Колыбельная на руинах жизни

      Паршивенькая флейта, сделанная на коленке из первого попавшегося стебля бамбука, требовала запредельного уровня концентрации, так что Вэй У Сянь, полностью сосредоточившись на гипнотизирующей мелодии и успокаивающих потоках ци, выпустил из внимания весь остальной мир. О чем пожалел мгновенно, стоило только спиной налететь на чужое горячее тело – вот был бы анекдот, напорись он на острие меча. А потом тонкое запястье накрыла широкая горячая ладонь, с легкостью пересекши слабые инстинктивные попытки вырваться, и Вэй Ин подумал, что лучше бы это и впрямь оказался клинок. Можно даже поострее, чтобы сразу перебить хребет и с чистой совестью сдохнуть. Третий раз за существование, да, почему нет.       Все лучше, чем сдерживать неподобающую его имени и статусу дрожь, полностью потеряв связь с реальностью под стеклянным взглядом дохлой рыбы, коим его щедро одарил Лань Чжань.       Неделю назад Вэй Ин пребывал в твердой уверенности, что это имя стерлось из его памяти, оставив после себя только огнем вытравленный в сознании золотистый взгляд и белоснежную вспышку траурных одежд. Но нет, ты только глянь – две встречи по паре мяо , и непрошеные воспоминания воскресли перед внутренним взором, будто между ними и нынешним неловким моментом не лежали столетия.       Вэй У Сянь почти уверен, что его сейчас стошнит прямо на отвратительно-беленькое ханьфу статуей застывшего мужчины, от которого ощутимо несло сандаловым деревом и гарью, но нет. Ему уже давно не пятнадцать, чтобы застывать перед конкретно этим мужчиной с подгибающимися коленками и желанием сбежать за спину брата, чтобы оттуда перевести дух и ляпнуть какую-нибудь гадость для успокоения собственной души. А в половине чжана от них беснуется потерявший поводок Вэнь Нин (который, по идее, должен был быть мертв еще дольше, чем он сам – с каждым фэнь у Вэй Ина все больше вопросов к окружающим его людям). Кучка перепуганных детишек, вышедших на ночную охоту чуть ли не впервые в жизни, еще не успела заслужить такой страшной смерти, как вышедший из-под контроля Призрачный Генерал – хотя не то чтобы что-то подобное действительно могло остановить того, чьим именем этих самых детишек пугали на ночь глядя.       Но Вэй Ин предпочитал считать, что у него все еще есть какие-никакие принципы человеческой морали. Ради собственного душевного равновесия.       На счастье, многолетняя практика совершенствования, сражений, политики, интриг и зубодробительных экспериментов с темной энергией, не подвели и на этот раз – команда, отданная отчаянно фальшивящей мелодией флейты, достигла той части мертвого мозга Вэнь Нина, которая отвечает за подчинение хозяину, так что лютый мертвец послушно скрылся с глаз долой, подгоняемый азартными воплями молоденьких адептов. С бывшим другом Вэй У Сянь разберется потом, когда успокоит сумасшедше колотящееся сердце и сам сбежит куда-нибудь подальше.       И, желательно, поглубже, чтобы не сразу откопали.       Зато теперь немного понятно, почему у отца, тоже пережившего парочку почти-воскрешений-из-мертвых, чувство юмора пробивает дно тех гробов, которые он использует вместо кровати – либо так, либо бесконечный геноцид всего живого в радиусе трех миров.       Но тут дети, а у Вэй Ина принципы.       У Цзян Чэна, наверное, тоже принципы – что-то вроде «выбить все дерьмо из первого попавшегося подозрительного мудака», скорее всего, но не факт. Возможно, ему просто нравится бело-фиолетовый блеск Цзы Дянь и со всем этим свалившимся на его голову дерьмом Цзян Чэн просто чувствует себя немного лучше после того, как оприходует искрящимся колючей ци кнутом какого-нибудь неудачника. Такая версия тоже имеет место быть и Вэй Ин, откровенно говоря, совершенно не вправе за это осуждать.       На самом деле, немного иронично, что бывший побратим бьет в спину – кажется, это любимый прием его матушки, великолепной Пурпурной Паучихи, обожавшей оприходовать своих воспитанников вдоль и поперек, отчего у них вырабатывался высокий болевой порог и непревзойденная устойчивость ко всем атакам, базирующимся на стихии молнии. Что ж, это мило – Вэй Ин почти успел почувствовать дыхнувшую в затылок ностальгию, если бы от удара (судя по яркости, обещающего слабенькому телу Мо Сюань Юя электрический ожог во весь хребет) его не заслонила облаченная в белое широкая спина. Вэй У Сянь, легендарный Старейшина И Лин, страх и ужас во плоти, ради собственных нервов предпочел просто об этом не думать, молчаливо поднимая взгляд на злого до глубин Бездны Саньду Шэншоу. И да. Вау. Цзян Чэн – полузабытое воспоминание из далекого прошлого, отдающее на языке привкусом сладких семян (украденных) лотосов и алым отблеском боли от вырезаемого наживо Золотого Ядра – пафосен сверх меры, окруженный чернильно-пурпурными вспышками молний, клубами дыма и злодейской аурой.       