***
В густой чаще Леса царствовал туман. От тёплой влажной земли поднимался пар. Его серебристые потоки стремились вверх, оседая на деревьях в виде крошечных капель росы. Они застывали, превращаясь в блестящий иней. Холодная изморозь покрывала тонкие ветви с едва проклюнувшимися листьями. Крошечные льдинки сияли, как россыпь звёзд, сорвавшихся с нескончаемого потока Млечного пути. Они опутывали тонкой ледяной паутинкой каждый сучёк, играя отражённым светом луны и звёзд. Но стоило им появиться и одарить своим морозным блеском мир, как они тут же исчезали, таяли и высыхали, успев особенно ярко мигнуть на прощание. Поднимающееся от земли тепло не давало им слишком много времени на распространение надоевшего Лесу холода. Только возможность украсить собой приевшийся пейзаж. Видимо поэтому их жизнь была такой яркой. Тёплый тихий ветер прокатывался быстрым потоком по всей чаще, смешивая между собой холодный воздух неба и тёплый пар земли. Его путь лежал через просторное Поднебесье и тёмный подлесок, забирался на самые высокие деревья, кружил возле запутанных кустов, касался тихой глади воды. Он совершал безумные пируэты, выводил закрученные петли, что не снились ни одному лётчику. Это походило на дыхание Леса. Пробегая по подлеску ветер всё чаще стал зацеплять не только сухие ветви, полусгнившие листья и корни, но и живую, только что выросшую траву. Местами на земле встречались нежно-зелёные участки, что выглядели как островки надежды и весны в море холодного отчаянья. Порой они выглядели инородно, но их яркие живые цвета разнообразили однородный пейзаж. Ветер встречал их всё чаще, а сами острова становились всё больше. Откуда-то с окраин Леса стали раздаваться звонкие птичьи чириканья. Скворцы и соловьи прилетали к границам, неуверенно пища, облетали ближайшие деревья. Ветер подхватил их, согрел своим дуновением после длительного перелёта, и пригласил следовать за собой. Немного погодя звонкая стая последовала за ним в пределы Леса, выбирая где поселиться. Маленькая пара певчих соловьёв остановилась возле большого расколотого покрытого серой копотью пепла дуба. От дерева всходило не жаркое тихое тепло. К тому же рядом с ним был особенно красивый островок зелени, небольшой прямоугольник, покрытый едва выросшими подснежниками и ранними ландышами.***
Тишина и покой расходились по комнатам Дома. Тяжёлые балки прочно несли на себе всю довольно сложную и спутанную конструкцию здания. Их труд поддерживал Дом даже в самые тяжёлые дни, когда тоска и болезнь пробиралась в тёмные подвалы, а надежда, казалось, покидала эти стены. Но сегодняшний день был другим. Недавние перемены были столь неожиданны и внезапны, что Дом и оглянуться не успел, как начал преображаться. Чистота и порядок разорвали порочный круг беспорядочного хаоса. Но что больше всего удивило его, так это появление любопытства и почти забытого желания жить. Дом — есть ничто иное как отражение своего владельца. Несмотря на отпечаток времени, данный предыдущеми хозяевами, порядок жизни подчиняется лишь тому, кто его выстраивает. Постройка и оформление здания не зависели от Жильца, но только он может распоряжаться ими. Прошедшее время забрало живших ранее, и эти стены стали чертогами их бессмертной памяти, запечатанных здесь. Изменение Хозяина повлияло на Дом сильнее, чем кажется. Они оба за эти пару дней стали более живыми, чем в последнее десятилетие. Что-то началось, но ещё не закончилось. Дом терпелив. Он ждал так долго, что забыл, зачем он это делал. Сегодня наступит разрешение. И любой исход будет лучше бессмысленного ожидания. Конец не означает смерть. Он означает лишь наступление нового начала.***
