Geschichten aus dem alten Rauschen

Ашенбах не слишком хорошо запомнил дорогу до на удивление целых дверей местной гостиницы, в которую их направил Марцель и которую почему-то на широкую ногу именовали отелем. "Отель" теперь прочно ассоциировался у Ашенбаха с предприятием Хартмана в мирном, кажется, ничего не знающем до сих пор, Раушене, а сейчас перед ними возникла гостиница: придорожная, но чистая, хотя это, стоило признать, сейчас волновало Ашенбаха в самую последнюю очередь. Мысли путались, скакали с места на место, не давая ни за что зацепиться, так, словно все они - мысли - разом обрели собственное сознание и пытались изгнать из своего ряда жуткие воспоминания о том, чего, по мнению Густава, не должен был видеть ни один человек. Оставался еще один вопрос, который его действительно беспокоил и который все-таки стоило задать Тадеушу – ведь во многом оказался куда осведомленнее самого Ашенбаха. - Не удивительно, - хмыкнул Густав себе под нос, первым делом направляясь к умывальнику. - Что? - Тадеуш с силой потер лицо, даже не оглядывая скромную комнату, которую им любезно предоставили. Его, казалось, совсем ничего не волновало, но Ашенбах, уже научившийся понимать, что кроется под этой идеальной маской, почти физически ощущал волны жара, разбегающиеся от Тадеуша, как от эпицентра взрыва. Плохое сравнение. - Скажи, пожалуйста, к чему это все? Новый паспорт и все эти предосторожности. Ашенбах не имел причин считать себя глупцом, иначе ничего из того, что он писал, не увидело бы свет, но от волнения изъясняться и понимать ситуацию становилось все сложнее. Не дав Тадеушу времени на ответ, Ашенбах, не закрывая воду, оперся руками о края раковины, тяжело выдохнул и проговорил сквозь мерный однообразный звук: - Я даже не представлял... Тадеуш помотал головой, снова став неуловимо похожим на того мальчика с венецианского пляжа, а потом решительно подошел к раковине, закрыл воду и, крепко взяв Ашенбаха за плечи, развернул к себе. - Я тоже. То есть представлял, но... - Слова кончились и у него. - Но у тебя хотя бы был пистолет. И… - И я не стал тебя останавливать, да. - Тадеуш сощурился. - Во-первых, я не знал, что именно тебе известно. Во-вторых, я не знал, насколько в самом деле срочны твои дела. В-третьих, как бы это сейчас не прозвучало, возможно, что сейчас нам нигде не будет безопасно. Разве что в Аргентине. - Нам? – Кажется, только это слово Ашенбах осознал отчетливо. Наверное, он изменился в лице, потому что Тадеуш даже не ответил вслух, просто кивнул так коротко и четко, словно сам был военным. Ашенбаху пришлось продышаться, с каждым выдохом выталкивая из головы все лишние на данный момент страхи. - Надолго мы здесь? - Этого я не знаю. Думаю, что не знает даже Марци. Говорят, что сейчас много поездов отдают раненым и тем, кого отправляют в эвакуацию. Женщинам, если те еще способны куда-то ехать. - Кто говорит? Когда ты успел все это узнать? - Жизнь в таком окружении, как невольно получилось у меня, учит слышать и запоминать с первого раза. После такого ответа расспрашивать Тадеуша подробнее как-то перехотелось. Юноша отпустил плечи Ашенбаха и отступил назад. Ашенбах потер лоб, пытаясь вернуть себе ясность соображения. - Прости за столь приземленный вопрос, но где - и чем - мы будем ужинать и завтракать? Или вообще как будем добывать провизию, особенно если мы тут надолго? Не то, чтобы настоящий немец не мог попоститься день-другой, скорее, я хочу понимать наш план действий. Мда, а ведь еще вчера им подали добротный немецкий ужин, с колбасками, искрой и десертом, а сегодня с утра они пили дорогой коньяк. Контраст между прошлым и настоящим становился все чудовищнее и нереальнее. Судя по лицу Тадеуша, лично он о еде задумывался в последнюю очередь. - Плана действий у меня нет, - глухо проговорил юноша. - Но сейчас, похоже, будет. Осмотревшись и найдя полагающийся гостинице даже такого класса маленький бар, Тадеуш, не жалея своих идеальных зубов, ими самыми выдрал пробку из горлышка бутылки, этикетка которой хвастливо заявляла «Реми Мартан». - Тебе не хватит ли? - осторожно уточнил Ашенбах. - Мне нужно подумать, - коротко ответил Тадеуш и опустился на кровать - единственную в их номере. У него немного отекли веки и запястья, сказывалась, видимо, и усталость, и