***
Маленькая деревушка на границе княжества Ладожского, самая крайняя, если смотреть со стороны лесов Белозера, стояла, укрывшись от ветров берёзовой рощей. Быт деревенских жителей тянулся тихо, неспешно, даже лениво под палящим июльским солнцем. Народ почти не видать, все прятались от зноя в избах или тенистых огородах. В отличие от Новгорода, Владимира, Смоленска и других южных княжеств, где земля в разных долях принадлежала кому ни попадя, а за долги пользования боярской землей любой свободный человек мог угодить в подневольные холопы, в Ладоге уклад был иной. Все земли принадлежали князю и казне. И будь ты именитый боярин, кмет , ремесленник или простой деревенский работяга, ты можешь свободно жить, кормить себя и свою семью на ладожских землях, за то уплачивая ежегодную дань, за чем строго глядели наместники в крупных сёлах и старосты в деревнях. А уж казну князь распределял, покрывая все нужды, обеспечивал содержание дружины, отстраивал ладьи, городские стены, кормил людей в неурожайные годы. Все знали, что на произвол судьбы не оставят. Потому охотно собирали положенную дань точно к сроку. Ведь лишнего князь не брал, а в случае беды, стоит только старосту в Ладогу послать, им этими же мешками зерна, медом, пушниной помогут. Такой уклад ещё дед Олега установил. В те давние годы обнаглевшие от количества земель и влияния бояре начали грызться меж собой, наводя смуту. Князь осерчал — у деда норов крутой был — заговорщиков казнил, остальных бояр поставил перед фактом, что все земли теперь в казне, чтоб нечего делить было. Боярам такие условия пришлись не по нраву, и большинство разъехалось по другим княжествам, а те, кто остались, приспособились, присмирели, и осели в столице, промышляя торговлей. А вот простому люду такой уклад пришёлся по нраву — кому свобода не понравится. Да не только ладожанам, но и жителям других княжеств. Все знали, если куда и бежать за свободой и справедливостью, то в Ладогу. С тех пор сильно прибавилось народа за счет пришлых, деревень разрослось немерено. Но вдали от городов крупных сел обычно было тихо и неприглядно. Крупные бревенчатые избы стояли, разбросанные, по холму, спускающемуся к небольшой речке. В полях паслась тройка домашних туров. Собаки с закрученными в кольцо хвостами гоняли кур по дворам. Баба с коромыслом неспешно шла от колодца с полными ведрами воды. Древний сухенький старик сидел на крыльце одного из домов, щурясь на солнце, отчего лицо его казалось ещё более морщинистым, и плел из лубка крохотные лапти, да так умело, словно и вовсе не глядя, на ощупь. Босой русоволосый мальчуган вел на верёвочке козу. На вытоптанной площадке посреди деревни в тени частокола стояло несколько прилавков, за ними скучали торговцы, которые, кажется, выходили сюда скорее просто по привычке, поболтать друг с другом. Статный юноша шел по пылящей дороге меж бревенчатых домов и обросших крапивой плетеней. Волосы что смоль, глаза темнее ночи, на устах блуждала лёгкая улыбка. Расслабленно витал он в своих мыслях, особо не глядя по сторонам. На теле подпоясанная добрым кожаным ремнем простая рубаха с вышивкой, заштопанная в пяти местах любящими руками. С собой ни гроша, зато сердце полное, такое, что весь мир обнять хочется. Позади, не менее довольный жизнью, брёл верный друг. Если в городе князя каждый знал в лицо, то в деревнях, особенно отдаленных, могли и не запомнить. К тому же ничто в его облике не говорило о его происхождении: ни меча, ни коня, да даже плащ свой с золотой фибулой Олег предусмотрительно оставил со своим избранником, чтоб шум не поднимать. Потому, когда двое молодцев вышли в центр деревни, прохаживаясь среди торговцев, мало кто обратил внимание. Брали самое основное: хлеб, сыр, яйца, рыбу сушеную, у кого-то редька вызрела, тоже взяли. Олег