Быль ли, небыль ли, но только было это взаправду.
На бреге бескрайнего студёного озера раскинулись земли могучего княжества Ладожского. Неспроста враги да союзники кличут его непокоримым. Ни варяги не смогли удержать власть, ни Князья Новгородские присоединить да порядки свои установить. Все беды Ладога стерпела. Потому что правил теми землями род мудрых князей Волковичей. Мечом да щитом с дружиной верною свои земли от супостатов защищая, смекалкой да удачей своей богатства преумножая и честной люд от бед хороня.***
Маленькая деревушка на границе княжества Ладожского близь земель Новгородских да диких Чудских мест с раннего утра стояла на ушах. Прилавки ломились от товаров, в голове гудело от стоящего на площади галдежа: отзвуки веселой музыки, выкрики торгашей:«Лапти! добрые лапти, недорого!», «Бочонок медовухи на мешок репы меняю!». Скоморохи в смешных шапках с бубенцами носились по площади, пугая баб и веселя ребятишек. Первые деревенские красавицы прохаживались с корзинками, полными цветов и ленточек. Ручная кукла — Петрушка — приковывала взгляды ребятни. Мужичье толпилось возле прилавков с медовухой, где хозяин за монету из-под полы подливал нерадивым мужьям самогона. Женщины как сороки облепили прилавки с бусами, искусными брошами, привезенными из самой Византии. Статный юноша шёл по ярмарочной площади, невольно захватывая всеобщее внимание. Волосы, что смоль, глаза темнее ночи, на устах блуждала легкая улыбка. Добродушно поглядывал он на веселящийся люд. От их праздной суеты и у самого на душе раздольно да легко становилось. За поясом покоился вострый меч, а на теле кольчуга, плащ красный, скрепленный золоченой брошью с гербом княжеского рода — головой волка. Позади, любопытно оглядываясь по сторонам, брели двое верных дружинников. Из-за прилавка вышла девица, румяная, с длинной косой. Она улыбнулась приветливо и протянула ложку: — Спробуй меду, княже, — проговорила она, склоняя голову в косынке и смущенно опуская глаза. — Спасибо, красавица, хорош у вас мед, — чуть приклонил голову молодец. Позади раздался многозначительный смешок. Он вернул девице ложку и двинулся дальше. Невысокий русоволосый дружинник прибавил шаг, а, поравнявшись, заговорил: — Жениться бы тебе, Олег. А то девицы скоро в очереди становиться будут, чтобы ты их меду испробовал, — ехидно хмыкнул паренёк, передразнивая. — Занят я, Шура, не до этого. Ладогу бы на ноги поставить, торговый договор с Византией только заключили, вот ладьи на полюдье отстроим и... Но шебутной воин обежал князя с другой стороны, перебивая: — Тьфу! Опять ты про княжество! Как взял бразды правления, таким занудой стал! Одна только Ладога и ее благополучие на уме, — размахивая руками, восклицал юноша. — Где тот Олег, с которым мы воровали яблоки у деда Прохора, с которым мы возле лютого острова лодку потопили и возвращались вплавь? — Запалисто стал тараторить мечник, из-за чего наткнулся на какого-то зеваку, чуть отставая. Дождавшись, как тот нагонит, Олег заговорил поучающе: — На моих плечах все княжество, не могу я жить в свое удовольствие боле. Тот Олег вырос. И тебе пора бы уже. Ты ж всего на год меня младше. Восемнадцать лет молодцу — а все дурью маешься. Вот вернемся — будешь тренировать молодняк в дружину, мудрость военную передавать, не все же тебе веселиться. — Ни себе ни людям! — возмущенно вскрикнул Шура. Олег только приподнял бровь, а тот примиряюще поднял руки: — Ладно, как прикажешь. Понял я, понял, — но, пройдя немного в тишине, снова заговорил: — Веселье, значит, не для тебя, так хоть о личном счастье подумай. Это вроде князьям не запрещено! Выбери себе хорошенькую княгиню! В тереме уют, в постели удовольствие, да и глаз радуется от красы девичьей. — Не нужна мне жена для красоты! — От возмущения Олег даже остановился, — ежели помощницей, советчицей была, ровней мне по уму — еще ладно, я бы, может, и задумался. А так, из расчета да со скуки, всегда успеется. — И что же, все на свете из расчета женятся? Врут про любовь, а ты один такой умный их раскусил? — ехидно поддел Шура. — Мне почем знать? Может, и врут, — пожал плечами Олег и, напустив суровости и приказного тона в голос, добавил: — И вообще, будешь умничать — отправлю тебя на