Свечи в окне старинной башни

Сожалеть о полученных ранах — все равно что сожалеть о том, что родился на свет или родился не в то время. Прошлое — это то, что сплело твое настоящее. С ним уже ничего не поделать. Прими его и не двигай в нем горы. Их все равно не сдвинуть с места. «Цитадель».

      Следуя обещанию, Нами дала о себе знать лëгким стуком в дверь ровно через час после окончания завтрака. Усопп, вернувшийся в покои несколькими минутами ранее, оторвался от созерцания большого гобелена с изображением Медузы Горгоны и только сделал шаг в сторону выхода, как женщина вошла первая. Из-за еë спины робко, по-птичьи вытянула тонкую шею Виви, тут же рассыпаясь в искренних извинениях за вторжение.       Нами же, убедившись, что Усопп готов к прогулке, цепко ухватилась длинными пальцами за его предплечье. Свободный локоть она слегка отставила, позволив Виви взяться за него, и повела их по коридору. — Как провели время с Санджи?       Усопп пожал плечами, стараясь идти в ногу с дамами, и попытался придумать подходящее слово. Нельзя было сказать, что Санджи молчал. Напротив, он немало говорил, однако в то же время будто и ничего не сказал. Словно болтать ни о чëм было его призванием. Зато слушателем он оказался отменным, внимательным настолько, что это побуждало говорить не прекращая. Вспоминая недавнее прошлое, Усопп понял, что вывалил на графа чуть ли не всю свою историю, и чувство стыда стало неприятно пощипывать щëки. — Думаю, неплохо. Он мне показался хорошим. И ему было интересно услышать обо мне. Это льстит, — издал тихий смешок Усопп.       «Или он умело делал вид. Что может быть интересного для господина в таком, как я?» — У нас редко бывают другие мужчины, — подала голос Виви. — Возможно, наш господин желает видеть в Вас друга. Того, с кем можно выезжать на охоту, обсуждать политику, спорт и женщин, куря возле камина…       Нами с какой-то непонятной Усоппу трепетной нежностью посмотрела на девушку, притормаживая. — Милая моя Виви, ты же знаешь… — Да, прости. Иногда я до сих пор думаю, как та девочка, которую друзья отца выгоняли из гостиной, чтобы я не слушала мужские разговоры. — Хотя я соглашусь насчëт охоты. Усопп, а ты охотился когда-нибудь? — Разумеется. Я был первым охотником на деревне. Сто раз стрельну, сто раз попаду, — горделиво подбоченясь, ответил Усопп, заставляя себя отвлечься от странного чувства, медленно расползающегося в груди.       Девушки мелодично хихикали, когда Усопп рассказывал в лицах о какой-то совершенно невероятной схватке с медведем, соединяя выдумку и реальные истории, когда-то услышанные им. Закончил он свою историю признанием, что зачастую у него не было времени на выслеживание дичи и приходилось в основном обходиться самодельными ловушками. Усопп внимательно посмотрел на своих собеседниц. Он ни в коем случае не считал себя художником, но порой в нëм просыпался интерес, присущий лишь мастерам кисти. При ярком дневном свете он заметил россыпи следов от солнечных поцелуев на щеках и ключицах Нами и как еë рыжие волосы отливают золотом, увидел ореховые крапинки в оловянных глазах Виви.       К тому времени они уже покинули замок и не спеша прогуливались по его обширной территории, огороженной высокими стенами. Во дворе Нами показала ему конюшню и небольшое стрельбище, которым давно никто не пользовался, взяв с Усоппа обещание, что когда его рука заживëт, он покажет своë мастерство. — Сто раз стрельнëшь, сто раз попадëшь? Мы запомнили, да, милая?       Виви нежно улыбнулась женщине, словно вовсе не подруга стояла перед ней, и это снова заставило Усоппа отвести взгляд. Нечто, неприятно похожее на смесь смущения и стыда, всколыхнулось в его груди. Похожее чувство он испытывал, наблюдая за нескромными молодыми мужчинами, которые целовали своих избранниц у народа на виду. Что-то было во взглядах и касаниях, что-то неприличное, постыдное, как подсказывало его неумолкающее чутьë. — Виви, простите, Вы упоминали прошлое. Может быть, расскажете что-то ещë?       