настоял взять крынку молока, хотя, казалось бы, какой прок от молока в дороге. Вообще на прилавках было небогато, даже скудно. Озимое зерно еще не вызрело, вот и перебивались люди, чем могли. Самим едва хватало, не то что на продажу. Один из торговцев — жилистый носатый мужик с пышными усами —очень болтливый и шумный попался, застряли возле него надолго. Он то с соседкой по прилавку без умолку трещал, а то, завидев путников, принялся всем наболевшим делиться: — Берите, берите больше. Медяк за всю. У нас путники нынче редко, любой монетке рады, — сгребал он с прилавка мелкую худую репу, причитая ворчливо. — Что ж там в Ладоге-то творится, жили не тужили сколько лет. Раньше-то все лучше было. По чести, дань в казну раз в год. Все знали, готовились, с деревни со всей несложно сколько велено собрать. А нынче слыхали? Нет? — получив отрицательный ответ, мужик разошелся еще пуще. — Позавчера гонец по деревням проехал, старостам сказывал, мол: новый князь — новая дань, — и до сбора полей надобно столько же на погост свезти. Слыхано такое, нет? Грабеж! Вот что я думаю. Тут уж не сдержалась соседка — тихая маленькая старушка — вклинилась дрожащим голосом. — Это все князь новый. Может, он пришлый откуда, потому и не знал, что мы давеча уж собирали. Шура хмыкнул, невесело кривясь, и проговорил, складывая репу в мешок. — Не пришлый, до этого воеводой при Олеге был. Все он знает, жадный просто. — Вона как, — заохала старушка, — Вот при прежнем князе такой беды не было. — Ну так сгинул он, Ильинишна. Все. Нет князя, — досадливо хлопнул себя по коленке мужик. При этих словах ни Олег, ни Шура не смогли сдержать улыбки, пряча взгляд в пол. Накатило какое-то веселье, эта вылазка в деревню за припасами все больше ощущалась как одна из их шалостей со времен далекого детства. Люди-то не знают, что князь вот он, прямо перед ними. Стоит, прячет улыбку, не знают, что очень скоро все их беды разрешатся. — А я слыхал, что живой князь Олег. А нападение сам воевода и подстроил, — смешливо проговорил дружинник, ткнув Олега локтем в бок. — Да неужто?! Ну дела, — в один голос отозвались деревенские. — Ага, — торжествующе кивнул Шура, — а спас князя великий знахарь. С того света, считай, вытащил, любую хворь травами исцелить может. И теперь князь Олег едет в город, супостата наказывать и княжество из его лап вызволять. — О как! Неужто?! — Ну и ну. Надобно Федьке и Гавриле рассказать. — А откуда знаешь? — Подошёл со стороны старичок с гусем подмышкой, подслушав любопытный разговор, а за ним ещё две девицы подступили. Шура хитро улыбаясь окинул взглядом собравшийся народ и громко объявил. — Так я сам, своими глазами видел, как князь Олег в сопровождении верных дружинников, со своим знахарем к столице направлялись. — Ну дела! Новость-то какая, за такое и не грех выпить! — Загомонил торговец. — Ну порадовал, касатик, — захлопала в ладони старушка. Разговоров поднялось. Шура, улыбаясь, безмерно довольный собой, расплатился с торговцем, а тот, обрадованный, все никак не мог успокоиться: — А вам лукошки, молодцы, не нужны? Тесть мой такие лукошки плетет. Любо-дорого смотреть. Возьмёте, может? — Спасибо, не надо, — отмахнулся Шура и почувствовал тычок в плечо. Олег, одарив его строгим взглядом, кивнул, отзывая в сторону. — Ну и зачем? — Укоризненно спросил князь, когда они отошли подальше от торговцев, — слухи быстрее нас до Ладоги долетят. — А что я не так сказал? Или ты всё-таки помер? — Подтрунивая, сощурился недоверчиво Шура, выгибая бровь. Олег его веселья не разделял и строго продолжил: — Вдруг Вадимир узнает и отряд навстречу вышлет, чтоб нас всех по-тихому перерезать? Тут уж и дружинник вмиг посерьёзнел и, понизив голос, спросил чуть обиженно: — Думаешь, твоя дружина, коли узнает, что ты жив, против тебя меч