Между молотом и наковальней

Как он и подозревал, когда его отец отпускает их с ничего не значищими словами о том, как они, должно быть, устали, он не успел развернуться, чтобы уйти, как отец позвал его обратно. На мгновение, видя суровое лицо своего отца в мрачной обстановке его кабинета в сумерках, Джейме чувствует себя не более чем глупым мальчиком, которым он когда-то был, когда его наказывали за его самые возмутительные выходки. Его отец всегда оказывал на него такое влияние — он всегда был способен заставить его чувствовать себя ребенком с грязным лицом, который не может ответить ему ничем, кроме молчаливого взгляда. Рука Аллирии касается его руки, и она ободряюще улыбается ему, беря руку Роанны в свою, когда выходит за дверь. Это зрелище придает ему смелости, и в нем пробуждается упрямое неповиновение, которого ему так давно не хватало. Каким бы пугающим ни был его отец, Джейме больше не маленький мальчик, которого можно наказывать и пороть за допущенные проступки. Он взрослый мужчина, рыцарь, муж, отец. Цареубийца. Он расправляет плечи и делает три шага, чтобы преодолеть расстояние между отцовским столом и собой, каблуки ботинок громко цокают при каждом касании о каменный пол. — Ты хотел поговорить со мной, отец? Он садится в кресло напротив старшего мужчины, принимая небрежную позу, в которой он видел принца Оберина тысячу раз с момента их знакомства. Кожа у глаз его отца слегка напрягается при этом действии, явно узнавая эту позу, и Джейме отвечает ленивой усмешкой, заставляя его что-то сказать. — Джейме, — холод в голосе Тайвина Ланнистера мог вызвать снег в сердце пустыни. — Не потрудишься ли ты объяснить мне, почему я послал тебя в Дорн для переговоров на очень специфических условиях, а ты вернулся с женой-дорнийкой, пообещал отдать мою внучку на воспитание, и условия, которые дают Мартеллам гораздо больше свободы, чем должен иметь любой Великий дом? На мгновение Джейме думает о том, чтобы рассказать отцу правду. Ему нравится думать, что он хоть раз увидит своего отца совершенно ошарашенным. Это было бы невероятно приятно, но вместо этого он только пожимает плечами. — Я не думаю, что ты вполне понимаешь, насколько разгневаны дорнийцы смертью Элии и ее детей. У нас началась бы еще одна война, если бы я придерживался твоих условий, кстати, я знаю, что даже твоя казна не смогла бы безболезненно выдержать две войны подряд. Лицо его отца не меняется. — И ты ожидаешь, что я поверю, что ничто, кроме разрушения остальных королевств, воспитания моей внучки и женитьбы на одной из их бесстыдных шлюх, не удовлетворит Дорана Мартелла? Совершенно неожиданная волна ярости захлестывает Джейме, его тело бросает то в жар, то в холод. — Если ты когда-нибудь снова назовешь мою жену шлюхой, отец, я... — он обрывает себя и закрывает рот, прежде чем сможет сказать что-то, о чем потом пожалеет. — Твоя... жена, — говорит его отец с таким ядом в слове, что им можно убить дракона. — Больше похожа на проклятых богами Таргариенов, чем когда-либо были похожа половина из них. Что, во имя семи преисподней, заставило тебя выбрать ее? Джейме только небрежно пожимает плечами, сдерживая свой гнев, не имея возможности выплеснуть его наружу. Неужели его отец всегда был таким, а он просто никогда этого не замечал? Или что-то изменилось внутри него, пока Джейме был в той дерьмовой столице? — Там был список, и я начал с самого верха. Первая просто случайно сравнялась красотой с леди Ашарой по внешности и даже с Рейнами по богатству. — И твой выбор в ее пользу не имеет ничего общего с тем фактом, что она может быть взрослой дочерью Элии Мартелл? — Я... я... что? — он ненавидит чувствовать себя невежественным маленьким мальчиком, но это тот эффект, который неизбежно оказывает на него его отец. — У нее такие же глаза, как у той девчонки, о которой ты так много говорил, и достаточно схожих черт, чтобы сходство было неоспоримым. Подтекст, стоящий за словами мужчины, заставляет холодок пробежать по его спине. Как мог его собственный отец так думать о нем? — Я никогда даже не думал об этом, отец. Я выбрал ее, потому что она одна из умнейших женщин, с которыми я когда-либо имел честь разговаривать, и более чем достойна всех украшений в Западных землях, вместе взятых. Грозная хмурость прорезает морщины на лбу Тайвина. — Итак, как обычно, ты не задумывался о политических последствиях своего выбора и просто поступали так, как вам заблагорассудится. Твой брак и воспитание твоей дочери были двумя самыми большими преимуществами нашего дома, и теперь оба они достались Мартеллам. О чем, во имя семи преисподней, ты думал? — Я думал о том, как удержать Дорн от развязывания еще одной войны, как ты и велел мне. Глаза его отца вспыхивают. — Я поручил вам обсудить условия, которые