История одного скрипача

Впервые я увидел его в сентябре 2008. Тот день выдался тёплым, солнечным – почему-то я помню это очень отчётливо, хотя прошло довольно много времени. Мне не терпелось поскорее добраться до дома, забраться в горячую ванну, смыть с себя усталость. В то время я работал почти без выходных, чтобы накопить денег на свадьбу и медовый месяц, и мысли мои редко отрывались от будничного. Еда, сон, ночные дежурства, сложные пациенты, разговоры по телефону с невестой. Она жила в пригороде, работала учительницей младших классов. Всегда ласковая, всегда терпеливая. Я не знал других таких женщин, как моя Мэри. Она согласилась переехать в город после свадьбы, и мне не терпелось поскорее привести её в свою холостяцкую берлогу, чтобы та наконец наполнилась уютом и любовью. А может, даже детским смехом – ведь разве не этого хотят все любящие люди? Жить одному было тоскливо, как ни крути. Когда никто не ждёт дома, туда и возвращаться не хочется. Я говорю, что увидел его, но это не совсем так. Первым появился звук, а не картинка. Выйдя из переполненного вагона метро, я услышал несколько чистых, пронзительных нот – и мои ноги сами понесли меня к источнику этой мелодии. Он играл в переходе, футляр из-под скрипки аккуратно лежал рядом, и внутри него поблёскивало несколько монет. Глаза скрипача были закрыты. Его бледное лицо, обрамлённое мягкими тёмными кудрями, выражало крайнюю степень сосредоточенности. Буду откровенен, я любовался им, как любуются произведением искусства. Он и был искусством. Но не холодным и отстранённым, словно античная статуя или роспись на потолке храма, а живым и понятным даже такому далёкому от музыки человеку, как я. Мелодия струилась, текла от него ко мне – ибо никто больше не остановился, чтобы послушать его. Все шли мимо. Слишком занятые своими мыслями, люди не слышали и не видели его, тогда как я застыл в этом удивительном моменте созерцания, забыв обо всём на свете. Такое со мной, пожалуй, случалось лишь однажды, когда я впервые увидел океан. Бескрайний, полный тайн, он лишил меня дара речи – я смотрел, как волны методично набегают на песок, вслушивался в их шёпот и не мог проронить ни слова. Лишь спустя вечность я заметил, что не одного меня заворожила мелодия. Сгорбленный старик, опирающийся на деревянную трость, шаркающими шагами подошёл к скрипачу. Наклонил голову, прислушался. Скрипач словно очнулся, открыл глаза – те были ясными, в них горел серебристый свет, похожий на отблески луны в воде. Мелодия оборвалась на какой-то тоскливой ноте. Старик заговорил тихим, скрипучим голосом. Мне пришлось сделать несколько шагов вперёд, чтобы не упустить их разговор. – ... я слышал эту музыку прежде. – В самом деле? Голос у скрипача был низким, выговор – как будто южным, совсем не лондонским. – В июне сорокового, когда немцы бомбили Париж. Я был тогда мальчонкой, и мы укрывались в подвалах, если успевали добежать. Никто не знал, что будет дальше. Повсюду выли сирены. Моя младшая сестра, Энни, спаси Господи её невинную душу, пряталась в материнской юбке, закрывала уши ладошками, – тут старик залез дрожащей рукой в карман, достал носовой платок, промокнул глаза. – А я слышал всё. Страшно мне не было, тогда ещё нет. Осознал я всё уже много позже, после того, как мой город раздавил грязный нацистский сапог. – Так что насчёт музыки? – тихо спросил скрипач. – Нас было много, все ютились где придётся. В одном углу стоял мешок с зерном, и на нем сидела девушка. Рыжеволосая такая, на носу веснушки... красивая до ужаса. Будь я чуть старше тогда, точно бы влюбился и сморозил какую-нибудь глупость. Но мне было шесть. Я увидел в её руках губную гармошку – я знал, что это такое, потому что наш отец играл на похожей до того, как ушёл в Сопротивление. Да, он был рождён не для войны. Я слушал, затаив дыхание. Что-то во мне откликалось на эту историю, бережно хранимую столько лет. Старик продолжал говорить. – ... она поднесла гармошку к губам, и мы услышали эту мелодию. Ту же самую, которую играли вы, я ни с чем её не спутаю. Столько лет прошло... – Вы видели эту девушку потом? Старик кивнул, немного помедлив. – Вспоминания поистерлись, но то, что я хотел бы забыть, никак не забывается. До сих пор помню её распростертые руки и запёкшуюся кровь на виске. А личико было чистое, светлое; ни страха, ни злости. Она дала отпор фашисту – так мне кажется. Немногие были способны на это. И он застрелил её. – Вы уверены?... – Более чем, – старик ещё больше сгорбился, словно его тянула к земле собственная печаль, облечённая в слова. – Но ответьте мне, откуда вы знаете эту мелодию? Я слышал её лишь дважды в жизни. Молодой человек, вы в порядке? Скрипач замер, застыл в своём бездействии. Руки его повисли вдоль тела, взгляд остекленел. Побледневшие губы его что-то шептали, но что именно, разобрать было невозможно. Скрипка и смычок выскользнули из его пальцев, звонко упали на грязный пол. Весь мой врачебный опыт кричал, что ему нужна медицинская помощь, но интуиция была громче. Он был абсолютно здоров – физически. Исцелить его душевную боль не сумел бы даже целый арсенал врачей. Тогда я мог лишь догадываться об этом. Как и о том, кем он был на самом деле. – Джон, это великолепно! Ты меня просто поразил, в самое, мать твою, сердце! – Правда нравится? Томми откинулся на спинку кожаного кресла, мелодраматично закатил глаза – Джон в который раз подумал о том, что в нём погиб талантливый актёр, – и смачно выругался. Это означало, что понравилось по-настоящему. – Ты их всех наизнанку вывернешь, парень. – Сначала прочти до конца, – улыбнулся Джон. – Я тебе доверяю. Двух месяцев хватит, чтобы довести до ума? Романа из этого не получится, но на повесть вполне потянет. – Да, наверное. – Может, вместо девушки будет парень? – Томми взял в руки остро заточенный карандаш, задумчиво покрутил его между пальцами. – Привлечём ЛГБТ-аудиторию, будем в тренде. Сейчас так многие делают. Что думаешь? Джон покачал головой. – Абсолютно неприемлемо. – Вот уж не думал, что ты гомофоб. – Дело не в этом, просто... Томми, это же чистой воды манипуляция, – сформулировать свои мысли оказалось довольно сложно, и Джон выдохнул с облегчением, когда все слова встали на места. – Очередная издёвка без счастливого конца. – Так все закончится плохо? – Ты сказал, что доверяешь мне. – Ладно-ладно, – Томми достал сигарету, вопросительно взглянул на Джона. Тот пожал плечами, мол, делай что хочешь, это ведь твой кабинет. – Обойдёмся без гейской трагедии. Их и так вполне достаточно. Лети, птичка, и делай своего единственного и неповторимого издателя самым счастливым человеком на земле.