дальнюю заставу. Станешь там в одиночестве ежам да белкам свои советы раздавать. — Помилуй! Кто же твою княжескую головушку защищать будет, ежели не я?! Но, видя смеющиеся глаза друга, понимая, что тот тоже подтрунивает, примолк, улыбаясь. Идущий чуть поодаль Игорь всегда с удивлением глядел на то, как Шура смело да дерзко обращается с князем. Знал, конечно, что они с Олегом росли вместе, но все же князь ведь! Сам он, определенный в дружину из отдалённой деревни, со всей серьёзностью выполнял свои обязательства. Бдительно охранять князя на ярмарке — значит охранять, не отвлекаясь на разговоры, но тут взгляд его зацепился за прилавок и мысли невольно поплыли. — Какие сапожки красные, — выдохнул он, — Юле бы такие, она бы тогда точно за меня пошла, — мечтательно протянул Игорь. Шура тяжело вздохнул и раздраженно закатил глаза. Устал третий месяц подряд в дороге слушать о зазнобе Игоря. Олег усмехнулся по-доброму, оглядываясь, выудил из сумы на поясе горсть монет и протянул дружиннику. Игорь удивленно распахнул глаза, но дар принял: — Спасибо, князь, ежели согласится, обещаюсь позвать крестным отцом наших ребятишек, — и метнулся к прилавку. Олег только усмехнулся ему вслед: — Видишь, Шур, выходит, что любовь — небылица, выдуманная, чтоб продавались сапожки, чтоб собирали и получали приданное, чтоб пировали на свадьбе и чтоб род продолжали. Нет в этом ничего сокровенного да чистого, все на подарках и обычаях держится. — Да это же не про подарки, а про внимание! Да, что я тебе объясняю?! — Раздраженно махнул рукой Шура, — горбатого могила исправит! Вот сам влюбишься — поймёшь! — Непременно, — саркастично фыркнул Олег и пошел дальше, протискиваясь сквозь ряды зевак. Незаметно близилось лето. Озимая пшеница на полях дозревала, луга да леса уже окутала зелень. Дни становились все длиннее, а погода все жарче. Объездил он с дружиной все княжество, собирая с деревень полюдье. Столько людей добрых повстречал, столько мест прекрасных, и наконец настала пора возвращаться домой.***
Все детство Олег провел почти безвылазно в Ладоге да ее окрестностях. Отца своего, Доброслава, редко удавалось застать: то разъезды, то походы, то заботы княжеские. Мать он никогда не видел, но бабушка, которая и приглядывала за ним, рассказывала, что она была настоящей умницей и красавицей. Когда Олегу стукнуло двенадцать, стал отец брать его с собой: в походы военные, на переговоры с союзниками да на сбор дани, чтобы юный княжич уму разуму набирался. Нравилось ему среди опытных дружинников вертеться, допросами их донимать, просить научить военным хитростям. Отец поглядывал добродушно, как великовозрастные витязи аки сказочники маленькому княжичу у костра походного небылицы рассказывают, а тот, широко распахнув глаза, слушает и верит. Как дружина целый флот варягов потопила, как на змея Горыныча ходили, как клад несметный нашли. А потом князь подходил и трепал сына по голове, посмеиваясь, и растолковывал, что не флот, а три ладьи, не на змея Горыныча, а на разбойника, что девиц похищал, и не клад, а сундучок с золотом на ухабах у торговца какого выпал, а глазастый Вадимир углядел в крапиве придорожной. Советовал сыну меньше россказням да сказкам верить, а доверять только своим глазам, думать своей головой и слушать лишь свое сердце. Но, видя, как тот задумчиво хмурится, сам начинал рассказывать уже правдивые истории. Олег быстро учился, схватывал все налету и к шестнадцати уже и на равных мог с любым отцовым дружинником биться. Умен был не по годам. Ратники с уважением глядели на юного княжича. Да и сам Доброслав был уверен, придёт час сыну княжить — станет мудрым, справедливым правителем. Так и произошло. Возможно, именно из-за теплых воспоминаний нравилось Олегу в дороге, на просторе. Потому что, когда отец ещё был жив, больше прочего удавалось провести время с ним именно в пути.***