Вэй У Сянь рад видеть это воплощение пафосности даже несмотря на то, что во время их последней встречи один из них пытался (весьма, стоит заметить, успешно), убить другого и сейчас явно намеревался повторить тогдашний подвиг – серьезно, существует ли кто-то, кто не пытался его убить в тот или иной промежуток времени?..       …Возможно, такие люди есть, но, если подумать об этом чуть более углубленно, матушка-прачка, щицзе Янь Ли и дядя Фэнмянь – счастливые исключения, подтверждающие железобетонное правило. Или он чего-то не знает, но это окончательно разрушило бы его хрупкую веру в человечество, так что ладно. Пусть Учитель гордится им чуточку больше, чем никак.       Так или иначе, Вэй Ин гораздо больше озабочен возможностью сбежать, чем размышлениями о бренности бытия – радость радостью, а взаправду получить Цзы Дянем по хребту ему хотелось бы в последнюю очередь, так что, не успела отзвучать изданная ненавистным гуцинем последняя нота, Вэй У Сянь уже со всех ног несся через кусты к своему честно украденному ослику, сам не зная, на что стоит надеяться.       Сбежать от Главы Ордена и Хань Гуан-цзюня на осле.       Если это получится – он этому ослу памятник поставит. Из нефрита, в натуральную величину. И торжественно установит в Священном Мавзолее, чтобы потомки нарезали вокруг него круги и размышляли – что это за загадочный артефакт и для чего он предназначен?..       Впрочем, гипотетические способности Яблочка так и остались гипотетическими, а по хребту беглец все равно получил. Нежно, почти, можно сказать, любяще – учитывая, что с помощью Цзы Дянь можно сдирать шкуры и жарить шашлык, Цзян Чэн явно даже не пытался нанести урон. Вэй Ин благодарен. По большей части. Этой благодарности хватило, чтобы не засмеяться вслух над выражением лица сводного братца, а всего лишь внаглую обвинить его в превышении полномочий и излишней жестокости. Впрочем, что ожидать от человека с титулом «Саньду Шэншоу» , мечом «Саньду» и репутацией человека, способного за несколько лет в одиночку воскресить вырезанный под корень Великий Орден.       Кто тут, блин, легендарный некромант?       В ответ на насмешку Цзян Чэн ожидаемо вызверился, скалясь, что та собака, и буравя его, Вэй Ина, ни капли не убежденным взглядом. Он нутром чуял несоответствие реальности и улик, отчего бесился с каждым мгновением все больше, краем уха слушая нестройную песенку детей про совершенно презренный уровень развития Мо Сюань Юя как личности и офигеть какие таланты Старейшины И Лина. Последнее, кажется, бесит Цзян Чэна еще больше – вон, кончик брови дернулся, беднягу аж корежит от недоверия. Вэй Ин восхищен его интуицией. Или логикой. Или что у него там за вэйусяновский радар встроен – прям как у Учителя.       Им лучше никогда не знакомиться, иначе кому-то придет конец. Очередной и, скорее всего, уже окончательный.       Чем Вэй Ин оказался бесконечно оскорблен – это пресловутой личностью Мо Сюань Юя, милостью которого он вынужден вновь откликаться на полузабытое имя, видеть лица полузабытых людей и молиться самому себе, чтобы Учитель не помер со смеху, когда узнает, как именно погиб его самый преданный ученик.       Потому что самому вспоминать стыдно.       И тут вдобавок выясняется, что его занесло в тело обрезанного рукава и скотоложца – неизвестно, что хуже – и серьезно, детки, спасибо за вашу попытку выгородить невиновного перед злющим Главой Ордена, но Вэй Ин прекрасно жил бы без новостей, что его новенькое тело настолько порочно.       А если оно не только порочно, но еще и грязно? Как далеко Мо Сюань Юй зашел в своих увлечениях? К этому телу уже кто-то прикасался не-женской рукой?       Простите, Небеса, а если хризантема этого юного мальчишеского тела уже сорвана? Вон, хотя бы тем же ослом? Или мужчиной? Или на кого там еще он вешался, по словам Цзинь Лина? На женщин и растения? Против женщин Вэй Ин ничего не имел, наоборот, был очень даже за, а что можно делать с растениями – понятия не имел. Нет, он помнил, конечно, свою на тот момент будущую сто сорок пятую жену и то странное демоническое создание-лиану, которое держало ее в эротическом плену аж несколько суток, пока он ее не нашел и не вылечил от яда, введенного бедняжке половым путем… Но, кажется, в этом мире подобной пакости не водится. Вроде бы. Возможно, он просто не помнит или за тринадцать лет что-нибудь успело мутировать под влиянием трупного яда и темной энергии. Он не уверен, что хочет знать ответ.       От ураганом промелькнувших в голове мыслей и рефлекторно придуманных тренированным сознанием картин Вэй Ина скрючило ну слишком уж характерно – вместо презрительно-подозрительного взгляда, Цзян Чэн послал ему злорадно-сочувствующий. Ржет, скотина. Вэй Ин пятой точкой чувствует – ржет, как последняя сволота, потому что большего унижения для истинного последователя пути Цзинь Гуань Шаня не сыскать. Козел.       