не позволили Дорну восстать, а не те, которые подкупали самое беспокойное королевство, чтобы оно вело себя прилично в течение нескольких лет. У Мартеллов всегда было слишком много свободы поступать по своему усмотрению, но ты воспользовался единственной за столетия возможностью вернуть их на уровень обычного Верховного дома и упустил ее. В Джейме снова закипает ярость. Чего вообще хочет его отец? На эти условия было невозможно заставить кого-либо согласиться, и меньше всего братьев Элии Мартелл. — Я не смог бы этого сделать, даже если бы мне дали четыреста лет и армию драконов! Дорнийцы так же жестки, как и их пустыня, и условия, на которые ты ожидал, что я заставлю их согласиться, были оскорбительными, даже несмотря на то, что я прибыл с телами их любимой принцессы и ее детей. Если бы я сделал так, как ты велел... Он делает вдох и медленно выдыхает его, загоняя вспышку гнева обратно внутрь. — Прошу прощения, но моя точка зрения остается неизменной. Гнев принца Дорана неумолим, стоит ему пробудиться, а жестокое убийство его сестры и ее детей разожгло его до бушующего пламени. У него не было ни малейшей причины согласиться на договор в том виде, в каком ты его предложил. Невероятно, но голос его отца становится еще холоднее. — Тогда я мог бы извиниться за то, что я думал, что ты сочувствуешь ему... Холодная рука, кажется, сжимает сердце Джейме при этих словах. Конечно, он не мог заподозрить, он никак не мог узнать, никто не знает, кроме тех, кто скорее умрет, чем предаст Висенью. — Ты забыл, кто убил Безумного короля Эйриса? Я нанес последний удар Восстанию, не ты, не Роберт Баратеон, не Эддард Старк, а я. — Последний удар в Восстании? — насмешливый тон заставляет его вздрогнуть. — Ты перерезал ему горло за убийство Висеньи Таргариен, не отрицай этого. Затем ты убил Клиган и Лорха за смерть ее матери, брата и сестры. Ты сделал больше, чтобы отомстить за них, чем сделали собственные братья Элии. Джейме едва может дышать из-за холода, который пробирает его насквозь. Если его отец когда-нибудь узнает что-нибудь близкое к истине, что ж, Джейме был маленьким мальчиком, когда его отец уничтожил Рейнов, но это произвело большое впечатление на его юный разум. Иногда ему все еще снится, как его поглощают стремительные воды, как его подавляет приливная волна жестокости и ярости его отца. В юности это часто происходило из-за того, что он плохо себя вел и ложился спать с нечистой совестью, зная, что его следовало наказать. С возрастом сны оставили его в покое, но с тех пор, как он предал нового короля своего отца, спрятав законную наследницу трона, его детские кошмары вернулись. После того, как он женился на Аллирии, они превратились во что-то гораздо худшее — теперь Аллирия и Висенья были там с ним, цепляясь за его руки, когда огромная темная приливная волна обрушилась на них, и их трясло, как листья на ветру. Иногда там были и другие дети, дети с его глазами и мягкими кудрями Аллирии, их крошечные тела ломались, как спички, когда на них попадала вода. Он не глуп, что бы ни думали его сестра или отец. Жизнь в столице заставила его повзрослеть, измениться, осознать, что его действия имеют последствия. Он точно знает, чем рискует с каждым вдохом, который делает Висенья, но оно того стоит. Он еще не нашел предела тому, что он готов сделает, чтобы сохранить ей жизнь, сделать ее настолько безопасной и счастливой, насколько это в его силах. Он шпионил ради нее, лгал ради нее, нарушил клятвы ради нее, убивал ради нее — список можно продолжать бесконечно. Этот разговор — одна из этих вещей, еще одна жертва на алтаре его преданности девочке, которая одновременно является его королевой и дочерью его самой дорогой подруги. Джейме выпрямляет спину и пытается не вцепиться руками в подлокотники кресла. — Я убил Эйриса, потому что он сошел с ума и собирался сжечь Королевскую Гавань дотла вместе с нами несколькими тоннами дикого огня. Я убил Клигана и Лорха, потому что они сошли с ума от жажды крови и отказались слушать меня, несмотря на то, что я твой наследник. Они были сумасшедшими, и я казнил их, как бешеных псов, которыми они и были. Он чувствует себя так, словно идет по натянутому канату с завязанными глазами, зная, что существует тонкий баланс между прагматичной жестокостью, которой хочет от него отец, и идеалистической наивностью, которую мужчина ожидает от него, зная, что он должен найти баланс, но даже без намека на то, где он находится. Холодная жестокость, мерцающая в глазах Тайвина Ланнистера, вызывает у него дрожь по спине, и он борется с желанием сглотнуть и поежиться под сердитым взглядом отца. — Клиган и Лорх получили от меня строгие приказы, и, мой ты наследник или нет, ты не имел права вмешиваться в их задание. Элия Мартелл и ее дети должны