Песнь вещего ворона

      Воздух свистел в ушах, птицы трещали где-то высоко, под самым куполом неба, скрытого кронами деревьев. Трава шуршала под сапогами, а кровь, разгорячённая бегом кипела в жилах.       Серёжа петлял меж деревьями. Только копна рыжих волос да белая рубаха мелькала то там, то сям. Совсем рядом, но не достать.       — Не догонишь! — обернувшись на ходу, рассмеялся ведун.       Олег с упорством оголодавшего после студёной зимы волка преследовал его по пятам.       — Догоню, — коротко, чтоб не сбить дыхание, с упрямой веселостью в голосе отозвался он.       — И что сделаешь?       — Зацелую! — Ни секунды не раздумывая, усмехнулся князь, перепрыгивая покрытый мхом ствол поваленного дерева.       Он только приноровился петлять по лесу, как чаща резко оборвалась. Взору открылся просторный луг. «В чистом поле ведуну не уйти» — уже было обрадовался он, но Серёжа, пробежав чуть, вовсе остановился. Повернулся, тяжело дыша, и улыбнулся так ясно, что сердце в груди забилось ещё быстрее.       Олег подошёл, аккуратно притянул к себе юношу, утыкаясь носом в его шею и вдыхая травянистый запах его волос. Тот ласково гладил по спине, обнимая в ответ, и сердце его в груди трепетало маленькой птичкой, постепенно успокаиваясь.       — Серёж, можно спрошу кое-что? — Отстранился Олег, держа его за плечи и заглядывая в голубые глаза. — А ты ответь честно.       Серёжа вмиг посерьезнел, вопрошающе округлил глаза. Смотрел внимательно, доверчиво, и до того очаровательно наивно, кажется, готовый ответить на любой самый важный вопрос. Только вот Олег спросил одной лишь забавы ради. Потому проговорил, насилу сохраняя серьезность в голосе:       — Та похлёбка... Когда я учил тебя стряпать, — но не смог сдержаться и расплылся в улыбке, сводящей щеки, — ты ведь что-то добавил?       Серёжа, кусая губы, заулыбался, фыркая смешливо. Глаза его сделались хитрющими, как у лисы.       — Всего-то щепотку полыни. Для вкуса! — лукаво хлопая глазами, елейным голосом отозвался он. — Я думал, вкуснее будет! Полезнее, так точно! Полынь хоть и горькая, но знаешь какая полезная! Олег, перестань! — ухахатывался ведун, пока князь, щекоча и осыпая поцелуями, утаскивал его в траву.       Захлёбываясь смехом, он всё-таки сдался.       — Ну ладно, ладно! Нарочно я! Нарочно похлебку испортил!       — Вот же лис! А я голову ломал, — торжествующе выдохнул Олег, тут же переставая терзать своего благоверного.       Безмерно довольный собой и открывшейся истиной, он с улыбкой на лице улёгся рядом, устремляя взгляд в небо. В синеве неспешно плыли облака-барашки затейливых форм, подгоняемые легкими порывами ветерка. Яркое солнце озаряло все вокруг. Спустя череду дождливых дней этот казался особенным, словно сама природа радовалась вместе с ними.       Серёжа, отдышавшись и отсмеявшись, тоже глядя ввысь, произнес спокойнее, без весёлости в голосе.       — Я просто не хотел, чтоб ты ушел.       — А я не хотел уходить, — тут же отозвался Олег, с теплом припоминая все их былые ссоры по пустякам, — Но теперь и не надо.       — Не надо, — ласково повторил Серёжа, укладывая подбородок ему на грудь и улыбчиво вглядываясь в глаза.       Рядом с ним в груди непрерывно трепетало, но в такие моменты сильнее всего. Когда Серёжа просто глядел ему в глаза.       