Тишина в доме пряталась на верхних этажах, а тьма уползала в подвалы. Только в некоторых комнатах слышалось мерное постукивание ходиков. На первом этаже, в заброшенном крыле, из полуоткрытой дверцы раздавались приглушённые звуки. Натужный скрип сухого дерева кушетки противно резал уши. Завывание ветра лишь немногим умалял его плач. Особо сильные порывы играли на стёклах, дребезжа ими в старых рамах. Разгоняясь и петляя, поток воздуха бился в окно, словно пытаясь забраться внутрь, но прозрачная преграда не давала ему возможности пройти сквозь стены. За бренчанием стекла слышалось напряжённое дыхание. На самой кушетке был его виновник. Небольшая фигура издавала странный шум. Бормотание вперемешку с тяжёлым сопением вырывалось из неё. Скрип дерева, вой ветра, треск стёкл, шум теней, всё это сливалось в единый нестройный хор, звучащий так тревожно и пугающе, так знакомо и обыденно. Преддверие утра было самым тёмным часом. Жилец спал беспокойным сном. То, что он видит кошмар был очевидным фактом. Тихие всхлипы и бессвязный шёпот, вот что слышалось в этой комнате. Порой человек вздрагивал и замирал на некоторое время совершенно неподвижно. Иногда он издавал тихий короткий вскрик, больше походивший на писк. Ужасные сны мучили и без того измотанное сознание своими странными пугающими образами. За занавешенными окнами молчало звёздное небо. Угольно-черный цвет, залитый искрящимся млечным путём, плавно перетекал в тёмно-синий, покрытый мерцающими брызгами далёких галактик. Ещё чуть меньше часа и на небе расцветут новыми красками багряно-красные, золотисто-жёлтые и персиковые полосы, что постепенно истают и растворятся в лазурном цвете нового дня. Ночь не может длиться вечно. И беспокойный сон Жильца тоже. Пробуждение вышло резким и неожиданным. Жилец рывком поднялся с кушетки. От столь внезапного движения она заскрипела иссохшейся древесиной. Голова чувствовалась тяжёлой и мутной. Жилец едва мог сохранить вертикальное положение. Устав бороться с гравитацией, он аккуратно, насколько это возможно, лёг обратно. Вязкая субстанция, вместо мыслей, заполнила голову и плескалась при любом малейшем движении. Взгляд заполонила чернота. А может, он просто держал глаза закрытыми? Сейчас любая мысль была моментально поглощена дурной дрёмой. Спустя несколько минут голова стала проясняться. Ощущения продолжали оставаться тягучими, а в теле чувствовалась тяжесть, но зато появилось возможность осознавать происходящее вокруг. Жилец постарался сфокусировать взгляд. Его приветствовал серый потолок, украшенный гирляндами из паутины и пыли. Постепенно он привык к изменившемуся мироощущению. Жилец приподнялся на локтях, гораздо медленнее, чем раньше. Поэтапно, шаг за шагом, ему удалось справиться со столь нелёгким пробуждением. Когда голова перестала ощущаться, как раскрученная карусель, Жилец смог осмотреться. За ночь комната не сильно изменилась. Упало на пол покрывало, да гитара прислонилась к кушетке. Жилец продолжил осмотр, но ничего нового не нашёл. Воспоминания смешались между собой. Дом во сне и наяву слились воедино. Ему всё ещё казалось, что он только что был в лесу, но реальность показывала обратное. Это его Дом, и пусть эта комната давно заброшена и забыта, она существует, он сейчас здесь, а не снаружи. Осторожно поднявшись с кушетки, Жилец подошёл к посвященному окну. За мутным стеклом едва угадывались первые признаки рассвета. Во сне была ночь. — Это был просто сон. Вот я и дома. — прошептал он сиплым от сна голосом. Звук голоса разбавил застывшую тишину. Он стал той опорой, что поддерживала реальность происходящего. От ощущения того, что здесь есть кто-то живой, и это именно он, Жильцу стало легче. Ему было действительно необходимо удостовериться в своём существовании. Разговор с самим собой может в этом помочь. Что он видел? Кем был тот человек? Зачем кошмаром показывать подобные вещи? Почему ему так важно это знать?! Вопросы крутились в его голове, словно праща перед броском, а когда её кинут, кому-то может сильно не поздоровится. Так ли ему нужны эти ответы? Но как бы он не старался отгородиться от них, живой ум учёного уже никогда не отступится просто так. Он станет размышлять об этом день и ночь, не давая Жильцу ни единой секунды передышки, пока не получит