Между молотом и наковальней

Он помнит, как впервые увидел Джейме Ланнистера.  Тогда молодой человек был всего лишь мальчиком, с широко раскрытыми глазами, нетерпеливым и невинным. Так болезненно невинным. Король Эйрис быстро покончил с этой невинностью, и ему способствовали Королевская Гавань и королевский двор.  Барристану нелегко думать плохо о короле, которому он так преданно служил столько лет, но даже со своей преданностью он не может отрицать, что король Эйрис не был хорошим королем.  И в конце концов, теперь он — королевский гвардеец короля Роберта Баратеона, первого Его имени. Резкость в адрес короля Эйриса является частью повседневной жизни при новом режиме. Тем не менее, Барристану это не нравится.  Ему бы проще переварить это, если бы кто-нибудь упомянул об истинном зле короля Эйриса. Если бы за убийство принцессы Висеньи была расплата или хотя бы признание, Барристан чувствовал бы меньшее сопротивление. Но ничего этого нет. Она лежит со своей матерью, братом и сестрой, как будто все четверо — это одно целое, пережившее один и тот же трагический конец и спрятанное в маленькую коробочку, и о котором забыли.  Барристан — королевский гвардеец. У него нет ни земли, ни жены, ни детей. Но он любил принцессу Элию и ее детей. Вся Королевская гвардия любила. Тихая, добрая принцесса с темными глазами покорила их почти сразу же, как вышла замуж за Рейгара...  Потом ее дети, торжественная Висенья, яркая Рейнира, смеющийся Эйегон... Все лицо Эйгона расплывалось в веселой, восторженной улыбке каждый раз, когда он видел кого-то знакомого. Сердце Барристана всегда согревало то, что Маленький принц чувствовал такую ​​радость, узнав его.  Еще была Рейнира, которая бежала к коленям любого взрослого, которого она замечала, и обнимала их своими крошечными ручками, требуя, чтобы ее взяли на руки. Обычно Джейме, младший из них, баловал ее, но втайне все они делали это, если никто не видел.  Даже Висенья, какой бы таинственной она ни была иногда, имела непоколебимую веру в королевских гвардейцев, что было унизительно. Она слишком быстро выросла, этот ребенок, ее глаза были слишком темными и слишком старыми для ее лица. Она была недоверчива и напугана, но даже так она доверяла им.  Барристан никогда не был ее любимцем или даже одним из ее фаворитов, он это знает. Эта честь досталась Джейме, Левину или Артуру.  В лучшем случае она любила Барристана, но он любил ее, как дочь, которой у него никогда не было. Он любил их всех. И Джейме Ланнистер позволил им умереть.  Возможно, со стороны Барристана лицемерно так думать, когда он так поспешно поклялся в верности Роберту Баратеону, но он ничего не может с этим поделать.  Барристан сделал все, что должен был, чтобы выжить.  Джейме Ланнистер убил короля, а затем исчез вместе со своей внебрачной дочерью, пока вся грязная работа не была сделана.  Затем он женился на прекрасной сестре Ашары и в течение года у них появились близнецы.  Барристан изо всех сил пытается вспомнить священную клятву, которую другой мужчина не нарушил, и как бы он ни сожалел о потере невинного мальчика, он презирает человека, который заменил его — такого же красивого и такого же умелого, но с это неопределимое ядро ​​добродетели исчезло, оставив на своем месте ухмыляющуюся, нераскаявшуюся оболочку. И все же, как бы он ни не любил Джейме Ланнистера, ребенок в этом не виноват.  Она милая и веселая, и все, чем не была Висенья. И ее так сложно не любить. Барристан думал возненавидеть ее от имени принцессы, которую она так быстро заменила в сердце своего преданного защитника. Он приготовился возненавидеть эту чужачку, эту девочку, из-за которой умерли принцесса Элия и ее дети, но не смог. Она так мило улыбнулась ему, ее глаза были такими яркими, такими чистыми, и он вспомнил, что она была ребенком в мире мужчин.  Как он может винить ребенка в действиях окружающих его взрослых мужчин?  