Последнее, что я узрел.

Чувства, томящиеся внутри, подобно пару под крышкой кастрюли, окончательно приняли непонятную форму. Природу своих чувств не знал даже их владелец. В жизни Джона Ватсона было столько тропинок, неровных дорожек, опасностей и разочарований со скорбью, что вовек не перечесть. Он смирился с каждым, но не был способен забыть. Да и как можно утерять режущие душу воспоминания, когда их в избытке? Его счастливое, в общественном понимании, детство, завершилось в пять лет, после чего, до учёбы в университете, он не видел того самого светлого будущего, воспринимая со страхом любые события в настоящем. Маленький Джонни боялся громких звуков, хлопков и криков. Будучи в школе, сложно найти малость тихое место, потому некоторые страхи подавлялись самостоятельно с течением времени. Однако, шутливо замахнувшись на Ватсона и в средней школе, можно было лицезреть мгновенную реакцию. Мальчик вжимал голову в плечи, зажмуривался. Чаще, попросту дёргался и пугался, словно олень, выбежавший стремглав на проезжую часть в ночное время суток. Страх ослеплял, душил и изнурял до длительной бессонницы. В университете жизнь, кажется, начала налаживаться. Он жил в корпусе студенческого общежития, посещал лекции и практику. Юноша заранее знал, что не сможет выбрать профессию, если та не будет направлена в помощь людям. Получив образование врача и пройдя дополненную программу, Джон Ватсон обрёл своё первое счастье. Одно из самых значимых для него. Работа мечты. Секундный альтруизм, жажда перемен и бесконечные упрёки матери по поводу отсутствия служебного положения, вынудили Джона отправится добровольцем в качестве военного врача. Реальность оказалась не такой, о которой мечтал без двух минут тридцатилетний, полный амбиций, мужчина. Ватсон представлял себе медицинские палатки в полевых условиях, где на кушетках будут лежать раненые, все в кровавых бинтах и одинаковой форме. Однако, что предстояло впереди, нельзя узреть ни в фильмах, ни прочесть в бульварных книжках. Под раскатистыми обстрелами, на самом поле боя, когда десятки тел бессознательно истекали кровью, Джон понял, что и мечтать не мог о таком комфортном месте. Он помогал людям, служил стране и своей чести. Каждый раз, подхватывая за уцелевшие конечности пострадавшего, он оттаскивал того в более безопасное место, после чего старательно возвращал в сознание и здоровье. Ватсон сотни раз слышал это горькое «спасибо», которое посмертно вырывалось из сухих губ солдат, получал и после службы на свой домашний адрес множество писем от бывших сослуживцев. Несмотря на вышеперечисленное, тысячи трупов, посиневших мешков с костями и кровавых рек, навеки впечатались в сознание. Роковое ранение- Джон вне поля. Он дома. По приезде в Лондон, в город «большой дым», его заковали четыре стены и крыша над головой. Кто-то нарёк бы сие творение архитектуры домом, но дом Джона-это война. Адреналиновые поля и бесконечный стресс стали неотъемлемой частью его сознательной жизни, начиная с детства. И лучше бы его вынесли оттуда вперёд ногами, чем со стыдливым ранением в плече развернули назад. Всё вокруг пресное и до ужаса однотипное. Опасность испарился, хотя он так в ней нуждался. Отец умер и мать всё чаще сворачивала кровь, даже по телефону, созваниваясь с сыном. Позже, Джон заблокировал её номер на несколько месяцев. Оно и к лучшему. Серое свинцовое небо, грязный асфальт с пёстрыми разводами, единственными цветными пятнами в этом гнусавом городишке. Жизнь на войне текла так быстро, точно из найденого родника, Джон дорожил каждой прожитой минутой, каждой песчинкой ощутимого и действительного. В Лондоне иначе. Время тянется так долго, насколько это возможно. Дневная жизнь сменяется на ночную и тогда совсем тяжело искать силы на существование. Хотя бы монотонное и спокойное, самое обычное существование с самой обыкновенной работой. Дни были одинаковыми до встречи с Мэри. Она озарила своими большими внимательными глазами весь кабинет, когда Джон впервые посмотрел на неё. Девушка болтала ногами, восседая на кушетке и немного смутилась, когда доктор исподлобья подавляюще усмехнулся. — Знаете, меня докучает кашель, систематическая температура и насморк. Я подозреваю, что это грипп и мне нужна справка на работу из-за своего отсутствия. Ну, вы сами понимаете.