в стаканчике, когда рассказ Руж о игре с эксами подходит к завершению.
— Да, через неделю. Все документы — спасибо связям Ёсана, уже подготовлены, вещи почти собраны. Я всегда мечтал побывать в Австралии, и вот теперь буду там жить, — кивает Минхо, чувствуя приятную меланхолию и поглаживая приютившегося на его коленях Джисона по каштановым волосам.
— Грустно, конечно, с тобой вновь расставаться, но больше я за тебя счастлив, — произносит Чимин, облизнув губы, испачканные в креме с принесенных омегой для него и Сокджина пирожных. Тэмин, улыбаясь со своего поросенка, заботливо вытирает с его лица сладость влажной салфеткой.
— Вы всегда можете к нам приехать. Мы с Сонни будем вам рады. Пляж, океан, вкусные коктейли, танцы под звездами, все дела, — отвечает Лино, сказанное собой ярко представляя перед глазами, и, ухмыльнувшись, каверзное добавляет:
— Правда солнышко вряд ли на это решится. Он же так боится пауков.
Хосок закатывает глаза, а Юнги, обхватив тонкими пальцами его щеку, приторно сладко сюсюкает:
— Неужели мой храбрый капитан испугался каких-то паучков? — смуглую кожу растягивает, заставляя альфу недовольно скривиться.
— Ты хоть раз видел какого они там размера? Да эти твари у них по улицам пешком ходят! — обезвредив терроризирующую его руку, возмущается Шедоу. — Замотают тебя в паутину и утащут в лес, а мне что делать?
— Брать мачете и бежать спасать, разумеется, — наигранно серьезно вставляет Джисон.
— Как по мне, огнемет в этом плане будет получше, — поддерживает шутку своего парня Минхо, с трудом подавляя рвущийся из горла хохот. — Но а вообще, в городах Австралии давно уже нет никаких ползучих гадов. Их всех, если не истребили, то снизили популяцию до минимума. Тебе просто надо поменьше читать, что пишут в интернете, солнце.
— Никогда бы не подумал, что наш кэп такое ссыкло. Начинаю задумываться не отдавать ему моего братишку, — гогочет Чонгук, хрустя сырной закуской.
— Твой братишка в состоянии и себя, и этого трусишку от всяких там защитить сам, — хмыкает Юнги, спрятавшись на груди у явно всем выше озвученным не страдающего капитана. Тот скорее отвращение ко всякого рода насекомым испытывает. — Так что ждите нас, Руж, как-нибудь обязательно вас навестим. Океан звучит заманчиво, — мечтательно шелестит, щекотно потершись носом об источающую призывный морской аромат жилку на шее Хосока.
Слышатся смешки, но Шедоу, зарывшегося лицом в чужую растрепанную макушку, ничего, кроме пригревшегося в его объятиях Соника, не волнует. Он так его любит, что никакой упомянутый океан эту необъятную любовь не уместит, не смоет, не скроет. Хосок ее и не скрывает, в каждом своем вздохе, жесте, слове, действии проявляет, обрушивая ярко цветущие, нетленно горящие, неискоренимо разросшиеся чувства на Юнги, который против ничего не имеет, ведь его к нему чувства не менее сильные, ведь у них сердце одно на двоих, ведь они друг для друга. О такой в сказках, говорят, пишут, но Шедоу и Соник писать не умеют, им мало бесцветных страниц, для них быть ограниченными переплетом книги не подходит. Шедоу и Соник любовью
в реальности воплощаются, потому что рамок, законов, препятствий для искренне любящих не существует.
Празднование продолжается, головы здесь собравшихся расслабляющим алкогольным маревом затуманиваются, бочка наполняется очередной партией дров, разговоры приобретают большую откровенность, поцелуи парочек становятся все развязнее, заставляя грустить сегодня одинокого Кая — Уджи болеет и не смог подъехать, хотя и рвался, но под строгим наказом альфы остался дома лечиться. Юнги, разморенный виски и теплом Хосока, начинает уноситься в царство Морфея, но оказывается на полпути остановленным предложением Шейда поиграть в пресловутую бутылочку.