Хотелось лишь сгрести его в объятья, расцеловывать бездумно бледную кожу, путаясь пальцами в мягких длинных волосах. Слушать его, любоваться, окутать его своей любовью и самому благоговейно утопать во всем этом теплом, ласковом, солнечном, медными прядями щекочущем нос. Олег, чувствуя, что вновь захлестывает с головой, приподнялся, касаясь его губ своими, в который раз убеждаясь, что этот голод невозможно насытить. С каждым поцелуем лишь жарче огонь в сердце, лишь больше нежности в руках, лишь сильнее жажда новых поцелуев.       Вдруг Серёжа оторвался от губ и, улыбаясь, шепнул на ухо:       — Мы уже на месте.       Не успел Олег вернуться с небес на землю, напряжённо припоминая, на каком таком месте и куда они вообще направлялись, как Серёжа, вновь коротко коснувшись губ, подскочил на ноги, протягивая ему руку. Поднявшись, Олег поспешил следом, на ходу вытаскивая травинки из Серёжиных волос.       А направлялись они к возвышающемуся среди луговых трав и цветущих во всю колосьев одинокому молодому дубку. Раскидистый, пышный, но едва ли ростом выше человека.       Как рассказывал Серёжа, дерево такое, одинокое в поле, выделяющееся чем-то неощутимо среди других таких же, обычно становилось местом силы для чуди. Там веками собирались волхвы, проводя всевозможные обряды, буйно праздновались       Лельник и Купало, восхвалялись боги. За столетия древо напитывалось силой и само становилось чудотворным, и тогда уже к нему толпами шли люди, повязывая на ветвях ленты, загадывая желания и скрепляя клятвы.       Лишившись дома, ведун утратил святыни и капища своего народа, потому нашел и обустроил свои собственные. Небольшой алтарь с самодельными идолами располагался недалеко от избы в лесу, ну а к этому месту пришлось идти далече.       Они остановились, приблизившись к дубку. Олег заметил на его тоненьких веточках с полдюжины ленточек. Простые, изорванные из ткани, истрёпанные ветрами, потемневшие от времени дождей и снегов.       Серёжа, уловив взгляд, прижимаясь щекой к его плечу, отозвался:       — Это я раньше загадывал, когда совсем тяжело было.       По одному тону голоса Олег догадался, что именно крылось за этим тяжело. Всю его минувшую боль чувствовал, как свою. За то время, что он прожил тут совершенно один, много успел натерпеться Серёжа. Голод, студеные северные зимы, когда днями напролет приходилось бегать за хворостом, чтоб поддерживать жар печи, и растягивать запасы с осени, чтоб дотянуть до лета. Одиночество, хвори, когда некому даже воды подать, самому приходилось выхаживать себя травами, а единственная компания — это верная белая ворона. Олег искренне восторгался его силой, его верой в лучшее, его упорством. А ещё готов был поклясться, что все эти испытания, выпавшие на долю ведуна? позади. Больше Серёжа никогда не останется без его поддержки, заботы и ласки.       Не желая всколыхивать дурные воспоминания расспросами в такой светлый день, Олег лишь коротко спросил, приобнимая за плечи и поцеловав в висок:       — Сбылись?       Серёжа закивал, поджимая губы, и повис на шее, укладывая голову на плечо.       Над лугом зависла уютная обволакивающая тишь, лишь ветер легонько трепал зеленые разнотравья, озарённые солнечными лучами. Запах хвои из леса, пряные ароматы цветущих трав, птицы высоко в небе. Все вокруг казалось таким большим, просторным и одновременно крошечным, родным. Почему-то даже стоя на высоких крепостных стенах и глядя на простирающиеся до самого горизонта поля и деревни, принадлежавшие ему, князю, Олег не чувствовал той же полноты в сердце, что испытывает сейчас, сжимая в объятьях свое чудо с чудских земель.       — Ну что? Правда хочешь? — тихо прошептал ведун на ухо.       Спросил уже во второй раз, ведь в прошлый так и не смог добиться вразумительного ответа. Так и начались эти догонялки.