За собственным праведным возмущением, перемежающимся с отвращением, отрицанием, гневом и еще парочкой стадий принятия неизбежности (стоит ли горевать о гипотетической девственности, если ее обладатель все равно мертв и воскрешению не подлежит?), Вэй Ин даже пропустил, что обсмеяли его с двух сторон. И это, вероятно, к счастью, потому что вид смеющегося Хань Гуан-цзюня – немного не то, что он желал бы видеть в этой или какой-либо иной жизни.       – Взять его, – Цзян Чэн даже бровью не повел, отдавая приказ, отчего Вэй Ин внезапно почувствовал себя преданным – неужели братец действительно верит, что пара-тройка рядовых адептов его Ордена смогут остановить серьезно настроенного Старейшину И Лина? Это если рассматривать только известные ему данные, не затрагивая события тринадцати проведенных за гранью мироздания лет. Ауч.       Цзян Чэн умеет топтаться по больным мозолям. Нет, их с Учителем точно не следует знакомить. Никогда. Не то, чтобы до этого момента он собирался, но теперь он обязан приложить усилия, чтобы не допустить даже шанса.       – Спас… - заикнулся было Вэй У Сянь, старательно корча перепуганную рожицу и пятясь подальше от зверски настроенных адептов Юнь Мэн Цзян, но его самым наглым образом перебили, схватив за запястье и буквально закинув себе за спину. Ту самую, белоснежную, успевшую уже осточертеть за одну неполную ночь. Вэй Ин честно заткнулся, уставившись на расцветающий на руке синяк в форме чужих пальцев и ловя не панику, нет. Ему все еще не пятнадцать и он умеет держать себя в руках. Зато от экзистенциального кризиса это его не спасло – Вэй У Сянь, прервавшись на полуслове, с клацаньем захлопнул рот, прижимая пострадавшую конечность к груди. Он не изменился в лице, оставив придурковатую гримасу деревенского дурачка отвлекать внимание, но зрачки удивительно светлых глаз пораженно расширились, с головой выдавая его легкое неудовлетворение подобным обращением с собой, любимым.       Или не собой и пока что немного презираемым, какая разница.       – Нет, – тем временем выразил свою однозначную позицию Лань Чжань. Синим бликом на огненно-рыжем фоне сверкнул Бичэнь. Взгляды всех окружающих тут же скрестились на невозмутимом Втором Нефрите.       – Этот молодой господин помог ученикам Ордена Гу Су Лань на их ночной охоте. Я забираю его в Облачные Глубины, – безликим тоном, будто бы это что-то объясняло, оповестил Лань Ванцзи, и Вэй Ин внезапно словил себя на мысли, что прямо сейчас он может убить заклинателя. Если не давать волю фантазии, то это будет просто – пусть у него больше нет ни нечеловеческих когтей, ни демонической крови, открывающей доступ к исключительно-демоническим техникам, Темный Путь все еще при нем. Флейта не нужна – для короткого, почти точечного взаимодействия на территории, где буквально час назад бесновалась новорожденная безымянная богиня, хватит одного жеста. Это просто. На два вздоха – поднять руку и сжать ее в кулак, концентрируя тьму вокруг сердечной мышцы жертвы. Потом несколько минут – или полчаса, в зависимости от силы обреченного – и стеклянный взгляд дохлой рыбы превратится в стеклянный взгляд дохлого человека.       Он был почти уверен, что его глаза полыхнули красным, когда Цзян Чэн усмехнулся, деактивируя Цзы Дянь под недоуменным взглядом племянника.       – А этот молодой господин согласен идти с вами в Облачные Глубины, Хань Гуан-цзюнь? – насмешливо уточнил он, скривив губы в надменной улыбке. Знает. Слишком хорошо, собачий сын, знает – и проверяет, глядя не на Второго Господина Лань, а прямо в глаза Мо Сюань Юя. Серые глаза с хищным кровавым отблеском, виденным им десятки раз на совершенно другом лице и в совершенно других обстоятельствах.       И Вэй Ин бы с удовольствием повалял дурака еще немного – давненько уже возможности не выпадало фигней пострадать в свое удовольствие, а где-нибудь в другой реальности и вцепился бы в Лань Ванцзи всеми конечностями, голося о выдуманном на ходу вкусе на мужчин, но Вэй Ин сейчас находится здесь. В родном паршивеньком мирке, который он надеялся больше никогда не посещать. И он спалился – капитально, накрепко. Каким только образом, если сам себя Вэй У Сянь помнит с трудом, вопрос на миллион золотых слитков, но Цзян Чэну, судя по всему, виднее.       - Этот молодой господин, - в тон им обоим заявил по итогу Вэй Ин, обходя Лань Чжаня и добровольно придвигаясь поближе к растерянным адептам Юнь Мэн Цзян. Ребят можно понять – парочка уважаемых заклинателей и один непонятно кто, которого буквально только что обвинили во всех плотских грехах, разговаривали вроде бы на нормальном языке, но понятного почему-то только им. Молодые люди шкурами чувствовали упреки, угрозы и увещевания, патокой разливающиеся не в словах, но в эмоциях, и предпочитали мудро молчать в тряпочку, дабы не задело. Хотя Цзинь Лина явно распирало от желания что-то брякнуть. Вэй Ин почти уверен, что они с ним кровные родственники (но нет, увы). – Выбирая между пыточными камерами Пристани Лотоса и перспективой попасть в Облачные Глубины, выберет мучительную смерть от пыток.       С этими словами он протянул Цзян Чэну скрещенные в запястьях руки, демонстрируя свою добровольную сдачу на милость победителя.       Цзян Чэн удовлетворенно хмыкнул, взмахивая Цзы Дянем и с ног до головы оплетая пленника искристым магическим кнутом – почти так же, как поступила его мать в тот день, когда им пришлось бежать из Пристани Лотоса. Вэй Ин помнил, пусть и смутно, но тогда их с Цзян Чэном пытались насильственно спасти, а сегодня его насильственно насилуют. Ну, или что-то типа. Цзян Чэн не очень похож на того, кто погладит блудного брата по головке и тут же превратится в комок розовой сахарной ваты.       – Вэй Ин, – удивительно, но в голосе Второго Нефрита скользнула угроза, а кончики пальцев, не скрытые белоснежными рукавами, едва заметно дрогнули.       – Ты слышал, Хань Гуан-цзюнь, – слова Саньду Шэншоу сочатся ядом так же, как и его титул, а грозовое небо в глазах сверкает многообещающими фиолетовыми молниями. – Этот человек по доброй воле признает себя виновным и согласен принять наказание. Ради сохранения положительных отношений между Орденом Юнь Мэн Цзян и Гу Су Лань, я прошу вас более не вмешиваться в это дело.       Оу.       Оу.       Цзян Чэн на постоянной основе сотрудничает с Гу Су и угрожает Второму Господину разрывом отношений? Неплохо. Кое-кто заработал нехилый авторитет поверх того, что был им заслужен во время Аннигиляции Солнца.       Где-то на заднем фоне возмущенно запищал Цзинь Лин – умилительный ребенок – невольно разделяя с Вэй Ином его пассивно-агрессивное недоумение, и тихонько вздохнули ученики из Гу Су, пораженные не меньше остальных. В их глазах два влиятельнейших заклинателя современности ставят на кон честь Орденов, сцепившись за шкуру непонятного полубезумного деревенского дурачка. Самое прикольное, что в глазах Вэй Ина отражалась та же картина и ему правда было интересно, чем все закончится.       О, кажется, он понял, что он здесь забыл.       Меньше надо было ныть Учителю, что жить стало скучно и больше заниматься своими непосредственными правительственными обязанностями – авось бы очередное приключение прошло куда-нибудь мимо.       Ну да, хорошо.       Он тоже не верит, что приключения способны проходить мимо него, но шансы же были.       Лань Чжань тем временем благочестиво поклонился, молча проглатывая и угрозу, и проигрыш, однако не удержал себя от желания еще раз посмотреть на Вэй Ина, вероятно, пытаясь взглядом передать ему какое-то жизненно важное послание. Но у Лань Чжаня плоховато с выразительностью, а у Вэй У Сяня – с пониманием намеков, так что в стеклянных глазах он видит только собственное отражение – не то, которое хотел бы помнить, – и невысказанные слова остаются камнем висеть в сознании Второго Нефрита. Он проиграл этот бой и вынужден покинуть арену.       Вэй Ин доволен.       А потом ему в нос прилетел внушительный кулак шиди и сознание померкло, не успев сгенерировать ни одной похабной шуточки.

***

      Юй Цзы Юань, по мнению большинства современников обладающая всеми возможными достоинствами, исключая милый характер, не знала, чему в этой жизни поражаться больше – тому факту, что прославленный учитель Лань Цижэнь действительно оправдал свою репутацию и в кратчайшие сроки перевоспитал демоненка Вэй Ина в приличного человека, или тому, что результат ей все равно не понравился.       В Облачные Глубины она отпускала жизнерадостного, яркого, неунывающего непоседу – позорище на ее хозяйскую голову, ярмо на шее, сына слуги, посмевшего быть лучше Наследника, а обратно получила тихого, прилежного, милого мальчика, вздрагивающего от чужих прикосновений и прячущегося за спиной названого брата при каждом удобном случае. Чудо-ребенок, наконец-то осознавший свое место в иерархии приемной семьи, сказала бы Мадам Юй, если бы последние два пункта можно было ну хоть как-нибудь втиснуть в понятие нормальности.       