— Это точно без меня. Мне и предыдущего раза хватило, — фыркает Мин, глядя на бутылку из-под пива в руках Тэ, как на врага народа, и, сцапав капитана за запястье, тащит его куда подальше от эпицентра ожидаемого извержения, то есть, от разочарованно заголосивших друзей, планировавших выведать у него несколько грязных секретиков.
— Ну вот, а я думал пробудить в нем воспоминания о танцах на бедрах кэпа, — расстроенно бурчит Шейд.
— Уверяю тебя, хён о том моменте никогда не забывает. Не удивлюсь даже, если и вовсе его время от времени повторяет. Ну знаете... — поигрывает бровями Чимин и, отобрав у своего протеже по амплуа злосчастную бутылку, принимается ее раскручивать, опасно сверкая глазами. — Ща я вам устрою за тот раз. Все у меня огребете. Заставляли они меня засос, значит, Юнги поставить, массаж ему около эротический делать.
— Но это все кэп же загадывал... — неубедительная попытка спастись от шумно сглотнувшего Субина, на которого указало стеклянное горлышко.
Тэмин, только что узнавший об «интересном» времяпрепровождении друзей, мысленно обещает своему будущему супругу полное содействие, попутно жалея, что в тот день его с ними не было, а иначе он, и без того разозленный случившимся в столовой и на тренировке, однозначно не позволил бы Марину никаких взаимодействий с Соником. Закинул бы гамму себе на плечо и...
сотворил бы что-то начинающееся на букву «х».
— Чем он сам себя и наказал. Непередаваемые, наверное, ощущения смотреть на то, как понравившегося ему омегу трогает кто-то другой, — намеренно повышает голос Пак, чтобы отошедший с Юнги к парапету крыши Хосок точно услышал. — Но сейчас я хочу посмотреть на кое-что другое. Правда или действие, Наклз?
— Правда, — оценив риски, выдает глухо Субин.
— Чем вы с Тэ позавчера занимались в библиотеке? — скаля зубы, спрашивает Чимин, по сути, не нуждаясь в ответе — все собственными глазами, ища на стеллаже методичку, видел.
Шейд, слившись по цвету с варенным раком, судорожно хватается за стаканчик с соджу, а Наклз отчего-то, наоборот, приобретает самоуверенный вид и отвечает:
— Проводил для него урок астрономии с наглядным примером. Типа, ну знаешь, созвездия рисовал, показывал галактику...
— Выкрутился, паразит, — посмеивается Пак, позабавленный его находчивостью.
Тэмин же, памятуя о сказанном Субином в его адрес в раздевалке, так просто ему это с рук спускать не собирается:
— Ты забыл уточнить, что созвездия ты рисовал ртом, а галактику показывал членом. Впрочем, насчет галактики я что-то сомневаюсь. Так, скоростной метеорит, может...
— Не сомневайся, я все хорошо разглядел и прочувствовал, — неожиданно вступается за Чхве Тэ, решив, что терять ему все равно уже нечего. Пускай издеваются, он отношений с таким же, как и он, альфой, не стыдится, его любит и ни о чем не жалеет. — А тебе, Инфинит, советую привязать енота к себе, чтобы больше не подглядывал за тем, что для его глаз не предназначено. К тому же, как я понял, со связыванием вы оба на «ты».
— Раунд, — объявляет Тэхен под хохот команды, за что, видимо, карма на нем и отыгрывается упершимся аккурат в него горлышком клятой бутылки, раскрученной улыбающимся поступку Шейда Наклзом.
— Действие, — непринужденно бросает Тейлз.
— Если честно, даже не знаю что тебе загадать. Вас с Гуком хрен чем проймешь.
— Ну на то мы и короли в подобных играх, — самодовольно озвучивает Чонгук.
— Зря ты это сказал, — резюмирует Субин. — Слышал, чувак, который сдает вам хату, тот еще тип. Короче, звоните ему и говорите, что спалили его квартиру.
— Ты хочешь моей смерти? Я и так подбитый боец, — показав загипсованный палец, гримасничает нападающий, пытаясь изобразить на лице что-то похожее на ужас.
— Или звонишь Ки, или крадешь у кэпа карапуза и после прячешься от него по всей общаге, — нисколько не поверив актерской игре Кима, безапелляционно припечатывает Чхве.
