Свечи в окне старинной башни

Тебе, о Дева, слава, слава! Гордись, гордись, своей судьбою. Наш господин тебе дал право Ему пожертвовать собою. Гляди, ступай, не возвращайся, Неси любовь как чувство долга. И веселей рыдай от счастья А мы поплачем от восторга! «Убить дракона»

      Долгий выматывающий день медленно подходил к концу, и солнце уже скрылось за линией горизонта больше чем на половину, окрашивая во все оттенки красного маленькую безымянную деревню: еë пыльные крыши, посеревшие от времени и сырости стены, плетëнные оградки, грязных собак, лениво катающихся в редкой траве, широкую дорогу с кочками и ямками. По ней, из-за мозоли прихрамывая на правую ногу, шëл юноша, преследуемый безразличными и разгневанными взглядами других обитателей деревни. Его смуглая от рождения кожа от долгой работы под палящим солнцем сделалась совсем тëмной. Густые кучерявые волосы не брали гребни, а сейчас, мокрые от недавнего мытья в реке, они спускались волной ниже лопаток. Влажную тунику и пояс он нëс на плече, оставаясь в штанах и ботинках. Кожа на его ладонях была грубой от мозолей, шрамов, ожогов и солнца с обеих сторон и выдавала тот факт, что это руки человека, который долго и тяжело работает с самого детства. В сетке он нëс пару небольших речных рыбëшек.       Он жил один уже очень давно. Отец пропал, когда мальчику было около семи, а мать скончалась через несколько месяцев после этого. От отца юноша получил крепкое здоровье и тело, смуглую кожу и невероятную способность смеяться, даже когда совсем тяжело, мастерски притворяясь глупцом, который не понимает издëвок. А от покойной матери он получил приятную внешность, слух и голос, умение рисовать, шить и писать собственное имя. Этого должно было хватать для того, чтобы заслужить доверие и уважение других жителей деревни, но — он тяжело вздохнул, стараясь не убирать с лица расслабленную, ленивую улыбку — почему-то не хватало. Он, конечно, лукавил, потому что причина была ему ясна как день, но не мог смириться с тем, что повод для ненависти так прост.       Отец его был освобождëнным рабом, заслужившим доверие и признание одного из четырëх великих герцогов. Более того, этот герцог, которого почитал весь простой народ, назначил его одним из командиров личного флота. Мать же его была выкупленной проституткой и несмотря на еë тяжёлый труд после освобождения из публичного дома, в деревне закрепилось мнение, что она всего лишь кокотка, находящаяся на содержании моряка. Кроме того, ни отец, будучи иностранцем, ни «грешная» мать не принадлежали к католической церкви и, следовательно, плод их любви также не был крещëн. А когда великого герцога объявили предателем Родины и изъяли всë его имущество, тот вместе с верными людьми скрылся за морем. И вот уже двенадцать лет юноша не видел своего отца, не зная, жив ли он, вернулся ли на родину или погиб. А чуть позже умерла его мать, сгоревшая за короткое время от безграничного горя из-за потери мужа — сердце еë чуяло, что не встретятся они больше. — Усопп! — крикнул семилетний мальчик, выбегая за калитку.       Названный Усоппом юноша развернулся, всë также улыбаясь. — Как твоя работа? — спросил мальчик, морща конопатый нос. Он был один. Его два друга, с которыми он проводил всë время, наверное, уже разошлись по домам. — Чудесно, благодарю.       Мальчик глубоко вдохнул и, выглядя чрезвычайно чем-то напуганным, раскрыл рот, но с губ не сорвалось ни звука. За его спиной вырос силуэт отца. — А ну заходи домой, паршивец, — взглянув исподлобья на Усоппа, пробормотал мужчина. — Ночью будет холодно, да, отец? — громко спросил мальчик, заходя в двери. Ответа юноша уже не слышал, отворачиваясь от чужого дома.       Предчувствие, мучающее его с самого утра, сейчас напало с новой силой, и достаточно суеверный Усопп всегда верил своему чутью. Но и явных причин для чего-то плохого он не мог увидеть, как ни старался. Люди вели себя также, как всегда, пели птицы в лесу, солнце по-прежнему припекало весь день. Юноша тряхнул головой, проклиная свои плохие мысли, и направился домой, преувеличенно весело напевая простой мотив песни, услышанной в городской таверне в прошлом месяце. Нечто сжимало ему грудную клетку, вызывало тошноту и дрожь в коленях и руках. Усопп ещë раз качнул головой, пытаясь убедить себя, что это из-за голода, ведь ел он только утром, забыв взять в поле обед, и стал подниматься.       