обратит? Олег лишь нахмурился, играя желваками, а Шура продолжил: — То, что Вадимир тебя предал, не значит, что все против тебя. Я был на твоих похоронах, — нервно усмехнулся он, хотя от воспоминаний по спине ещё пробегали мурашки, — я все видел. Из твоих приближенных тогда был равнодушен он один. Вся его власть держится лишь на том, что тебя больше нет, а княжить кому-то надо. — Ладно, — выдохнул Олег, смягчаясь. Этот случай с предательством определенно научил его осторожности, — Но про Серёжу зачем рассказал? — Тем, что будешь его прятать, ты ему не поможешь. Ты же сам говорил, что его надо правильно народу представить, чтоб ходила добрая молва и чтоб если кто злословить против него удумает, народ бы не поверил. Вот и пусть о нем молва ходит, какой он великий знахарь, что любую болезнь излечить может и князя их спас, а не что он языческий ведун да чудь с далёких земель. Добрая слава, как по мне. Ну а приедешь в Ладогу — представишь, как полагается. — Толково, — соглашаясь, покивал Олег, оживившись, — пускай молва ходит, — махнул он рукой. — А то, соображаю, — довольно усмехнулся Шура и закинул мешок с припасами на плечо. Они двинулись дальше. Как вдруг Олег остановился, словно вспомнив что-то. — Шур, подкинь-ка монет, — попросил он. Шура, не раздумывая, протянул ему весь кошель, значительно опустевший с того момента, как он покинул Ладогу. Ещё бы, поход обеспечивать — затратное дело, кого покорми, кому меч купи, но для друзей ничего не жалко, тем более что дружина на полном содержании казны. Олег отошёл к одному из прилавков. Спросил что-то, а после направился в указанную ему избу, скрывшись в ней ненадолго. Шура за это время пересмотрел все, что удалось раздобыть. Прикинул, что на пятерых на пару дней должно хватить, если, конечно, наказать Лере не давать Кириллу лишнего, когда тот будет клянчить пропитание. А так до следующей более крупной деревни точно хватит, можно закругляться и возвращаться к остальным. Когда Олег показался на крыльце и двинулся в его сторону, ещё издалека завидев, что именно тот купил, Шура расплылся в ехидной, гаденькой улыбке. Олег, напустив на себя суровости, подойдя, спросил: — Чего лыбишься? Шура, насилу сдерживая смех, замотал головой: — Да так, вспомнил кое-что. Олег, вернув ему кошель, лишь покачал головой, удобнее закидывая через плечо пару аккуратных красных сапожек. — Одно слово и поедешь на дальнюю заставу, — пригрозил князь с напускной сердитостью в голосе, но улыбка, как он не пытался ее скрыть, никак не сползала с щек. Они направились прочь из деревни. Шура, изо всех сил стараясь не рассмеяться, проговорил уклончиво: — А я что? А я ничего. Я молчу. — Хотя на уме было что-то вроде а я же говорил! — То-то и оно, — усмехнулся Олег, весело толкая друга плечом. Шура, все же прыснув со смеху, толкнул в ответ. Дорога под сапогами пылила, солнце вынуждало щуриться. Шура, хоть и тащил на плече увесистый мешок с припасами, но чувствовал себя так, словно сбросил с плеч тяжкий груз, который навалился после того боя, когда все пошло под откос. Словно все свалившееся на него и на всю Ладогу в минувший месяц и правда оказалось дурным сном, который, наконец, закончился. Хотя нельзя не отметить, что все случившееся, кажется, пошло Олегу лишь на пользу. Вроде с виду тот же князь, но что-то в нем иначе. Глаза горят. Держится свободнее, живее прежнего. Сейчас рядом шел не умудренный делами и ответственностью князь, а просто счастливый юноша лет девятнадцати с открытым ко всему вокруг сердцем. Любовь и правда меняет людей. Прежний Олег действительно погиб тогда, и теперь приходилось наверстывать, знакомясь с новым. С Олегом, который не зациклен лишь на княжестве и своем долге, который начал жить свою собственную жизнь, а не следить за тем, чтоб всем вокруг жилось хорошо. Олег, у которого наконец есть тот, кто позаботится о нем, пока он будет заботиться обо всем княжестве.***