Виви вздохнула и тоскливо посмотрела на одну из высоких башен замка, а Усопп уже приготовился извиняться и говорить, что это была глупая, наглая и определëнно неуместная просьба. — Моя история вовсе не интересная. Всего лишь одна из тысячи про придворные грязные предательства. Мой отец был советником короля долгие годы, но один… человек, нацелившийся на трон, решил, что слишком честный и преданный советник — большая проблема. Он достаточно быстро разрушил доверие к моему отцу, как со стороны короля, так и со стороны подданных. Тогда-то я и узнала, что мой отец вовсе не советник, а сам король, который всë время боялся за мою жизнь, поэтому отдал ближайшему другу. В конце концов, короля свергли, а я с советником бежала, пока и его не убили. Я до сих пор помню ту ночь. Отец, хоть он не был моим отцом по крови, посадил меня на лошадь и велел не оглядываться. Я не оглядывалась, а люди нового короля гнали меня как животное, пока лошадь не вынесла меня из леса на широкую дорогу к замку. Вот и всë. Может быть простое везение, а может мой отец и вëз меня сюда в надежде, что друг его старого приятеля приютит нас.       Виви растянула дрожащие губы в кривой болезненной улыбке, сжимая пальцами локоть Нами. Та отпустила руку Усоппа и обняла девушку, которая неловко посмеялась, но на объятия ответила с готовностью человека, на самом деле отчаянно жаждущего их. — Всë хорошо, Нами, всë хорошо. Прошло уже столько лет. — Мне жаль, что я заставил Вас говорить о таком. То, что с Вами произошло, ужасно.       Виви отстранилась от Нами и снова взяв еë под локоть, пошла по тропинке вперëд. — На всë воля Божья, — смиренно произнесла она, искренне веря в свои слова, и, как показалось Усоппу, прижалась к подруге ближе. — В конце концов, я здесь обрела нечто прекрасное, поэтому не имею права сетовать на судьбу. — Да, моя прелестная принцесса не унывает, — пропела Нами. — Мы все здесь стараемся брать с Виви пример. Сожалеть о прошлом нет смысла, поскольку оно уже прошло, и мы не сможем его изменить, как не можем избавиться от старых шрамов с кожи, да, принцесса?       Виви издала тихий смешок, прикрывая изогнутые в улыбке губы ладонью. — Нами, прошу, не зови меня так. — А то? — Нами приобняла девушку и коснулась носом еë виска, каким-то чувственным способом, по-кошачьи мягко.       Усопп замер, и от воспоминаний, вызванных этим жестом, его сердце пронзительно заныло. Решив, что неловкость, которую он ощущал всë время, была лишь замаскированной тоской по старому другу, Усопп ускорился, догоняя женщин. Дамы переговаривались, поэтому юноша позволил себе углубиться в мысли о прошлом. Раньше он гнал все воспоминания, поскольку они — липкие, болезненные, слишком сильно погружали его в пучину сожалений, выбраться из которой было слишком сложно.       Нами перевела проницательный взгляд карих глаз на него. — О чëм задумался?       Усопп вздрогнул, заметив, что обе женщины выжидающе цепко смотрят на него, и нервно улыбнулся. — Вы напомнили мне о моëм друге. Даже жест такой же, — Усопп по привычке коснулся правого уха и усмехнулся. — Стоило ему выпить, он постоянно так делал, да ещë и дул в него, дурачина.       Нами склонила голову на бок и слегка сощурилась, будто пытаясь настойчиво забраться Усоппу в голову. — Расскажешь о нëм? Он остался в деревне?       Задумавшись на несколько секунд, Усопп начал говорить. Конечно, он мог бы сказать, что Зоро был кузнецом, и никто в соседних деревнях и городах не мог сравниться с его мастерством. Мог бы сказать, что он также мастерски обращался с мечами, которые ковал. Но ему вдруг показалось, что стоит сказать не то, кем он был, а каким. Скорее не для девушек, а для себя. Чтобы вспомнить, чтобы оживить в памяти образ, почти стëршийся за два года. — Он был… — и тут же исправился, запрещая себе даже думать, не то что говорить о друге в прошедшем времени. — Он ужасный соня и ворчун. Вместо обеда он предпочитает поспать лишний час, а утром разбудить вообще невозможно, хоть из пушек стреляй. И не дурак выпить. А когда выпьет, становится странно мягким, хотя обычно грубый и совершенно неотëсанный!       