Олег оглянулся. Игоря с Шурой не видать. «Главное, чтоб отбытие не прозевали. А то останутся тут скоморохами», — усмехнулся своим мыслям князь и побрел за околицу, туда, где собиралась в путь дружина. На лугу, за деревенским частоколом тридцать крепких мужей седлали коней, грузили на телеги полюдье собранное да товары с ярмарки, что были куплены в припасы. Олег уже подходил к частоколу, как в тени разглядел сгорбленный силуэт. Он шагнул ближе, приглядываясь. Старушка, маленькая, сухенькая, сидела прямо в высокой траве, замотанная в черное тряпье, вся в каких-то веревочках, перьях, на морщинистой коже проглядывали чудные узоры. — Бабушка, вам плохо? — Присел он на одно колено, протягивая руку. Старуха бормотала неразборчиво себе под нос, покачиваясь. Но, почуяв его приближение, резко обернулась, являя свое сморщенное бронзовое лицо, впалые щеки и большой нос, точно клюв. И заговорила громче и отчетливее, проезжаясь по ушам своим скрипучим голосом: — В чащу серый волк забрёл, вечный там покой обрел... Олег хотел было отшатнуться, но не смог, старуха ловко вцепилась своей костлявой жилистой кистью в его предплечье, больно сдавливая и тараща белесые глаза, захрипела уже угрожающе: — Не послушает крыла — будет на роду беда... Олег снова дернул руку — бесполезно. А она затараторила, пришепётывая беззубым ртом: — Провидение не спасет, Лапы зверь не унесет... Смешно просто! Крепкий статный юноша, косая сажень в плечах, с тяжелым мечом как с пушинкой, а бабка сильнее оказалась. Что за чертовщина? Вдруг глаза ее загорелись жёлтым огнем, когда та вложила что-то в его ладонь. — Береги судьбу свою, Глас богов схрани в бою, — добавила она, наставительно ткнув в грудь, и резко отпустила. Олег отшатнулся, теряя равновесие, чуть не завалился на землю, но подскочил на ноги, настороженно оглядываясь по сторонам. Все то же вокруг, ярмарка позади, отряд дружинников на выселках коней седлает да телеги грузит. Но бабки и след простыл, только ворона на частоколе сидит. Чудеса, да и только. Что это было? Ведьма? Чудь? Языческая колдунья? Которыми детей пугают. Проклятье наслала? Бред. Скорее, просто старушка из ума выжила. А глаза, ну... померещилось, видать. Олег тряхнул головой и глянул на свою руку. Подвес на верёвочке: вырезанный из кости ворон, украшенный бусами и перышками. — Князь! — Окликнул его знакомый голос, и Олег бездумно сунул побрякушку в поясную суму. Потом о чепухе этой думать будет. — Олег! — Снова окликнули его, воевода быстрым шагом приближался, добродушно улыбаясь. — Вадимир, — кивнул он приветственно, — не видел старушку маленькую в черном тряпье? — Все же решил спросить Олег. Воевода, почесывая бороду, помотал головой. — Ладно, — нахмурился он, окончательно выбрасывая из головы то, что с ним приключилось минуту назад, — зачем звал? — Так дружина ждет, — хлопнул он по плечу. Вадимир был опытным ратником еще при отце. В отрочестве с ним частенько возился, приемам разным подучивал, а когда пришлось Олегу князем стать, всячески помогал, советовал, как дружиной лучше командовать. Верным старшим боевым другом стал. Потому и назначил Олег его в воеводы. — Олег, слушай, как раз хотел поговорить, — потянув за плечо, остановил он собравшегося было идти князя, — по поводу твоих планов, — скривился он, — Боярский совет, может, ну его? Олег приподнял бровь. — Это ещё почему? — Ну а на кой ляд он нужен? — он искренне всплеснул руками, звякнув кольчугой. — Я же растолковывал, и не раз. Чтоб разделить власть, — устало заговорил Олег. — Чтоб я не морочил себе голову, чья где курица, с кем пшеном торговать, где церковь строить да идти ли в военный поход в один и тот же час. Бред же! А поделить — и мне голову чепухой не забивать, и у достойных людей появится возможность заниматься тем, что лучше прочих дел получается. Мне останется только доклады принимать, спорные моменты решать, да следить, чтоб все честно и слаженно было, не отвлекаясь от дел по-настоящему значимых. Вадимир тяжело выдохнул, потирая переносицу: — Олег, ну прадед, дед, батюшка твой одни правили. Что колесо-то выдумывать, когда оно уже придумано, — воевода скрестил руки на груди, — ты князь, божий помазанник, Ладога — твои земли. А ежели затруднение какое, вече собираешь. Вот и все. Доброславич упрямо выдохнул и, играя желваками, двинулся к нетерпеливо переминающимся лошадям. Вадимир устремился следом продолжая: — Такова судьба Олег, что же не в радость она тебе? Тогда... — он замолк на полуслове, потому что князь остановился, хмурясь задумчиво: — Батюшка правил, а потом пошел на Новгород и сложил голову, и