***

      — Правда хочешь, чтоб я за тебя пошёл? — Уже неспешно бредя за руку по лесу к назначенному месту, спросил ведун. Кажется, только сейчас пришло окончательное осознание. Что он правда больше не один. Что Олег, его суженый, правда выбрал его и хочет быть с ним. С трусливым чудским мальчишкой с могучим даром, который за свои восемнадцать зим успел наворотить бед на всю жизнь.       Не верилось, что это правда. Что князь, чуравшийся любви, может просто влюбиться, а ведун, обделенный судьбой, может обрести то, что утратил.       — Шутишь что ли? — Весело подскакивая ближе и щипая за бок, усмехнулся Олег, — я за тобой все бегаю, бегаю, а ты никак не уверишься, что мне кроме тебя ничего для счастья больше не нужно.       — Прям уж бегаешь, — фыркнул ведун.       — Именно так, — игриво заулыбался князь. — Как за тобой не бегать?       И мигом развеселившийся и хитро заулыбавшийся ведун буквально припустил, убегая вперед в зелень леса.

***

      Серёжа, конечно, верил. Каждому его слову доверял без остатка, но поверить своему счастью до сих пор не мог. Потому спрашивал, прекрасно знал, что услышит в ответ, но не спросить не мог. Правда хочешь? Правда решился? Правда не передумаешь? Правда из всех людей, которых видал за всю жизнь, выбрал меня? Неужели хочешь отречься от мира, от своего княжества, от себя, просто чтоб быть рядом. Неужели я один могу перетянуть эту чашу весов?       Олег, в этот раз не ёрничая, лишь улыбнулся мягко, глядя так тепло, как умеет только он, и ответил:       — Конечно хочу. Больше всего на свете. Только ты мне нужен. — И, подцепив острый подбородок, заглянул в глаза ведуна, ласково гладя по щеке. — Лучше ты скажи, сгожусь я тебе в мужья?       В глазах заплясал трепет вперемешку с возмущением.       — Да ты что! Ещё спрашиваешь?!       Олег на это только рассмеялся, притягивая в объятья, замерев так на долгие пару мгновений.       Серёжа поднял на князя выжидающий взгляд, после его кивка достал из-за пояса ленту и, поднеся ее к губам, зашептал, сосредоточенно прикрывая глаза, на каком-то неразборчивом певучем наречье. Олег завороженно наблюдал за каждым его движением.       С тех пор, как он полюбил ведуна, вместе с ним влюбился и в то, как он видит мир. Открыто, чувственно, иначе чем кто-либо, кого встречал до этого. Эта неизвестность манила забытой мудростью, в которую охотно верилось даже ему.       Как рассказывал Серёжа, это был древний язык первых волхвов, на нем они говорили с богами. Но столетия минули и язык забылся. Говорить на нем свободно невозможно. В памяти остались только особые наговоры, что передаются из поколения в поколения ведунов да знахарей, чтобы проводить обряды, ритуалы, заговаривать раны. Так и начиная свадебный обряд, Серёжа нашептывал нужные слова.       Обряд свадебный у чуди тоже особый. Смысл его не в том, чтоб на земле пару соединить, а перед богами и всем сущим объявить, что дальше по судьбе намереваются они идти лишь вместе. Ведь с той поры Макошь их нить судьбы станет прясть общую на двоих.       Следом из-за пояса ведун достал свой нож скругленной формы. Олег протянул раскрытую ладонь. Серёжа вложил ленту в его руку и, прижимаясь спиной к его груди, взял его ладонь и нерешительно поднес нож. Забывая дышать от волнения, резанул. Неглубоко. Лишь небольшая царапина, и шрама не останется. Алые капли крови побежали, окрашивая собой светлую ленту. Олег и не шелохнулся. Его сердце так же размерено билось, придавая уверенности, а дыхание блуждало по затылку.       Едва ведун отнял нож, он сжал ленту в кулак, напитывая кровью. Ведь с кровью высвобождается частичка жизненной силы. И, помечая ей концы заговорённой ленты, они показывают богам, какие именно души нужно соединить.       Следом Олег бережно взял его тонкую ладонь в свою, принял нож, тяжело выдыхая, и прижался щекой к рыжей макушке.       Ранить друг друга было сложно, приходилось делать это через силу, противясь всему в себе. Но и у этого был свой смысл в обряде. Это часть клятвы. Боль от пореза — последняя боль, которую причинят друг другу. С этого дня им остается лишь беречь друг друга до самого конца.       Олег, скрепя сердце, оставил царапину, мысленно обещаясь после расцеловать. Алая кровь раскрасила второй конец заговоренной ленточки. Серёжа наконец обернулся, радостно сверкая глазами цвета неба. Подойдя к дубу, они вместе крепко-накрепко повязали ленту на одну из ветвей дерева, что долгие годы будет хранить память о их клятве, их связи, их любви.       Когда волнительный трепет на кончиках пальцев отступил, накатило спокойствие. На щеки набежали улыбки, смеяться хотелось от легкости и тепла в груди. Серёжа поднял глаза на Олега, щурясь на солнце, уже протягивая руки, чтоб обнять, но отчего-то слепящий свет становился все ярче, в конце концов заполняя все вокруг.

