Последнее, что я узрел.

В чистом доме, откровенно говоря, Джону и дышалось куда легче. Прозрачные стёкла, какие и должны быть, блестящие полы и даже некоторая мебель, вселяли уверенность в существовании какого-то неизвестного уюта. Такого лёгкой и совсем детской эмоции у мужчины не было давно. Сквозь окна с морозными перистыми узорами инея, лоснились яркие солнечные лучи, которые с особым теплом нагревали кухню и даже там становилось жарко. Эти лучики, ненароком, будто играючи, скакали по макушке трудящегося Джона зайчиками. Его это лишь забавляло и вызывало неподдельную улыбку. Чувство той самой неосязаемой наполненности наконец стало действительным и весьма ощутимым. Ватсон сравнил себя со свечкой. Он зажёгся. Зажёгся желанием жить и работать, хоть и знал, что по возвращении в Лондон, мир вокруг окрасится в серый. А пока, он сгорал и наслаждался. Фитилёк, точно он. Прошлый вечер Джон провёл за дорогой в сторону фермы, где приобретал необходимые продукты питания в ближайшем магазинчике. Тот совсем небольшой, но вмещает в себя всё нужное для счастливого существования на отшибе британской цивилизации. Прилавки, ожидаемо, к кануну Рождества, заимели на себе праздничный ассортимент и Джон на минуту захотел приобрести украшения для ёлки, но ни самого дерева, ни желания хлопотать больше положенного, не присутствовало, особенно для этой приевшейся праздничной суеты. Её Ватсон со всем жаром у лба ненавидел с самого детства, связывая Рождественскую ночь не с хлопушками, а с ужасными сюжетами семейных ссор. Джон помнит, как будто это было вчера. Его тринадцатое Рождество и первое рождество с не той Гарри, которую он знал раньше. После одной ночи её словно подменили и сестра перестала быть прежней. Без единственного человека, чьей поддержкой он заручался тогда и сейчас. Девушка, будучи в очередном затянувшемся конфликте с родителями по поводу её манер и успеваемости, попросту сбежала из дома за день до праздника. Не оставила записки или что-то, что помогло бы её обнаружить. Мать обнаружила пропажу Гарриет вечером, когда заходила в комнату дочери, дабы убедиться, что она спит. На гладко застеленном вязаном покрывале ни намёка на существование девочки. Та ошеломлённо разбудила супруга. Вопреки установкам и принципам мужчины, он не стал скандалить и обвинять. Генри исключительно усмехнулся. Так едко, мерзко и неприятно, что даже привыкшую к разным выходкам мужа, Элизу, передёрнуло. Запуганная женщина бесконтрольно дрожала до самой ночи. На столько её потрясли обстоятельства пропажи. - Вернётся, как собака побитая. Просто она тупее собаки. Ей же хуже- синяки синее. - злорадно пробубнил отец Джону, без намёка на шутку. Генри Ватсон не имел манеры шутить с членами семьи. Только с теми, кто видел его образ, ненастоящую личину. А семья его поведала на своём веку так много, что можно выколоть глаза и того будет мало. Гарри действительно вернулась в дом. Видимо, побег не задался. Слишком громко и неповоротливо девушка влезла в окно своей спальни на тот же день, что и сбежала. Её даже не смутило расстояние окна до земли и, будучи под воздействием большого количества алкоголя, осмелела до предела. Отец не любит смелых. Он хищник, который обламывает свободолюбивым крылья, а следовательно, все шансы покинуть гнездо раздора. Мальчик с ужасом осознал, что сейчас возможно потеряет сестру навсегда. Отец во многом был жесток, но с ней по-особому. Подросток не исключал того факта, что при избиении Генри кого-нибудь когда-то убьёт. Джон на всех парах, пока шум влезшей в дом девушки не привлёк должного внимания, направился к источнику этого самого шума. Он бежал, но на самых носочках, по памяти оббегая скрипучие половицы, поднялся по лестнице вверх, привлекая незначительное внимание матери. Как думал Джон, незначительное. - Гарри, ты спятила!- шепча, возмутился мальчик, но машинально подал руку сестре, когда та пыталась слезть, болтая ногами, с подоконника. - Джонни, ты такой хороший брат...ик.- будто завершила мысль девушка, икнув в конце. Она была слишком пьяна и даже на расстоянии вытянутой руки от той шёл шлейф дешёвого пива, кое употреблял и отец. - Какого дьявола ты сбежала? Тебе отец голову снесёт или ещё чего хуже!- перешёл на полушёпот мальчик, сосредоточено оглядывая сестру. Она не выглядела удручённо или напугано, какою представала перед гневом отца. Расслабленное лицо напротив на момент исказилось в непонятной гримасе, похожей не то на испуг, не то на глубокое огорчение. В дверном проёме возникли мать с отцом. Они негодующе окидывали взглядами своих отпрысков. - Прости, Джонни, моя голова не стоит и гроша. Постарайся ночью закрыть уши- сегодня мне сильно влетит.