править стало некому. А раздели он власть, пошли воеводу, остался бы жив. Вадимир выдохнул тяжело, опуская глаза. Сам в этом походе участвовал. Все помнил. Сам привез весть и подвес фамильный с волчьими клыками, что велел отдать сыну Доброслав, погибая от смертельных ран. Олег, перестав сверлить его взглядом, пошел дальше. — Кто-то за торговлю отвечать будет, кто-то за сбор оброка, кто-то за строительство и освоение новых земель, кто-то за оборону, кто-то за духовенство, — и, отвлекшись, покивал задумчиво, словно напоминая себе, — надо послать в Византию за книгами и толковым священником, потому что наш не справляется, кажется, и читать-то не умеет. Как он других грамоте да божьему слову учить станет? Дождавшись кивка, вернулся к предыдущей мысли: — Наместники за порядком в погостах отвечать станут, а мне отчитываться. Не умеешь, не разбираешься — дай дорогу тому, кто умеет, и выйдет все отлажено и дружно. — Ну, это на словах, а на деле? Перессорятся, воровать начнут. От лукавого это все, Олег. Воевода было снова открыл рот, но Олег поднял руку, жестом заставляя примолкнуть: — Спасибо, Вадимир, — с нажимом проговорил он, — за твои советы. Я ценю. Должность воеводы всегда за тобой. Но боярскому совету быть. Как приедем в Ладогу — сразу объявлю и начну подбирать людей. Олег запрыгнул в седло и через плечо добавил: — Отец правил хорошо, не спорю, но можно ведь еще лучше. — Будь по-твоему, — чуть склонил голову воевода, — Княже, — и пошел к своему скакуну. — Ну что, братцы! Домой в путь дорогу, — обращаясь ко всем, бодро, командным голосом произнес Олег. Дружина весело заголосила и вереница телег в сопровождении всадников двинулась в путь.***
Долго они ехали полем, но, как солнце начало к горизонту клониться, а вдалеке замелькали верхушки деревьев дремучего непролазного леса, настало время выбирать, как ехать дальше. — Белозером обходить будем, — щурясь на теплом солнце, проговорил Олег, — лес с востока минуем. Так дальше, но зато не встрянем с гружеными телегами. — Три лишних дня пути! — Скривился Шура. Чуть пришпорив коня и ровняясь с Олеговым вороным, — может, с юга? — С юга слишком до границы новгородской близко. Переговоры о мире на осень назначены, а до тех пор лучше не соваться в спорные территории. Воевода, молчаливый с самого утра, подал голос: — А можно ведь срезать по кромке леса. Мы с твои батюшкой так всегда ездили. — А что же ты раньше не говорил? Второй год Белозером объезжаем, — вздохнул Олег. — Запамятовал, видать, — пожал плечами воевода беззаботно. Осадок от утреннего разговора, видимо, остался у обоих. С другом ссориться не хотелось. В управлении княжеством, как с боярским советом, он уступать не готов, а вот в выборе дороге почему нет. Можно прислушаться. Потому кивнул, соглашаясь. — Будь по-твоему. По кромке, так по кромке.***
Солнце только скрылось за горизонтом, а вечерний сумрак уже опустился на возвышающийся неподалеку сосновый бор. Кузнечики громко стрекотали в полевой траве. Позади тихо переговаривались дружинники. Заночевать решили на опушке, еще немного и будут на месте. Уже хотелось развести костерок, разжарить кабанчика, которого загнали по дороге в овраге, да откупорить один из бочонков медовухи, что купили на ярмарке. Как вдруг Шура подал голос, указывая рукой куда-то вперед. — Там дым от костра! — Так охотники какие наверняка, поедем да увидим, — отозвался Воевода. Шура раздражённо фыркнул, обращаясь к Олегу: — Князь, дозволь вперед поехать, разведать? — Езжай, — согласно кивнул он, тоже приметив дымок в небе. Лошадь с дружинником сорвалась на рысь, отделяясь от группы, бредшей тихим шагом. Не было его минут пять, но по встревоженному лицу и по тому, что возвращался парень уже галопом, сразу было понятно: что-то не то. Еще не успев подъехать, вскрикнул: — Новгородцы! — О как, — поднял брови воевода. — Далековато они на нашу территорию забрались, — нахмурился Олег и продолжил, — ладно, подъедем, миром попробуем вызнать, что они тут забыли. Конница двинулась вперед по прежнему курсу. Миновали холм в долине, за ним действительно показались шатры, лошади, костерок. Военный лагерь. А о том, что это новгородцы, говорили знамёна, воткнутые в землю. Ну а как вся дружина