— Выбор без выбора получается. Ну и скотина же ты, профессор, — цокает Тэхен, доставая из кармана джинсовки айфон.
— На громкую связь ставь, — подсказывает предвкушающий зрелище Сокджин.
— Что это за Ки такой, раз даже лис его боится? — между делом интересуется Минхо, глядя на набирающего нужный номер Теилза.
— Сейчас узнаешь, — обреченно вздыхает Сильвер, за чем следует раздавшийся из динамика голос, заставляющий покрыться Тэхена колючими мурашками:
— Ты время видел?
— Ты все равно не ложишься раньше четырех утра.
—
Предпочитаю заниматься более приятными вещами, которые ты, кстати, прервал, Ким Тэхен. Не соизволишь объясниться, или ты желаешь, чтобы я тебя сразу же выселил? — вкрадчиво произносит Кибом, не переставая медленно покачиваться на придерживающем его за белоснежные бедра Джонхёне.
— Кажется, его величество ледяной принц сейчас в кроватке с Джонгом, — прикрыв динамик ладонью, шепчет Ким, жалостливо смотря на Чонгука.
— Нам пиздец, — уловив его мысль, подытоживает Чон.
—
Берите выше. В обоих смыслах, — хмыкает весело прекрасно все расслышавший бета, улыбаясь поглаживающим его обнаженные ягодицы рукам.
— В общем, я случайно, совсем чуть-чуть подпалил твою квартиру, — скороговоркой выпаливает Тэхен.
— Тэхен, вот ты вроде бы лис, а врать совершенно не умеешь. Думаешь, я не знаю, что ты после матча ушел в компании своих полудурков и сейчас, судя по свисту ветра и плохо сдерживаемому смеху все тех же, находишься, вероятно, на крыше и играешь с ними во что-то, что соответствует вашему ментальному возрасту? Также, предполагаю, что я на громкой связи, поэтому сразу скажу, что, если еще хоть раз вы сподобитесь попробовать меня пранкануть, вас ожидает то, о чем имел проницательность обмолвиться Чонгук. Не до скорой встречи, и отправьте братьев Пак домой, нехрен им жопы в их положении морозить, — отчеканивает Кибом и, откинув телефон, склоняется над Джонхёном, выдыхая в его губы томное:
—
Продолжим?
— Как-то так, — морщится Тейлз, пряча в кармане айфон.
— Ну хотя бы не выселил, — нервно усмехнувшись, заключает Сильвер.
— За что вам стоит поблагодарить положительно на него влияющего Джонга, — вмешивается Сокджин, плотнее кутаясь в куртку Намджуна, — Золото, а не альфа, честное слово.
— Не знаю, как вы, а я бы лучше добровольно с берлоги этого нелюдя съехал. Прости, лис, мое задание реально было жестоким, — кается Субин и залпом опрокидывает в себя стаканчик соджу.
— Ничего, выкрасть у Хосока Юнги было бы еще худшим вариантом, и, очевидно, опасным для жизни. А жить я планирую долго и счастливо, — подводит итог Тэхен, расслабленно откидываясь спиной на грудь Сильвера.
— А я вот не прочь познакомиться с Ки поближе... — внезапно заявляет Минхо.
Повисает пауза, в которой отчетливо слышится стрекот австралийских сверчков, Джисон подозрительно прищуривается, по крыше проносится ударная волна хохота, достигающая сидящего на парапете Соника, чью талию, не давая упасть ему вниз, окольцовывают горячие руки Шедоу.
— Кто на этот раз под раздачу попал? — задает вопрос Юнги, наблюдая за то вспыхивающими, то гаснущими огнями ночного города.
— Не следил. У меня тут занятие попривлекательнее. Например, такое, — мягкий поцелуй на его холодной щеке капитан оставляет, затем еще один, и еще, пока не достигает губ развернувшегося к нему в полуобороте головы омеги. — Жалею, что тогда так и не успел тебя поцеловать.
— По-моему, ты сейчас с лихвой это упущение компенсируешь, — улыбается связующий, с нежностью во тьму глаз напротив смотря, но видя в них не ее, а неизменно ведущий его в пути свет. — Так странно здесь вновь оказаться, — касается острой скулы пальцами, заводя за ухо упавшую на лицо красную прядку.