Итак, он пользуется ее благосклонностью на турнире, и если он на мгновение представляет, что это благосклонность принцессы, а не бастарда, ну, кто об этом узнает? Искренняя радость на этом крошечном личике, когда он просил ее о благосклонности так серьезно, словно она была великой королевой, согрела его ноющее сердце, и на мгновение он снова почувствовал, что поступает правильно. С тех пор, как он присягнул Роберту Баратеону, он чувствовал себя грязным и недостойным белого плаща, когда стал предателем своего короля. Он чувстовал это даже сейчас, когда Роберт стал королем.  В конце концов, Эйрис, оба его сына и дети Рейгара все еще были живы, когда Барристан преклонил колени перед человеком, которого он всегда был на грани того, чтобы назвать «узурпатором». Наибольшее право на Железный Трон сейчас принадлежит Роберту, но если бы Ланнистеры не убили принцессу Элию и ее детей, он был бы узурпатором как по имени, так и по правде.  Это знание тяжело лежит в сердце Барристана, словно огромный холодный камень, медленно раздавливающий его.  И все же… когда он попросил об благосклонности девочки-Ланнистер, когда она так ярко улыбнулась и подарила ему скомканную красную ленту с желтыми узлами ниток, которые, как он предполагает, были львами… он почувствовал себя правильно.  Он не сделал ничего просто доброго, чего-то благородного со времен Трезубца. На мгновение у него возникает ощущение, будто он вернулся в хорошие дни, охраняя Серебряного принца, когда тот пел для простых людей на углу улицы.  Он поступил хорошо, и впервые за многие луны Барристан снова чувствует себя рыцарем. Настоящим рыцарем, не пачкающим свой белый плащ нарушенными клятвами и предательством.  С той же заботой, с какой он поступил бы благосклонность королевы Рейлы, Барристан прикрепляет ленту к своим доспехам и кланяется ребенку, сидя в седле.  Она хихикает и подпрыгивает от возбуждени, из-за чего сестра Ашары наклоняется и мягко шикает на нее, но Барристан может только беспомощно улыбаться.  Он так давно не видел такого счастливого, невинного ребенка — с тех пор, как выехал из Красного замка во время войны. Последним ребенком, которого он увидел с такой заразительной радостью, была принцесса Рейнира и, возможно, еще принц Эйгон.  В глубине души Барристан думает, что если бы Маленький принц был жив, он был бы любимцем принца Эйгона.  Принцесса Висенья практически боготворила Джейме и Левина и в меньшей степени обожала Артура, или, по крайней мере, она обожала Рассвет.  В этом она пошла по стопам своей матери: принцесса Элия от природы отдавала предпочтение дорнийцам из Королевской гвардии, особенно своему дяде, а в более молодой и невинной версии Джейме Ланнистера было что-то такое, что притягивало к нему людей. Принцесса Рейнира обожала Герольда Хайтауэра и Артура Дейна, и, конечно же, Уэнт был ее добровольным рабом. Но принц Эйгон, самый маленький из них троих — его улыбка была самой яркой, когда он видел Барристана.  Барристан скучает по этой простой радости ребенка, по чистой жизни, которая бурлила в них и переливалась смехом и улыбками, не омраченными временем. Он кланяется леди Аллирии и уезжает, отчасти потому, что приветствовать хозяйку дома — это обычная вежливость, отчасти потому, что она приняла бастарда своего мужа и полюбила ее, а Барристан уважает силу, необходимую для этого, но отчасти потому что это сестра Ашары Дейн.  Ашара, прекрасная, смелая Ашара, которая всегда находила доброе слово для Королевской гвардии. Она обожала детей королевской семьи так же, как и каждый из них.  На первый взгляд леди Аллирия Ланнистер совсем не похожа на свою сестру. Бледная там, где Ашара была поцелована солнцем, сдержанная там, где Ашара была смелой, золотая там, где Ашара была темной.  И все же... что-то есть в ее лице. Неуловимое нечто, из-за чего Барристан не может смотреть на леди Аллирию и не вспоминать о ее мертвой сестре.  