Дорогой супруг закрывал глаза и на былые странности притащенного им мальчишки (например на то, как и сколько тот ест. Нет, Пристань Лотоса не обеднеет от лишней чашки риса, а растущему организму нужна энергия… Но Вэй Ин лет до тринадцати даже вкус еды с трудом различал, просто забивая желудок всем, что ему подсунули – в каких бы количествах оно ни было), а на новые даже внимания не обратил: потрепал посеревшего при его приближении Вэй Ина по голове и уплыл куда-то по своим делам, едва ли удостоив взглядом родного сына. Который, в свою очередь, отмалчивался, злобно сверкал по сторонам грозовыми глазищами и уверял, что приемыш просто слишком часто нарывался на физические наказания, видать, ферулы таки умудрились выбить из него дурь. Это могло бы стать обидной издевкой над воспитательными способностями самой Пурпурной Паучихи, если бы верная Инь Чжу однажды не заметила – Вэй Ин шарахается от мужчин. И от Мадам Юй, видимо, по старой памяти. Но единственный мужчина, которого вздорный мальчишка готов терпеть в своем личном пространстве – это Цзян Чэн, чем и пользуется, отгораживаясь от мира узкой юношеской спиной в фиолетовых одеждах.       И Хозяйка Пристани Лотоса, обдумав полученную информацию, приказала своим служанкам следить, докладывать и, по возможности, выяснять первопричину. Потому что как бы она ни относилась к маленькому демону, ни один ребенок не должен вдруг так резко менять свою линию поведения. В успех физического ущерба Юй Цзы Юань верила в последнюю очередь – если бы мозги Вэй Ина вправлялись через насилие, то этот ребенок изначально бы вырос шелковым. И боялся бы женщин.       На расследование она дает личным служанкам месяц. Они справляются за неделю.       Потому что Мадам Юй, при всех своих несомненных достоинствах – благородная дева. К некоторым аспектам жизни она не притрагивалась просто в силу происхождения – никто не смел опускать ее в ту грязь, что может твориться в темных уголках человеческих жилищ за порогом дворцовых комплексов. А иногда и в их пределах. Мадам Юй знала о тех аспектах. Как же не знать – она хорошая Хозяйка и не менее хороший заклинатель, заслужившая себе титул на поле боя, а не в женском будуаре. Но знание не означает узнавание, поэтому ей не хватило опыта распознать симптомы. Цзинь Чжу и Инь Чжу, в отличие от госпожи, все еще служанки – да, не самые последние, да, не самые низкосортные, но служанки. Они бывают на кухне, в прачечных, в конюшнях – да мало ли, куда занесет по долгу службы доверенного слугу благородной госпожи? И что они там увидят да услышат.       Как следствие – знали, куда стоит смотреть, как только появляются первые подозрения. Которые, к сожалению, подтверждались активнее, чем девушкам бы того хотелось.       Вэй Ин, маленькое солнышко Пристани Лотоса, действительно спрятался за грозовой тучей в лице младшего брата, но из-за его плеча все еще сиял чуть натянутой улыбкой от уха до уха. Он с видимым удовольствием охотился на фазанов, плавал в озерах, воровал лотосы, флиртовал с девушками и подшучивал над шиди. При этом он даже в жару перестал обнажаться, по самое горло закутываясь в свои черные ханьфу; запрещал прикасаться к себе кому бы то ни было, кроме шицзе Янь Ли и шиди А-Чэна; держал дистанцию ото всех, болезненно вжимая голову в плечи и тут же, словно одергивая себя, вскидывал подбородок, когда острым слухом случайно улавливал слишком громкие мужские голоса – даже если они были обращены не к нему. Вэй Ин плохо спал, через раз прокрадываясь в постель к Цзян Чэну, за что был неоднократно бит. А когда не бит или если не решался доставать брата – скручивался под одеялом в компактный комочек, дыша во сне неглубоко и рвано, успокаиваясь лишь под самый рассвет. А еще у него начисто пропал аппетит. Для ребенка, считающего еду едва ли не главным счастьем в смертной жизни, вечно выпрашивающего у торговцев локву и булочки, отказ от трехразового питания был не тем, на что можно было бы закрыть глаза. Тем более, что обычно, при всей своей страсти к наполнению желудка и несъедобно-острой пище, Вэй Ин все же держал себя в руках, помня о влиянии еды на организм и необходимости следить за мышечной массой. Перейти на одноразовое питание и по полчаса клевать носом несколько зернышек риса – не его стиль. И он не просто флиртовал с девушками – он льнул к ним. Льнул в поисках доброго слова, ласкового поглаживания по голове или игривого шлепка по руке. Ничего непристойного, ничего выходящего за рамки – самый обычный флирт в стиле Вэй У Сяня. Цзян Чэн так не сможет, характер не тот, но для Вэй Ина – самое то. Другое дело, что таких заигрываний стало слишком много. Возникало чувство, что мальчишка зависим от самого процесса – нежных голосов, ласковых касаний – и стремится окружить себя как можно более плотным цветником, упиваясь его присутствием, а не существованием.       Цзинь Чжу и Инь Чжу знали только одно объяснение произошедшим с мальчишкой изменениям.       