— Почему?
— Разве не чувствуешь?
— Чувствую. Здесь ты стал
моим Соником.
— Твоим? — смешливо уточняет Юнги.
— Да, моим. С того момента ты больше из моих мыслей не уходил, с того момента я с тебя глаз не мог отвести, с того момента я понял, что безвозвратно в тебя влюбился. А теперь... теперь я не влюблен, Юнги, теперь
я тебя люблю, — все существо омеги затрепетать и повторить признание заставляющее.
— Как и я, Хо. В тот день я очень злился, но не на ваши надо мной приколы и дурацкие задания, а потому что ощутил то, что считал запретным, то, что думал не для такого, как я. Но сейчас я думаю, что нет ничего более правильного, чем моя к тебе любовь, чем ты для меня сам. Если не ты, то никто,
мой Шедоу. Я люблю тебя, Хосок, — шепчет в губы альфы омега, через секунду их накрывает, зарываясь в шелк алых волос.
Позади гул веселых голосов шумной команды ежей не стихает, потрескивающий в бочке огонь разбивает мрак ночи, красиво бликуя на коже парней, бутылка раунд за раундом крутится, вскрываются вряд ли уже кого удивляющие подробности из личной жизни каждого из присутствующих, абсурдные в своей нелепости задания выполняются: Чимин не щадит никого, откровенно издевается, но ему простительно — перечить беременному гамме решится только безумец, рискующий в последствии полететь с крыши.
От рук Тэмина. Сегодня они победили, сегодня они беззаботны и счастливы, а главное —
вместе. И это, отнюдь, не конец. Эта семья, что бы в будущем ни случилось, останется ею, всегда друг друга поддержит, поможет и еще не единожды где бы то ни было соберется в полном составе. И даже по окончанию празднования не расстанется — завалится спать в комнаты младшеньких, потому что в подпитии за руль — ни-ни.
— Разместить-то мы их всех разместили, а сами спать будем где? У нас, в отличие от Субина и Кая, запасных матрасов нет, — озадаченно чешет затылок Енджун, оглядывая сопящих на его и Бомгю кроватях Тэмина, Чимина, Намджуна и Сокджина.
— Где-где, доставай из заначки коньяк и пойдем на поклон к дядюшке Чхве, — буркает Чарми.
***
Ёсан весь оставшийся до тренировки с суперами день молился, чтобы эструс его до нее не накрыл. В это же время Хонджун, запредельно волнующийся о его состоянии, готов был лезть на стенку от все ярче и ярче раскрывающегося кофейного аромата, заклиная себя не натворить глупостей — сдерживаться от того, чтобы не наброситься на Кана, было, мягко сказать, сложно. Ким еще ни разу с кем-либо течку не проводил, поэтому откровенно боялся все испортить, предать доверие любимого человека, только-только начавшего оправляться от последствий случившегося в прошлом. Ёсан хоть и никогда не отказывался от близости с ним, а порою и первым проявлял инициативу, все равно в некоторых аспектах оставался скованным, пугливым, не мог заниматься любовью с Хонджуном не видя его лица, оттого разнообразие их поз ограничивалось двумя — миссионерской и наездника. Хонджун не жаловался, его все утраивало, он неизменно с Ёсаном был трепетен, нежен, заботлив, не скупился на долгую прелюдию, ласку, никогда на быстрый темп не срывался, каждое свое действие тщательно контролировал, задавал вопросы, тем снижал риск вызвать у омеги паническую атаку, которую из-за никуда не девшегося птср слишком легко спровоцировать одним неверным жестом, поступком. Для большей надежности капитан регулярно консультировался с папой, пускай этого и стыдился немного, но тот все понимал, не смеялся, наоборот, сыном гордился, что так ответственно к делу подходит.
— Зайчонок...? — замирает в проходе спальни Хонджун, глядя на чем-то, сразу видно, расстроенного Ёсана, задумчиво перебирающего его вещи на кровати, и, не дождавшись ответа, осторожно подсаживается к нему. — Ты хочешь построить... гнездо?