Его дом находился «на окраине деревни», как говорили другие жители, или «в романтическом уединении», как смеясь, говорил его отец. Но на деле же он жил за пределами поселения. Каждый вечер Усопп проходил несколько десятков сотен шагов уже после последнего дома. Он поднимался в гору, сворачивал влево и шëл по тропинке достаточно долго, пока здание не появлялось в пределах видимости. Окружали его деревья и кусты. Дверь смотрела на пустую степь, а заднее окно выводило на густой чëрный лес, покрывающий весь холм.       Усопп наконец дошëл до калитки и погладил тощую корову, привязанную неподалëку от дома. — Как ты здесь, Мэри?       Мэри не ответила, но голову под касания подставила, не переставая жевать жухлую траву. Юноша улыбнулся и посмотрел на уже привычный ему холм. А ведь на обратной стороне этого холма живëт нечто. Туда не ходили даже самые смелые люди деревни и дети, которые любят пощекотать себе нервы. А уж Усопп точно не был смелым, поэтому даже не думал о таком. Но эта сторона была ему знакома как пять пальцев. А благодаря тому, что деревенские часто не хотели рисковать вообще, поднимаясь на холм, там было больше хвороста, грибов и ягод осенью, животные менее пугливые, а вода чище. — Лучок сказал, что сегодня будет холодно. Как думаешь, Мэри, что он имел в виду?       Мэри хлопнула себя по бокам хвостом, отгоняя надоедливых насекомых. — Я вот тоже не знаю. Наверное, стоит закрыть ставни на замок, да? На всякий случай.       Усопп развëл огонь в печке, чтобы пожарить свежий улов, с грустью отметил, что запасы его неумолимо скуднеют, и сел зашивать свои жëлтые льняные штаны — левая коленка нуждалась в заплатке. Скоро он закончил, завëл корову в крепкое стойло, поставленное ещë его отцом, закрыл ставни и, помолившись, мысленно прося прощения за то, что не делает этого регулярно, лëг спать. Иррациональный страх, то ли от слов мальчика, то ли от собственных мыслей, заставлял Усоппа переворачиваться с боку на бок, но вскоре усталость сделала своë дело.       Что-то подняло его посреди ночи. Усопп вскочил, чувствуя, как ночная рубашка прилипла к спине от пота, и осмотрелся. В щелях между ставнями мелькал огонь, и откуда-то доносились мужские голоса. Он прислушался, узнавая их обладателей. Это были люди из деревни. Юноша тихо встал, надевая штаны, и сжал в руках слегка почерневшую от времени, но всë ещë очень крепкую мотыгу. Звук приближался и доносился, кажется, со всех сторон разом. — Примет ли его Дьявол? — Какая ему разница, что жрать? — Но ведь он любит девушек. — Тебе очень хочется отдать свою дочь? — В платье вырядим, а там он уже разбираться не будет, — вступил третий.       Усопп вытер выступивший пот со лба, отходя к заднему окну. — Я всë ещë не уверен, что это правильно. Мы же грех совершаем!       Кто-то зашипел. — Я не хочу, чтобы в следующий раз нашли моë разодранное и, Господи, осквернëнное тело. Или моих детей. Либо иди домой, либо заходи слева. Там окно, — Усопп вздрогнул, понимая, о чëм говорят деревенские. На прошлой неделе убили молодого кузнеца. Его обескровленный и вскрытый труп вынесло рекой на берег. И это не первая жертва вурдалака: за прошлый месяц в лесу нашли двух незнакомых девушек и мужчину, а за месяц до этого — пару крестьян из деревни. Участившиеся случаи говорили о том, что чудовище разгневалось из-за отсутствия жертвы. — Будем ломать дверь? Выглядит добротной. — Подожжëм, сам выползет.       Усопп распахнул ставни и, выскочив наружу, побежал вглубь леса. Обида и слëзы клокотали у него в груди, но он сжал зубы до боли, решив, что поплачет о несправедливости позже. За его спиной закричали, замелькали огни факелов, затрещали ветви. Кто-то выскочил сбоку, хватая юношу за предплечье. Он вырвался, размахнулся мотыгой и железный конец с влажным звуком воткнулся во что-то мягкое. Раздался громкий крик боли, а в лицо Усоппу что-то брызнуло. Он вытер глаза и в колеблющемся свете понял, что руки его в крови. Подавив рвотный позыв и дрожь в ладонях, он перепрыгнул через лежащее на земле бревно и бросился прочь под вопли раненого. — Лови отродье!       