недостаток сна, и все прочее, но голос - чему Ашенбах в очередной раз поразился - не выдавал ни малейшего намека на опьянение. - Я предполагал, - продолжил Тадеуш мрачно, - что Марцель нам поможет. Ашенбах имел на этот счет свое мнение, которое и высказал, впрочем, как всегда, по своему обыкновению, осторожно: - Я думаю, что молодой человек и так сделал для нас куда больше, чем он сам рассчитывал. Тадеуш вдруг коротко размахнулся, словно хотел швырнуть бутылку в стену, но успел предотвратить катастрофу, только несколько капель пролились на кровать и на светлые дорожные брюки. - Я вечно у всех в долгу! Как же достало! - с нескрываемой злобой бросил он, на миг превратившись во что-то настолько чужеродное и страшное, что Ашенбах невольно отшатнулся. Наваждение, впрочем, быстро прошло: перед ним на кровати сидел все тот же Тадеуш, только, судя по сведенным вперед плечам и постукивающему по полу кончику правого ботинка, что-то замышляющий. Этот всплеск эмоций заставил Ашенбаха слегка помрачнеть и одновременно собраться. - Мне ты точно ничего не должен. И, в конце концов, в самом деле неприлично человеку моего возраста и положения сваливать все, и тем более самые простые заботы, на тебя. Есть же здесь лавки и рынки. В конце концов, есть портье, а они обычно в курсе многого. И Ашенбах решительно направился к двери. - Густав! - Тадеуш вскочил на ноги моментально. Успел схватить за рукав, а потом куда как бережнее взял за руку. - Густав, пожалуйста. Что именно «пожалуйста», Ашенбах спросить не успел - Тадеуш осторожно потянул его за собой, заставив сесть рядом на кровати, и пояснил: - Я совершенно не хотел тебя обидеть. Задеть, поставить в неловкое положение, да черт возьми, не знаю, что еще! Но знаю, что тебе во все это соваться не надо. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, сейчас не спрашивай, не ищи логики, просто один раз, один только раз доверься моему чутью! Тебя попросили написать заметку? Прошу, займись именно этим. Если за кем-то и будут следить, - добавил он одними губами, - то явно не за мной. У меня нет титула, публикаций... да ничего. Я - никто. А именно никому гораздо проще выяснить что-нибудь важное. - Следить? - такая мысль Ашенбаху в голову явно не пришла бы и в бредовом сне. В ответ Тадеуш только очень невесело усмехнулся и, поставив наконец многострадальную бутылку, которую, как оказалось, все еще держал в руке, на прикроватный столик, нахмурился. - Больше всего на свете я хотел бы оказаться как можно дальше от этого всего! Хоть на плантациях Ямайки, хоть в Китае... Прости, я ною. - Красивая, слегка капризная линия губ стала жесткой. - Мы не будем голодать. Обещаю. Ашенбах резко выдохнул, почти охнул. - Пожалуй, вопрос еды волнует меня теперь во вторую очередь. Кому и зачем надо за мной следить? - Сочтешь меня сумасшедшим параноиком, если я выдвину теорию? Ашенбах поморщился. - Не вижу к этому никаких оснований. Что за теория? - Кто-нибудь знает, что тебя не было в... что ты был на отдыхе? Может, ты говорил кому-то? Писал? Кто вообще знает, что ты не отдал долг родине, не отправился корреспондентом на фронт, не поступил в газету поднимать боевой дух? - Помимо семьи - мои издатели и несколько коллег. В Раушене я тем более не скрывал своего имени. - Ашенбах снова растерялся. - Ты же сам знаешь, там... всё казалось... я не знал, насколько всё плохо, и мне казалось, энтузиастов и без меня хватает. - Никто не знал. Подозреваю, что большинство до сих пор и не знает. Или молчит. Пропаганда делает свое дело, а мы ей верим. А потом... - Тадеуш отпустил явно непристойное ругательство и, на полном контрасте к словам, почти беззащитно прильнул к левому ашенбаховскому плечу. - Ты же сказал, что веришь мне. Ашенбах порывисто обнял его, прижавшись губами к светлой прядке. - Верю. Так что за теория? Тадеуш вдруг расхохотался - звонко, ярко, запрокидывая голову. - Только что сообразил, что оправдываю все стереотипы о евреях! Ты спрашиваешь уже третий раз... Ох... Прости. Так вот. Теория моя проста, как лесной орех: за тобой будут следить, потому что ты известен, ты немец, ты писатель и... ты до сих пор ничего не писал - ни о войне, ни о чем. А тут вдруг появляешься на границе в обществе непонятного секретаря - та еще почва для сплетен. Так что Марцель