Вэй Ин привычно вжал голову в плечи, опасливо косясь на суровую Мадам Юй, ни с того ни с сего сорвавшую его с тренировки и пригласившую на чай. Его пугали оба этих фактора даже по отдельности, а вот чем они грозили в связке, не мог даже представить. Неужели он в чем-то серьезно облажался? Но, вроде бы, после возвращения из Гу Су он честно старался быть прилежным учеником. По крайней мере, он пытался держаться в рамках своих собственных приличий, иногда силком заставляя себя по мелочи проказничать. Иначе – заметят. Иначе – не сбежать от неудобных вопросов. Он не хотел. Правда.       Он честно пытался сделать вид, что все нормально.       Но вызов от Госпожи лучше всякой ворожбы говорил, что он облажался, прокололся, проиграл в битве с самим собой. И очень хочется закричать, захныкать, спрятав лицо в широких рукавах верхних одежд, накрыться с головой и забиться в самый темный угол. Чтобы не трогали, не спрашивали, не видели, не смотрели.       Ему пятнадцать, и пусть он на постоянной основе имеет дело с трупами, страшными историями и нелицеприятными монстрами, собственная жизнь внезапно оказывается страшнее собственной же работы. Потому что его готовили к ранам и отравлению трупным ядом, а не к… тому, что он предпочел бы забыть, да все равно вспоминает каждый раз, стоит только глаза закрыть.       – Вэй Ин, – нарочитая мягкость в голосе несгибаемой Пурпурной Паучихи пугает. Как и отсутствие в чайной комнате кого-либо, кроме них двоих и личных служанок Мадам Юй. Вэй Ин знал, что А-Чэн порывался пойти с ним, но был чуть ли не за шкирку выброшен обратно на тренировочное поле, что а) наглядно показывало разницу между учениками и высокопоставленными служанками; б) мягко намекало на серьезный разговор, ожидающий старшенького ребенка семьи Цзян. Вэй Ин поднимает на госпожу как можно более безмятежный взгляд, судорожно вспоминая про потрескавшиеся погрызенные губы, про грязь под ногтями и растрепанную шевелюру – чувствует себя девицей на выданье, но заклинатели должны быть не только сильны, но так же красивы, утонченны и возвышенны.       В последнее время Вэй Ин ненавидит один из этих пунктов в отношении себя и все три в адрес кое-кого другого. Он усилием воли прогоняет из головы ненужные размышления, растягивает губы в кривоватой улыбке, и вежливо кланяется, прикрывая рукавами нижнюю половину лица.       – Госпожа.       Обмен приветствиями можно считать оконченным – Вэй Ин, повинуясь жесту, осторожно усаживается за столик прямо напротив Мадам Юй. И да, это пугает больше, чем должно было бы. Чай им наливает Инь Чжу – пока Цзинь Чжу сторожит двери, вторая служанка прислуживает им за столом. Вэй Ин нервно сглотнул, что не укрылось от ярких фиолетовых глаз Паучихи. Этикет их региона не предписывает распитие чая в молчании, о чем жалеет Вэй Ин, отчаянно жаждущий себе отсрочки. Пурпурная Паучиха – сосредоточенная, удивительно-молчаливая – даже нарушает все мыслимые и немыслимые правила традиционной чайной церемонии, позволяя выставить рядом с чайничком танхулу и пиалу с медовыми орешками.       – Я хочу знать, что произошло с тобой в Облачных Глубинах, – сразу же объявила повестку дня Юй Цзы Юань, хороня под непреклонным тоном уверенность Вэй Ина. Это не то, что он хотел бы обсуждать. И не то, что в принципе хотел помнить – как иронично, что именно эти воспоминания не оставили его даже в другой жизни, под другим именем – поэтому он съеживается, откладывая обратно на тарелку ягодную танхулу, которую только-только решился взять. Мадам Юй смотрит, как Вэй Ин на глазах сереет, как болезненно сверкают его глаза, как подрагивают крупные неухоженные ладони. Смотрит и сама внутренне обмирает – а если бы на месте приемыша сейчас сидел А-Чэн? Что бы она делала? Как бы смотрела в глаза самой себе, понимая, что не смогла уберечь своего ребенка?       Но перед ней был не Цзян Чэн и это немного, но все же утешало. В отношении приемыша муки совести можно хоть чуть-чуть, но заглушить. Работать с чужими людьми проще, и с Вэй Ином она справится.       На самом деле нет, не утешало.       Ребенок перед ней молча открывает и закрывает рот, пытаясь выдавить из себя хоть пару слов в свою защиту или оправдание, но с потрескавшихся губ срываются только сиплые звуки. Бегающий взгляд и судорожно стиснутые кулаки дополняли картину. Пурпурная Паучиха бросила вопросительный взгляд на Инь Чжу, но та только удрученно покачала головой. Перепуганный, загнанный в угол ребенок не признается.       – Все… Все хорошо, госпожа, – через силу выдавил Вэй Ин, беря себя в руки и гордо вскидывая голову. В светлых глазах погребальным огнем светится решительность, но в глубине зрачков Мадам Юй с легкостью читает оторопь. – С чего вы взяли, что что-то случилось, ха-ха?       