- она заботливо потрепала братца по макушке, прежде чем выпрямиться, смахнуть с глаз только возникшие, горячие слёзы и виновато направиться к родителям. Недоумевающий мальчик проводил взглядом сестру, так и оставшись в неведении. Он не понимал мотивации короткого побега и возвращения, не осознавал происходящее, но с тревогой прислушивался к скандалу этажом ниже. В то Рождество Гарри ела только полужидкую кашу и вместо привычного наряда в виде платья, предпочла свитер. Джон зажмурился, отгоняя нежданные догадки. Что было, то прошло и сделанного не воротишь. Доктор провозился половину утра с посудой, отмывая ту от наросшей пыли и липкой грязи. Перемывая стаканы, он чуть было не упал в обморок со страха, узрев длиннолапого тонкого паучка, выползающего на своих мерзких конечностях из гранёной посуды. Благо, Джон успел прихлопнуть того книгой рецептов матери. Когда Джон был ещё совсем маленьким, не ходил в школу и даже читал плохо, мама пекла пироги. Тыквенные, зачастую, но даже они своим специфическим вкусом радовали мальчика. Гарриет почему-то сразу невзлюбила тыкву и за столом обходилась тостом с домашним джемом, за что, несомненно, получала от отца подзатыльники. Как он говорил: «Если тебя тошнит от еды- значит у тебя её слишком много!». Джон с особой осторожностью и трепетом, с коим относился к тому самому «хорошему» прошлому, переворачивал пожелтевшие тетрадные листы, самыми кончиками пальцев, чтобы не запачкать или порвать. Бумага со временем стала хрупкая, как пересохший пергамент, только с чайными разводами и чернилами. Некоторые странички попадались слипшиеся, некоторые вырваны или надкусаны. Может быть, даже самим Джоном, только в менее сознательном возрасте. Страница за страницей. На некоторых прослеживались особые заметки матери, а на трёх даже рисунки Джона и Гарри. Джон часто рисовал животных и тракторы. Только их, не зная причину такой избирательности до сей поры. Сестра же предпочитала типичные, для девочек того времени, модниц в беретиках и пони с волнистыми гривами. Мысль явиться на порог ко всем соседям не покидала голову мужчины и тот мечтательно представлял старушку Маргарет, которая лет двадцать назад угощала малышей самодельными сладостями и была весьма добродушна, даже наивна ко всем. И тут возникла заветная идея. Та самая, которую хотелось воплотить сиюминутным образом. Джон и воплощал, склонившись над металлической миской, он старательно взбивал местами ржавым венчиком яйца, придавая тем, описываемую в сборнике рецептов, воздушную консистенцию. Затем, не учитывая указанные на листке пропорции, насыпал пять столовых ложек крупного сахара с горкой. Тот походил на морскую соль- настолько большими были его крупицы. Яблоки в потенциальном пироге, Джон заменил консервированными персиками, которые он вёз с собой из Лондона. Планировалось съесть те ещё в день прибытия, но в момент нахлынувших воспоминаний чувство голода не давило с прежней интенсивностью. Благо, консервированные фрукты, хоть и выглядели устаршающе, но на вкус оставались сочными и сладкими. По завершению приготовления, для украшения пирога, Ватсон хотел было так же украсить его середину и посыпать сахарной пудрой, но её в доме, о ужас, не оказалось. Мука с сахаром в малых количествах послужили неплохим заменителем, но всё равно скатывались на языке мерзким образом. Джон подумал, что вкус самого пирога затмит неудавшийся эксперимент. По крайней мере, он на это искренне надеялся, торопливо подбирая нужную рубашку на встречу со старыми знакомыми. Клетчатые-рабочие, цветные- праздничные, а однотонные в самый раз. Он остановил свой выбор на незамысловатой льняной рубахе с частыми прозрачными пуговицами и закатанными издавна рукавами. Небесный цвет упругой ткани идеально подходил под чистоту небосвода и от этого баланса у Джона почему-то снова потеплело внутри. По приезде домой он стал очень мягок во многих аспектах и даже сам это подметил. Он нежно, словно струнами души через подушечки пальцев, гладил картонную обложку книги рецептов и возвращался в то время, когда эта книжка казалась меньшим, что может ассоциироваться с мамой. Сейчас это был один из немногих огрызков того самого-хорошего времени. Джон цеплялся за него всеми силами. Он надел