- едва улыбнулась Мэри, прежде чем кабинет наполнился её сухим и звонким кашлем. -Вот, о чём я и говорила! Мэри всегда была права, безусловно. Даже тогда, когда Ватсону не хотелось этого признавать. Она обладала нечеловеческой интуицией и проницательностью. Пожалуй, именно эти черты её личности больше всего ценил Джон. Этот взаимовыгодный симбиоз выглядел со стороны самым наилучшим образом. Среди глухих дней выделялись их свидания и незначительные посиделки в гостях друг у друга. Те самые, наполненные теплом вечера грели в лютые морозы и после. Некоторые слова бывшей супруги мужчина с трепетом припоминал, находясь на грани. — Ты, Джон, живёшь не мозгами, а сердцем, хотя сердце болит от пережитого, а мозг старается делать вид, что нет. Так и было. Мэри всегда была чертовски права. Красноречивый человек жив после смерти по средствам своих речей. Каждая такая фраза, пусть, незначительная, заставляла доктора надолго задумываться. Затем бытовая жизнь стала пиком душевного спокойствия, пусть и оборвалась так же внезапно, как и возникла. Прошло полтора года с тех пор, как они расписались. Тихо, практически без свидетелей. Они планировали построить дом и открыть свою клинику. Горизонты и мечты рассеялись в одночасье. — Мистер Ватсон? Ваша супруга находится в отделении реанимации. Затем ничего. Она испустила последний свой вздох на глаза Джона. Он стоял за стеклянным окошечком, созерцая бесконечное множество аппаратов, старающихся хотя бы стабилизировать состояние девушки. Тщетно. Её грудная клетка приподнялась и опустилась. На этом всё. Сплошная неразрывная линия на медицинском мониторе. Она мертва. Последняя звезда погасла и Джон остался совсем один в холодном нескончаемом космосе, который убьёт его при любой подвернувшейся возможности. Сегодня Джон размышлял нескончаемо много и усердно, параллельно с тем крутясь от режущей боли в ключице в плече. Фантомная и резкая, она являлась под стать погоде. Мысли не формировались во что-то значимое, оставаясь исключительными обрывками сознательных дум. Мужчина и ума не мог приложить, чем стоит заняться на досуге, дабы отвлечься от подобного. Бессмысленность происходящего сжимала виски с неистовой силой, будто намереваясь выдавить глаза. В момент, Джон до конца не понял в какой именно, он направлялся по прямой в дом Холмсов. Единственных хорошо знакомых здесь людей. Нужно было для пущей гарантии придумать предлог, чтобы Шерлок скрасил его одиночество. «Почему только Шерлок?» — заметил Ватсон, прежде чем понять тот факт, что младший Холмс, по крайней мере, заинтересован в общении с ним. « Разогревающая мазь. Мне действительно нужна разогревающая мазь! — неуверенность осела. «С каких пор я стал жить эмоциями? Даже причину для внедрения к соседям не сразу придумал.» — нахмурился Ватсон. « Ты всегда жил ими, Джон.» — произнёс отрезвляющий голос Мэри в голове. Беспощадная вьюга заметала за собой слои снега, подобные алмазной крошке. Осадки беспорядочно кружили в воздухе, прежде чем осколками касаться кожи лица. По случаю, Ватсон даже надел перчатки. Под снежное безобразие попало лишь лицо, правда, потому и нос с щеками налились стыдливой краской. Румянец не розовел со временем, а багровел. При том белизна всего вокруг донельзя сильно слепила, отчего Ватсон жмурился с особым усердием. «Не уж-то и до британских простор добрался этот зимний мороз?» И вновь Джон у этих металлических заострённых ворот. И вновь он бездумно рассматривал золотую каёмку на калитке, теряясь перед волнующей встречей. Шерлок возник ровно через минуту после дверного звонка: — Джон? — Прошу прощения, у вас не найдётся разогревающей мази? Сегодня особенно сильно болит плечо, а ближайшие аптеки минимум за шесть миль отсюда.- объяснил своё неожиданное присутствие Ватсон. — Проходите в дом.