***
Шура толкался где-то у прилавка, набирая у торговки все необходимое, пока Лера дожидалась, стоя чуть поодаль. Дорожная сумка на плече уже тянула, нагруженная хлебом и вяленым мясом, а взгляд любопытно прыгал по площади, разглядывая все вокруг. За последние седмицы она повидала столько мест, людей, сколько не видела за всю жизнь. До этого-то самое большое приключение — это с тятей в соседнюю деревню, а тут полкняжества пересекли, если не больше. Вскоре, нагулявшись в одиночку, объявился и Кирилл. Он стал деловито прохаживаться рядом, щегольски выпячивая грудь. На поясе у него висел меч в ножнах. — А это ещё откуда? — Спросила девушка. Тот только хвастливо вздернул подбородок и, придерживая рукоять, застыл в героической позе. — А чего ты удивляешься, нам скоро в лагерь вражеский пробираться, вот я и подумал, что без оружия никак. — Ты что, украл его? — Ты что! — Оскорбленно до глубины души возопил Кирилл, но снисходительно добавил, — я выменял вообще-то, все по-честному. — На что? На листву или камушки? — На коня. Едва Лера замерла, широко распахнув глаза, как, закончив с покупками, подошёл Шура и, сразу приметив трагическую тишину, повисшую в воздухе, поспешил поинтересоваться: — Что стряслось? — Я добыл себе меч! — Радостно воскликнул Кирилл, показывая Шуре свое оружие. — Он добыл меч, — страдальчески выдохнула Лера, зарываясь рукой в короткие пшеничные волосы. — Завтра же на место сечи приедем, а вдруг там враги, а у меня оружия нет?! Вот я и решил, что меч нужнее коня! — Чего-чего? А конь-то тут при чем? — Нахмурился непонимающе дружинник. — Он коня на меч обменял, — устало отозвалась Лера, — пешком, но зато с мечом. — Зато какой! Настоящий булат! Мне сказали, что этим самым мечом ростовский богатырь полчища врагов одолел! — Кирилл! Да кто тебе это наплел?! Меч как меч, самый обыкновенный. Да ему один серебряк цена. В ладожских оружейных таких целая гора, их там даже не считают. А ты на коня! Конь-то поди ценнее куска железа, животина же, да и какая, из княжеской конюшни. Да одна сбруя дороже меча, — возмущаясь, начал расходиться Шура. По мере его тирады беззаботная ребяческая радость с лица Кирилла улетучивалась. Паренёк под шквалом упреков надулся, как мышь на крупу. — В общем, облапошили тебя Кирилл, — заключил дружинник, — давай показывай, кто. Едва речь зашла о виновнике этого нечестного обмена, Кир воспрял духом, шмыгнув носом и махнув куда-то, потопал указывать своего обидчика. В стороне от торгов к столбу была привязана измотанная рабочая лошадка и гнедой конь, ещё утром носивший богатыря великого ума, Кирилла Бедокуровича. Рядом, в тени частокола, надвинув на глаза шапку, восседал мужичок с темными усами и редкой бородой, а перед ним в телеге на солнышке блестела всевозможная амуниция. Рваные и неумело залатанные кольчуги, ножи, мечи, какие в ножнах, а какие без, часто гнутые, лук без тетивы, пару щитов с выправленными вмятинами от ударов боевых топоров. Даже хлыст печенежский завалялся в этой разнопёрстной куче хлама. — И не стыдно тебе людей обманывать? — Скрестив руки на груди, укоризненно проговорил Шура. — О чем ты, воин? — Ну ладно, давай-ка забирай меч, мы вернем своего коня и разойдемся добром. — Я понятия не имею, какой меч, сударь, это мой конь уже много лет, ничего я не буду возвращать. — Мой друг только что обменял у тебя коня на меч, — махнул он себе за спину, указывая на виновато опустившего глаза Кирилла. — Я первый раз этого мальчишку вижу. Вы что, разбойники, ограбить меня хотите посреди ясного дня?! — А ну слушай сюда, торгаш, — вспыхнул мгновенно Шура, шагая вперед и намереваясь резким движением выхватить меч из ножен. Мужик отскочил на шаг, но Лера остановила дружинника, придержав его руку, и сама обратилась к торговцу: — Пожалуйста, мы проделали большой путь, нам нужен наш конь. Я понимаю, что вам этот обмен очень выгоден. Но, может, мы смогли бы дать вам немного денег, чтоб вы вспомнили, что и когда вы поменяли? — Ещё и платить этому негодяю! За то, что зубы мне заговорил?! Еще чего! — Вступился Кир, желая вернуть лицо в глазах друзей. — Ничего