Тихо, глядя на двух женщин, — обе одеты в красное, обе блондинки и красавицы, — он думает, что леди Аллирия больше похожа на королеву, чем когда-либо могла стать королева Серсея. Возможно, дело просто в том, что его представление о королеве отныне и навсегда сформировано королевой Рейлой, да упокоят Боги ее душу. Конечно, у королевы Серсеи прекрасные манеры, королевская манера говорить, одеваться и отдавать приказы. Тем не менее, несмотря на то, что она молода, красива и внешне мягка, Барристан видит твердость в ее прекрасных глазах, которая напоминает ему о короле Эйрисе в его молодые годы.  А леди Аллирии этого не хватает. Она не милая и не добрая, потому что в ее костях сталь и горе на лице, но ее улыбки искренние, и она искренне заботится о бастарде своего мужа.  Не то, что королева Серсея, которую Барристан видел бросающей на свою племянницу взгляды столь же смертоносные, как любой яд, которым, как он слышал, она приказывала травить бастардов в борделях, которая шли к трону через изуродованные тела убитой женщины и трех ее невинных детей. Леди Аллирия милостива.  Королева Рейла была милостива.  Принцесса Элия была милостива.  Королева Серсея — нет.  Пожалуй, это все, что он может сказать, и ничего более. Она королева, а он — королевский гвардеец, а это значит, что его преданность прежде всего принадлежит королю Роберту, а потом королеве Серсее.  Так есть и так будет всегда. Он поклялся в этом, когда вступил в Королевскую гвардию, и Барристан, по крайней мере, сдержал свою клятву.  Тем не менее, он не может помочь той крошечной части себя, которая наслаждается выражением лица королевы, когда сира Джейсона Ланнистера сбивает сир Сандор Клиган.  Красная лента, привязанная к доспехам сира Джейсона, падает и втаптывается в грязь копытами лошадей, и Барристан внимательно смотрит куда угодно, только не на королеву.  Сегодня вечером она будет в отвратительном настроении, еще более решительная, чем когда-либо, что-то доказать леди Аллирии, но что бы она ни сделала, она будет не единственной леди, коронованной сегодня.  И в этом есть доля справедливости, думает Барристан, готовясь к следующему сражению. 

***

«Он ехал так хорошо, как мог», — напоминает себе Барристан, разминая ноющее плечо.  Не было ничего постыдного в том, чтобы потерпеть поражение от сира Джейме, как бы это ни было неприятно, что его победил предатель, который был намного моложе его. Лента маленькой девочки лишь забрызгана грязью, и он прячет ее, чтобы сохранить до тех пор, пока не сможет вернуть ей.  Он чувствует укол сожаления, что не сможет короновать ее Королевой Любви и Красоты, просто чтобы увидеть лицо королевы, но, по крайней мере, он не направит гнев Серсеи на невинного ребенка.  И, он должен признать, что столь же приятно видеть, как королеву Серсею заставляют наблюдать за тем, как ее близнец коронует леди Аллирию Ланнистер Королевой Любви и Красоты. Он не знает наверняка, почему королева так возмущенна женитьбой своего брата, но может сразу придумать несколько возможных причин. Для нее вполне естественно возмущаться, что иностранка заняла место ее матери. Но по этой логике для Барристана вполне естественно возмущаться, что какая-то женщина из Западных земель заняла место королевы Рейлы и принцессы Элии.  Королева Серсея мнит себя львом, но она не сможет сравниться с женщинами драконьей крови и за сотню лет, как бы ни старалась.  Поэтому он стоит, бесстрастный и молчаливый, как любой хороший королевский гвардеец, и наблюдает, как из-под тонких ногтей королевы по ее гладким ладоням течет кровь, пока сир Джейме возлагает корону из красных и желтых цветов на светловолосую голову леди Аллирии.  Молодой рыцарь улыбается жене, приглаживает ее волосы там, где они взъерошились из-за снятия головного убора, и коронует ее с таким же достоинством, что и верховный септон. Толпа одобрительно ревёт, и Барристан очень прилично хлопает в ладони — семь раз, быстро и громко.  Королева Серсея складывает руки вместе, а затем опускает их, ее щеки заливает нежный румянец.