парку, завязал шерстяной шарф плотным коконом до самого носа, шатаясь от тяжести верхней одежды, с трудом зашнуровал полуботинки. Выкатившись на улицу со стынущим пирогом в фольге, изо рта сразу заклубился пар. От резких перепадов температур и в глазах зарябило, возобновилось колкое ощущение под веками и белоснежные сугробы ненавязчиво, но ослепляли доктора. Пробормотав что-то сродни нецензурной брани на языке пушту, он небрежно, почти вприпрыжку, направился к старушке Маргарет. Её фамилии никто не знал из местных, а некоторые ласково прозвали «Марри». Джон не знаком со старушкой напрямую и не общался с ней, но даже будучи ребёнком по-соседски здоровался. Сестра говорила, что к шестидесяти той стало совсем плохо и деменция забирала крупицы старческого разума. - Извините, он мертва уже около пяти лет.- пожала худощавыми плечам незнакомка, открывшая Джону дверь. - Я думала всех знакомых мы уже оповестили. Вы были знакомы?-безразлично заговорила шатенка. - Я жил здесь до того, как переехал учиться в Лондон и миссис...- он озадачено устремил глаза к небу, со всеми силами стараясь вспомнить фамилию покойной соседки. - Роуз.- уточнила девушка. - Да, миссис Роуз была милой женщиной, мне жаль.- неловко переминался с одной ноги на другую Джон. - Всё хорошо. Рада, что кто-то ещё помнит о бабушке.- девушка ненавязчиво улыбнулась, обнажая зубы в брекетах, прежде чем захлопнуть дверь. От неловкости произошедшего Ватсон даже усмехнулся. Куда теперь брести с уже остывшим пирогом- совсем не ясно. Однако, огорчённо отвернувшись от входной двери всем телом, мужчина приметил по прямой, на расстоянии километра, знакомый силуэт большого острого дома. Холмсы. Менее, чем за десять минут спешного варьирования по скользкому дорожному льду, Джон успешно добрался до дома Холмсов, но, словно проглотив язык, не мог придумать направленность своей речи. Огромная и высокая калитка из чёрных решёток не внушала особой уверенности, даже если бы доктор пришёл с заранее приготовленной речью на тысячу слов о том, как прекрасен род Холмсов, если они всё ещё проживают здесь. С некоторым отчаянием Джон легонько неразборчиво ткнул пальцем на золотистую кнопку дверного звонка. В виду гробовой тишины, ставшей чем- то локальным для данного поселения, в самом доме зазвучала приглушённая приятная трель. В голове промелькнули слова отца о мистере Холмсе, о его заботливой супруге и двух сорванцах-сыновьях. Ненастоящий образ отца неохотно повествовал Джону о том, что эта семья из почтенного рода, о их высоком статусе в обществе и манерах. Перед калиткой возник высокий мужчина с рыжеватыми волосами. Его высокая переносица, суженные голубые глаза и длинные пальцы казались Джону слишком неуютными, при том, являясь самыми обыкновенными. Мужчина распахнул калитку. - Я могу вам чем-то помочь?- даже его голос холодный и не самый доброжелательный. - Ам, когда я был ребёнком, то жил в этом поселении и знал мистера Холмса. Сейчас ненадолго вновь вернулся сюда и хотел бы пообщаться с ним. Он всё ещё живёт здесь?- протараторил Ватсон, выпрямляя спину, глянув на своего с виду порядочного собеседника. - Он мёртв, к сожалению.- равнодушно произнёс мужчина. - А миссис Холмс? - Тоже. Если вы не против, то я вынужден отлучиться по делам. Меня зовут Майкрофт Холмс. Если нам подвернётся случай, то я с радостью… - Майк?- лицо Джона изменилось в приятном удивлении.- Я Джон Ватсон. Мы с вами ходили в один класс истории! - Ох, Джон! Не узнал тебя, каюсь. Ходили разные слухи после твоего выпуска из старшей школы. Не хочу показаться фамильярным, но я искренне рад тебя видеть. Можешь приходить завтра к нам в дом после полудня, если свободен.Буду рад поговорить. Ты был хорош в истории.- едва заметно улыбнулся Майкрофт, прикрывая калитку. - А ты закончил школу с отличием. Знаю. Спасибо.- усмехнулся Джон вызывая странный смешок у своего бывшего знакомого.- Зайду завтра!- в необычной для себя манере сказал Джон Нельзя сказать, что они с Майкрофтом были в дружеских отношениях. Скорее, иногда шутили по поводу исторических событий или личностей на совместных уроках. Всё общение ограничивалось шутками про династию Франков и портреты в печатных учебниках. И тот очень сильно изменился за миновавшие годы. Как минимум, перестал быть пухлым, почти круглым мальчиком, которого как бы в шутку называют «поросёнком» и «слонярой». Он вытянулся и стал выше Джона. Это не могло не расстраивать, хотя мужчина и был рад за старого товарища.