желаемое. Конечно, всегда есть возможность попытаться забыть, но прошлое вернётся, постучится в дверь, проберётся по запутанным тёмным коридорам, и ударит по голове пыльным мешком, от чего воспоминания станут туманными и болезненными. Неужели он снова допустит подобное? Наступать на одни и те же грабли помогает собрать статистику ударов от черенка, но никак не избавляют от полученных ушибов. А ещё Жилец не считает себя философом, что также не помогает ему в рассуждениях. Ещё даже не наступило утро, а он уже чувствует себя смертельно уставшим. Ему важно знать ответы на свои вопросы, но искать их сейчас будет не самым продуманным решением. Жилец разочарованно смотрел в окно. Но разочарование было направленно на самого себя, а не на кого-то ещё. Он так привык жить в одиночестве и тишине, что всё иное, даже новые мысли, были способны выбить его из колеи. Он подумает об этом позже, когда совершит обход. Оставить всё как есть, ему не позволит ни совесть, ни профессиональная гордость. Просто сейчас, Жилец чувствует себя слишком вымотанным. Что-то ему подсказывает, на большинство вопросов ответ ему уже известен, если бы он ещё его помнил. — Не хочется думать о прошлом. Спокойнее жить в темноте. — неосторожно молвил Жилец. Слишком много сомнений его одолевали, и, казалось, именно эти сны способны дать ему решение загадки, ключ от стольких забытых воспоминаний. Кстати, о ключах. В суматохе ночи он совсем позабыл про них. А ведь ему ещё нужно отыскать Дневник! Карманы кажутся подозрительно лёгкими. И, при их спешном обыске, действительно нашлись лишь аккуратно свёрнутые листы пожелтевшей бумаги. Это не было хорошей новостью. Дубликатов никогда не существовало, а Жилец, хоть за все годы проживания и научился отпирать двери подручными предметами, не был уверен, что многие из них смогут ему открыться. Наверняка, от долгого застоя старые механизмы будет трудно отворить не то что отмычкой, а даже обычным ключом. Жилец стал внимательно обыскивать тумбочку с граммофоном, стоящую возле кушетки. Может он положил их туда вчера? Было бы неплохо. Но ключей на ней не оказалось. Сама кушетка тоже оставалась чистой, хотя по количеству пыли в ней, называть её такой, было просто преступлением. Немного подумав, Жилец поднял изрядно помятое покрывало и встряхнул его. Звонкий металлический лязг продребезжал по полу. Звук исчез под кушеткой. Что ж, этого и следовало ожидать. Видимо, ключи выпали из кармана, пока он спал. Всё-таки хорошо, что они так быстро нашлись. Жилец опустился на пол, покрытый толстым слоем многолетней пыли. Итак уже далеко не чистая сорочка после знакомства с поверхностью стала больше походить на тряпку. Жилец огорчённо вздохнул, и зря он это сделал. Облако пыли поднялось в воздух, противно оседая в носу и застревая в лёгких. В комнате раздался хриплый кашель, что лишь изредка прерывался на несколько секунд тяжёлым дыханием, и возвращался вновь. Кое-как избавившись от остатков пыли, Жилец снова продолжил поиски. Ключи, всё-таки, ему просто необходимы. Заглянув под кушетку он заметил смутный силуэт связки ключей. Протянув руку, Жилец почувствовал, что соприкоснулся не только с холодным металлом, но и тёплой шершавой поверхностью бумаги. Неужели, ещё одна записка? Сердце забилось быстрей. Поспешно вытянув ключи и записку, он сжал лист бумаги в руке. Как волнительно было на его душе. Подойдя к окну Жилец смог рассмотреть буквы в тусклом свете предрассветного неба. Уже знакомым курсивом было выведено: «Выходи! Пора.» Жилец смотрел на листок, что явно был вырван из его Дневника. Если ему не изменяет память, это был последний чистый лист. — Это точно писал не я. — прозвучали слова наполненные горечью и надеждой. Что-то звало его в лес. Он это чувствовал, и знал, это не было случайность. Старые образы, мешанина ярких картинок то и дело всплывали перед глазами, стоило ему подумать об этом. Постепенно, они становились всё черней и мрачней, пока не исчезали в серой пустоте