***

      Серёжа и сам не понял, что произошло, пытался проморгаться, но вокруг не было ничего, кроме света. Голову напекло? Хотя по ощущениям — видение, но нет ни шелеста вороньих крыльев, ни привычной тревоги, ничего, лишь свет.       Как вдруг перед глазами замелькали образы, непонятные, чудные. Едва удавалось разобрать что-либо. Пока взгляд не зацепился за знакомое. Он и Олег. Все вокруг менялось, одежда, окружение, местность, а они оставались рядом. Вот дивные хоромы вдалеке, а вокруг дым схватки и мрачный неподвижный всадник, возвышающийся на камне, а вот громадные синие горы и сверкающие отблесками солнца змеистые реки в ущельях, а вот огромные короба из серого камня с сотнями окошек. И много-много другого, непонятного, непостижимого для юного ведуна, живущего в стародавних временах.

***

      Первое, что увидел Серёжа, когда вновь открыл глаза — взволнованное лицо Олега.       Тот, уложив его к себе на колени, бережно гладил по щекам. Но встретившись с ясным взглядом, он облегченно выдохнул и, крепче обнимая, проговорил.       — Ты как? Это из-за обряда? С тобой все хорошо? Как замертво упал, напугал меня.       — Это видение, — трогательно улыбаясь, проговорил ведун, не намереваясь подниматься, а лишь удобнее устроившись в любимых руках.       — Что Кутх на этот раз показал? — Настороженно замер Олег, вглядываясь в лицо, пытаясь отыскать в глазах тень тревоги или страха, но не находил ни того, ни другого.       — Не Кутх, — мотнул головой ведун, — видения, что он посылает, совсем другие. Думаю, это Лада .       — А что ты видел?       — Ничего не понял. Но мне кажется, нас благословили, — беззаботно отозвался Серёжа, больше не желая упускать ни минуты из своего самого счастливого в жизни дня. Он приподнялся, обнимая крепко.       — Это хорошо, — улыбнулся князь, уверяясь наконец, что все действительно так. И, радостно смеясь, подхватил ведуна с земли на руки и закружил.       Просторный цветущий луг, опушка леса, одинокий дуб, белые облака, голубое небо и яркое летнее солнце — все замелькало перед глазами.       Серёжа, вжимаясь ему в шею, возмущённо заголосил:       — Поставь на землю! Тяжело же! А у тебя раны только-только...       Олег только рассмеялся в ответ. Ещё бы, нашел что вспомнить.       — Ой да не выдумывай, какие раны. Да твоими стараниями здоровее меня уж во всем княжестве не сыскать. Давно и тело, и душу мне исцелил, — весело кружа, отозвался Олег, даже не думая отпускать. Серёжа лишь улыбчиво выдохнул, уступая.

***

      Вечер опустился на лес. Свет лучины дрожал на бревенчатых стенах избы. Серёжа повернулся спиной, откидывая волосы назад, и замер в ожидании. А Олег, чувствуя трепет в груди и дрожь на кончиках пальцев, невесомо прикоснулся к прядям, отливающим медью в свете огня.       Неловко сжимая в руке деревянный гребень, он осторожно провел по мягким локонам. Затем снова и снова, бережно расчесывая, от восхищения забывая порой выдыхать. Руки, привыкшие лишь оружие сжимать, подрагивали, нехотя привыкая к аккуратным движениям. Расчесывать еще ладно, но вот чтоб научится косы плести — придётся приноровиться.       Это был еще один чудской обычай, который Олегу особенно пришелся по сердцу.       Безусловно, и в Ладоге в день свадьбы расхож был обряд чесания. Но у чуди он имел особое значение. Волосы по их поверьям носили сакральный смысл, они вместилище жизненной силы, чем длиннее, краше, тем большее ее. Прикасаться к волосам и уж тем более расчесывать можно было лишь членам семьи, в детстве родне, а после уже суженому. Этот простой бытовой обряд принято проводить не только на свадьбу, а каждый вечер, перед сном. Расчесывая друг друга, суженые обменивались этой силой в конце выматывающего дня, распутывали вместе с колтунами все мудреные, тяжёлые мысли в голове, да и просто-напросто проявляли заботу.       Олег скользил гребнем по шелковистым прядям, мягко приходясь по всей длине. Не хотел прекращать, даже когда ни одной спутанности не осталось. Ласково перебирая волны пальцами, он отвел их в сторону припадая губами к бледной шее.       Серёжа хихикнул, оборачиваясь и подвигаясь ближе. Мягко забрав свой гребешок, хитро закусывая губу, он провел Олегу по волосам. Князь на это только фыркнул смешливо. Ясное дело, по сравнению с локонами ведуна ему чесать и распутывать особо нечего, но обряд есть обряд. Так что, скорее взлохматив чуть отросшие за месяц, но еще короткие темные волосы, Серёжа улыбнулся в ответ и подался навстречу, увлекая в поцелуй.