прав. Пиши заметку. Это... Это действительно нас спасет. Ашенбах снова растерянно-напряженно потер лоб. - Да, наверное, это может вызвать вопросы... Что ж, тогда за работу, - несколько преувеличенно бодро хлопнул он себя по коленям. Но тут раздался стук в дверь, от которого оба вздрогнули, а Тадеуш стремительно завел руку за спину, где за поясом его брюк торчал пистолет, но оказалось, что просто с вокзала наконец-то доставили их вещи. Тадеуш явно хотел было сунуть в руку носильщика привычные чаевые, но вместо этого сгреб несколько лежащих в вазе на столе не самых упругих яблок и молча вложил в слегка дрогнувшую руку. Когда за посыльным закрылась дверь, Ашенбах оглядел номер и направился к графину с водой, чтобы смочить пересохшее горло, но Тадеуш остановил его: - Сейчас пить вино гораздо безопаснее воды. - Это почему? Тадеуш замялся с ответом.. - Ты видел, мимо чего мы ехали. Поверь, все это качество воды не улучшает. Ужас и отвращение плеснули по лицу Ашенбаха, и он отдернул руку от графина, как от змеи. - Мы точно сопьемся, - мрачно резюмировал он и налил себе вина. Осмотр номера обнаружил – на удивление - и пишущую машинку, и весьма неплохую бумагу, а достаточно плотные шторы могли скрыть от посторонних глаз все, что этим самым посторонним глазам видеть не стоило, - и избавляли постояльцев от созерцания «чудесных» заоконных видов. Тадеуш притих, разбирая чемоданы: судя по звуку, он сортировал вещи из одного во второй. Ашенбах предположил, что теперь они разложены в порядке «необходимо», «нужно, но прожить без этого можно», «совсем не нужно». И ему вдруг отчаянно захотелось сохранить ту шляпу, в которой он гулял с Тадеушем по мирному Раушену. - Пожалуйста, положи мою шляпу к нужным вещам. Что бы там ни было, я с ней не расстанусь, - на минуту оторвавшись от заметки, попросил Ашенбах. Тадеуш прекратил шуршать кофрами и удивленно уточнил: - А как ты понял, что я занят именно этим? - Подумал, что поступил бы так же. – Ашенбах размял запястья, затекающие от непривычной высоты стола, и снова вернулся к работе. - Пожалуйста, все же положи шляпу. Он повторил это с некоторым нажимом, возможно даже чуть большим, чем следовало, но извиняться за подобное не собирался. Тадеуш ничего не ответил, пошуршал еще чем-то, щелкнул замком чемодана, взвесил на руке - это Ашенбах увидел в висевшее на стене зеркало, - и поставил у двери. Нет, определенно, в Тадеуше почти ничего не осталось от того Тадзио, что очаровал его на венецианском причале. И Ашенбах действительно его почти не знал: точнее, продолжал узнавать, по сути, с нуля. Конечно, он предпочел бы делать это в более спокойной обстановке. Как там сказал Тадеуш? Аргентина? Тадеуш тем временем коротко сообщил, что скоро вернется, и вышел, прихватив с собой запасные ключи и серебряный локет, а Ашенбах усилием воли заставил себя вернуться к работе. Он хотел закончить как можно скорее, хотя прекрасно понимал, что ни он, ни Тадеуш спать сегодня не будут - просто не смогут. Однако же напряженные до предела глаза и мозг жили своей отдельной жизнью: глаза закрывались, мешая рукам попадать по лакированным черным кнопочкам, а мозг, напротив, работал так лихорадочно быстро, словно Ашенбах был игроком в покер. Он закончил заметку, перечитал, поправил пару мест, снова перечитал, добавил полтора абзаца. Снова - прекрасно понимая, что сушит горло ему уже просто от количества спиртного. - промочил рот тем, что нашлось в номере, не чувствуя вкуса, а Тадеуш все не возвращался... Объявился он за полночь, когда Ашенбах уже не находил себе места от беспокойства. Сам того от себя не ожидая, он бросился Тадеушу навстречу, обхватил за плечи и первым делом заметил, что у юноши рассечена, точно после драки, скула. А еще что у него топорщатся карманы и за пазухой спрятано что-то объемное. - Ты… - начал было Ашенбах. - В абсолютном порядке. - Сквозь всего Тадеуша сквозил какой-то дикий разбойничий задор, он был словно пропитан им, как губка - средством для чистки обуви, что-то темное, совершенно Тадеушу не свойственное, буквально сочилось у него из каждой клеточки вместе с запахом дешевого виски. - Не беспокойся, я такой шмурдяк не пью. Меня им облили, - белозубо сверкнул улыбкой юноша, заметив гримасу Ашенбаха, и принялся выкладывать на стол свою