реальности. Это было знаком, что он забыл что-то важное, что вспомнить ему не хочется, но, видимо необходимо. Против ли он этого? Нет. Просто жить, так как сейчас спокойнее и проще, но сможет ли он продолжить, если даже не попытается? Сможет. Будет больно и трудно, а дни станут неотличимы от ночи, зато они останутся там же, где и были. Жильцу не хочется такой участи. Всё было решено, когда его нога в первый раз переступила порог Дома и коснулась земли. Идти назад, значит упереться в стену, а стены, он знает, наблюдают за ним. В окно ударил небольшой порыв ветра, древние рамы жалобно скрипнули ему вслед. Жилец обернулся посмотреть. Небо постепенно светлело, уже проглядывались тёплые солнечные цвета на востоке. Скоро за ними подтянется солнце. — Хорошо, утро все ближе и ближе. — улыбнулся Жилец. — Он уже хотел отойти от стекла, как вдруг, его взгляд заметил неясный силуэт в тени деревьев. Бледная фигура маленькой девочки привлекла его внимание. Жилец остановился, рассматривая находку, но она двигалась, и, по-видимому, смотрела на него. Сколько времени она находилась там? Может, она ждёт его? Жилец не стал отвечать на свои вопросы, ему следует поспешить. Выбежав за дверь комнаты и забыв на кушетки свои ключи, он двигался к входной двери. Светлый трепет наполнял его душу. Кто-то ждал его, и ради звёзд всего неба, он не собирался опоздать, как раньше. Дверь, естественно, оказалась не заперта. При приближении к ней, она отворилась на распашку, сквозняк ворвавшийся в Дом разбросал по полу ветхие листы пожелтевшей бумаги, вырванных из тетради. Жилец не знал, откуда они взялись, они выглядели старше страниц из его Дневника, но не это его сейчас беспокоило. Пробежавшись по некоторым из них, он выскочил наружу. На небе догорали последние звёзды. Чернота ночи постепенно уступала розовому утру. Небо превратилось в палитру красок безумного художника. Уже не было так темно и промозгло. Жилец шёл-бежал на встречу, так быстро, как мог. За густыми ветками, покрытыми только что появившимися листочками, стояла детская фигура. Девочка не двигалась и лишь в её неземных глазах плясали огоньки. Жилец медленно подошёл к ней, бесстрашно протягивая руку. И её приняли в ответ.***
Это было … прекрасно. Густой туман, похожий на пушистые облака, покрывал собой всю видимую поверхность. Сквозь него прорывались на свет ветви усыпанные редкими, невиданными ему прежде ягодами. Огромный рог выглядывал из-за тумана. Музыкальная шкатулка продолжала напевать свою нежную мелодию. В фиолетовом небе блистали редкие звёзды, но более в небе выделялось его основное светило. Нежный жёлто-оранжевый свет исходил от огромного круга. Причудливые узоры покрывали всю его поверхность. Откуда-то из-за тумана вырастало дерево с теми же ягодами. На нижней ветке едва покачивался подвешенный музыкальный рог, украшенный резьбой. С верхушки на Жильца немигающие смотрели трое идолов. Их глаза тихо светились. Жилец хотел остаться здесь как можно дольше. Это место было удивительным и … знакомым. Мелодия подходила к концу. Он знал, что это означает, но был рад увидеть подобное, пусть даже на столь короткое время. Музыка остановилась, а мир померк.***
Последняя звезда ночи засияла особенно ярко, прежде чем пропасть, до следующего тёмного времени суток. На востоке царило буйство красок. Жёлтый, оранжевый, розовый переплетались воедино, поблёскивая ярко золотыми лучами. Солнце медленно поднялось из-за горизонта. Когда зрение Жильца обрело чёткость, он снова увидел лицо девочки. В солнечном свете её глаза были полны танцующих бликов. Они смотрели на него с затаённой надеждой и немой просьбой. Неуверенная улыбка тронула её губы. «…кто-то верит в то, что он видит… кто-то видит то, во что верит. Мир — это свет, а наш ум трафарет с прихотливым узором. Он пропускает то, что допускает.» — подумалось Жильцу. Он улыбнулся своей давней подруге в ответ. — Я вернулся. — сказал Жилец. — Добро пожаловать Обратно. — ответил Лес.***