Его сбили с ног, чем-то заехали в живот, а в спину через тонкую ткань рубашки впились острые камешки и ветки. Усопп попытался нащупать своë оружие, но оно выпало, когда он рухнул на землю, зато получилось дотянуться до камня. Юноша схватил его и ударил мужчину, который сел на него сверху. С ужасом поняв, что удар попал по голове, Усопп замер, как и сидящий на его груди мужчина. Он удивлëнно коснулся собственного виска и обмяк, а его кровь полилась Усоппу на лицо и шею. Он попытался выбраться из-под чужого тела, игнорируя дрожь и тошноту, но подоспели остальные. Юношу скрутили и стали пинать по рëбрам, животу и рукам, которыми он пытался прикрыть голову. — Прошу, хватит… Я покину деревню. Прекратите, ради Бога! — он закашлял, чувствуя во рту вкус желчи и железа. — Ломай ему нос! — крикнул кто-то из бьющих его мужчин. — Он и так урод, зачем ещë портить? — Опухнет, и будет непонятно, мужик или баба.       Усопп поднял руки, закрывая лицо, но закричал, когда на кисть ему наступили, ломая хрупкие кости пальцев. Он сделал попытку вырваться, скинуть с себя преследователей и с трудом перевернулся на живот, отталкиваясь целой рукой. Кто-то схватил его за волосы, намотал их на кулак и впечатал лицом в землю. Раздался хруст, потом ещë один удар и снова хруст. Слëзы из глаз смешивались с кровью из смещëнного на бок носа и грязью. Боль разрывала ему голову. Он что-то ещë шептал разбитыми губами, моргал окровавленными ресницами, пытаясь смахнуть бордовую пелену из глаз, и просил прекратить, но его снова пнули в живот, как нашкодившего пса. Усопп свернулся, постарался поджать ноги к груди, чтобы облегчить боль и хотя бы вдохнуть, но воздух проходил со свистом и, кажется, выходил, не доходя до лëгких. — Тряпки взяли? — Ткань такая хорошая. Лучше бы продали какой-нибудь богатенькой девице.       Усоппа перевернули, но он приподнял голову и сплюнул кровь вместе со слюной и землей кому-то в лицо, пытаясь отползти подальше. — Вырубите уже урода! — воскликнул отец мальчика, который пытался предупредить его. От очередного удара в глазах всë смешалось окончательно и, совершив последнюю попытку встать, он потерял сознание.       Через время Усоппа похлопали по щекам. — Эй, гордись! У тебя появилась возможность сделать что-то хорошее за всë твоë существование. Твоя жертва не будет напрасной, Усопп.       Он с трудом разлепил веки с запëкшейся на них кровавой коркой. Мелькающие огни и силуэты вызывали резь в глазах и боль. Ещë несколько минут он не мог понять, что произошло и о чëм ему говорят. Кто-то засмеялся. — Сидит как влитое. Он точно примет жертву.       Наконец Усопп вспомнил, где он. Его резко подняли за предплечья и толкнули вперëд. Он не удержался и рухнул, не успев выставить руки. Чуть позже до него дошло, что они связаны за спиной. Его снова подняли, но уже не отпускали. — Переставляй ноги, давай.       Усопп поднял левую ногу и поставил чуть дальше. Повторил то же самое с правой. Левая. Правая. Ноги отзывались с задержками и через раз. Его сопровождающие от этого бесились и толкали вперëд, ускоряя. — Ну, хватит уже с него, — подал голос кто-то из конвоя. — Тогда сам тащи, — буркнул мужчина слева, но подгонять и правда перестал.       Через какое-то время процессия остановилась. Усопп не мог понять, сколько они шли. Чувства были приглушены, голоса и образы доносились будто через толщу воды. — Дальше Его территория. — Он один не дойдëт. Отведи его до ворот и быстро в деревню. — Почему я? — воскликнул молодой голос. — Я сказал, отведи его до ворот и беги со всех ног домой.       Голос грязно выругался и потащил Усоппа вперëд. Остальные, судя по всему, дожидаться их не стали и побежали в деревню. Голос что-то ещë ворчал и ругался, но Усопп вдруг понял — его последний сопровождающий до смерти напуган. И тогда, дозвавшись до своего тела, толкнул мужчину плечом и побежал по заросшей дороге в единственную возможную сторону, туда, где мелькали огни в остроконечных башнях.       Мужчина сзади что-то сказал и, судя по всему, преследовать его не стал. До Усоппа не сразу дошло, что он сам исполнил свой приговор. В попытке затормозить он снова рухнул на землю, и способность мыслить медленно выскользнула из его рук. Усопп обратил взгляд на одну из башен и последнее, что он увидел — высокий силуэт, освещëнный свечами. Спустя мгновение где-то за спиной завизжали так, будто увидели Дьявола, и раздался мерзкий влажный звук — с таким же отрываются кроличьи конечности от тела.       Сквозь плотную темноту Усопп почувствовал, как кто-то аккуратно поднял его на руки.