добычу. И как только всё уместилось? Кулек конфет, такой же сверток изюма, сушеные яблоки, нарезанная соломкой сухая морковь, орехи - не много, но все же настоящие орехи. Сверток из газеты, доверху заполненный молотым кофе, от которого шел просто непередаваемый запах. - Настоящий! - гордо сообщил Тадеуш, - Не желуди там какие! Белые, совсем твердые, сухари, когда-то, кажется, бывшие бретцелем, и ломтики сухого мяса, по виду напоминавшие козлятину и пахнувшие точно так же. Все эти сокровища Тадеуш бережно завернул в одну из своих рубашек, перекладывая так, чтобы не смешалось и не рассыпалось, положил почти на самое дно чемодана с необходимым - Ашенбах успел увидеть там свою шляпу - и, сняв безбожно испорченный пиджак, наклонился над раковиной точно так же, как Ашенбах часами ранее. - Как... - Густав прокашлялся, - я волновался. - Прости меня. - Тадеуш зашипел, оттирая со щеки спекшуюся кровь. Ссадина оказалась совсем небольшой и выглядела не так страшно, как на первый взгляд. - Прости меня, пожалуйста. Но ты работал, и я не хотел тебе говорить, что собираюсь сделать, потому что ты точно тогда не закончил бы. А сидел бы и волновался еще больше. - Это верно. - Ашенбах улыбнулся и, взяв из бара бутылку с чем-то, напоминавшим шнапс, промокнул им краешек полотенца для лица. - Потерпи, малыш. Вот так, потерпи. Тадеуш снова зашипел, прикусил губу, но промолчал. Только благодарно поцеловал теплое ашенбаховское запястье. - Как тебе удалось? Точнее, что ты за это отдал? - Два серебряных медальона и четки, - Тадеуш пожал плечами, словно это ничего не значило. - Скажи мне, здесь вообще есть горячая вода? Я могу, конечно, и так, но... - Я думаю, что есть. Идем-ка проверим. Горячая вода в самом деле нашлась, чем повергла Тадеуша в восторг такой искренний, что он, моментально сбросив маску серьезного и готового ко всему человека, превратился в беззаботного мальчишку, который, раздевшись до пояса, с наслаждением подставил под кран светлую голову. - Оригинальный способ принимать ванну, - не удержался от комментария Ашенбах, за что и получил россыпь теплых брызг в лицо. Тадеуш распрямился, отфыркался и блаженно выдохнул. - Это я удовольствие растягиваю, - доверчиво сообщил он, принимаясь раздеваться. Со свойственной ему деликатностью, Ашенбах вышел в комнату, прикрыв за собой дверь, оставив Тадеуша наедине с мылом и горячим паром. В такой воде, как купался Тадеуш, можно было варить омаров, а вот Ашенбах подобную духоту выносил с трудом. Приоткрыв окно, чтобы хоть немного вечернего воздуха скользнуло в комнату, он в очередной раз перечитал свое творение, стараясь отогнать мысли о том, что, как бы Тадеуш не уговаривал его, возраст, похоже, своё все-таки берет. Подняв голову и уставившись в свое отражение в висящем на противоположной стене небольшом зеркале, Ашенбах пожал плечами и философски уточнил сам у себя: - Тогда почему бы не прожить то, что осталось, так, как хочется? Отражение, естественно, ничего не ответило, зато Тадеуш, наконец закончивший изображать из себя основу для бульона и вышедший из ванной, отнял полотенце от даже не раскрасневшегося лица и кивнул: - Полностью согласен. Абсолютно невоспитанно кинув полотенце в ближайший угол, юноша повалился на кровать лицом вниз, совершенно непонятно, как, сумел, вроде бы даже не шевелясь, забраться под одеяло и негромко заметил: - Тебе бы тоже поспать. Хотя бы потому, что сейчас стоит использовать для этого любую возможность. Не имея, что возразить столь очевидному факту, Ашенбах внял голосу разума с польским акцентом, оставил одежду на кресле, но так, чтобы в случае необходимости легко дотянуться до неё и быстро одеться. Исподнего, впрочем, не снял, как и теплых носков. Тадеуш, разгоряченный после купания, калачиком свернулся под боком, так что, закрыв глаза, можно было представить, что все хорошо, что они где-нибудь в Греции, на солнечном побережье Корфу, или на Сицилии, или в вечно шумной Александрии. Представить что угодно, отгораживая себя от тяжелой реальности там, за пределами гостиницы, чтобы действительно хотя бы попытаться отдохнуть. Последняя мысль, на которой Ашенбах себя поймал перед тем, как успокаивающее тепло рядом сделало свое дело, была о том, что он надеется, что Тадеуш не убрал револьвер слишком далеко.