***

Он был там же, где и всегда. Тёмно-фиолетовая рубашка, строгие брюки, явно сшитые на заказ – настолько идеально они на нём сидели. Джон снова задал себе вопрос, на который не было ответа. Скрипач играл для всех сразу, будучи при этом настолько отрешённым, насколько позволяла окружающая обстановка. Люди шли и шли, кто-то ненадолго останавливался, кто-то бросал деньги в футляр. Большинству было наплевать. Неподалёку от Джона застыла на одном месте молодая девушка – каштановые волосы, собранные в хвост, яркий свитер с мордочками котят, из кармана джинсов торчит краешек пятифунтовой бумажки. Она приоткрыла рот, крепче прижала к себе толстую папку с бумагами. Наверное, студентка, подумал Джон. Когда скрипач скользнул по ней равнодушным взглядом, она залилась румянцем и нервно улыбнулась. Что ж, он вполне мог понять её чувства. На него скрипач никогда не смотрел. Сначала он просто хотел понять. Затем – спросить напрямую. Вдохновение пришло лишь на третий день, и всю ночь после этого он провел над тетрадью, пытаясь выразить словами нечто огромное и необъятное, проникшее в его душу вместе с музыкой. История родилась сама собой. Он увидел её так чётко, словно посмотрел короткометражный фильм – чёрно-белый с цветными флэшбэками, от которых ноет сердце. Такие фильмы надолго остаются в памяти. Когда Томми поставил ему ультиматум и дал неделю на поиски нового сюжета, он едва не свихнулся. Идей не было вообще. Сара говорила: всё придёт, когда ты расслабишься – но расслабиться он как раз и не мог. У него были долгие месяцы после выпуска первого романа, чтобы начать что-то новое, но он потратил их впустую, размышляя о бессмысленности творчества в общемировых масштабах. Роман о потустороннем мире внутри игрушечной карусели выжал из него все соки. Он понравился читателям, понравился критикам; даже Гарриет, его бестолковая младшая сестра, прочитала его – настолько скучно ей было в реабилитационном центре. Джон же его возненавидел. Томми тогда был на вершине блаженства. Думал, что всё идёт своим чередом. У Джона уже было имя: он написал цикл крайне удачных зарисовок в стиле фэнтэзи, сборник рассказов для детей, помог в написании сценария к нескольким эпизодам сериала на BBC Two. Роман окончательно закрепил его успех – по крайней мере, по мнению Томми, который сиял от счастья на презентациях, заставлял Джона фотографироваться, сводил знакомства с теми, кто мог бы вложиться в экранизацию. Этот парень действительно был хорош в своём деле. За своими мыслями Джон не заметил, как ушла та девушка. Наверное, она окончательно смутилась – или же просто поняла, что её интерес, каким бы искренним ни был, останется без ответа. Может, Томми был прав, сам того не подозревая? Однако мысли о другом мужчине рядом с этим, таким красивым и таким равнодушным, вызвали у Джона болезненную ревность. Он не имел на неё права, конечно. Они ведь даже не были знакомы. История о маге-скрипаче, что бродил по земле тысячу лет, пытаясь отыскать свою любимую, не касалась острых тем, которых ему хотелось бы избежать. Она не вызовет резонанса, не заставит Джона отвечать на каверзные вопросы. У него была невеста, примерная дата свадьбы и шаблонные фразы для интервью. Даже Томми не знал о его прошлом. Всё это осталось где-то далеко, истлело вместе с фотографиями и откровениями на страницах его юношеского дневника. В армии он вёл себя осторожно, а после неё сосредоточился на женщинах. Так было проще. Музыка оборвалась, вырывая Джона из паутины опасных мыслей. Скрипач смотрел прямо на него – впервые за всё время. Его брови были нахмурены, губы сжаты в тонкую ниточку. Кажется, он злился. Джон махнул ему рукой, приветливо улыбнулся. Должного эффекта это не произвело. – Что вам нужно? Почему вы приходите сюда каждый день? Его голос был великолепным. Джон даже не сразу осознал, что от него требуется какой-то ответ. Подошёл немного ближе, усмирил неизвестно откуда взявшееся волнение. – Мне нравится ваша музыка, – ответил он совершенно искренне. – Она обычная, – резко сказал мужчина, убирая инструмент в футляр. – Ваш интерес ничем не обоснован. Словно поставив этими словами точку, он стремительно пошёл к выходу. Джон последовал за ним. Ему нужно было так много сказать, он не имел права упустить этот шанс. – Послушайте, вы меня неправильно поняли. Я писатель, у меня был своего рода кризис. Я бродил по городу, искал сюжет, искал героя. И нашёл вас. Это было как откровение, и у меня получилась отличная история... – История обо мне? – не переставая шагать, спросил скрипач раздражённым тоном. – Вроде того. Вы меня вдохновили, но история живёт своей жизнью, в ней вряд ли есть хоть капля правды. – Я не читаю современных авторов. – Вы и не обязаны читать то, что получится в итоге. Я лишь хотел сказать "спасибо". Извините, если моя навязчивость причинила вам неудобства. – Я думал, вы маньяк. Джон рассмеялся, но это не было шуткой, судя по выражению лица его собеседника. Тот смотрел на него очень серьёзно, словно изучая реакцию и раскладывая по полочкам всё, что удалось классифицировать. Закончив этот странный процесс, он немного расслабился, градус напряжения между ними спал. Теперь он смотрел скорее задумчиво, чем настороженно. Глаза у него и вправду были волшебными. Что-то щёлкнуло в голове Джона, новая идея родилась так стремительно, что он даже остановился. Скрипач остановился тоже, но предпочитал сохранять между ними дистанцию. – Мне пора, – торопливо произнёс Джон. – Что? – Вы гений, чёрт возьми! Такси!