взобралась на холм, тут уж и дозорные в лагере углядели их приближение, забегали, как муравьишки, заметались. Может, проездом, снова на чудские земли повадились, а может, и на Ладожские. Деревушка та приветливая, которую они давеча покинули, совсем недалече отсюда. Выбери Олег другую дорогу — могли бы и разминуться. Тогда страшно представить, что бы они там вытворили. Разграбили? Сожгли? Кто знает? Чем ближе подъезжали, тем больше народа вываливало. Человек сорок уже. Нехорошо. — Много их слишком, не похоже, что с добрыми намерениями, — задумчиво почесал бороду Вадимир, — к бою готовиться нужно. Словно подтверждая его слова, в землю в метрах шести воткнулась стрела. Олег нервно усмехнулся. — Видимо, не выйдет миром. — Это они так здороваются, княже, — гоготнул воевода. Предвкушение сечи постепенно накатывало на всех. А во враждебности сомневаться уже не приходилось. Их больше, а потому без хитрости никак. Олег, обернувшись стал отдавать приказы. — Телеги оставляем. Вадимир и человек десять лучников езжайте вон в ту поросль, — указал он рукой на реденькие березки, — и оттуда обстреливайте подходящих. Я с остальными в лобовую, как сойдемся — вы тоже вступите, ударяя со стороны. Вадимир и ближайшие дружинники покивали, понятливо устремляясь растолковывать всё остальным. Слышались подбадривающие крики:«Разобьем подлых новгородцев!», «Постоим за землю родную!» До боя оставались считанные минуты, кровь в жилах горела, глаза у воинов сверкали нездоровым азартом и жаждой справедливости. Олег поудобнее перехватил меч, беря на руку щит, и обвязал вокруг пояса поводья, чтоб ненароком, в пылу сражения не вылететь из седла. Новгородцы продолжали изредка постреливать, но стрелы так и не долетали. А воины, выставив копья, уже построились в боевой порядок. Лучники под командованием Вадимира унеслись на быстрых конях. Видя, что копейщики начали движение, Олег высоко поднял меч и выкрикнул: — Вперёд! Дружина понеслась вперед под бодрое «Ура» вслед за своим князем. В воздухе витала предгрозовая духота и жажда крови, вражеской крови. Вскоре, укрывшись за щитами от хлынувшей волны стрел, потеряв пару бойцов, а затем и новгородцев накрыв волной стрел засадного отряда, ряды схлестнулись. А дальше: лязг мечей, свист стрел, агония боя, опасность со всех сторон. Отбить меч с права, принять топор на щит с левой, ногой отпихнуть выпавшего из седла и пытающегося стянуть с коня ратника. Ну, где же Вадимир с лучниками. Стрелять постреляли, а присоединяться не спешат, прозевали, слепые тетери. Конь под Олегом волновался. Объезженный, послушный, да только в бою раньше не участвовал, того и гляди вздыбится или, еще хуже, понесет. Олег, наконец, подгадав момент, всадил меч в ближайшего противника, чересчур активно размахивающего своим боевым топором, чем порядком надоедая князю. Видя, что обстановка рядом позволяет, Олег было обернулся взглянуть, где подкрепление, как вдруг почувствовал, что в плечо по касательной, прорывая кольца кольчуги, всадилась стрела. Олег только поморщился, стискивая зубы, чувствуя, как рубаха быстро намокает от хлынувшей крови. Он не растерялся, не впервой. Но этой секунды смятения хватило, чтобы пропустить удар выскочившего словно из ниоткуда мечника. Тот полоснул по незащищённому кольчугой предплечью. Впрочем, за что его быстро насадил на копье сражающийся рядом Игорь. Раны не смертельные, но из узора боя Олег безбожно выпал, потому ничуть не удивился, когда, свистя в воздухе, почти одновременно в него прилетело еще три стрелы. Ишь какие меткие выискались. Под ребра, в живот, и в руку, да с такой силой, что врезались в плоть, впечатываясь вместе с кольчугой. На языке все отчетливее стал ощущаться вкус металла. Рука, что крепко сжимала щит, ослабла. Он показался до ужаса тяжелым, почти неподъёмным. Деревянный щит выпал, ударяясь о землю, а в грудь прилетела еще одна стрела. Пятая. В глазах поплыло и начало темнеть. Боевые кличи, звон оружия, вопли, ржание коней, робко громыхающий вдалеке гром и первые дождевые капли. Все это отдалялось, затихало. Сознание словно в темную воронку затягивало. Не в силах больше цепляться, Олег, заваливаясь вперед на шею несущегося куда-то коня, сдался, проваливаясь в эту темноту.