были быть уничтожены, чтобы сохранить трон твоей сестры и обеспечить стабильность королевства. Радуйся, что все они были убиты до того, как тебе удалось убить двух моих самых многообещающих рыцарей. — Радоваться? — Джейме вскакивает на ноги, дико жестикулируя, практически плюясь от возмущения, все мысли о последствиях и безопасности Висеньи вытеснены из его головы потоком возмущения. — Твои "рыцари" убили Элию и ее детей! Лорх столько раз наносил Рейнире удары ножом, что на ней было больше ран, чем целой плоти! Клиган размозжил голову Эйгона вдребезги о стену солярия его матери! Он изнасиловал Элию и забил ее до смерти, моего единственного друга в той дыре, которую мы называем столицей! — Так вот в чем заключается твоя преданность Элии Мартелл и ее семье? — в глазах его отца появляется странный блеск триумфа. Внезапно гнев Джейме улетучивается. Он снова садится, чувствуя себя таким же холодным, как Стена, но холод больше не душит его. Он чувствует себя опустошенным, как будто он спрятал все, что ему нужно было спрятать, и обнаружил, что внутри него больше ничего нет. — Ты что, ничего не слышал из того, что я сказал? — он смотрит отцу прямо в глаза. — Я был верен Элии и ее детям, пока я клялся защищать их, но они мертвы, и мои клятвы недействительны. Время, проведенное в Дорне, открыло мне новую перспективу и заставило меня осознать свою ошибку в моей прежней преданности тем, кто не разделял нашу кровь. Теперь я забочусь только о благополучии своей семьи. Тебе не нужно беспокоиться о какой-либо неуместной преданности с моей стороны, отец. Тайвин долго смотрит на него, так долго, что ладони Джейме становятся липкими и грозят соскользнуть с подлокотников кресла. В конце концов, лорд кивает. — Смотри, чтобы у меня никогда больше не было причин для этого. Ты можешь идти. Джейме встает и выходит так быстро, как только может, чтобы это не казалось бегством. Он спокойно открывает дверь, но не может удержаться, чтобы не захлопнуть ее за собой. Холодный гнев все еще бурлит в его венах, но смешанный с еще более холодным страхом, за себя и за Висенью, и даже за Аллирию, и за Мартеллов, находящихся так далеко в Дорне. Он уже много раз спорил со своим отцом из-за тривиальных и не очень вещей, но никогда прежде мужчина не пробуждал в нем такого гнева, ненависти и страха. Подобные чувства всегда вызывались такими людьми, как Безумный король, и никогда — собственным лордом-отцом Джейме. Он не уверен, что хуже — осознание того, что он боится и ненавидит родного отца, которого когда-то боготворил, или осознание того, что ему теперь все равно. И то, и другое ужасно, и заставляет его руки дрожать от ужасного осознания того, как сильно он изменился с тех пор, как Эйрис накинул ему на плечи этот белый плащ. Но он рыцарь Королевской гвардии, он принес их клятвы, и намерен соблюдать их настолько, насколько это в его силах. Висенья Таргариен — его королева. Его верность, любовь и жизнь принадлежат ей. Все остальное отодвигается на второй план. Семья, друзья, честь, любовь, горе — ничто не имеет значения, кроме монарха, которому он присягнул. Таков путь королевского гвардейца с тех пор, как его основала тезка его королевы. Это одинокий путь, а иногда и грустный, но такова цена каждого высокого призвания. Его братья, носившие белый плащ, были благородными людьми, каждый из них был храбрым и верным. Принц Левин, который отказался от богатств и комфорта, с которыми жил с момента своего рождения, только для того, чтобы защитить свою племянницу. Он был убит на Трезубце сиром Лином Корбреем, который подкрался к раненому рыцарю и обманом убил человека, стоившего двадцати таких, как он. Сир Артур, который был самым искусным фехтовальщиком, которого он когда-либо встречал, но в то же время одним из самых добрых и скромных. Он тоже был мертв, заколот в спину одним из людей Неда Старка, потому что северянин не мог даже надеяться сравниться с Мечом Зари. — Ты уже закончил прожигать пол глазами? Он поднимает глаза на знакомый голос и обнаруживает, что на его лице появляется улыбка. Здесь, по крайней мере, есть один член его семьи, которого он все еще любит. — Тирион! Ты так сильно вырос! Мальчик криво улыбается. — Вряд ли. Я сомневаюсь, что я намного выше твоей дочери, несмотря на то, что я более чем в два раза старше ее. Джейме смеется и оказывается на другой стороне широкого коридора, заключая своего младшего брата в объятья, достаточно крепкие, чтобы хоть немного показать, как он скучал все эти годы. Его мрачные мысли, а также страх и ярость, которые сопровождали их, ускользают на задний план, хотя он все еще незаметно торопит их туда, где, Тирион клянётся, его жена и "дочь" распаковывают вещи. Приятно видеть своего брата, но никогда не стоит забывать, кому он предан.