***

Сара была страшно взволнована. Она то и дело заглядывала через его плечо, без конца протирала пыль в кабинете, кипятила чайник. Джон обычно просил её не мешать, оставить его наедине с ручкой и тетрадью, но сейчас даже эта навязчивая суета не могла остановить поток его вдохновения. Он писал и писал, забывая о запятых, которые всегда его тормозили, о необходимости делить повествование на абзацы, о завязках и катарсисах. У главных героев не было имён и уж тем более – фамилий. Зато был конфликт, настоящий и ужасающий в своей правдоподобности. Серийный маньяк и детектив-инспектор, вставший у него на пути. Зло и добро в самой гуще толпы; Джон никогда не думал, что сумеет освоить этот жанр. – Пожалуйста, скажи мне, по каким признакам твой маньяк находит себе жертву? Сара обожала детективы. Она читала все его книги, но втайне мечтала об истории беспощадного убийцы, угодившего в конце концов в лапы правосудия. Поцеловав её в мягкое плечо, Джон ответил почти сразу: – По взгляду. – И что это за взгляд? – Дерзкий. Такой, каким на мир смотрят молодые и амбициозные завоеватели. Он хочет преподать им урок. – Но почему? – Этого я пока не знаю, милая. Сара хитро улыбнулась, обхватила руками его шею, прочитала последние несколько строк. У меня не было ни единой зацепки, лишь пугающая уверенность в том, что этот человек – настоящий монстр. Днём и ночью мне не было покоя; о каком покое может идти речь, если в эту самую минуту, когда я сомкну глаза, он может выбрать себе новую жертву? Никто в участке не хотел и слушать об этом, никто не позволил мне установить круглосуточное наблюдение за станцией. Он лишь безобидный бедняк, говорили они, он зарабатывает себе на жизнь. Но я знал: этому человеку не нужны деньги. Ему нужны чужие жизни, которые он коллекционирует. – Джон, у меня мурашки по спине. – Думаешь, послать это Томми? – А как же то фэнтэзи? Он и не подумал об этом. Томми вряд ли захочет что-то менять, он наверняка уже готовит почву для продвижения магической истории. У неё было больше шансов стать бестселлером. Сама тема была не нова – утерянная любовь, печальное очарование безнадежности, отсылки ко Второй мировой войне, – однако всегда актуальна. Детектив мог и не поддаться ему. – Сначала посмотрим, что из этого выйдет, – сказал он задумчиво. – А уж потом будем решать.