- отозвался Холмс, пропуская гостя. Джон засеменил мелкими шажками за Шерлоком в сторону крыльца по протоптанной дорожке. По рассказам Майкрофта из их ужина, летом это красивые щебневые дорожки, расползшиеся паутиной от входа на участок до самого конца сада матери Холмсов. Только оклемавшись после погодного ненастья и, полноценно узрев окружение, Джон приятно удивился, застав Шерлока в длинном синем халате и растянутой пижаме. Такой домашний и похожий во многом на кота, он вызывал умиление, а также спонтанное желание почесать его за ухом. Шерлок сердито рылся в ящике антресоли, шипя себе под нос что-то о придирчивости Майкрофта к чистоте и его двойным стандартам. Ватсон и не слушал совсем. Частое и прерывистое дыхание мужчины было ощутимо, наверняка, даже тем, кто находится в радиусе нескольких ярдов. Шерлок, по видимому нащупав нужный тюбик с мазью, развернулся на пятках и направился к знакомому, который всё ещё дрожал и, облокотившись на дверной косяк, придерживал ноющее плечо. — Меня сочли бы невежливым, если бы я не дал тебе отдышаться? — задался вопросом детектив. Они с Джоном днями ранее, в ходе беседы, заключили, что у Шерлока напрочь отсутствует сострадание, проявляемое им слишком не очевидно для обывателя. С той поры мужчины условились на том, что в спорные для себя моменты Холмс будет интересоваться в гуманности того или иного поступка, который планирует совершить. — Да.- хрипло отозвался Ватсон, бессильно рухнув на твёрдую банкетку из алой замши. — Чаю? — догадался Шерлок. — Не откажусь. Где…куда делся Майкрофт? Я думал вы оба приехали сюда на отдых.-стягивая массивные ботинки, Джон завёл очередную незамысловатую беседу. — Когда твоя должность включает в себя управление страной и всем второстепенным, то о отдыхе навряд ли стоит думать.- без доли сарказма отозвался Холмс, небрежно щёлкнув длинным пальцем по кнопке включения электрического чайника. — А ты не скучаешь за работой? — Джон неустойчиво преодолел расстояние между ним и Шерлоком, присаживаясь за стол напротив. Прежде чем дать ответ, Холмс с интересом рассматривал Джона. — Я женат на работе. И я всё ещё работаю, просто дистанционно. Обычно кто-то из Скотланд-Ярд шлёт мне в сообщении подробности преступления с фотографиями улик.-безразлично протараторил в привычной манере детектив. — И на сколько ты одинок? -не без тени улыбки спросил Джон. — Что? — Исходя из твоих слов, ты женат на работе. Трудоголики априори в душе одинокие люди. Я трудоголик.- резюмировал Ватсон, складывая руки в замок. — Ты слишком прямо смотришь на вещи, как будто не можешь под ноги посмотреть. Я не трудоголик. Я просто не вижу себя в чём-то, кроме этой работы. А ты, Джон, тоже не трудоголик. Ты, судя по всему, живёшь работой по какой-то причине. — То есть, мы оба не трудоголики и живём работой? — Ты и я-это не одно и то же. Я просто не способен существовать в чём-то другом, а ты утопаешь в работе, потому что стараешься получить то же удовольствие от процесса лечения пациентов. Тишина. Чайник закипел, напоминая о предстоящем импровизированном чаепитии. — Как ты это понял? — нарушил молчание Джон. — Это очевидно.- Ватсон на это заявление уже хотел было открыть рот, но Шерлок его негодующе перебил- И нет, не потому что ты глуп. Просто люди-это буквально жёсткие диски. Носители огромной информации, они даже иногда об этом не догадываются. А я просто это вижу. — Изумительно. Шерлок одарил собеседника непонятливым взглядом, словно ему сказали что-то на другом языке. — Я восхищён, Шерлок. Тобой.- уточнил он. Холмс никак не отреагировал на лестное заявление. Он, опуская голову и пряча метавшийся в смущении взор, отвернулся и плеснул в две одинаковые чашки кипяток. После, неаккуратно закинул в них чайные пакетики и молча поставил одну чашку перед товарищем. — Из-за чего болит твоё плечо? — спросил он, сцеживающими глотками смакуя ароматный красный чай. Вкус мёда обволакивал полость рта и горла, меж тем расслабляя Холмса, можно сказать, раскрепощая. — После того ранения в Афганистане я стал слишком восприимчив к погоде. Моя сестра давала этому название, но я всё никак не… О! Метеозависимый! Я метеозависимый. Особенно в такое неспокойное время плечо невыносимо болит. Мази даже редко помогают. — Это соматическое? — Да.- признался Ватсон.- Психолог в программе по восстановлению после службы говорила о том, что это психосоматика. Шерлок вновь многозначительно промолчал, не в силах подобрать слова, которые смогли бы приободрить собеседника. Он с осторожностью сложил руки домиком и облокотил на них подбородок. — Ты часто так делаешь? — Что именно? — оторвался от вечных раздумий Шерлок. — Уходишь в себя.- неловко уточнил Джон. Он оттянул ворот свитера, ощутив жар, неожиданно подступивший краснотой к лицу. — Я просто не знаю, как оказать тебе эмоциональную поддержку. -Можешь дать свой номер? — перевёл он тему для диалога.- Хотелось бы иметь с тобой связь, если ты не против. Я… мне правда интересно общение с тобой. — Мне тоже, Джон.