Кривая улыбка не вызывает доверия. Вэй У Сянь вообще не вызывает доверия – целиком и полностью, и ломкий, сорвавшийся на середине смех ситуацию не улучшает. Под грозным взглядом юноша тушуется, сводит брови на переносице, губу прикусывает. Высечь бы за попрание этикета, но не в этом случае. Не хватало еще с концами ребенка угробить. Плевать на мнение мужа – она сама себе не простит. А мальчишка не скажет. Будет до упора лыбу давить и увиливать от вопросов, но ни за что не расскажет о пережитом вслух.       Гордый.       Это хорошо.       Это значит – выкарабкается.       - Тебя изнасиловал мужчина, не так ли? – Мадам Юй говорит резко, будто присохшие к ране бинты отдирает, забыв их предварительно размочить. На самом деле это не звучит вопросом, скорее утверждением, так что даже будь оно ошибочным, пришлось бы смириться и принять новую версию бытия за исконно верную.       К сожалению, бытие остается незыблемым – утверждение верно более, чем полностью. Чего она не ожидала, так это того, что мальчишка сорвется с места, неуклюже задевая ногой чайный столик, отчего наполненные пиалы переворачиваются, и упадет на колени, с глухим «бух» впечатывая лоб в циновку.       – Я… Я прошу прощения за причиненные неудобства, госпожа! – бодро гаркает Вэй Ин, мелко дрожа и не смея поднять взгляда. Он действительно чувствует себя виноватым. За то, что оказался слишком слаб и не смог защитить себя. За то, что в принципе оказался в подобной ситуации, подрывая честь Ордена своей слабостью. За то, что не смог в должной мере скрыть последствия, как бы ни старался. За то, что подвел. За то, что не справился. За то, что вместо возложенной на него задачи – сопроводить и защитить Цзян Чэна, – именно брату пришлось его защищать, выгораживая перед Лань Цижэнем за пропуски занятий и тайком притаскивая из города нормальную питательную еду, буквально силком заставляя впавшего в апатию брата поесть.       – Сядь нормально! – прикрикнула Юй Цзы Юань, не в силах смотреть на трясущуюся спину приемыша. В ее глазах картина произошедшего имела другие оттенки – Вэй Ин, пусть и входил в пятерку лучших учеников, все еще был молод и его могла скрутить даже достаточно тренированная служанка. А в Облачных Глубинах, помимо молодежи, проживают и взрослые, опытные заклинатели. С которыми ребенку не справится при всем таланте. – И не смей извиняться за то, что стал жертвой!       – Да… госпожа, – несколько растерянно отзывается Вэй Ин, неуверенно выпрямляясь и отчаянно алея щеками. Он не ожидал, что Мадам Юй не станет бранить его, а наоборот, поддержит, пусть и не в самой демократичной форме.       – Кто это сделал? – хлесткий вопрос прошелся по нервам не хуже Цзы Дяня. Вэй Ин опустил поднятые было глаза, утыкаясь взглядом в собственные коленки и позволяя себе съежиться. Умрет, но не скажет. Ни одной живой душе не скажет, даже Цзян Чэну. Не потому, что признание грозит последствиями виновнику, а потому, что тогда даже любимая шицзе скажет: «Вэй Ин, ты сам виноват. Доигрался». Паучихе пришлось, мысленно поморщившись, смягчить тон. – Это был адепт Ордена, или гость? Или ты в городе нарвался на странствующего даочжана?       – Это… неважно… госпожа, – слова выдирались из пересохшей глотки кое-как. Жалко, что весь чай оказался пролит из-за его неуклюжести и теперь мерно стекал на двойное дно изящного столика – горло не промочить. А может, оно и к лучшему – не придется давиться на глазах Мадам Юй и судорожно кашлять, задыхаясь от нехватки воздуха.       – Важно, – отрезала Хозяйка Пристани Лотоса. И тут же добавила, не дожидаясь от подопечного нового приступа затаенной паники. – Отвечай. Мне не нужно ни имя ублюдка, ни его статус. Просто скажи, принадлежит ли он Ордену Гу Су Лань или нет.       Вэй Ин задыхается и без вставшего поперек горла чая. Что изменит его ответ? Или, что важнее, что он не изменит? Разве есть смысл открывать рот? Но госпожа не просит. Она приказывает. И сейчас Вэй У Сянь как никогда остро ощущает свой статус в этом доме. Слуга, сын слуги. Взятый на поруки из милости господина и добродетели госпожи. У него нет права не отвечать на вопросы.       Хотя несколько месяцев назад он не думал бы даже о том, чтобы вот так заикаться перед госпожой Юй, не способный выдавить из себя признание. По крайней мере, его не заставляют произнести это вслух.       «Меня изнасиловал Второй Нефрит Ордена Гу Су Лань»       Если он когда-нибудь действительно выговорит эту фразу своими губами, то в следующее мгновение сам себе откусит язык и сдохнет от кровопотери только ради того, чтобы больше никогда не смотреть людям в глаза.       – Д…да. Адепт, – на более развернутую фразу у Вэй Ина не хватило моральных сил. От переживаемого позора, заключенного как в факте произошедшего, так и в никуда не девшемся чувстве вины за свою слабость.       – Ясно, – Пурпурная Паучиха прикрыла глаза. Что ж, это она и предполагала, разве нет? Конечно, для Пристани Лотоса было бы гораздо удобнее, окажись ублюдок безвестным странствующим заклинателем или там кем-нибудь из зазнавшихся сверх меры Вэней, но так уж повелели Небеса. – В ближайшее время Юнь Мэн Цзян расторгнет все действующие соглашения с Гу Су Лань. Совместные ночные охоты, торговля, а так же сотрудничество на подконтрольных нам территориях будет прекращено.       Ч…что?       На Мадам Юй шокировано уставились все присутствующие, напрочь забыв о почтении к вышестоящему.       – Н… Но госпожа, – первым подал голос все-таки неугомонный Вэй У Сянь.       – С Главой Ордена я сама поговорю, – снизошла до воспитанника Паучиха, уже мысленно начиная прикидывать, как утихомирить то взбудораженное болото, в которое превратится мир заклинателей после резкого расторжения союза. Стоит ли поискать Цзян Чэну невесту в Цинхе Не или сделать ход конем и породниться с Цишань Вэнь? Хотя последнее не одобрит Лань Лин Цзинь, что будет крайне печально в свете помолвки Янь Ли с Цзинь Цзысюанем… Ах, сложно. Вот ведь… А она ведь предупреждала, что Вэй Ин навлечет на их семью беду! Привлек. Расхлебывать теперь.       – Но госпожа! – впервые за долгое время Вэй У Сянь вскинулся, становясь похожим на настоящего себя. Сверкнули жизнью светлые глаза, зазвенела в голосе уверенность. – Это неправильно! Я… Моя… Я не стою политического скандала между двумя Великими Орденами! Если просто промолчать…       – Если просто промолчать, они решат, что Пристань Лотоса слаба! – прикрикнула на распоясавшегося – и тут же начавшего раздражать – мальчишку. – Ты – воспитанник клана Цзян и лучший ученик Ордена Юнь Мэн Цзян. Если Орден Гу Су Лань позволяет себе подобное непотребство в твой адрес – он покушается на честь всего нашего Ордена. Считают, что имеют право причинять вред нашим людям и это сойдет им с рук? Даже Цишань Вэнь не докатился до подобной низости в отношении других кланов! А ведь обучение и благочестие Гу Су славятся на всю Поднебесную – и что? Этому учит своих адептов Лань Цижэнь? Если оставить все без внимания, кто гарантирует, что они не переключатся на наследников кланов? Или что они не надавят на Пристань Лотоса, посчитав нас не смеющими поднимать глаз, как ты делаешь это сейчас?       Гневная отповедь заставила Вэй Ина пристыженно замолчать и опустить взгляд на циновку у своих колен. Знали ли о произошедшем в библиотеке старшие адепты? Лань Чжань после того случая почти перестал появляться на занятиях, но и сам Вэй У Сянь не отслеживал его местонахождение и мало смотрел на окружающих. Ему в ту пору казалось, что знают все и обо всем. Что шушукаются за спиной о том, какой он грязный и слабый. Или о том, что Лань Цижэнь его все-таки перевоспитал. Он старался не вслушиваться в шепот (справедливо полагая, что он звучит только в его голове), через «не могу» заставляя себя вернуться в былую колею. Пойти на занятия, поесть, подколоть Цзян Чэна ядовитой шуточкой и без содрогания пережить ответный тычок локтем под ребра.       (На самом деле, кроме Не Хуайсана, никто не заметил странностей. Людям плевать на страдания других, когда об этом нельзя позлословить. В Облачных Глубинах считали, что бунтаря Вэй Ина сломал Лань Цижэнь и сто пятидесятое переписывание правил Ордена. Даже сам Лань Цижэнь так считал, искренне гордясь своим педагогическим талантом)       – Вэй Ин, – продолжала тем временем Мадам Юй. – Нам, Великому Ордену, не нужно объяснять причин своих поступков. Кому надо – те прекрасно поймут без разжевывания. Кто доверяет – те примут наши поступки на веру. Вассальные Ордены не посмеют слова вставить против нашего решения. Слухи же спокойно пресекаются силой. Без разницы кто и о чем будет трепать языками – простые люди побегут к нам, как только в их двери застучится первый же лютый мертвец, а информационная война среди заклинателей никогда и не затихала. Гу Су сами вложили нам в руки оружие против себя – пусть только попробуют теперь дернуться. Их репутация рассыплется в пыль.       …вместе с репутацией Вэй У Сяня, да. Пожалуй, именно этот пункт волновал его больше всего – точно ли Мадам Юй хочет защитить его честь или просто разыгрывает по нотам политическую интригу?       О, Небо. Нужно было слушать Цзян Чэна и не лезть к Ланям со своими дурными выходками. Глядишь, всем им жилось бы сейчас гораздо проще.       Через несколько недель Юнь Мэн Цзян действительно отреклись от сотрудничества с Гу Су, на все расспросы скупо отвечая «они знают, за что». Они, в общем-то, понятия не имели, подозревая какую-нибудь хитровывернутую подставу – к восторгу Цишань Вэнь, радостно (и исподтишка) подливающих масло в зарождающийся пожар, подыгрывая обеим сторонам конфликта. Вэнь Жо Хань прекрасно умел играть на ситуации и раздрай в стане вероятных повстанцев ему оказался более чем на руку.