— Хочу, но у меня не получается. Все кажется не так и не то. Я после того... случая ни разу этого не делал, во мне, как и сказал твой папа, омега заснул. А сейчас... мне вроде как надо, но... В общем, сам все видишь, — удрученно вздыхает Ёсан, небрежно махая рукой на разбросанную по постели одежду.
— Это нестрашно, малыш. Ты отвык, тебе просто нужно еще немного времени, чтобы вновь привыкнуть, осознать, что ты пошел на поправку. Знаю, прозвучит, наверное, дико, но давай я попробую сделать гнездо сам? Если оно тебя не устроит, я буду переделывать, пока ты не решишь, что результат тебе нравится, — предлагает альфа, заправляя смольную прядку за аккуратное ушко омеги.
— Не могу, когда ты такой. Ты так со мной возишься, что я... — поднимает на него беззащитный взгляд Кан, но прочитав в ответном безграничную нежность и понимание, прячет глаза и сбивается. Не только на словах, но и дыханием.
— Эй, — дотрагивается до его подбородка капитан, заставляя посмотреть на себя, — Ты же знаешь, что для меня заботиться о тебе в радость, никак не в тягость. Вместе мы все преодолеем, помнишь? Уже преодолеваем. Прошло всего ничего, а ты вон каких успехов добился, не останавливаешься на достигнутом.
— Люблю тебя, — подползши на коленях к Хонджуну, крепко его обнимает Ёсан. — Очень сильно, — уткнувшись в чужую шею, приглушенное добавляет, вызывая теплую улыбку на любимом лице. — И... сделай, Хонн-и. Я тебе доверяю.
Хонджун думает, хорошо, что таким его зайчонка никто не видит, это все не для них — для него, каждый подобный момент хранящего бережно в сердце. Лишь наедине с ним Ёсан разрешает себе снять помогающий ему держать оборону перед жестоким миром защитный покров, являя хрупкого, ранимого мальчика, отчаянно нуждающегося в заботе, самом трепетном отношении, его — Хонджуна, возвращающей к жизни любви.
— Люблю тебя, — зеркалит капитан, оставляя поцелуй в его чуть вьющихся после душа волосах.
Еще недолго понежившись в объятиях альфы, омега нехотя выпутывается из его горячих рук, осознавая, что до заветной тренировки всего три часа, и, смущенно улыбнувшись, притыкается к спинке кровати, давая тому пространство для постройки гнезда. Капитан, оглядев намеченное поле работы, неторопливо приступает к разбору одежды, придирчиво оценивая каждое свое действие.
— Волчонок, расслабься, а то такое ощущение, что ты не гнездо строишь, а по меньшей мере Стоунхендж. У тебя хорошо получается, мне нравится. Только не забудь учесть, что и ты в него должен поместиться. Как чувствуешь, так и раскладывай. Тут важна не красота, а наш с тобой комфорт, — подметив уж слишком сосредоточенный вид Хонджуна, говорит Ёсан.
— Я перфекционист, так что у нас будет и то, и то, — бурчит альфа, критично рассматривая получившийся полукруг.
Ёсана поведение забавно насупившего брови Хонджуна умиляет, отчего возникает желание его затискать, повалить в груду вещей и всего зацеловать, попутно нашептывая на ухо всякие слащавые глупости. Странное, однако, желание, считает Кан, столь сильного приступа нежности за собой не припомнящего. Вероятно, близящийся эструс сказывается, хотя в остальном вроде бы все как обычно, если не считать густеющего аромата кофе. Низ живота не тянет, слабости, как и сексуального голода, нет. Возможно, Чимин ошибся, а возможно, омега в Ёсане до сих пор находится в коматозе, себя толком не осознает. Ёсану становится грустно. Ему бы хотелось хотя бы в этот период для Хонджуна окончательно раскрепоститься, полно во власть страсти отдаться, но из-за тараканов в своей голове не может. Осознавая оное, Хонджуну постоянно приходится гасить огонь внутреннего зверя, мечтающего всецело подчинять, брать, посыпать желанное тело жгучими метками, что Ёсан прекрасно чувствует и захлебывается виной, а чтобы компенсировать недостающее, не пренебрегает надевать красивое белье, зная, что альфа от подобного пребывает в восторге, особенно от ажурных чулков на длинных ногах — его личном фетише.