Усопп улыбнулся, когда образ громко хохочущего Зоро возник в голове, с каждой секундой становясь всë чëтче. Как Зоро хмурился, сводя брови к переносице и грозно раздувая ноздри, как широко улыбался, растягивая вечно обкусанные тонкие губы. Как раскрасневшийся от эля, он клал руку ему на плечи, прижимал к себе, приобнимал и утыкался то носом в висок, то лбом в копну непослушных волос, напоминая Усоппу большого ленивого кота. Иногда он что-то пьяно бормотал, обжигая ухо Усоппа горячим дыханием, но в размазанной невнятной речи было сложно разобрать слова. — А ещë? — робко подала голос Виви, когда Усопп замолчал, окунувшись в мысли. — А ещë… Он очень добрый, хоть и ругается скверно. И вообще-то постоянно влипает в неприятности и драки. Его в деревне все уважают, и даже меня почти не трогали, пока он был рядом. Знали, что потом зубы будут по полу собирать, — Усопп хмыкнул. — Пожалуй, странно называть человека, который не прочь кого-то избить, добрым. — А где он сейчас? — Он покинул деревню. Решил стать охотником на… — Усопп замолк, подбирая слово. Вообще-то Зоро решил стать охотником на вампиров, узнав, что они хорошо зарабатывают, и обещал вернуться разбогатевшим и уважаемым человеком, но Усоппу показалось, что не стоит это говорить. — Охотником на нечисть. Это было меньше двух лет назад, но с тех пор от него не было вестей. Может он и присылал что-то, но… До меня вряд ли бы это дошло. В любом случае, я знаю, что он жив. Он сильный, живучий, упëртее барана и ни за что не сдастся. Мне достаточно этого. — Вы скучаете по нему? — снова спросила Виви.       Усопп ответил не сразу. Скучал ли он? Конечно. Так сильно, что его слабое сердце казалось ему вовсе не сердцем, а неправильно обожжëнным, а потому треснувшим горшком или даже бумагой, которая непременно порвëтся на мелкие клочки. Иногда Усопп испытывал даже обиду на то, что Зоро ушëл, хотя и знал, что является одной из причин. Иногда была дикая злость на себя и на него. На себя, потому что струсил, побоялся стать обузой для друга и не настоял на том, чтобы пойти с ним. На Зоро, потому что тот твердил, как это опасно, и он не может позволить себе подвергать Усоппа такому.       Но в основном это была бесконечная благодарность. Зоро появился в его жизни в один из худших периодов, будто совершенно случайно. И хотя язык не повернëтся назвать его ангелом, Усопп верил, что тот был послан ему свыше. Чтобы помочь, защитить, сделать сильнее и лучше. И было что-то трогательное в том, что Зоро считал точно также про Усоппа. Тот нашëл обессилевшего Зоро возле изгороди, когда возвращался с поля, и сначала хотел пройти мимо. Парень чумазый, в засохшей крови и грязи, не вызывал доверия. Но жалость пересилила, и Усопп, взвалив тяжëлое тело себе на плечи, потащил домой, игнорируя голоса деревенских. Отмыл, накормил, напоил, дал выспаться и ни разу об этом не пожалел. — Надеюсь, у него всë хорошо, — пробормотал Усопп.       Они снова возвращались ко двору. Девушки заверили юношу, что с его другом точно всë должно быть хорошо и он когда-нибудь вернëтся, и остановились возле входа. Виви слегка поëжилась и Нами тут же обратила взгляд на неë. — Ты замерзла, моя милая? — Самую малость. Но если вы не против, я всë же вернусь в покои. Вы продолжите прогулку?       Усопп заметил, что рыжая женщина выжидающе посмотрела так, будто ответ зависел от него, и кивнул. — Я бы ещë прошëлся. — Отдыхай, моя Виви. Я пройдусь с Усоппом и вернусь, — и провожая девушку, прижалась губами к еë щеке. Виви улыбнулась и скрылась в замке. — Ты удивлëн?       Усопп нервно отвëл взгляд, сжимая пальцами плотную ткань камзола. — Во-вовсе нет. Я слышал, что близкие подруги могут быть близки… То есть… Я имею ввиду, что леди…       Нами взяла его под руку и снова пошла вперëд, слушая, как Усопп пытается убедить еë, что не подумал ничего странного о них и никогда бы не оскорбил их даже мысленно. — Прекрати, Усопп. Виви моя возлюбленная, — и хмыкнула, когда Усопп замер, едва не выдëргивая свою руку из еë. — Знаешь, меня воспитывала рабыня. Свою мать я потеряла ещë во младенчестве, а эта женщина нашла меня с сестрой — не по крови, тоже какую-то потерянную девочку — и воспитала, как дочерей. Однажды один из гостей хозяина увидел меня и захотел, чтобы я стала его служанкой. Слухи об этом человеке ходили всякие, и мама моя умоляла не отдавать меня. Тогда еë убили. Я перенесла много мерзкого, пока не надоела новому хозяину, и он не решил заклеймить меня бездушной ведьмой. У рыжих же нет души. Мне просто повезло, и я оказалась у Санджи. Но даже тогда, долгие годы я не могла прийти в себя, пока здесь не появилась Виви. Она невероятная и очень сильная, но одновременно с этим она самый прекрасный цветок, который я видела. И я не могла не полюбить ту, кто дала смысл моей жизни. Понимаешь?       Усопп вздохнул и накрыл ладонь Нами своей, решив, что он не имеет права осуждать любовь — самое божественное из всех чувств.