Солнце светило в зените. По лугам разливался летний зной, а от чуть сырой травы в низинах тянуло прохладой. Стайка маленьких бурых птиц, пересвистываясь, скакали по поляне, выискивая что-то в траве. А невдалеке от берёзовой поросли мирно щипала траву четверка коней, изредка отмахиваясь пышными хвостами от мошкары. Ведун сидел на большом бревне, задумчиво разглядывая траву под ногами, в потёртых поножах и кутался в бордовый парчовый плащ. Вовсе не от холода, погода была, пожалуй, даже жаркая. Начало июля как-никак. Кутался в плащ Олега, потому что так спокойнее. Выбирая между тем, чтоб остаться с двумя чужаками, которых знает не больше пары дней, и отправиться в оживленную деревню, Серёжа просто выбрал меньшее из зол. К тому же, говорить с этими отроками не обязательно. Девчонка была не из болтливых, а мальчишка после признания в ведовстве явно его опасался, потому и не лез с расспросами. Да и был он, к тому же, не один. На поляну, распугивая птичек грозным карканьем, вновь опустилась белоснежная ворона. Марго наведывалась время от времени в дороге на привалах. Словно сопровождая и давая понять, что не теряет их из виду. Она, смешно подпрыгивая на пружинящих лапках, поскакала по траве к светловолосой девчонке, в клюве сжимая соцветие липы, и оставила подле нее. Девушка подняла на нее глаза, выныривая из своих мыслей, улыбнулась и протянула вороне колосок. Марго довольно каркнула, принимая ответный подарок. Серёжа, глядя на все эти любезности, только фыркнул закатывая глаза, и позвал птицу. Та, оставив свою новую подругу, устремилась к хозяину. А когда, прискакав, вспорхнула к нему на колено, он тихо проворчал: — В кого ты такая общительная-то, со всем светом подружиться хочешь? — Кар! — Она укоризненно таращила на него свои умные глазенки. — Какая она у вас смышленая, как будто все понимает, — дружелюбно проговорила девушка, кажется, обращаясь к нему. От внимания и попыток поговорить с ним со стороны чужаков он терялся, только и мог, что недоверчиво и настороженно коситься, а чаще всего думал, что обращаются не к нему, и просто не отвечал. Непонятно, как относиться к чужакам. Чего перед ними распинаться, они-то все не Олег. И неважно, что поначалу он и его, точно также скрипя зубами, медленно подпускал к себе. А Олег терпеливо сносил его нападки и пререкания, своей добротой с каждым днём завоёвывая его доверие. В конце концов захватив мысли, чаяния, сердце и всего его в придачу. Но то Олег! А эти все кто ему? Никто. В общем, то, что он поверил одному, не означает, что он радостно побежит доверять всем подряд. Доверие ещё заслужить нужно. Как всегда растерявшись, ведун лишь кивнул в ответ и отвернулся, сдерживая желание завернуться в плащ с головой. Вскоре вдалеке показались две приближающиеся фигуры. Едва разглядев Олега, скопившееся раздражение и волнение как ветром сдуло, а присутствие так настораживающих его чужаков забылось. Серёжа, радостно подорвавшись на ноги пошел на встречу. Встретились они так, словно расстались не на час, а на целый год, не меньше. Выпустил Олега из объятий лишь когда тот сказал, что принес подарок, который ему уже не терпится вручить. Едва отстранившись, он протянул ему сапоги: красные, с искусной вышивкой. Серёжа такой красоты отродясь даже не видал, да и сапог в жизни не носил. Он только и смог удивлённо переспросить, оглаживая пальцами аккуратные стяжки вышивки на коже, но так и не решаясь взять в руки: — Мне? — Конечно, — улыбнулся Олег и, опустившись на колени, помог примерить. Оказались точно в пору. Серёжа, смущённо улыбаясь, прошелся. От неожиданности так растерялся, что не знал, как словами описать всю свою благодарность. Но тут