не знаю, мне уже пора уезжать! А на вас, разбойников, я старосту натравлю! — Суетливо собираясь, отмахнулся мужик. И уже было шагнул в сторону лошадей, намереваясь запрягать их в телегу. — Значит так! — все же выдернул из ножен меч Шура и выставил перед лицом торговца, не давая подойти к столбу. Люд на площади, уже приметивший склоку, любопытно глазея в их сторону, заохал. — Что тут такое?! — Площадь резанул громогласный бас. В их сторону, петляя меж зеваками, направился высокий плечистый мужчина в простой рубахе с русой густой бородой. Староста местный, сразу узнал Шура. Емельяном, кажется, звать. Он тогда Олегу отчитывался о дани. Шура его запомнил. — Никаких драк и оружия. Что за беспорядок? Шура выдохнул, быстро убрал меч в ножны и шагнул к старосте, не давая открывшему, было рот торговцу и слово вставить. — Я, Александр, десятник личной охраны князя, направляюсь по особо важному делу. А этот молодец, — презрительно ткнув в сторону торговца, — обманул моего спутника и отказывается меняться обратно. От такого напора староста замолк, хмурясь, но вскоре посветлел в лице. — Помню, видел тебя подле князя,— а после перевел глаза на мужичка, спешно собирающего товар в телеге, — Хорь, а ну-ка! — Да ничего такого не было. — Торговать запрещу у нас, плут. — Ладно! Но меч уж верните, пожалуйста! — раздосадовано воскликнул ушлый торговец. Кирилл с долей сожаления протянул мужчине оружие. Тот, раздраженно вырвав его из рук отрока, бросил меч на дно телеги и, презрительно морща нос, протянул повод коня. Лера, неодобрительно косясь на торговца, от греха подальше повела коня обратно за околицу к остальным скакунам. А Шура по-доброму потрепал Кира по голове, чтоб не разбазаривал впредь казённую животину. — Раз уж заехал в наши края, уважь, десятник, зайди в дом, угостись хлебом да квасом и спутников бери, с дороги поди устали, — пробасил староста гостеприимно. Отказываться не стали. Да и, ясно, расспросить хочет о том, что в столице творится.***
Изба у старосты большая, крепкая, как и семья: жена кроткая да хозяйственная, родители пожилые совсем, да детей семеро по лавкам. Все отца слушают да на гостей столичных глядят любопытно. Расположили их за столом, угостили всем, чем было, а после трапезы разошлись вновь по своим привычным делам. Лера сидела у окна задумчиво. Хозяин избы вел тихую, но наверняка важную беседу с Шурой за столом за чаркой чего-то крепкого. А младшая детвора собралась возле Кира у печи, пока тот, вдохновенно приукрашивая, рассказывал про их подвиги, да складывал частушки, от которых те весело хохотали и хлопали в ладоши. Ой да в поле за горой Стоит терем расписной. Наши три богатыря Строили его шутя. Гром гремит, земля трясется, Поп на курице несется, А на небе облака, Капает из них вода! Ой да три богатыря — Шура, Лера, ну и я — Терем свой взвести сумели, Под грозой не околели! Лера, глядя на все это, сама не заметила, как на щеки набежала легкая улыбка от навеянных воспоминаний. Тут, в избе старосты, даже пахло, казалось, так же, как дома: хлебом, деревом и гарью от лучины. До этого не было времени остановиться, вспомнить от чего именно они так яро уносили ноги. То дорога в Ладогу, то скитания там от одних добрых людей к другим, потом Шура и тренировки, а теперь и вовсе самое настоящее приключение, опасное, порой трудное, выматывающее, но дарящее чувство той свободы, что она искала. Былая размеренная жизнь в деревне с родителями казалась далеким воспоминанием из детства. Из дома они ушли не без причины, потому что никто не желал уступать, потому что они с Киром выбрали другую жизнь и не испугались пойти к своей цели. Но сейчас, словно глядя свысока, едва ли удавалось вспомнить, о чем именно ссорились до хрипоты, а все, что вспоминалось, казалось незначительной ерундой. Может, потому что за тяготами дороги Лера становилась старше, или увидела своими глазами, какой большой и опасный мир и что домашние ссоры — это сущая мелочь, не стоящая серьёзных обид. Ведь было и много хорошего, любили их мать с отцом, а они самовольно лишили себя дома, родителей. Они наверняка места себе не находят, даже не догадываясь, где их дети. Хотя, если бы знали, волновались бы еще больше. Сделалось совестно. Ощутив вдруг тяжкий груз на сердце, Лера невесело выдохнула, явственно осознавая, что за близких людей надо держаться. Как держится дружная семья старосты. Как держится Кир, увязавшийся за ней, больше, конечно, за подвигами, но и за компанию, чтоб приглядывать друг за другом, само собой. Как держится Шура за своего друга, так что все княжество готов преодолеть в поисках.***