— Твой аромат стал насыщеннее. Уверен, что стоит идти на тренировку? — задает между делом вопрос капитан, время от времени пропуская вздохи. Сосредотачиваться на поставленной задаче ему все сложнее, мысли приобретают вязкость, звериное начало беснуется.
— Мне спрыснуться заглушкой? Юн мне свою подогнал, — отвлекшись от самобичевания, переводит на него взгляд Ёсан.
— Я спрашивал не о том, зайчонок.
— Хонн-и, со мной правда все в порядке, симптомов пока никаких нет. Я бы, конечно, мог послушать тебя и остаться дома, но тогда ведь и ты никуда не поедешь, чтобы меня не обидеть, хотя я бы и не обиделся, во что ты, упрямый, не веришь. А я же видел, как загорелись твои глаза, когда я рассказал тебе, что Хичоль-ним пригласил нас поучаствовать в тренировке суперов. Это же наша мечта, вдобавок отличный шанс себя зарекомендовать, поэтому мы едем и точка.
— А если у тебя начнется...? — цокает Хонджун, неубежденный доводом Ёсана.
— Значит, откланяемся и сразу же уедем. Не думаю, что меня с ходу накроет, если накроет вообще. Моя внутренняя омега полудохлая, плюс заглушка достаточно сильная, чтобы ты потерял контроль, — гнет свою линию журналист.
— Полудохлая, говоришь? О нет, зайчонок, это далеко не так, — в голосе альфы слышатся рычащие нотки. Ёсан шумно сглатывает, а Хонджун, за секунду оказавшись подле него, продолжает: — А знаешь почему? Нет? — нависая над ним, сжавшимся, давит аурой доминантности. — Меня даже без твоего усилившегося аромата штормит. Я тебя хочу, Ёсан. Всегда хочу. Ты и представить себе не можешь насколько. Ты уходишь в другую комнату, а внутри меня уже все воет, требует бежать за тобой. Я в принципе не терплю какого-либо расстояния между нами. Будь это возможно, я бы привязал тебя к себе, ни на метр от себя не отпускал. Я зависим от тебя, тобой болен, понимаешь? Ты мой воздух, зайчонок. Я, блядь, сдохну без тебя.
Омега, смотря на альфу напуганными дымчатыми омутами, дрожит, вскрывшееся никак в голове не уложит, но, вопреки страху, сбежать не пытается, взамен рукой трясущейся к лицу, искаженному болезненным признанием, могущим все разрушить, тянется.
— Хонн-и...
— Прости. Я просто не знаю уже, как еще до тебя донести, что ты во всех отношениях для меня прекрасен, желанен, любим, — устало прикрыв глаза, ластится к его ладони Хонджун, злясь на себя за несдержанность. — Наверное, сейчас ты считаешь меня не лучше тех...
— Не смей, Хон. Не смей сравнивать себя с ними. Никогда не смей, — строго отрезает Ёсан. — Да, твои слова меня несколько напугали, но и... польстили, а еще в который раз доказали, что ты ни при каком раскладе мне не причинишь боли. Испытывать такой спектр эмоций и все равно сохранять контроль... Ты невероятный, волчонок. И если я твой воздух, то ты мой огонь.
— Мне страшно его потерять. Страшно
тебя потерять, — уткнувшись лбом в выглядывающие из широкого ворота домашней футболки ключицы, шепчет Хонджун.
— Меня ты точно не потеряешь. А что касается... я буду готов, Хон, — пропуская меж пальцев его темные пряди, уверенно отвечает омега. Он справится.
Они справятся.
***
Тренировка прошла спокойно, суперы радушно приняли под свое крыло два юных дарования, а тренер, оценив их навыки, шутил, что такими темпами Хичоль соберет им новую команду, чего никто был бы не против. Карьера многих игроков уже подходит к завершению, нынешний состав нуждается в усилении, но для начала новички должны влиться, прочувствовать всю серьезность будущих перспектив, понять различие между студенческими соревнованиями и профессиональными, поэтому Хан Гёном было решено, как и в случае с Юнги и Хосоком, назначить для Ёсана и Хонджуна стажировочный год, к концу которого они как раз выпустятся из университета. На этом везение ощутившего внезапную слабость по завершению занятия омеги закончилось, что первым понял не он, а его альфа, спешно затем извинившийся перед суперами и после утащивший растерявшегося истинного в раздевалку.