Олег, подсаживаясь рядом, отдал ему то, от чего не только слова, но и мысли вылетели из головы. Это был хлеб. Свежий, с хрустящей корочкой, мягкий внутри. Серёжа несдержанно схватился за него, поднося к лицу и втягивая носом тот самый запах свежей выпечки. Он оголодало разломил булку, откусывая и прикрывая глаза от удовольствия. Челюсть сводило от уже почти забытого вкуса. В этот миг Серёже казалось, что ничего вкуснее хлеба он в жизни не ел. Так и сидел на поваленном дереве, одной рукой вцепившись в Олега, второй в хлеб, и жадно жевал. А Олег говорил что-то, гладил по голове и пытался подсунуть ему глиняную крынку, запить. Серёжа хлебнул не глядя и только потом понял — молоко. Ещё один почти забытый уже вкус. Он просто замер, поднял на Олега пораженные глаза. Удивлённые, растерянные, счастливые, тоскливые, все сразу, уже, кажется, и не надеясь как-то внятно выразить весь свой восторг и благодарность. Потому просто смотрел, зная, что Олег и сам все поймет по глазам, совсем без слов, он ведь всегда понимает.***
К вечеру в дороге ветер принес тяжёлые серые облака, раскидав их по небосклону. Ненадолго даже накрыло коротким летним дождем, но тут же высушило теплым ветром и клонящимся к закату солнцем. Капли на цветущих колосьях сверкали самоцветами. Запах мокрой травы и недавнего дождя приятно щекотал нос. Птицы летали высоко, а безоблачное, уже светлое небо отражалось в бегущей в своем русле речке. В этот день удалось проехать куда больше, чем в прошлый, если продолжать в том же духе — дня через три они уже будут в окрестностях Ладоги. Олег после пребывания в той деревеньке ехал впереди, больше не отставая. Теперь словно и сам спешил, рвался скорее вернуться. Потому что наконец увидел отчётливо, ради чего стоит возвращаться и рисковать. Ради благополучия, спокойствия всех его людей и ради лучшей жизни для одного, самого близкого человека. Ведун, обхватив его руками за пояс, сидел позади, привалившись щекой к спине, и глядел по сторонам. Вокруг сменялись поля, реки, леса, недавно началась укатанная телегами дорога, ведущая от одной деревеньки к другой. Как вдруг Серёжа оживился, словно разглядев что-то интересное, попросил Олега остановиться. Соскочил с коня (с каждым разом получалось всё ловчее, почти без помощи) и быстрым шагом устремился в сторону, с дороги, к окруженной молодой порослью высоченной берёзе, растущей у реки посреди поляны. Старая, прокудливая , со скрученными ветвями, плакуче свисающими вниз и покачивающимися на ветру. То, что это была берёза, догадаться можно было лишь по форме дерева и мелкой листве, ведь старая кора была больше черной, чем белой. При виде такого дерева могло возникнуть лишь два желания: пройти, мимо не обращая внимания, или обойти стороной да подальше. Но ведун устремился прямиком к ней, остановился у ее подножья и, опустившись на колени, ощупывал что-то в траве. Князь, спешившись, пошел следом. Троица, не слезая с коней, с интересом глядела за происходящим с дороги. — Он что там, пням молится? — Недоверчиво кося взгляд, произнёс Кирилл, — точно колдун, я же говорил. — Ведун, — поправила его сестра. — Или по-другому волхв, — пожал плечами Шура. Когда возвращались из деревни, Олег все же вкратце рассказал о своем суженом. Что тот из чудской деревни, которая сгорела дотла из-за какой-то там беды, что долго жил один в лесу, не покидая той избы, пока не отыскал раненого Олега и не решился ему помочь. Такого рассказа Шуре более чем хватило, чтобы перестать удивляться и составить полную картину. Теперь все странности суженого-ряженого стали понятны и обоснованы, а время и положительные изменения в Олеге окончательно помогли уложить в голове, что тот теперь не один, а с парой, с которой тоже нужно считаться, прикрывать и беречь как зеницу ока для душевного спокойствия