Староста, пригубив из чарки квасу, спросил прямо, прерывая грузное молчание. — Что в Ладоге? — Плохи дела, — вздохнул Шура, тоже пригубив хмельной напиток. — Едва князя схоронили, на его место воевода стал набиваться, а он человек... — прервался он, хмурясь, — не годится он в князья. Ну да дружина на его стороне. Наверное, на минувшем вече уж избрали его. Староста замолк, поглядывая, как одна из младших дочерей играет с соломенной куклой на полу у печи. — Лютый волк лучше стаи падальщиков. А худой князь лучше толпы жадных до власти бояр. — Проговорил мужчина и вновь обратился к дружиннику. — Ты-то тут отчего если новый князь в Ладоге? — Не князь он мне, — упрямо отозвался дружинник. — А приехали мы сюда, чтоб найти Олега среди живых или среди мертвых. Это мой долг. — Жаль его, это правда, толковый не по летам князь был. Помолчали. А отпив еще хмеля, староста проговорил. — Удачи вам в вашем нелёгком деле, — и добавил задумчиво, — птицы с полудня низко летают — гроза будет. Оставайтесь до утра. И тут Шура спорить не стал. Кивнул, допивая квас. Жаль, конечно, время терять, но лучше уж в теплой избе ночевать, чем под открытым небом. Да и, если быть совсем уж честным с самим собой, он ничуть не расстроился от промедления. Страшно идти вперёд, понимая, что через один день пути должно решиться все, что терзало. Потому медлил Шура, охотно цепляясь за любую соломинку.***
Гроза бушевала вечер и всю ночь, и только к утру распогодилось. На рассвете следующего дня отблагодарили они гостеприимное семейство старосты и засобирались в дорогу. Выйдя во двор и шагая по высокой, мокрой от прошедшего дождя траве, завернули к сараю, в котором оставили лошадей пережидать непогоду. — Ого, какой голубь здоровенный, — тыкнул пальцем Кирилл, дожевывая ломоть хлеба, что успел прихватить в избе старосты перед выходом. На высокой изгороди, отделяющей двор от березовой рощи, сидела белоснежная птица, зорко сверкая глазами-бусинками. — Это ворона, а не голубь, дурень, белая просто, — отозвалась Лера, помогая Шуре отворить двустворчатые ворота сарая. — Ишь какая диковинная, — хмыкнул Кирилл и, сунув в рот остаток хлеба, стряхнул крошки на траву в сторону птицы. — Угощайся, пернатая, — весело хмыкнул тот и вприпрыжку нырнул следом за остальными в тусклое нутро сарая. Но едва подойдя к своему коню замер оторопев. К седлу был привязан меч. Настоящий меч, легкий, одноручный, в незатейливых ножнах. Юноша замер, удивленно хлопая глазами, и, растерянно оборачиваясь по сторонам, спросил: — А это что?! — Насколько мне помнится, вчерась ты это мечом называл, — чуть ехидно хмыкнул Шура, опираясь плечом о дверной проем. — А откуда? Шура загадочно улыбнулся: — Какой же богатырь без меча? — Но после все же разъяснил, — к кузнецу местному наведался, его работы получше того, что тебе вчера всучили. — Спасибо! — воскликнул Макаров. Взгляд его сделался восторженным, совсем как у щенка, был бы хвост у Кирилла — ей-богу завилял бы. Подскочил, обнимая благодарно и Шуру и сестру, чуть со своим горемычным конем не полез обниматься от избытка чувств. Шура, подходя к своему скакуну, отстегнул лук с колчаном и протянул его девушке. — К вечеру доберёмся до места. Не знаю, что нас там может ждать, рисковать и лезть на рожон я вам не дам, но без оружия будущим дружинникам никак нельзя. А после вывел своего коня на двор и, лихо заскочив в седло, обернулся на Макаровых. — Ну! Вперёд! И так день потеряли, — бодрясь, весело вскрикнул он и припустил коня вперед, в поля. А белая ворона, вспорхнув на крышу, лишь проводила внимательным взглядом покидающую деревню троицу.