— Я нормально, Хонн-и. Ты чего? Я даже не успел попрощаться... — недоуменно хлопает глазами Ёсан, глядя на суетливо стаскивающего с него кроссовки капитана.
— Вижу я, как нормально. У тебя язык еле вяжет, я уж молчу о твоем прорвавшемся через заглушку запахе, что, если ты не заметил, все присутствующие в зале почувствовали, — цокает доигровщик, стягивая наколенники со сводящих его с ума ног нападающего.
— Неловко вышло, — закусывает губу омега и, понимая, что рассиживаться тут не стоит, торопится снять с себя футболку.
— Вымоемся дома. Сам сможешь переодеться? — с трудом оторвавшись взглядом от еготобнажившейся кожи, сипло спрашивает альфа.
— Я-то смогу, а вот ты... — читая в лишившихся зрачка глазах откровенное желание, на выдохе произносит Ёсан.
— Я... в порядке. Просто... поторопись, зайчонок, — судорожно сглотнув, отвечает Хонджун и, резко от него отпрянув, едва не впечатывается в находящийся позади шкафчик.
— По тебе прям заметно, как ты в порядке. Может, такси вызовем? — не упрекает — переживает Кан, борясь со все больше охватывающей его слабостью, невыносимым по нещадно потеющему телу жаром. Ожидаемо, но все равно неожиданно, слишком быстро, как горный обвал, погребающий под собой даже не его, а Хонджуна.
— Нет, — отрезает капитан. Это выше его сил, позволить кому-то постороннему приблизиться к его омеге в такой уязвимый момент. Ёсан должен быть защищен, огражден от чужих глаз — никак иначе.
Омега, видя, как его альфа нервничает, не спорит, за считанные минуты одевается, его руки, когда они буквально бегут на парковку, не отпускает, несмотря на свое ухудшающееся состояние, старается сохранять спокойствие, не выдавать неумолимо нарастающей внизу боли, что из-за их истинности и метки на шее бесполезно.
— Пять минут, маленький, и будем дома. Потерпи, — накрыв чужую, сжимающую до синяков бедро руку своей, нашептывает Ким, давя на педаль газа. О штрафах за превышение скорости ему как-то не думается, думается — о болезненно заломившем брови маленьком омеге.
— Хонджун, я хочу... хочу, чтобы ты помнил, что я тебя люблю и буду любить, что бы сегодня ни случилось, — зажмурившись от очередного спазма до вязкой темноты, на удивление твердо говорит Кан.
— Ёсан...
— Дослушай. Когда м-мы окажемся дома, не... не сдерживайся, отпусти себя. Нам обоим это надо, — прерывистым голосом просят.
— Ты не в себе, зайчонок, — противится альфа, с заносом заходя в поворот, за которым виднеется их многоэтажка.
— И правильно, ведь я хочу, чтобы во мне был
ты, — заставляющее Хонджуна резко дать по тормозам, и, к счастью, аккурат около нужного подъезда.
— Ты специально меня провоцируешь? — рыкает капитан, глуша мотор.
— Решил, что так будет доходчивее, — силится улыбнуться Ёсан, но в итоге получается только жалко всхлипнуть.
— Господи, что же ты со мной делаешь, — произносит Хонджун и, рванув ручку дверцы, вылетает из ауди. Обойдя машину, действие с наружной стороны повторяет, легко подхватывает тяжело дышащего Ёсана на руки и идет к подъезду.
Омега весь путь до квартиры к нему доверчиво льнет, не может перестать его шеи губами касаться, буквально им дышит, впитывая в себя ломающий его волю запах ирландского виски, приобретший туманящую рассудок перчинку, рожденную долгой выдержкой альфы, сейчас опасно трещащей, накаляющей атмосферу. Зверь вот-вот сорвется с цепи, наконец доберется до желанной добычи, которая его не боится, к себе подзывает, обещая обоюдное удовольствие.