князя. Так что дружинник поучительно поправил Макарова, разъясняя: — И не пням молится, а идолам. Вам что, старшие не рассказывали о язычниках? — Рассказывали конечно, — пожала плечами девушка, — у нас в деревне некоторые старики до сих пор вместо часовни на капище ходят по старой памяти. Просто Кир все кроме сказок о нечисти мимо ушей пропускает. — Не сказки, она правда есть! Раз вон ведуны всякие есть, — махнул он в сторону березы, — то и нечисть есть! Я своими глазами видел. — Вот у ведуна и спроси на досуге, он-то наверняка побольше тебя ведает, — подтрунивая добавила Лера. — А вот и спрошу, — в тон ей передразнил Кир, но боязливо запнулся, — но потом как-нибудь...***
Серёжа остановился под кроной высокой березы. — Это..? — Подал голос подошедший следом князь. — Капище — отозвался Серёжа, сдирая с идола лишайник, — капище в дороге встретить хорошая примета, — пояснил он. — Древнее. Совсем его позабыли. И вправду, теперь стало видно, как выдающиеся из земли поросшие мхом камни образуют собой полукруг. А на них смутно проглядываются почерневшие от времени выщербленные в камне узоры. Серёжа расчистил ближайший идол, срезав высокую траву настолько, что стало видно хмурое лицо божества. Сощурившись, он пригляделся и обернулся снова на Олега, встречаясь с его изучающим, любопытно-растерянным взглядом. — Это Перун, бог грома, покровитель... — Князя и дружины, — закончил за него Олег, светлея в лице от того, что припомнил что-то из рассказов бабушки. — Да, и всех, кто борется за правое дело, — добавил Серёжа, улыбнувшись. Всегда Олег так чутко относился ко всему важному для него. Даже не то что просто уважал и принимал его отличный взгляд, а скорее искренне интересовался, хотел узнать, понять, увидеть мир его глазами. Серёжа, улыбаясь своим мыслям, зашёл в круг, опустившись на траву и прикрыв глаза, зашептал молитвы на древнем, забытом языке. Князь все так же стоял чуть поодаль, не заступая за очертания круга, разглядывал каменных идолов. Боялся помешать его единению с богами, боялся даже лишний раз выдохнуть, только завороженно глядел на спину ведуна. Смолкнув, тот потянулся в сумку, выудив оттуда остаток хлеба, на который недавно с такой жадностью накинулся. Отделил часть, положив назад, а ту, что оставил в руках, разделил на равные кусочки, поочередно раскладывая подле всех идолов. Как дед учил когда-то в далеком безмятежном детстве. В груди заныли глухие отголоски былой боли, но не так, как раньше. Раньше тоска по утраченной семье слепила, оглушала, сдавливала, и сейчас тоска была, она никуда не денется, но ощущал он все вокруг так ясно как никогда. А от пребывания на святом для его народа месте печаль если и возникала, то светлая, лёгкая, приносящая умиротворение. Словно тут, на капище, он вновь ощутил незримую связь с дедом, с матерью. Словно с того момента, как он видел их в последний раз, жизнь остановилась, замерла, а в последнее время вновь побежала вперёд шумным быстрым ручьем. Может, его тихая жизнь в лесной избе и закончилась, но новая только начиналась. Невольно навеяло воспоминания о том, как он жил до того, как все сгорело. Каким он был раньше, до того, как все потерял. Он ведь мечтал помогать людям, спасать жизни, мечтал стать великим ведуном. Удивляло, насколько его детские мечты были больше той чудской деревушки, в которой он родился. А все потому что рядом была семья, мать, которая поддерживала и заботилась, дед, который верил в него и учил всему, что умел. Просто потом от горя и невзгод мечтать расхотелось. Но теперь силы, вера в себя, надежды, мечты опасливо, неспеша, но возвращались к нему, а все потому, что Олег рядом. Серёжа поднялся на ноги, смахнув покатившуюся по щеке слезу облегчения. И, быстро подойдя к князю, крепко обнял, вжимаясь в него изо всех сил.