Ёсан не замечает, как оказывается перенесенным через порог, затем опущенным в гнездо, следом раздетым. Для него, мечущегося по холодным простыням, все, кроме гуляющих по его влажному телу уст и ладоней Хонджуна, не имеет значения. Он, кусающий губы и комкающий в кулаке пряди альфы, так в нем нуждается, что о всяком страхе остаться в чужой власти напрочь забывается.
— Можно? — неизменный перед тем, как начать его растягивать от капитана вопрос. Всегда его задает, вопреки сжирающему его нетерпению.
— На все твои вопросы мой ответ — да. Все, что захочешь, Хонн-и, прошу тебя, — тихий шелест, прошедшийся сокрушительным молотом по удерживающим зверя оковам.
Ворвавшиеся в надсадно вскрикнувшего омегу пальцы сегодня неспешности лишены, чему тот не возражает — на них самозабвенно насаживается, без слов повторяет ранее прозвучавшую просьбу себя отпустить, но не его, горящего от перекрывающих шрамы поцелуев-укусов. Не возражает и тогда, когда его ставят на четвереньки — лишь слегка дергается от вонзившихся в загривок клыков.
— Ты принадлежишь мне, — зализав метку, рычит альфа, входя в жаждущее наполненности нутро. Ёсан, широко распахнув глаза, выгибается. — Только мне, — сильный толчок. — Никому больше, — звонкий кожу о кожу шлепок, сдавливая сияющие в темноте белизной бедра.
Такой Хонджун Ёсану не знаком, такой Хонджун что-то необратимо в Ёсане ломает, так его от терзающего чувства своей неполноценности, грязи прошлого освобождает. Ёсан в граничащих с безумием ощущениях, в посыпающем лиловой россыпью его спину Хонджуне растворяется, чужим к нему голодом, раньше ужасающей над собой властью упивается, обжигающей страстью, жарким в затылок дыханием оплавляется. Невыносимо прекрасно, правильнее правильного всецело отдаваться тому, кто его из небытия возвратил, вернул к жизни, себя вместо ядовитого страха по венам пустил.
Они друг за друга зацепились нечаянно. Первым это сделал Хонджун, разглядевший его настоящего за тщательно создаваемым фасадом высокомерия, язвительности, надменности. Поздно оное заметившего омегу оплетал красной нитью, постепенно превращая ее в крепкий канат. Отказывался его маскам верить, видя не идеально наложенный на лице макияж, а смазавшийся слезами. Потому что Ёсан и впрямь часто, сидя на подоконнике ремонтируемого крыла студенческого корпуса и держа в дрожащих тонких пальцах сигарету, плакал, а на людях улыбался. Вымученно, тускло, фальшиво. Но не теперь. Теперь омега улыбается очаровательно, ярко и искренне, больше не плачет, от кошмаров, защищенный от них объятиями своего альфы, не просыпается, с пути, ведомый все тем же, не сбивается, все реже оглядывается назад. Теперь он, отходящий на тяжело вздымающейся груди от устроенного ими безумства, исцелен, спокоен и счастлив.
— Ты сказал, что на все мои вопросы ответ — да, — хрустальный шар недолгой тишины Хонджуном разбивается.
Ёсан, греясь в его объятиях, ему в ключицу согласно мурчит, подвоха, пребывая в сладостной неге, не улавливает. Хонджун продолжает:
— Ты выйдешь за меня, — и это уже не констатация, а факт.
— Чего?! — барахтается Кан, пытаясь выбраться из сильных рук, что успехом, конечно же, не венчается. — Ты просто... Так нечестно! — повержено хнычет, понимая, что деваться некуда, что чертов Ким Хонджун наглым образом его вконец повязал этим своим канатом, да так, что Чимин с Тэмином могут пойти покурить, но первому нельзя, а второй к никотину равнодушен. А Ёсан вот нет, ему срочно надо выйти... в окно, но кто ж его отпустит? Капитан, нависнув над ним и пригвоздив его ладони к постели, точно ни в жизнь не отпустит.
— Тебя никто не тянул за язык, зайчонок. Мыслил ты вполне ясно, — посмеивается альфа в дующиеся от негодования губы. — Или ты не хочешь?
— Хочу. Тебя побить, — буркает Ёсан и, смешно насупившись, действительно бьёт. Прямо в сердце улыбающегося Хонджуна: — А потом, так уж и быть, стать твоим мужем.
